Текст книги "Сплетение песен и чувств"

Автор книги: Антон Тарасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Подходя к перекрестку с подземным переходом, Артём остановился.

– Ну, давай, до вечера!

Аня в ответ лишь заулыбалась. Артём привязал веревочки с шариками ей на левую руку, чуть выше кисти.

– Вот твой кот будет рад! Раз-раз и готово!

– Хочешь, возьми один себе – предложила Аня. – Смотри, какие прикольные мишки тут нарисованы.

– Да куда мне – вздохнул Артём. – Тем более тебе они так нравятся, так и забирай, смотри, радуйся. Или просто отдай коту на растерзание.

– Не дождется! Ну возьми! А?

Она неожиданно снова встала на цыпочки и поцеловала Артёма в нос. Что это было? Будто бы они нравятся друг другу, встречаются – но ни то, ни другое не имело места быть. Артём промолчал, зашагал в сторону общежития, и лишь перейдя дорогу, оглянулся назад, пытаясь найти в толпе ее. Алину. То есть Аню.

Баба Даша дремала на вахте и встрепенулась, когда Артём громко откашлялся и пожелал ей доброго утра.

– Да какое утро, милок? Уже вечер на дворе. Что-то ты мне совсем не нравишься – выглядишь уставшим, вечер с утром путаешь.

– Не поверите, баба Даша, – Артём облокотился на стену коридора. – Я сам себе не нравлюсь в последнее время. Как-то все слишком в жизни сложно устроено.

В коридоре послышались женские крики, хлопнула дверь – один раз, второй.

– Вон, слышал, – стараясь не выдать себя, шептала баба Даша. – Там все гуляют. Он девах голых в коридор выгоняет, а они рвутся назад, к нему, окаянному. А он сам не понимает, чего творит. Такой малой, а уже в запое. Что делается!

– Да оставьте вы его в покое, баба Даша, все равно ничего не сделаете. Человек живет в свое удовольствие! Его ж в пример надо ставить – ни забот у него, ни хлопот. А мне скоро в ночную смену собираться. Надо бы поесть чего-нибудь.

– Поешь, поешь, конечно, тебе надо есть – вздохнула баба Даша.

В комнате было душно и прохладно одновременно. Так, по крайней мере, показалось Артёму. «Вот оно, одиночество – подумал он. – Уже даже не могу решить, разобраться, хорошо мне или плохо, холодно или жарко, хочу есть или нет».

В холодильнике терпеливо дожидались йогурт и остатки пельменей. Греча закончилась. Макарон не было. Колбаса была съедена еще утром.

– Нет, так дело не пойдет – строго сказал Артём сам себе. – Я совсем из-за Алины не думал о себе, совершенно. И что вышло из этого всего? Как она могла так поступить со мной, вот как? В голове не укладывается! Снова пельмени. Вот доем эти и хватит. Надо сделать паузу, а то они мне уже снятся. Сколько можно?

Он снова, стоя на кухне, варил пельмени и снова медленно их ел, растянувшись на подоконнике и приоткрыв окно. С того момента, как Артём прочел сообщение от Алины, перевернувшее все и вся, прошло двенадцать часов. А он уже чувствовал одиночество, щемящее, колющее, заставляющее расплакаться. А что будет дальше? Он ругал себя за фразу, которая постоянно, неотступно крутилась в голове. Я тебя не прощу никогда.

«Так нельзя, надо простить, обязательно простить, но как? Как я могу простить ее? Столько волнений! И я думал, я вправду думал, что все будет по-настоящему, а она, она…».

По щекам покатились слезы. Пельмени сразу стали какими-то слишком солеными. Артём быстро доел оставшиеся и вдохнул поглубже воздух с улицы, высунувшись в окно. Впереди снова была смена, шум цеха, коробки, сквозняк, погрузки и разгрузки – все, на что Артём решился исключительно ради Алины. Он не уехал домой, не подыскал себе какое-нибудь более спокойное местечко. Он просто взял и направился туда, где предлагали большие деньги, не озадачивая себя размышлениями о том, что нужно будет делать для того, чтобы их заработать. Именно заработать, а не получить.

Артём вспомнил про телефон. Никто не звонил и не писал. Эта ситуация его совсем не удивляла. Напротив, он пожал плечами и немного порадовался тому, что хоть в чем-то у него наблюдается стабильность: он никому, абсолютно никому не нужен. Ну, может быть, родители звонили раз в неделю – и все, больше никому. Когда с ним была Алина, он забыл о тех, с кем дружил и общался – и эти люди пропали, растворились в толпе. Для них Артём просто перестал существовать. Как вернуть все обратно?

Никак. Просто потому, что это никому не нужно. Совсем никому.

Дорога на работу Артёма не вдохновляла так, как это было накануне. Он старался подумать о чем-нибудь хорошем, приятном, но кроме Алины и воспоминаниях о ней сосредоточиться не мог больше ни на чем. Корпус цеха показался Артёму ужасно страшным, закат блеклым и невнятным. Хотелось закрыть глаза и не видеть того, что происходит вокруг.

Из-за приоткрытой двери цеха слышалось поскрипывание конвейера, лязганье металла об металл, шорох фольги, стук упаковочного автомата – линия работала так, словно никаких происшествий предыдущей ночью не было и в помине.

– Ну, здравствуй! – Василии крикнул вслед Артёму, поднимающемуся по лестнице на верхний ярус, в раздевалку. – Сегодня все как обычно, до перерыва мотаешься с коробками, потом идешь загружать машину вместе с Макаром.

– Хорошо – машинально ответил Артём.

– Что? – переспросил Василии.

От постоянного шума у всех работавших в цеху немного притуплялся слух; приходилось кричать очень громко, одновременно удивляясь, как это голосовые связки могут все это выдержать.

– Говорю, что понял все! – выпалил Артём.

– Выглядишь не очень, – Василии рассматривал его издалека, но у Артёма было ощущение, что его как подопытную инфузорию-туфельку посадили под микроскоп. – Ты хотя бы спал?

– Мое дело – спокойно ответил Артём и добавил. – Конечно, спал, куда я денусь?

То, что сказал Василии, Артём не расслышал. Он просто развернулся и стал подниматься по лестнице. В конце концов, нужно было переодеваться и идти на линию. Там работа уже кипела – однообразная, скучная, тяжелая, выматывающая. Аня не подавала виду, что рада его видеть. Впрочем, возможно, она просто не хотела смущать Артёма своим вниманием. Заметив, что он на нее поглядывает исподлобья, Аня подмигнула и демонстративно отвернулась, словно этого небольшого знака внимания, неосторожно брошенного взгляда ей совершенно предостаточно.

Время для Артёма больше не бежало, оно мучительно тянулось. Если раньше он был воодушевлен тем, что, отработав смену, вернется в общежитие и прочтет сообщение от Алины, что-то теплое и нежное, то теперь ждать было нечего. Устав от шума оборудования, Артём порылся в кармане и достал плеер.

Песни по радио передавали совершенно разные – веселые и грустные, ритмичные и спокойные, медленные и очень быстрые, старые и поновее.

Их пели сильными и слабыми, мужскими и женскими голосами. Пели и на русском, и на английском, и на французском, и еще на каких-то языках, о происхождении которых Артёму задумываться не хотелось. Но во всех песнях в самых неожиданных местах ему слышалась одна и та же фраза.

Фраза-копье, фраза-огонь, фраза-молния, не оставляющая после себя ничего живого. «Я тебя не прощу никогда».

Жанна, вечно подкалывавшая Артёма и не способная обходиться без колкостей, пошлостей и мата, была на редкость невозмутима. Иногда она снимала свою детскую панаму, чтобы пальцами с изгрызенными ногтями осторожно почесать стриженную ежиком голову.

«А она и вправду похожа на лесбиянку – подумал Артём. – Вообще какая-то странная. Хотя какое мне до этого есть дело? Пускай себе будет на здоровье, лишь бы на меня не орала и вонь не устраивала. У меня других проблем хватает, их полно».

Заклеивая коробки с мороженым и водружая их на телегу, Артём повторял: «Никогда». Ровно сутки назад это «Никогда» было «Всегда», и как все изменилось, не заметил даже он сам. Все, измерявшееся ранее чувствами и днями до встречи, стало измеряться лишь временем, оставшимся до конца смены, тоннами, коробками, телегами.

Во время перерыва Артём незаметно проскользнул по верхнему ярусу на крышу. Он сел по-турецки и принялся есть мороженое. Какой-то особый шик есть в том, чтобы приготовить мороженое самому: стащить со склада вафельных рожков, налить в них сгущенного молока, сверху немного мороженого и посыпать все это шоколадом. Или нугой, когда ее крошат на маленькие кусочки под строгим взором Василича. Василич контролировал процесс самолично после того, как месяц назад одну работницу поймали на проходной стремя килограммами нуги.

«Зачем ей столько? – недоумевал Артём – Когда хватит и маленького кусочка. А три килограмма, что с них толку? Наесться на всю жизнь, чтобы покрыться мелкими красными прыщиками и нуги больше в жизни не захотелось? Нет уж, это точно не для меня».

– Ну, как ты? – сзади послышался вкрадчивый голос Ани. – Не знала, что ты проводишь перерыв здесь. А я тебя в раздевалке искала.

– Зачем? – спросил Артём, спешно проглотив остаток сахарного рожка и отряхнув от крошек руки. – Я вообще-то отдыхаю тут от таких, как Жанна. Даже музыку слушать не хочется.

– Она снова на тебя кричала? – Аня осторожно прошла по крыше и села рядом с Артёмом. От нее пахло абрикосами – работавшие в ночную смену потихоньку таскали абрикосовый наполнитель для пломбира, и пили чай как с вареньем.

– Нет, не кричала. С чего? Я же не давал повода.

– Ясно, – Аня замолчала, придвинулась к Артёму и погладила его по спине.

– До конца перерыва у нас еще минут сорок. Потом тебя заберут на разгрузку.

– И что? – тихо спросил Артём, не понимая, как ее губы могут так мягко скользить по его лицу.

Стало тепло и приятно. Они обнимали друг друга. Сердца бешено колотились. А в голове Артёма носилось с бешеной скоростью: «Я тебя не прощу никогда».

Чувство четвертое. Страсть

– Идем – попросила Аня, поднялась с крыши и потянула Артёма за руку. – Идем, Тёма.

Он повиновался. Не потому, что хотел этого или стоял перед выбором – никакого выбора в действительности не было. Жизнь поворачивала неизвестно куда, события выходили из-под контроля и единственное, что оставалось Артёму – это следовать им, плыть по течению, не видя в настоящем, как и в обозримом будущем, каких-либо альтернатив.

– Тёма, знаешь, ты мне очень нравишься, ты очень хороший человек, мы просто можем побыть немного рядом друг с другом, – Аня немного волновалась. – Ты не будешь злиться на меня? Ты понял, о чем я?

Артём покорно шел за ней.

– Понял я все, Аня, понял. Ты действительно этого хочешь?

– Также, как и ты, Тёма, – вздохнув, Аня остановилась и взяла Артёма за руку. – Я думала как-то намекнуть тебе еще днем. Только это выглядело бы просто ужасно. А сейчас… я не знаю.

– Такты сомневаешься? – тихо переспросил Артём.

– Нет, ни капельки, – она снова его поцеловала и потащила за собой.

Они прошли по верхнему ярусу, спустились по металлической лестнице. В цеху никого не было, все разошлись – кто в раздевалку, кто мирно курил на небольшой деревянной скамейке, стоявшей у входа со стороны улицы. Впрочем, даже если бы в цеху кипела работа, вряд ли кто обратил бы на них внимание: обычно Аня просила кого-нибудь помочь ей подвинуть поддоны с коробками на складе.

Пройдя по плохо освещенному коридору, они попали на склад. Там было темно и тихо; настолько, что каждый их шаг отдавался слегка приглушенным, но все же различимым эхом. Аня снова взяла Артёма за руку, он почувствовал ее волнение. Рука была холодной, покрытой мурашками. Теперь уже он остановил, обнял и поцеловал – не в губы, в щеки.

– Помнишь, там дальше есть комнатка, туда никто никогда не заходит, ну, где инструмент старый лежит, – Аня обнимала Артёма настолько крепко, что ему вдруг стало трудно дышать.

Артём догадался, что она боится темноты. Впрочем, тут и догадываться было нечего – все девушки боятся темноты, хоть и стараются тщательно это скрывать. Она волновалась, но не оттого, что была с Артёмом наедине: темнота пугала ее. Она старалась вцепиться в него как можно крепче, наивно считая, что от этого темнота вдруг перестанет быть темнотой. Через несколько секунд глаза привыкли, и действительно, стало не так темно.

– Идем – снова шепнула она ему.

Они пробирались между огромными горами коробок, картонных вкладок и целых огромных листов картона, которые стояли, прислоненные к высоченным стопкам пустых пластиковых ведер. Вся эта конструкция при малейшем прикосновении издавала какой-то непонятный гул и грозила в любой момент обрушиться со страшным грохотом. Протискиваясь между двумя горами коробок, Артём обнял Аню, она погладила его по руке. По спине пробежал легкий холодок.

– Сюда – шепнула Аня, громко засмеялась, но сразу замолчала.

В небольшом закутке, куда попадал отблеск света, отраженного от выкрашенных масляной краской стен коридора, было тесно. В углу был свален вышедший из строя инструмент, тележки, погрузчики – его там оставляли до прихода ремонтной бригады, наведывавшейся в цех примерно раз в неделю.

Артём пододвинул телегу со сломанными колесами поближе к стене и уложил на нее целую гору картонных коробок.

– Прошу! – скомандовал он и поцеловал Аню.

– Ты классный – смущенно ответила она.

– Я знаю – не менее смущенно произнес Артём.

Он хотел сказать еще что-то, но не смог – Аня обняла его за шею и поцеловала, на этот раз крепко-крепко. Ее руки скользили по его спине, как будто их больше нечем было занять. Артём гладил Анины руки. Они казались ему какими-то слишком хрупкими.

«Что это? – подумал Артём. – Что со мной происходит? Почему я здесь, с ней? Нет, я понимаю, почему я здесь, пожалуй, я понимаю, но как так получилось, что не с Алиной? Нет, не хочу думать о ней. Я с Аней, это совершенно другое. И я другой. Я больше не тот, что был раньше. Она меня обманула, она бросила меня, с ней я больше никогда не буду, не буду иметь с ней ничего общего, а сейчас… я… Боже, как хорошо с ней».

– Чего ты молчишь? Ты там не боишься случайно?

– Нет – спокойно, но с трудом выдавил из себя Артём. – А ты?

– А мне с тобой ничего не страшно…

– Но…

– Не говори ничего, пожалуйста, давай просто помолчим. Не хочу ничего слышать, просто хочу побыть с тобой, – Аня стянула с Артёма рабочую фуфайку. Из ее кармана на пол выпал плеер.

– А, забей! – Артём на какой-то момент закрыл глаза. – Действительно, давай будем тише.

Он быстро расстегнул на Ане халат, вслепую, наощупь. Под ним была майка, серая спортивная майка, она постоянно носила такие. Он начал было стягивать с нее и майку, но она схватила его за руку.

«Нет, не сейчас, еще не время» – прочел он ее мысли.

Она расстегнула на Артёме штаны. Они не видели друг друга: в полумраке склада трудно было что-то разобрать.

– Ну, давай, Тём, мне не снять их – прошептала Аня на ушко и погладила Артёма по лицу.

Артём покорно снял с себя старые джинсы, которые носил только в цеху.

«И хорошо, что она не видит эти джинсы, позорище страшное, давно пора было их выбросить. И чего жалел?»

– Тём, я хочу тебя.

Артём с трудом нащупал пуговицы на ее шортах. Еще несколько секунд – и она была в одной майке. Телега поскрипывала. Артём поправил коробки.

Он чувствовал легкое головокружение, как будто от опьянения, в теле что-то покалывало то там, то тут, а ее руки ласкали это тело, гладили. Они были такими теплыми, что Артёма вдруг стало клонить в сон. Он тоже ласкал Аню, не в силах сделать с собой что-либо, чтобы перестать волноваться.

– Подожди, Тём, я знаю, что ты подумаешь про меня плохо…

– Это почему, Ань?

– Подожди, у меня тут с собой…

Она привстала и нащупала свои шорты, их Артём заботливо повесил на ручку телеги. Что-то зашуршало.

– Вот – уверенно сказала Аня.

Артём почувствовал, как она тянет его к себе, как стягивает с него трусы, как… Он уже не мог сопротивляться, не мог отказать, не мог ее разочаровать, соврать, обмануть, передумать.

– С каких это пор ты носишь с собой презервативы? – спросил Артём.

– Я не только их ношу, но и умею надевать, заметь, Тём. И вообще, ты обещал мне молчать. Давай не будем поднимать шум. Давай как-нибудь тихо, хорошо?

– Иди ко мне.

– Иду. Я здесь, с тобой.

Иногда силы гравитации перестают действовать. Мы чувствуем какую-то неописуемую легкость, словно нас подменили. Уже не тянет куда-то вниз, к земному центру, напрямик, безо всяких прочих вариантов. Тянет друг к другу. А потом куда-то вверх поднимают нас неведомые силы и снова заставляют прижаться друг к другу покрепче. Что происходит? Почему тело не слушается, мышцы не слушаются, сердце не слушается, разум не слушается? А разве должны слушаться? Вернее, разве они должны нас слушаться всегда и везде? Неужели они все вместе не могут хоть изредка объявить небольшую забастовку? Впрочем, забастовка – это не слишком подходящий термин. Скорее, они выходят из-под контроля. Ненадолго, но с далеко идущими последствиями. Что можно предпринять? Ничего. Совсем ничего? Да. Интересно, а с кем это мы разговариваем, когда все вдруг изменилось, забуксовало, отказало? Не с разумом ли, втянутым в игру чувств, но между делом продолжающим выполнять свою основную функцию? Очень может быть.

Артём прижимал Аню к себе и двигался сначала медленно, потом все ускоряясь. Он поднял ее с телеги и держал на руках. Было тяжело, но это не чувствовалось: грузить коробки в прицеп было гораздо тяжелее.

– Тёма…

– Что?

– Мне так хорошо.

– И мне.

– Можешь быстрее?

– А можно майку снять?

– Я стесняюсь, Тём!

– Меня? – Артём остановился и поцеловал ее.

– Тебя, солнце.

– Ммм, меня нечего стесняться, тем более тут ничего не видно.

– Ладно, опусти меня.

Артём бережно опустил ее на телегу, быстро сдернул с нее майку и снова взял на руки, будто боясь, что она скроется, умчится куда-то далеко и станет лишь воспоминанием да парой обидных сообщений на телефоне.

– Тёмочка…

– Анечка…

– Тёмочка, только держи меня крепче, хорошо?

– Хорошо, держу, разве ты не чувствуешь?

– Чувствую. А ты еще крепче, и я…

Она сама обняла Артёма и поцеловала. Было хорошо, предательски хорошо. Пара движений, еще и еще. Аня застонала. Быстрее, еще быстрее. У Артёма подкашивались ноги. Наконец, он, стиснув зубы, глубоко вздохнул, тоже застонал и осторожно опустился вместе с Аней на телегу.

– Тёма…

– Молчи.

– Тёмочка…

– Молчи, тебе говорю!

– Мне так хорошо с тобой! – Аня подвинулась, чтобы Артёму хватило места поверх скатывавшихся с телеги коробок.

Они тяжело дышали, у Артёма даже мелькнула мысль, сможет ли он после такого приключения подняться и осилить погрузку мороженого в рефрижератор. Но, как ни странно, силы появились из ниоткуда, сами собой, без видимых на то причин. Просто нахлынуло ощущение легкости, то, которое было в процессе, а потом иссякло.

– Мне тоже классно, Аня. Честно. Веришь мне?

– Ага.

– Точно?

– Ага.

– Устала?

Возникла пауза. Слышно было, как в цеху затарахтела линия, скрипнул конвейер.

– Устала, Тёмочка – призналась Аня, – Но было так классно! Вот бы каждый день так, а?

– А что мешает? – возразил Артём. – Вернее, кто?

– Не знаю.

– Вот и я не знаю, – Артём откашлялся. – Какая-то фигня в жизни происходит. Мы делаем не то, что хотим, поступаем не так, как поступили бы. И доверяем совсем не тем, кому следовало бы доверять. А потом сокрушаемся, плачем, жалуемся друг другу, не знаем, что предпринять. А ведь все просто, понимаешь, Ань? Все так просто!

– Не надо мне объяснять, я не маленькая, Тём. Все прекрасно соображаю!

– Да? – Артём провел по ее руке и легонько ткнул в плечо. – Боишься щекотки? И что же ты понимаешь?

– Нет, не боюсь! А понимаю то, что через десять минут уже пойдет мороженое на конвейер и мне нужно быть на линии, иначе такое поднимется! У нас и так Катька не вышла, получается, что двух человек не хватает. Слушай, а где мои шорты?

Артём начал шарить руками, ощупывая коробки и ручку телеги.

– Тут – сказал он. – А ты моих трусов случайно не видела?

Аня фыркнула и засмеялась. Вокруг было темно, совершенно темно. Видимо, кто-то, проходя по коридору со стороны цеха, взял и дернул выключатель.

– Это твой Василич электричество экономит.

– Да кто сказал, что он мой? – возмутился Артём. – С чего? Все постоянно твердят, что Василич мой, а? Я не пойму, вы что, сговорились все? Позлить меня хотите? Посмотреть хочется, какой я в гневе?

– Успокойся, ты трусы лучше свои найди, все какая-то польза будет.

– Да не вижу я их! – Артём ползал по полу на коленках. При свете это выглядело бы в высшей степени смешно, но сейчас, даже окажись кто-нибудь рядом, он бы все равно ничего не разглядел бы. Обследовав угол, он заметил с облегчением, – А, вот они, родимые. А ты свои-то нашла?

– А ты думал, я так и пойду? Нет, я девушка, в отличие от некоторых, вполне приличная! – надевая майку, Аня присвистнула. – Так мы гулять пойдем сегодня? Может, в кино? По правде говоря, я так устала от этого цеха и всего этого шума, что мне все равно куда идти, главное идти, чтобы забыться.

Артём задумался, с трудом в темноте застегивая молнию на джинсах.

– Знаешь, мне бы поспать как следует и в магазин сходить.

Ответа не последовало. Где-то вдали раздавался гнусавый голос Василича.

– Пускаемся, девочки, хватит тут мне отдыхать, – последние слова фразы ни Аня, ни Артём не расслышали.

– Ха, куда это он девочек собирается пускать? В космос, что ли?

Пускаемся! Нашел тоже наложниц себе!

– Кого? – захохотал Артём и почувствовал щелчок по носу. Аня поняла свою оплошность. Фраза действительно вышла забавная. Сама того не замечая, она вдруг стала чувствовать себя рядом с Артёмом совершенно свободно, не скованно: нечего было бояться, стесняться, скрывать. А он никогда не боялся, не стеснялся, не скрывал – просто был собой, но оказался в таком виде ненужным. Но ей он был нужен, хотя никогда она бы в этом ему не призналась, по крайней мере, на этом этапе. Аня что-то усердно заворачивала в непонятно откуда взявшуюся салфетку. «Презик»

– подумал Артём и снова удивился ее предусмотрительности; вспомнив, что это профессиональное, ведь Аня учится в медицинском.

– Так что? – Аня вдруг снова обняла Артёма за шею. Ему это уже не казалось чем-то из ряда вон выходящим.

– Ничего, отдыхать я буду – буркнул Артём. – Хочешь, приходи, вместе побудем, пельменями тебя угощу. Больше нечем, извини. Ну, может еще пивом, я иногда его пью.

По правде, Артём думал, что она скажет «нет», и совсем не потому, что она его чем-то раздражала. Просто он дико устал: силы были, но чувствовалось, что это открылось второе дыхание или нечто в этом духе.

– Приду – вдруг согласилась Аня. – А меня пустят?

– Пустят, там своя вахтерша сегодня должна дежурить, я ее попрошу пустить, – как-то нехотя, потирая лоб, говорил Артём. – А во сколько придешь?

– В десять.

– Точно?

– Точно! Ты сомневаешься, зайка?

– Нет, котя, – передразнил ее Артём. – Ну что за зоопарк?

Его никогда не раздражали подобные обращения, просто сейчас он как-то заострил на них внимание – они резали слух. Слышать такое от еще час назад совершенно чужого человека было как-то нелепо, если не сказать больше.

По коридору обратно в цех они пробирались снова тихо и крадучись. За последней огромной горой коробок, возвышавшейся в самом конце коридора, они еще раз обнялись, Аня поцеловала Артёма в нос:

– Ну, так я прихожу сегодня?

– В десять? – переспросил Артём.

– В девять вроде договаривались, – Аня спешно осматривала себя и Артёма на предмет наличия чего-либо, что могло бы их выдать. – Короче, я сбегаю домой и к девяти к тебе. Готовься.

Артём несколько опешил, но все же ответил:

– Всегда готов, приходи!

Конечно, он нисколечко не был готов, даже не думал готовиться и с ужасом перебирал в голове варианты, что делать. В том, что баба Даша пропустит Аню в общежитие, сомнений никаких не было. В комнате никто, кроме Артёма, не жил, это тоже был бесспорный плюс, чтобы устроить свидание или нечто на него похожее. Но не пригласишь же девушку в комнату, где кроме остатка пельменей и йогурта в холодильнике нет абсолютно ничего, если не считать огромной снежной шубы, мешавшей закрывать дверцу.

– Заметано! – улыбаясь как-то таинственно, произнесла Аня.

Она побежала на линию – через мгновение конвейер загремел, и посыпалось мороженое. Аня вместе с остальными кинулась его собирать и укладывать в коробки. Хрупкая, маленькая, с исцарапанными руками и легким румянцем на лице, она вдруг стала привлекать внимание Артёма. Чем? Сложно сказать, но наверное тем, что ничего не требовала взамен отношений, ничего не просила, ни на что не намекала, пыталась как-то развеселить Артёма, понимая, что ему приходится нелегко.

Он и сам понимал это.

Василич бежал навстречу, потирая руки.

– Ну что, отдохнул, готов?

– Отдохнул – промычал Артём. – Если только это можно назвать отдыхом.

Василичу, естественно, не было известно о том, что они с Аней творили во время перерыва на складе, и ничто это не выдавало. Поэтому он лишь внимательно осмотрел Артёма с ног до головы и заключил:

– Не забудь фартук, возьми сразу два, и перчатки тоже не забудь. Машина приехала, Макар уже готов. Думаю, что сегодня вы управитесь быстрее. Как доделаете, загрузите все, то можешь идти домой, девочки сами с телегой управятся. И вообще через час смесь закончится, дружно будут линию мыть.

– Хм, а как там вчерашние? – Артёму было интересно, чем закончилась история с дракой.

– А, ну их, дуры, – Василич махнул рукой и выругался. – Жанку ты видел, а вторая несколько отгулов взяла, думаю, с неделю на больничном побудет. А этой дылде все нипочем, даже больничный брать не стала. Так что запомни, Тёма, таких баб надо опасаться и проходить мимо, ничем не задевая. А иначе видел, что происходит…

– Видел – согласился Артём.

– Ладно, хватит разговоров, давай, поторапливайся!

Машина, действительно, уже поджидала у эстакады. Со стороны спуска со склада доносилось поскрипывание – это Макар толкал телеги, на которые для экономии времени он нагрузил больше коробок, чем это обычно делалось.

Водитель лениво курил, сидя на краю эстакады и свесив вниз ноги. Был ли это тот же, что и накануне, Артём не разглядел, да и не хотел разглядывать. Нацепив фартук, он вдруг вспомнил про плеер: хотелось отвлечься, расслабиться, не сосредотачиваясь ни на чем.

Музыка привела в чувство. Артём начал бодро таскать коробки и перекладывать их в рефрижератор. Затем Макар прикатил целую телегу, и они вдвоем втолкнули ее в прицеп, так проще и легче было перегружать мороженое. Макар о чем-то говорил ему. С потолка снова капал холодный конденсат, капли скатывались за шиворот. Почему-то думалось об Ане, а не об Алине.

«Что это со мной? – размышлял Артём. – Только расстался с одной и уже завел себе другую? Но ведь это не отношения. Мы притворяемся, никакие это не отношения. Мы просто хотим помочь друг другу не грустить, помочь думать о чем-нибудь хорошем и светлом, не вешать нос…».

Коробка выскользнула из рук и больно ударила по ноге. Артём не успел докрутить мысль в собственной голове. Она была прервана резкой болью. Он потер ногу, что-то сам себе сказал, но в наушниках звучала музыка и Артём не расслышал сам себя.

«У нее и у меня никого нет, нас бросили, – Артём грузил коробки дальше, забивая их к стенкам прицепа. – Что нам остается делать? Притворяться, что нам хорошо, замечательно, и все у нас в полнейшем порядке. Хотя, когда мы с ней, у нас все точно в полном порядке. Не плакать же мне и убиваться из-за того, что Алина оказалась такой…».

Артём присел на коробки и стал вслушиваться – не в свое дыхание или звуки, что были вокруг и которых он не слышал. В слова. Артём даже поправил наушник в левом ухе, постоянно выпадавший, когда он вытирал пот о руку.

Время движется под музыку в ритме танго:

Забавная ассоциация, ничего не скажешь,

Еще и ангелов к этому делу приплетают,

Падших, конечно.

Они смотрят друг другу в глаза,

А в них показывают кино.

И они понимают, что кино как раз про них,

И все близится к развязке.

Спрячем слезы от посторонних,

Все равно подумают о нас не так,

Как думаем мы,

А мы не такие, как все.

Конечно, простим друг друга,

Кто же это еще сделает,

Кроме нас.

И снова про это движение в ритме танго.

Кто, интересно, все это придумал?

Они смотрят друг другу в глаза,

А в них показывают кино.

И они понимают, что кино как раз про них,

И все близится к развязке.

«Только что Валерий Меладзе спрятал слезы, а заодно и сопли, от посторонних – зазвучал, затарахтел ничего не выражающий голос ди-джея.

– Видимо, высморкался наш уважаемый не куда-нибудь, а в кулак. Кстати, прекрасная идея, всем рекомендую, если вы забыли дома носовой платок. Практически уже пять утра в Петербурге, впереди у нас…».

Артём выключил радио и свернул наушники. «Вот что за привычка портить прекрасные песни такими идиотскими комментариями? Сам пукни в кулак и всем расскажи, как это здорово и романтично – возмутился Артём. – Дурацкие песни комментируй, а нормальные не надо».

Артём взглянул на стоявшие на эстакаде телеги. «Осталось немного, надо приналечь» – подбадривал себя он, пытаясь побороть приступы усталости, ломоту в ногах и руках. А сам повторял чуть слышно, местами просто шевеля губами:

– Спрячем слезы от посторонних, печали нашей никто не понял, – он вздохнул. – Почему я не слышал этой песни раньше? Ведь она же про меня. И про Аню. А, может быть, слушал, но не слышал, о чем там поется? Да, точно, так и есть, самое интересное чуть не прошляпил!

– Эй, Тёма, кому ты там молишься? – судя по голосу, Макар тоже валился от усталости. – Не молиться надо, а коробки переставить. Давай, помоги мне, я уже еле на ногах держусь. Ты-то вторую ночь грузишь, а я неделю до этого без выходных каждую ночь в таком режиме.

– А выходные-то собираешься брать? – Артём встал рядом и стал плечом подталкивать телегу, которая явно была перегружена. – Без выходных же нельзя!

– Да знаю я…. Вот здесь еще подтолкни…. Хорошо…. Ставь, я тебе передам. Просто моя уехала в Грецию, а мы заявление в ЗАГС собрались подавать. А там сам понимаешь – свадьба, расходы, нужны деньги, и еще какие! Хотя мы решили расписаться тихонько, без особых торжеств, без смокингов, платьев и прочей дребедени. Сэкономим деньги, поедем в путешествие. Куда – не знаю, но поедем. Может, в Париж, может, в Стокгольм. Да, наверное, с Хельсинки и Стокгольма начнем. Я никогда там не был. Интересно, какие они, эти города? А ты был там?

– Неа – ответил Артём. – Тоже очень хочу получить загранпаспорт, в конце концов, и съездить куда-нибудь. Тоже с Хельсинки хочу начать. Тут ехать-то всего-ничего!

Последняя телега – и все коробки с нее аккуратно расставлены вдоль стенок рефрижератора, часть на поддонах, часть на подстеленных огромных листах картона. Артём замерз, пару раз даже закашлялся. В прицепе было холодно, неприятно дуло с эстакады, а на улице, несмотря на ночь, вовсю царствовала духота.

– Ну вот, восемнадцать тонн – процедил сквозь зубы Макар и сплюнул на потрескавшийся асфальт. – Можно собираться по домам.

Водитель подошел и с грохотом захлопнул дверцы прицепа.