Текст книги "Падение вверх"

Автор книги: Антон Сибиряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Антон Сибиряков/Артем Клейменов
Падение вверх

– Вон оттуда они упали, – прищурившись от яркого солнца, сказал старик, скрюченным пальцем указывая на крышу высотного дома. – Вот сюда.

На сером растрескавшемся асфальте все еще виднелись бурые кляксы крови. Весенние дожди не сумели их смыть, а дворники, судя по всему, обходили это место стороной.

– Девять этажей, – подсчитал Антон и достал мобильник.

Никоновская профессиональная зеркалка, которую он взял с собой в поездку, исчезла при досмотре на КПП, и поэтому пока ему приходилось пользоваться примитивной камерой древнего, как динозавр, Самсунга.

Присев на корточки, Антон принялся фотографировать.

Командировка не задалась с самого начала. Он прибыл в ЗАТО Сибирск-43 на час позже, чем было оговорено, уставший и злой, раздосадованный тем, что пришлось бросить машину, увязшую в апрельской распутице. Последние десять километров ему пришлось тащиться пешком, взвалив на оба плеча по тяжелой сумке. На входе в город его остановили солдаты и долго допытывались, почему он прибыл позже уговоренного времени. Он рассказал им о машине и о том, что неплохо бы вытянуть ее из грязи, а они в это время прошлись по его багажу, и вот тогда-то, скорее всего, фотоаппарат и приглянулся одному из часовых. Антон собирался его вернуть, но сейчас на скандалы с местной властью у него не было ни сил, ни времени. Через пятнадцать минут он должен был встретиться в кафе через квартал с местным опером, с которым они когда-то вместе учились в школе.

– А вы журналист, да? Я все правильно говорю? – спросил старик. Он стоял все там же, трясущимися руками опершись на кривой костыль.

– Да, он самый, – вздохнул Антон и поднялся. – Извините, мне нужно идти. Увидимся.

– Конечно, увидимся, – улыбнулся старик сухими губами. – Значит, я все сказал правильно.

– Да, разумеется…

Странно, но в закрытом городе, куда обычно не пускали посторонних, был свой MacDonalds. Забегаловка с истекающей жиром едой, названия которой все как один заканчивались на «гер». Чизбургер, гамбургер, фишбургер… А напитком Кока-кола, что там подавали, на автомойках в родном Антону Новосибирске, отмывали с машин птичий помет. Никакой очиститель не справлялся, а популярная газировка растворяла его вмиг…

Вывеска кафе с улыбающейся рожей клоуна пряталась за углом обшарпанного здания, в котором, судя по всему, когда-то располагался военторг. По крайней мере, красная звезда на козырьке у входа говорила именно об этом. Антон перешел пустующую дорогу на красный свет и заглянул в кафешку через грязное стекло. Посетителей не было. За прилавком суетилась какая-то барышня, то и дело поглядывая на входную дверь, а за ее спиной можно было разглядеть громадную тень повара, застывшего неподвижно у своей жаровни.

«Ты-то, что ты ешь, – подумалось Антону. – Неужели всем нам после смерти придется тонуть в кипящем масле?»

Он зашел внутрь и, тоскливо осмотрев пустые столики, подошел к кассе.

– Добрый день! – толстая кассирша в дурацкой красной кепке, заляпанной жирными пятнами, улыбнулась ему желтыми зубами.

– Добрый. Чашку кофе, пожалуйста.

– Сахар, сливки?

Ее хищная улыбка стала еще шире.

– Да ничего не надо, просто кофе.

Когда ему неделю назад, ночью, позвонил давно забытый друг детства и попросил написать статью о суициде подростков в закрытом городе, он тоже сел пить кофе. Машинально, соскребая ложкой со дна стеклянной банки растворимую гадость. Так вот – тот кофе по сравнению с этим был просто напитком богов.

Усевшись за крайний столик и лишь немного пригубив обжигающего губы пойла, Антон принялся копаться в мобильнике, чтобы хоть как-то отвлечься от назойливых взглядов кассирши. В телефонной книге не было ни одного номера, кроме телефона местного полицейского участка. Номера своих детей, конечно же, Антон помнил наизусть, но звонить им все равно бы сейчас не стал – они давно уже жили с другим человеком и называли его любимым папочкой.

Он щелкнул по клавише сообщений. Набрал букву «П» и долго смотрел на мигающий курсор. Потом набрал «А» и «Д». Что это могло значить?

«ПАД…ЕНИЕ ВВЕРХ».

Падение вверх – это когда нет смерти. Так они и написали, те девочки. На сложенном вдвое листке бумаги, красивым, каллиграфическим почерком. Сунули записку в щель чердачной двери, а потом шагнули вниз, с девятого этажа. Им было всего по четырнадцать лет. Слишком мало для подобных мыслей. 14 лет… жизнь как полет с девятого этажа. Такая же быстрая. Что можно успеть за это время? Только закрыть глаза… И их смерть теперь будет длиться гораздо дольше. Пока все те, кому они были дороги, сами не умрут.

– Антон?

Он вздрогнул и сунул телефон в карман джинсовой куртки. Перед ним стоял тот, кого он ждал, но совсем не такой, каким запомнился со школьных времен. С пивным пузом, свисающим с портупеи, с огромными, мозолистыми руками и небритым лицом.

«Падение вверх – это когда нет смерти. Но здесь, в этом кафе, – подумал Антон, – все мы падаем вниз».

– Привет, Петя, – улыбнулся он своему однокласснику. Человеку, с которым теперь ему предстояло знакомиться заново.

– Эй, я не Петя больше! Я Евгений Петров. Тут тебе не школа.

Они поздоровались за руку, и полицейский уселся на стул напротив.

У всех людей были вторые имена в школе. Клички и прозвища. У кого их не было, тот прожил школьные годы зря.

– Оль, ты принеси мне поесть. Как всегда, – обернувшись к прилавку, попросил Евгений Петров. – С соусом.

– Хорошо!

– Отлично выглядишь, красавица…

– Спасибо!

Антон откашлялся, спрятав улыбку в кулаке. Тот же «комплимент» он мог сделать и человеку, сидящему напротив, но предпочел промолчать. Начинать разговор с вранья ему не хотелось.

– Ну, что? – Петя сложил руки замком на столе. – Как добрался? Здесь все уже в курсе, что ты прибыл. Да ты и сам, наверное, заметил. А ты совсем не изменился…

Но соврать Антону все-таки пришлось:

– Ты тоже. Знаешь, терпимо все, но на КПП у меня увели фотоаппарат. Никон, с цейсовской оптикой…хотелось бы вернуть…

– Жень, тебе двойную картошку?!! – крик кассирши был похож на ядерный взрыв. Антон представил, как ударная волна от него прошлась по округе, сметая все на своем пути.

– Да, двойную… Так чего там с фотоаппаратом?

– Увели солдатики на КПП. Вещь не из дешевых.

– Вот, блять, уроды! Прости… Ничего, вернем твой фотик. Не думай об этом. Думай о деле.

– Да как о нем думать – ты так толком ничего и не объяснил мне.

– Затем мы и здесь, Антон. Чтобы объяснять. Но как это объяснишь? Дети валятся с крыш, один за другим.

– Сколько уже?

– Семеро. За два месяца. Здесь, мать твою, в городе, где двадцать лет ничего не происходило! Я мог сказать тебе, откуда какая гусеница уползла и где какая мышь пернула. А здесь за два месяца, Антон… – Петя протер раскрасневшиеся глаза толстыми пальцами. – Семеро!

– И никаких следов? Я имею в виду – совсем ничего? А что говорят родители, друзья?.. Вы их опрашивали?

– Люди говорят… всякое.

Они помолчали, наблюдая, как толстые руки кассирши, бесшумно выбравшейся из-за прилавка, расставляют на столике еду. Пластиковую тарелку с горой жареной картошки-фри, пару упакованных в бумажные пакеты гамбургеров, картонную коробку острых стрипсов, разрисованную огнями, будто байкерский чоппер, и громадный стакан Коки с трубочкой. И, как только Петя открыл рот, Антон уже знал, что он скажет.

– А соус забыла?

– Да сейчас, у меня же не сто рук… – она развернулась к ним бесформенной задницей, и Петров подмигнул Антону.

– Женюсь на ней когда-нибудь…

– Ага, дождешься от тебя, – парировала кассирша. По всей видимости, эта шутка была у них коронной. – Держи свой соус…

– Спасибо, сладкая.

Евгений снял с баночки сырного соуса защитную фольгу.

Что-то во всем этом не строилось. Было каким-то нелепым, ненастоящим. Похожим на дешевую мелодраму, актеры в которой давно уже съели себя, но от безысходности каждый день возвращались на съемочную площадку отрабатывать бесконечный контракт. Антону даже померещилось, что если сейчас он возьмет из тарелки картошку, то на вкус она окажется пластиком. А в стакане вместо Колы будет подкрашенная марганцем вода. Неужели можно рассказывать о смертях детей и параллельно шутить о целлюлитных задницах и набивать желудок гребаной жратвой, порция которой рассчитана на слона?!

– Что-то не так? – удивленно вскинул брови Петя. Его рука выудила из горы картофеля длинный, кривой кусочек и принялась макать его в соус.

– Нет… Нет, все нормально, – и, хотя все было далеко не нормально, Антон заставил себя успокоиться. – И что же такого говорят люди?

– Говорят, что видели там кого-то третьего. На крыше, откуда упали те две девочки.

– Вот как? И кого же?

Истекающая маслом картошка отправилась оперу в рот.

– Если б мы знали… Но я тебе так скажу – все это фигня, состояние шока у близких, любой бы на их месте кинулся искать виноватых. Потому что это проще, чем искать проблемы в собственной семье… А ты позавтракал уже? Хочешь, поделюсь, как тогда, в столовке? Когда у тебя забрали обед старшеклассники, помнишь?.. – засмеялся Петя.

Антон не помнил. Или не хотел помнить. А может, и вовсе не мог вспомнить того, чего не было. Важным было другое – не упустить момент и узнать как можно больше о том третьем, которого видели на крыше.

– Получается, что родители видели, как их дочки сбросились с крыши?

Евгений Петров открыл коробку со стрипсами и вытащил оттуда обваленную в сухарях куриную ножку. Жир потек по его пальцам и пятнами въелся в манжеты служебной рубахи.

– Отец видел. Возвращался из бара подшофе, заливал шары из-за жены… а они упали ему чуть ли не под ноги. Ну, сам понимаешь, как ему верить, пьяному, да еще и в таком состоянии. Говорит, поднял глаза – а там, на крыше, кто-то стоит. Дочерей он не оставил, не рванул туда… а ты бы как поступил на его месте? У тебя есть дети?

– Да, есть… На его месте? – Антон ослабил потные кулаки, сжатые под столом. – На его месте я бы сошел с ума.

– Вот-вот, – краем рта поддакнул опер. Он грыз курицу, а сухари с нее сыпались коричневой крошкой на стол.

– Хотелось бы поговорить с ним. Где его можно найти?

– В камере сидит, у нас в участке. Шлялся по городу, доставал горожан. Возомнил себя чертовым Шерлоком Холмсом, мать его так. Думает, мы зря тут жрем свой хлеб.

«Курицу, – мысленно поправил Антон. – Ты сидишь и зря жрешь курицу, жирный боров».

– Хотелось бы поговорить со всеми родителями. С теми, у которых погибли дети. А еще – с друзьями погибших. Думаю, они в курсе, что здесь творится.

Петя усмехнулся, вытерев рот салфеткой.

– Ты думаешь: приехал сюда и сразу раскрыл дело? Начал давать дельные советы, до которых тупые полицейские не додумались… Знаешь, какой здесь кипишь был, когда упали первые дети? Перетряхнули всех! Город раком поставили. Дети молчат. Ничего не знаем, ничего не видели. Не пытать же их? Следили за ними… хрена лысого. Ничего. Воздух.

– Тогда зачем вы меня сюда выдернули?

– А вот это хороший вопрос, Антон, – опер указал на него обгрызанной куриной косточкой. – Правильный. Сам-то как думаешь? – Антон непонимающе развел руками. – Потому что кое-кто здесь думает, что ты в курсе. Говорят, ты рылся уже в подобном дерьме и весьма успешно. Поэтому не думай о своем фотике. Думай о деле.

– Если честно, я не понимаю, о чем ты. Никогда не писал о детском суициде…

Петя вскрыл гамбургер и задумчиво принялся вытаскивать из него сморщенные капустные листки. А потом искоса глянул на Антона:

– Или думаешь, что не писал?

– И как, по-твоему, такое могло случиться? Написал и забыл?

– А что если так: провел журналистское расследование, – капустный лист полетел на стол, словно козырной валет. Петя усмехнулся и продолжил раздачу, – нарыл улики, наказал виноватых… – еще один сморщенный листок приземлился на крышку стола, – но слишком поторопился со своей статьей. Не разглядел главного монстра, который прятался в темном углу. Потому что сроки поджимали, а так хотелось получить эту чертову премию…

Антон зло ударил кулаком по столу, так, что вся еда на нем подпрыгнула, словно живая, а кофе из пластиковой кружки плеснул через край.

– Что вы все прицепились ко мне с этой сраной премией!? Я ее даже не получил!

– Маальчики, – протянула из-за прилавка кассирша. – Потише, не ломайте мне мебель.

«Мебель!? – Антон нервно фыркнул. – Да где она только увидела мебель в этой тошниловке!?»

– Не кипятись, Антон, – Петя взял салфетку и бросил ее на пролившийся кофе. – Что-то ты нервный стал, я тебя не узнаю совсем, честное слово. С твоей-то работой… нервы у тебя должны быть железными.

Антон откинулся на спинку стула, всплеснув руками. Как можно оставаться спокойным, когда тебя чуть ли не каждый день тычут носом в одно и то же дерьмо!? Да, история с премией, за которой он гнался, как сумасшедший, имела место быть, но она давно уже поросла быльем, и он думал, что людям наскучило упрекать его прошлым. И уж тем более он никак не ожидал услышать об этом от опера из захолустного городка. Те дети, которых, благодаря Антону, удалось вытащить живыми из страшных подпольных клубов, начали гибнуть уже после его расследования. Родители мальчика, повесившегося в собственной спальне, первым делом позвонили именно ему, потому что за долгие месяцы поисков ребенка Антон стал для них близким другом, как и для многих других семей, чьи дети пропали тем жутким летом… но премия была так близка…и он убедил их, что мальчик попросту не справился с пережитой травмой. Как потом, позже, убедил и другую семью. Ведь премия была почти у него в руках… а возвращаться к расследованию означало забыть о ней, плюнуть и растереть подошвой башмака. Следователи тоже отмахнулись от странных смертей, свалив суицид на все те же психологические травмы. Но премия прошла мимо, а дети продолжали умирать. Как будто кто-то избавлялся от ненужных свидетелей…

– Как тогда называлась твоя статья? Газета лежит у меня в участке, мы все ее читали, – прежде чем откусить гамбургер, Петя сплющил его пальцами так, что из него полез майонез. – Как она называлась? Ты помнишь?

Антон не помнил. Странно, но раньше он никогда не забывал названий своих статей.

– Я… не помню.

– А разве так бывает – написал и забыл?

– Ничего не понимаю… что происходит? – он глянул на Петю, но тот безразлично тянул из трубочки колу. Однако, заметив взгляд Антона, все-таки отставил стакан в сторону.

– Она называлась «Падение вверх». Твоя статья. Падение вверх – это когда нет смерти, такую записку оставили нам девочки, прежде чем прыгнуть. Антон… это расследование никому не нужно так, как тебе. Так что на твоем месте я бы постарался вспомнить все, вплоть до мелочей. Если здесь и есть связь, если дети действительно умирают не сами, только ты сможешь это остановить. Потому что один раз уже сталкивался с подобным.

– Тогда мне лучше поторопиться… – Антон встал из-за стола, уронив стул. Ему не терпелось выбраться на свежий воздух.

– Даже не поешь? – удивился Петя.

– Нет… нет… – он кое-как поднял стул и поспешил к выходу.

Его вырвало аккурат напротив грязного окна, какой-то странной жижей, в которой он разглядел непереваренные кукурузные зерна.

– Что еще за… гадость?.. – Антон обтер рот рукавом и заметил, что Петя смотрит на него из кафе сквозь засранное стекло.

«Да пошел ты», – подумалось ему, но он поднял руку, показывая, что все в порядке.

Господи, и когда он успел нажраться этой долбаной кукурузы?

С глубоким вздохом он отвернулся от окна, прислонившись спиной к шершавой стене здания.

В голубом небе, похожий на стаю мошкары, учился полетам выводок птиц. Их серое пятно ползло по небосводу, то заворачиваясь спиралью, то распрямляясь, будто амеба под микроскопом. Антон закрыл глаза, слушая их далекие крики. Сейчас он бы все отдал, чтобы быть там, с ними. Учиться жить заново, в полете, а не таскаться с грузом прошлого по пыльной, истоптанной земле.

Куда мне идти, с чего начать?

Он открыл глаза и проверил карманы джинсовки.

Но все, что ему удалось обнаружить, он уже видел. Раскладной мобильник с телефонным номером полицейского участка, смятые деньги и крупинки табака, налипшие на вспотевшие пальцы.

Все это было каким-то наваждением, дурным сном, снящимся похмельным утром. Когда тревога за непогашенную сигарету навязчиво вползает в усталый мозг и порождает в нем пугающие образы… Все, что было у Антона в карманах, он уже видел, но его никак не покидало странное ощущение, что все эти вещи появились у него лишь вчера. Как будто кто-то подбросил их ему, а потом промыл мозги, избавившись от ненужных воспоминаний.

Город оживал. Желтое солнце поднялось высоко над домами, заливая их крыши ярким дневным светом. По дороге мимо Антона проехало несколько машин, из открытых окон которых неслась одна и та же приглушенная помехами музыка, а на перекрестке, внизу улицы, дожидалась зеленых огней светофора молодая пара с коляской. Новоиспеченная мамаша дразнила погремушкой свое любимое чадо, и звонкий детский смех, подхваченный легким ветром, разлетался во все стороны.

Антон улыбнулся, вспоминая, как нянчился со своими детьми, и решил, что обязательно навестит их, как только вернется обратно, в Новосибирск. Ведь в последнее время он был так занят делами, что совершенно позабыл о дочерях, сведя общение с ними к телефонным звонкам. А все подарки, что покупались им на дни рождения, он отправлял с курьерами, которые вместо поздравительных слов просили расписаться в документах о доставке.

«Я все исправлю…»

Он перебежал дорогу, решив, что лучше даст крюк, чем еще раз попадется на глаза своему бывшему однокласснику.

Все дороги вели его в полицейский участок, и поэтому он не боялся заблудиться, петляя по угрюмым, грязным дворам. Он был ищейкой, так все его называли за глаза. Еще со студенческих лет внутри у него работал невидимый навигатор, выбирающий самый короткий путь к нужным местам.

Антон вышел к желтому обветшалому зданию полицейского отделения довольно быстро, хотя совершенно не запомнил дороги, которой шел: Сибирск 43, как и все городки, появившиеся после второй мировой, был похож на зеркальный лабиринт. Он остановился напротив крыльца, у засохших самодельных клумб, сделанных из старых покрышек, и, оглядевшись, обтер о них налипшую на туфли грязь. Потом одернул задравшуюся на пояс куртку и с важным видом прошествовал внутрь.

В каком бы городе России Антону ни пришлось побывать, полицейские участки везде выглядели одинаково: убогий серо-желтый кафель на полу, покрашенные в тот же цвет стены и застекленная будка дежурного, гадающего кроссворды или раскладывающего на компьютере пасьянс «Косынка». Вот и в этом участке было точно так же, да вдобавок ко всему еще и воняло дерьмом: то ли обделался кто-то из задержанных, то ли дала течь канализация.

Вопреки всему, Антона очень быстро пустили к задержанному. Даже не спросили паспорта, который он позабыл в своей машине. Просто предложили расписаться в журнале посещений и проводили в тесную допросную комнатку.

Мужчина в приличном, хоть и грязном пальто сидел на стуле, склонившись над столом, словно пьяный, хвативший лишка в дешевом баре. Его черные засаленные волосы свисали до самой крышки стола, скрывая лицо.

Антон подвинул поближе пустой стул и аккуратно присел на самый край, разглядывая сбитые костяшки на кулаках задержанного.

– Так вот почему вы здесь, – сказал он, кивнув. – Сопротивление властям. И как, много зубов успели выбить?

Человек молчал. Но Антон знал, как его разговорить.

– Зря вы думаете, что я кровопийца. Это не так. Я пришел сказать, что, возможно, знаю, что происходит в городе. Но не смогу помочь, пока вы не расскажете, что видели…

– Не я один, – сказал мужчина. Он поднял голову и посмотрел на Антона.

– Что – не вы один?

– Не я один видел. Другие тоже.

– Другие родители?

– Да.

«Люди говорят… всякое» – вспомнилось Антону. Так, кажется, сказал Петя.

– И что же они видели?

– Видели, как выглядит смерть их детей.

– Разве кому-то удалось его разглядеть? – нахмурился Антон. – Запомнить, как он выглядел?

– Он меняется, – покачал головой мужчина. – Запомнить его нельзя.

– То есть как так – меняется?

– Становится тобой. Приходит к тебе домой, пока ты горбатишься на работе. Пьет твое пиво, ест твой обед, тискает твою жену. А ты даже не знаешь, что он приходил. Пока не становится слишком поздно.

– Все равно не понимаю… что значит – становится тобой? Как ему это удается? Как такое вообще возможно?!

– Я скажу тебе, но сначала ты ответь мне – у тебя есть дети?

«Второй вопрос за день», – подумал Антон и кивнул.

– Да, две дочери.

– Две дочки, – повторил мужчина. – Тогда почаще приглядывайся к зеркалам. Следи за собой. Отмечай любую деталь, любое изменение своей внешности. Возможно, ты – это уже и не ты вовсе…

В его словах не было ни капли здравого смысла. Но было объяснение всему, что случилось этим утром в кафе.

– Кто он? Скажи мне…

– Тот, кто приходит за нашими детьми, когда нам становится на них наплевать. И неважно, в каком обличье! Пока сидел здесь, я понял: он не пришел бы, если бы я его не позвал. А значит, во всем виноваты мы сами. В том, что творится здесь… во всех этих смертях – виноваты мы сами! Понимаешь?! Мы сами! Я искал… – человек привстал над столом, и Антон увидел, что он улыбается. – Искал его. Разговаривал со всеми, кто его видел. Но только сейчас понял, откуда он мог приходить.

– И откуда же?

– Со стороны заброшенных бункеров в лесу. Он мог приходить только оттуда.

– Ты знаешь, как туда попасть? – прошептал Антон, чувствуя, как по рукам из подмышек стекает пот.

Мужчина опустился обратно на стул.

– Может, и знаю. Но тебе там делать нечего. Ты должен ехать домой, к семье. Иначе окажешься на моем месте.

– Я не собираюсь идти туда в одиночку. Я расскажу все полиции, и они устроят облаву.

Но мужчина только усмехнулся в ответ:

– Тебе не поверят. И ты ничего не изменишь.

Как только Антон вышел в коридор, в кармане у него завибрировал сотовый. Высветившийся номер был ему незнаком, но деваться было некуда, и он осторожно ответил.

– Слушаю.

Это был Евгений Петров.

– Антон, как у тебя дела? Был уже в участке?

Судя по всему, Петя куда-то ехал: в трубке слышался шум дороги.

– Да, был. Что-то случилось?

– Да ничего особенного. Хотел узнать – как у тебя дела. Нарыл что-нибудь?

Антон переложил телефон в другую руку и направился к выходу из отделения.

– Кое-что.

– Это хорошо. Да, кстати, что там с твоими колесами? Почему мне не сказал, что нужна помощь?

– Да как-то… не до этого было. Что там с моим фотоаппаратом, лучше скажи?

– Ах, ты… – засмеялся Петя. – Хотел сюрприз сделать. У меня он, все нормально. Завтра утром поедем твою машину вызволять, тогда и отдам. Заеду за тобой, ты будь в гостинице, хорошо?

– Буду.

– Ну, пока тогда.

– До завтра.

Антон вышел из участка, под голубое весеннее небо и понял, что жутко голоден. Возвращаться в MacDonalds ему не хотелось, и он решил пообедать в гостинице.

В местной столовой, которая почему-то упорно именовалась рестораном, ему хватило денег только на лапшичный суп с фрикадельками, помятую глазуревую булочку и чашку кофе. Антон хлебал бульон, стуча ложкой о тарелку, и наблюдал за официанткой, натирающей столы. На ней была коротенькая юбочка, и, когда она тянулась к дальнему краю стола, юбка ползла вверх, оголяя бледные бедра. Девушка не была красавицей, но с первого взгляда становилось ясно, насколько хорошо она владеет своим телом. Ведь даже здесь, в пустом зале ресторана, она двигалась так, что ее хотелось прижать к столу, задрать юбку и оттрахать по-собачьи. Но Антон только наблюдал за ней, прожевывая безвкусные фрикадельки, и стучал ложкой о тарелку. Покончив с супом, он сжевал половину булочки – ровно столько хватило официантке, чтобы протереть оставшиеся столы, – одним махом выпил кофе и поднялся в свой номер.

Комната 202, которую ему выделили власти ЗАТО, была одноместной, без каких-либо удобств. Общая душевая находилась в конце коридора, как и туалет, в котором, в отличие от душа, Антон все-таки отважился побывать.

В номере на криво побеленной стене, над незаправленной кроватью, висело большое зеркало. Антон подошел к нему вплотную, разглядывая свое осунувшееся, поросшее щетиной лицо, но никаких изменений не заметил. Разделся догола, снял зеркало с гвоздей и осмотрелся целиком. На коже, под ребрами, краснело несколько свежих ссадин, о которых он не помнил. Все остальное выглядело так же, как и всегда.

– Господи, что я делаю?..

Он засмеялся и махнул отражению рукой. Повесил зеркало обратно, натянул трусы и улегся на кровать. За окном светило солнце и пели птички. И ему никак не думалось, что сейчас, после разговора с отцом погибших девочек, он сможет уснуть. Но странная усталость, похожая на жирную кассиршу, навалилась на него всем телом и прижала к кровати. Он закрыл глаза и открыл их только ночью, оттого что одежда, сваленная кучей на полу, жужжала и вибрировала.

– Черт…

Он подскочил на ноги и принялся рыться в ней в поисках сотового.

Номер снова был неизвестным, но последние цифры показались Антону ужасно знакомыми, и он раскрыл мобильник.

– Да?

Это была какая-то женщина.

– Антон, это ты?

– Кто это?

– Ой, позовите, пожалуйста, Антона.

– Сейчас… – он зажал трубку ладонью и откашлялся. – Слушаю.

Женщина немного помолчала.

– Что у тебя с голосом, ты пил опять?

– Я спал.

– Пьяным сном? Ладно, это твои дела. Ты прости, что я ночью, думала, ты, как обычно, пишешь что-нибудь…

Эту женщину Антон знал: голос, как и последние цифры ее мобильника, были ему знакомы. Но он упорно не мог вспомнить, кто она такая и как ее зовут.

– Что стряслось? – он протер пальцами липкие от сна глаза.

– Просто хотела узнать, как у тебя дела. Все-таки мы не чужие друг другу.

«И эта туда же,» – подумал Антон, присаживаясь на кровать.

– У меня все отлично, спасибо. Работаю…

Женщина снова молчала.

– Я бы поговорил…

– Да что с тобой такое?! – вдруг крикнула она. – Я тебе поражаюсь! Тебе что, совсем не интересно, как живут твои дети?!

Теперь он вспомнил – этот голос принадлежал его бывшей жене, которая ушла от него к чертовому блондину-адвокатишке. Именно так она кричала в тот день, когда съезжала из его квартиры. Он стоял пьяный в проеме двери и с идиотской улыбкой подсчитывал коробки с ее вещами, которые таскали грузчики.

«Так что же ты меня не зовешь?» – зло подумалось ему.

– Интересно. Но я сейчас в командировке.

– Зайдешь к нам, как вернешься?

– Да, я обещаю.

– Девочки будут рады.

Она соврала. Он давно уже был для них чужим человеком.

– Я куплю подарки…

– Не надо подарков. Приди хотя бы сам…

– Хорошо. Мне нужно идти.

– Конечно. Пока.

– Пока.

Он положил телефон рядом на кровать и до рассвета просидел в одной позе, не сдвинувшись с места.

Петя заехал за ним рано, на провонявшем бензином полицейском УАЗике, с пыльным салоном и грязными стеклами. Эти машины в народе ласково окрестили «бобиками» из-за их «комфортности» при езде и схожести передка с бульдожьей мордой. Сидения в таких машинах всегда напоминали Антону спортивных козлов из советских спортзалов, на которых махали ногами гимнасты-комсомольцы. И, когда «бобик» набрал ход, Антон почувствовал себя одним из них.

Пока они ехали по пустынным улицам, он рассказал Пете о бункерах в лесу. Сказал, что там может прятаться тот, кого они ищут.

– Да ты с ума сошел?! – воскликнул опер. Он постоянно переключал ручку скоростей, отчего УАЗ кряхтел и дергался. – Эти бункеры ядовиты, как черт знает что! Военные оставили в них тонны разной химии, когда развалился Союз. Там все опечатано и герметично, никто бы не смог туда пробраться… а уж тем более спрятаться. Не из-за того, что военные часто проверяют те места, нет. Из-за того, что выжить там попросту невозможно.

– А если кому-то все-таки удалось?

Петя засмеялся:

– Не верю я в этот бред.

Они подъехали к КПП, и Евгений Петров махнул солдатам рукой. Полосатый шлагбаум, похожий на цаплю, медленно поднялся вверх.

– А если у него есть защитный костюм, к примеру? – предположил Антон, вглядываясь в одинаковые лица солдат. – Может быть, он придумал что-то еще… Но ведь это так логично – спрятаться там, где тебя не будут искать.

– Даже если это и так – твоей логики слишком мало, чтобы военные начали эту… облаву, так ты сказал? Солдаты не верят ни в Бога, ни в черта, когда на службе, – УАЗ прополз под шлагбаумом и Петя снова дернул ручку скоростей, поддав газу: – Они тебя не послушают.

– Но ты ведь сам сказал, что кто-то здесь мне доверяет.

– Сказал, и что дальше? Ты узнал, что за связь между твоей статьей и предсмертной запиской? Вспомнил хоть что-нибудь?

Антон мотнул головой:

– Нет, но…

– Вот то-то и оно, что нет. Так что не лезь на рожон, многие и так считают, что ты водишь всех за нос. Накропай статейку, так чтобы не полетели головы, и уезжай домой. А расследование оставь нам. Не журналистское это дело – рыться в дерьме. Я тебе так скажу.

Антон зло покрутил ручку окна, опустив скрипучее стекло.

«Вот значит как вы со мной?! – бешено подумал он. – Нашли гребаного шестерку-писаку, который все замажет?! Хрена лысого!»

УАЗ бросало по ухабистой дороге, и из-под жестких колес летели брызги грязи. Они черными стрелами улетали в подступивший со всех сторон лес, орошая каплями худые сосны.

– Да ты не обижайся, – сказал Петя. – Для тебя же самого так будет лучше. Кстати, твой фотик на заднем сидении, я так и не понял, где там фотки хранятся. Мудреный какой-то…

«Или ты тупой, – Антон перегнулся через сидушку и подтащил фотоаппарат за лямку. – И зачем вообще ты рылся в моем фотоаппарате, пиздюк?!»

Все делалось очень легко. Нужно было просто перевести рычажок из режима съемки в режим просмотра папок. Снимков было немного, в основном, красивые лесные пейзажи. Была пара фотографий двух улыбчивых девочек, стоявших в нарядных платьях перед новогодней елкой. На некоторых снимках перед камерой красовался какой-то мужик с бутылкой водки. Он отплясывал у дымящегося мангала дикие танцы, задирая ноги выше головы, и то и дело лыбился в объектив.

– Кто это? – спросил опер. Антон заметил, что он косится на фотоаппарат.

– Не знаю.

– На нем твоя куртка.

И действительно, на бесноватом мужике была точно такая же джинсовая куртка, как на Антоне.

«Такая же, – подумал он. – Но не моя».

– Джинса была в моде…

– Не слышал. Я за модой не гонюсь, знаешь ли, – Петя вгляделся в лобовое стекло. – О, вон она, милая. Слушай, ну какая красавица… Твоя? Личная?

Впереди, в нескольких сотнях метров, чернел силуэт увязшей в грязи «Ауди».

– Моя. Личная.

– Сейчас чуток проедем, и я тебя высажу, а сам жопой развернусь. Вытащим твою девочку на раз! Трос у меня длинный, а там дальше глина, боюсь сам увязнуть.