Текст книги "Рассказы (СИ)"

Автор книги: Антон Федотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Федотов Антон
Рассказы

Костёр

Там где не сходит с травы роса, и туманы заполняют ложбины живёт человек.

А ещё там горит костёр. Большой, сильный, высокий.

Этот костёр – единственный на много переходов вокруг, и человек постоянно подбрасывает в него ветки и дрова, чтобы ни на мгновенье не утратил огонь своей яркости и жара.

Искры взлетают в сумрачное небо, прожигают маревную завесу и затухают. Красиво.

Гора сучков и коры, хвороста и полешков ещё не убавилась и человек сидит у костра, и как всегда молчит.

Ему не нужны слова – за него говорят инструменты.

Каждый день человек играет на чём-нибудь. Вчера это была флейта, сегодня он достаёт из футляра скрипку.

Несмелое касание смычка, лёгкое подкручивание колка, и окружающую костёр и человека тишину разрезает плач скрипки. Смычок скользит неторопливо, но уверенно, пальцы не спеша перебирают гриф и льются пронзительные звуки.

На разных инструментах играет человек, но смысл и чувства в музыке всегда одни и те же.

Вот и сейчас скрипка жаловалась. Она плакала говоря про безответность, бессмысленность и невозможность.

Она вспоминала о том, как человек бродил по этим местам, но не мог найти выхода из туманов. И о том как человек лишь погрелся у найденного костра, и пошёл дальше. После чего костёр стал гаснуть, а из туманов поползла Тьма. Не ночная темь, а жадная Тьма, несущая во чреве что-то страшное и голодное.

Человек бросился к костру и стал швырятся в страшное углями, и страшное отступало. Чуть-чуть. И тогда человек зажёг ветки и стал бить ими Тьму, но Тьма лишь слегка таяла.

Отчаявшись человек стал бросать в костёр всё что может гореть и взмахнул огонь языками, взметнулся, заревел и отступила Тьма. Но сколько бы не пытался человек разжечь Огонь ещё сильнее или найти, запалить другие костры – ничего не получалось.

Один раз человек проспал. Костёр стал гаснуть, а под рукой, из дерева, оставалась только лютня. Её он и бросил в огонь. Лопнули струны издав последний аккорд, вспыхнула дека, и снова полыхает Огонь.

Теперь же за дровами приходилось уходить всё дальше. Все ветки ближних деревьев и кустарники были сожжены. И времени не хватало.

Как здесь человек оказался он не помнит. Зато хорошо помнит про то, как ему было больно там где он раньше жил. Он остался один, его предали, и проревев полночи в подушку человек уснул. А проснулся он здесь.

Он звал Её, в глупой надежде, что это поможет. Он звал тех немногих, кто был с ним, но никто не отозвался, а потом он закричал на Огонь, и его голос пропал.

Скрипка фальшиво взвизгнула и полетела в костёр, человек же сидел уткнувшись в колени, ничего не видя, и не слыша. Когда он поднял голову, на коленях было два больших мокрых пятна, а костёр трепыхался маленькими язычками.

Человек вскочил и огляделся. Запас горящего кончился, и скрипка тоже сгорела.

Тьма угрожающе захлюпав стала выползать из туманов, подтягиваясь на тонких чёрных нитях, которые выбрасывала перед собой.

Человек поднял голову и улыбнулся. Впервые за ту вечность, что провёл он здесь.

И упал в костёр.

Огонь погас.

Взвыла Тьма тысячей глоток, рванулась к тлеющим углям, жадно хватая всё перед собой чёрными нитями.

И всё замерло. Замер ветер, застыла вода в ручье, зависли в воздухе безмолвные птицы.

Вспышка озарила сумрачный мир. Костёр взметнулся до небес и ревел столб Огня, и по другому взвыла Тьма, поползла в ложбины, теряя себя чёрными кляксами, но в ложбинах уже не было тумана, иссушены были овраги, и некуда было деваться большому чёрному пятну в сверкающем, наполняющимся жаром мире. И сгинула Тьма. Растаяла, испарилась, да улетучилась чёрной дымкой.

А в обновлённом мире появилась девушка. И прошептав:

– Не успела... – тихо и как-то очень знакомо заплакала, уткнувшись лицом в колени.

Бродяги

В ту пору много людей по городам ходило. Дорогой и честный люд жил и не очень.

Поначалу многие трактиры ставили. Да не у всех сил хватало от лихих людей отбиваться. А кто долго держался – соседями обрастал. Так и деревень появилось изрядно.

Но, то была доля домоседов, да ремесленников. Другие же кто чем промышлял.

Больше всего опасались наймитов. Кодекс кодексом, а что на уме у оружного человека – сам Тко не разберёт. Солдат тоже боялись.

Однако ж были и те, кого привечали. Купцов, да путников мирных. И вагантов конечно.

Ваганты разные были. Кто умел сказывать красиво, да так что и впрямь веришь во всё, что сказитель поведал. Другие пели под лютню или мандолу, и так пели, что сердце замирало, и перед взором открывались невиданные картины. Третьи могли музицировать, останавливая время и творя подлинные чудеса звуками виэл, флейт, гитерн, бойранов.

Четвёртые танцевали, их ноги рисовали в воздухе узоры, они завораживали зрителей движениями рук, взмахами и колыханьем одежд. Пятые умели обращаться с огнём будто колдуны, какие и тело своё могли свивать в немыслимые фигуры. Они потрясали воображение и просто гипнотизировали своим искусством.

Это были Легенды Тракта. Их знали по именам и прозвищам, да и в лица, тех, кто свои не скрывал. Из менестрельской братии кто завидовал, кто пытался напросится в ученики, но все хотели стать такими же. И некоторым удавалось.

Иногда ваганты собирались в труппы или консорты и жителям тех мест, где это случалось страшно завидовали все остальные. А о том, что вытворяли Легенды Тракта, рассказывали долгими вечерами с придыханием и застывшим восторгом в глазах.

Никто не знал, откуда берутся ваганты. Их считали какими-то другими существами, но никак не людьми. Но были и те, кто вагантов не любил. Фанатики и церковники, феодалы и властители охотились на вагантов – одни, чтобы предать мучительной смерти, другие чтобы навсегда заставить услаждать только лишь свой двор.

И конечно же, повсюду, рассказывали истории о деяниях вагантов.

Так, про Лиля Готье говорили, что этот молодой человек, одним своим словом может заставить гневаться или плакать, смеяться или задуматься. Говорили, что однажды одному герцогу настолько понравился юный сказитель, что он решил силой удержать Готье в своём замке. Однако Лиль начал говорить, и все начали смеяться. А он всё говорил, а люди в замке смеялись и Готье вышел из замка и пошел, куда ему надо. Одни рассказывают, что отсмеявшись, герцог стал добрым человеком, другие же сообщают, что весь замок смеялся, пока люди не умерли от смеха.

Передавали истории и о Примасе Гугоне. Этот весельчак и балагур славился своими куплетами и разудалыми песнями. Ходила о нём байка, что раз озлобившиеся монахи изловили-таки знаменитого шутника. Но он так ловко задурил им головы, что те сами отпустили его, да ещё и деньжат в дорогу дали. Поговаривали, что его ищут многие влиятельные люди, но Примасу всё нипочём. Ходит себе по тракту, не пряча лица, и по прежнему веселит людей.

Если же кто-то произносил имя Мирая, то наступала тишина. Загадочную Вентадору, волшебную девушку, которая своими танцами доводила публику до онемения, не знали разве что в самых глухих уголках. Для неё словно не существовало границ. Она летала по воздуху, а руками рисовала, и те рисунки оживали. Она могла запросто связать себя в узел, и тут же стать цветком, кошкой или кем угодно. И при этом она пела. Никто из ныне живущих не сможет спеть так, как пела Мирая Вентадора. Она была знаменита даже среди самих вагантов. Но что с ней случилось, никто не знает. И ваганты, загадочные, странные, но всегда человечные и приветливые ваганты, поклялись найти её или отомстить.

Была ещё одна легенда. Её знали все, и каждый хотел стать участником этой легенды, но редко кому выпадала удач попасть на Сход Бродяг. Никто не знал где он проходит, и как вагантом удаётся сохранить втайне своём сборище, но раз в три года они собирались вместе.

Говорили, что именно там рождаются новые ваганты. Говорили, что на Сходе выбирают самого искусного ваганта. Говорили, что счастливчик, попавший туда, увидит самое волшебное и чудесное зрелище, которое только бывает на свете. И что тот, кто попадёт на Сход, сможет стать учеником одного из вагантов, но для этого нужно пройти тяжёлые испытания. Много чего говорили про Сход. Но одно известно было точно. Когда вагантов на дорогах становится больше, когда они движутся в одну сторону – значит, Сход близок.

Последние крысы

Последние крысы остались лишь в отрогах Шварцвальда. Небо над городом было каким-то противно белым, словно его кто-то выпил. Крысы не боялись. Не умели. Да и как могут бояться те, перед кем дрожали все люди, бессильны были любые ухищрения, и даже коты, гордые и своевольные, бежали прочь от серых острых теней.

Последние крысы. Исхудавшие и затравленные, злые, голодные крысы пробирались по холодным скалам вслед за безумным двуногим.

Да... ты безумен. Ты поёшь людям то, отчего они приходят в ярость и гонят тебя, не дав даже медной монеты. Ты рассказываешь странные и страшные вещи, и открываешь людям глаза и души, но они боятся. Боятся и снова гонят тебя, проклиная самыми страшными словами. Но тебе всё равно. Ведь ты давно проклят Слепой Скальд. Ты такой же, как они. Одинокий и серый. Пугающий и отвращающий. Именно поэтому ты их спас. Впервые найдя родственные души.

Последние крысы города тонули в волнах могучей реки. Уже почуяв гнилой запах обмана, но не в силах противится, выбиваясь из сил плыли за такой надёжной, но далёкой лодкой. И торжественно пела флейта. Да. Ты умеешь играть Пёстрый Флейтист. Мрачному дудочнику дана великая власть. И что же захочешь ты себе в награду?

В горах плачет лютня. А двуногий, которому поверили крысы, пел. Да так, что в самоей сути что-то дрожало и билось. Но уже поздно. Надо поспать и отдохнуть. Путь долог, а ночи холодны. Но забравшись под накидку к человеку можно греться самим и греть его.

– Последние крысы утоплены. – Как гордо ты стоишь. Как наслаждаешься моментом. И даже не ведаешь о том, что играет от тоски и безысходности Слепец, без цели и надежды, и что тоска эта даёт сил отплёвываться и барахтаться, бороться и не сдаваться, и что стекается серый, нет не ковёр, серая тряпка, рогожка, обессиленная, но живая. И ты не веришь им, когда тебе говорят что в городе ещё остались крысы. Ты решил что тебя пытаются обмануть, и решил мстить. И снова флейта. Закричала, захохотала, залилась захлёбываясь. Ты шёл по городу и играл. И уводил за собой счастье города и его молодость. Ты забирал песни и смех, и даже небо ты забрал своей чудовищной и прекрасной игрой. А потом ты услышал. Один звон струны, слабый и гаснущий на ветру, сказал тебе больше, чем сплетники всего города. И тогда ты запер смех и молодость города в пещере. И пошёл на звук.

Последние крысы заволновались и Скальд проснулся. Слух давно говорил ему больше, чем могли представить себе видящие. Звук далёких шагов, свист ветра и треск остатков костра. Он встал и взял лютню. Крысы молча стояли задрав мордочки, и чего-то жадли.

Резкий удар по струнам, какофония звуков разлетевшихся по пещере, и крысы разбегаются по щелям и отноркам отрогов, всё дальше и дальше, глубже и глубже.

– Последние крысы. Где они? – отняв от губ флейту, спросил Пёстрый.

– Не знаю. Теперь не знаю – ответил Скальд, и чему-то улыбнулся. Впервые за вечность.

– Флейта их не выманила. Почему? И кто ты такой? – Дудочник говорил отрывисто и зло.

– Я Слепой Скальд – ответил безумец, и провёл ладонью по струнам. – А насчёт флейты... может, сыграем дуэтом?

Когда люди проснулись, небо было обычным. Не белым, не пустым, а обычным синим небом, с облаками.

И от этого хотелось петь и смеяться.

А вот отрогов Шварцвальда больше не было.

И никто, никогда больше не слышал ни про Слепого Скальда, ни про Мрачного Крысолова ни про Последних крыс.

Кофейня

Войти в неё можно только с севера. Ну и с юга, пожалуй, но только войти. А вот если хотите выйти, то через восток. И может быть запад, иногда.

Впрочем, ради интереса, таблички, указывающие на выход и вход, можно менять местами.

Так будет забавнее.

В кофейне есть несколько скромных закутков. Висят шторы или шуршащие загородки, чтобы не бросались в глаза, и никто не мешал закуточничать. В одном стоит высокий столик, и висит множество полок. Этот уголок зовётся обменчивым, и здесь лежат, сидят, стоят, и прячутся разные безделушки, ерундовины и просто всякие вещи. Это всё принесли посетители. Можно просто оставить какую-нибудь штуковину и уйти, а можно оставит одно, и взять другое.Только два условия: одна вещь на один предмет, и если берёшь, то оставляй.

Вечером, что-нибудь из особо приглянувшегося нам, украсит стену или один из столиков самой кофейни, а что-то скучное и неинтересное, незаметно исчезнет. Иногда обменчивые полки будут забиты до невозможности, и всё то, что на них скопилось, начнёт путешествовать по кофейне.

Во втором стоит столик и пара уютных стульев. На столе ворохом лежит бумага и цветные карандаши, мелки и фломастеры. По соседству ещё один столик, на котором лежат куски, кусочки и кусищи пластилина. Кто-то слепил башню, а кто-то наделал животных, и тут же рядом стоит не пойми что – то ли звездолёт, то ли дракон, толи чупакабр. Рисуй, лепи – слова худого никто не скажет

В третьем же будут лежать всевозможные маски. Пёстрые и одногаммные, весёлые и мрачные – на любой вкус. Всё для тех, кто устал нести своё лицо или просто захотел спрятаться. Но осторожней, маска это не просто так. Это способ сменить себя, а то и даже судьбу. По соседству с масками будут жить куклы. По ночам они выходят, чтобы пить из своей кукольной посуды кофе, делится слухами, и жаловаться на слишком невежливых посетителей. А ещё они станут ткать атмосферу и вышивать настроение. Днём же они будут радовать, и пугать людей, играть с детьми и незаметно помогать официанту.

Заказ можно будет сделать разными способами – написать на листе, и отдать его ярко зелёному попугаю, чтобы он отнёс письмо повару. Или написать на волшебной доске мелом, чтобы написанное тут же отразилось на кухне. Или позвонить по старому телефону, долго ждать соединения и наконец, сквозь шуми помехи прокричать, что вам надо. Правда, в этом случае принесут всё равно другое, но разве это важно?

Ну и классическим способом конечно – шепнуть названия приглянувшегося, нужному человеку. Правда, нужного еще, поди – найди. Он тот ещё хитрец. Потому и нужный.

В меню конечно же, в первую очередь, много кофе.

Все названия и рецепты взяты из книг, и к каждому напитку прилагается история или рассказ, или даже сказка. Те же посетители, кто принесёт новый рецепт – получат несказанное удовольствие самыми первыми попробовать новый кофе, да ещё и бесплатно.

Подаваться кофе будет в глиняных и керамических чашках, кружках и бокалах, которые расписаны и разгравированы самыми причудливыми образами. И двух похожих не найдёте ни за что! Можете даже не стараться.

В качестве десертов будут разнообразные булочки и пирожные, особняком будет держаться шоколад. Настоящий, чёрный. Одни плитки, чуть подслащённые или даже совсем сладкие, другие – сама горечь в её первозданном виде.

Для тех же, кому нужно насытиться, всегда наготове пироги. С яблоками и ягодами, с сыром или мясом, грибами, мёдом, овощами, тенями, числами, возгласами, нотами и чем только угодно. Удержаться от свежего, тёплого, ароматного пирога невозможно.

Окна большие и чистые. Они показывают разные панорамы и пейзажи города ли, природы... И какая кому разница, что там на самом деле? Ведь самого-то дела и нет, не так ли? Впрочем, иногда им неохота трудится, и поэтому видно то, что за окном.

Двери будут открываться в зависимости от настроения. Южная очень любит скрипеть, но когда сердится, становится очень тугой и противной. Восточная наоборот всегда открывается легко, любит хлопать, причём часто просто так, даже без сквозняка. Северная дверь задумчива. Она открывается плавно и закрывается незаметно. Она вечно погружена в свои сонные мысли. Иногда она настолько засыпает, что начинает открываться и закрываться невпопад. Западная же дверь любит шум. У неё то и дело появляются колокольчики, трещотки или ещё какие-нибудь звенелки. Где она их берёт – неизвестно.

У менюшновыставочной стойки есть небольшое возвышение. Под диковинного вида вазы замаскированы небольшие, но добротные колонки, и есть несколько микрофонов. Любой желающий может спеть, сыграть, рассказать, прочитать и вообще позвучать как душе угодно. Особо отличившихся ждёт награда – от вполне ощутимых аплодисментов благодарной публики, до редкого кофе в подарок. Один музыкант так понравился кафе, что теперь его шуточное изображение украшает одну из стен. Как кафе нарисовало само на себе, не имея рук – загадка. Куклы наверное постарались.

Все таблички, объявления и прочие полезные надписи мы не будем писать. Мы попросим нарисовать их наших посетителей. Чем вычурней и причудливей – тем лучше. Впрочем, за некоторые всё равно придётся браться самим, и мы будем долго спорить между собой какую всё – таки вешать. Спор нам доставит массу удовольствия.

В жару у нас всегда прохладно и свежо, как будто в тенистую аллею с ручьём защёл, а зимой наоборот тепло. Причём тепло так, как бывает, только от настоящей печи, протопленной сухими, крепкими поленьями. И это самое настоящее чудо, потому что никакой печи, конечно же, у нас нет, и кондиционеров с вентиляторами тоже.

Расплачиваться с нами деньгами не обязательно. Сойдёт и обыкновенное чудо, пара новых сказок или волшебная палочка. Нам оно конечно и без того хорошо, но в хозяйстве пригодится.

Мы это безумный флейтист, который начинает играть, когда нечем заняться и тогда вокруг происходят безобразия. И ладно бы только крысы прибегали, так ведь один раз вообще в другом городе наутро оказались. Так чтофлейтист всё время занят.

За повара у нас весёлая стройная девушка. Она наверняка немножко ведьма, иначе как объяснить то, что она успевает варить кофе, печь пироги и делать пирожные, и при этом ничего не перепутать? Но мы её всё равно любим. Называем мы её Ми. Иногда Ма и очень редко Му. Настоящее имя мы не знаем, и пытаемся угадывать, но она злится и поэтому угадываем мы редко.

Официантом у нас бывший шпион. Он пришёл к нам в дождливый вечер, когда кафе уже почти уснуло. По нему было явно видно, что он какой-то очень сказочный и неудачливый. Шпион сидел такой грустный и незаметный, что мы сразу решили позвать его в нашу компанию. Он согласился и сказал, что хочет быть официантом. Правда его трудно вычислить и уговорить сделать то, что надо, поэтому мы стали изобретать дургие способы, но долго голову ломать не понадобилось.

Попугай прилетел к нам сам, и сразу же уселся как будто дома. Потом он быстро смекнул, что за весёлую доставку бумажек, можно получить вкусное и с удовольствием принялся помогать. Телефон оставил рассеянный господин в огромной шляпе и маленьких очках, и почему и как он работает мы понятия не имеем. Работает и ладно. А волшебную доску откуда-то добыл шпион, но узнать откуда – сами понимаете, не удалось.

Ещё есть Барриста. Она готовит кофе по самым трудным рецептам, и разукрашивает его фантастическими картинами. Кофе у неё получается особый, такой, что каждый допив до конца получает что-то своё. Кто-то нужное настроение, кто-то пропавшую мысль, а кое-кто и Самое Нужное На Свете.

Где находится наше кафе, мы сами толком не знаем. Посетители пытаются сообщить нам какие-то названия и числа, но это всё такое зыбкое и разное...

Флейтист говорит, что кофейня стоит на судьбокрёстке, и попасть в неё могут только безумцы, да такие же несбывшиеся. Но Мэ с ним спорит, и говорит что попасть в кофейню может каждый, дескать, только захотеть надо, а уж адрес то простой – третий сон налево, проскочить пару миражей на кошкобусе. Остальные слушают с удовольствием и кивают головами – эвон как.

А так ничего особенного. Наша кофейня самая обычная, из тех многих, что живут в городах и городках, радуя посетителей. Будете мимо – забегайте обязательно.

Остров

Далеко далеко, за морями и лесами, на большом северном озере стоял остров.

На том острове жило Племя.

Не маленькое и не большое племя было. Жило себе и жило – рыбу ловило, овец доило, детей растило, в бубен било, в лес ходило, ело и пило.

А ещё племя любило петь. Сядет где-нибудь и песни выводит. Про зверей и про небо, про солнце и про лес, про птиц и про всё на свете. И ведь хорошо пело – все кто слышал радовались.

Вот и сейчас сидело Племя на берегу, смотрело на озеро, да песню выводило.

А мимо Корабль проходил. Не простой Корабль – с людьми на борту. Постоял, послушал, да и дальше пошел. А людям до того песня понравилась, что попрыгали они с корабля вводу, да к Племю и устремились. Чтобы и дальше песню слушать.

Пока Корабль разворачивался, пока до берега добирался – люди уже вовсю под песню племени плясали, да яств с напитками достали, племя угощали – веселье пошло такое, даже Дым Коромысло свесился с неба – поглядеть, что за шум гам. А тут и Корабль подоспел. Увидел он такое дело, да как осерчает:

– Что ж вы люди глупые делаете? Вас Город ждёт не дождётся, а вы тут пляски устроили, гулянки завели! А ну вертайтеся на борт, да поплыли куда надо!

А люди:

– Не хотим мы к Городу. У него тесно и серо. А здесь Племя – песни поёт, нам радуется.

А Племя и впрямь радуется – давно таких слушателей не было.

Вот оно и говорит:

– Видишь – не хотят люди за тобой идти. Ты возьми – сходи до Города, да приведи его сюда.

Подумал корабль, да делать нечего – поплыл он до Города.

Вот приплывает и рассказывает про то, как Племя песню пело, люди к племени ушли, и не хотят возвращаться.

Как закричит Город:

– Ах они такие растакие! Ух они негодные! Да я их всех, как придут – накажу страшно, никого не помилую.! Бери– говорит Кораблю – мою Стражу, да верни всех!

Вышла Стража из города – погрузилась на корабль, и помчался тот на всех парусах к острову.

А на острове веселье пуще прежнего. Барабаны гремят, вино рекой льётся, Племя поёт старается, люди пляшут, не сбиваются. Дым Коромысло с неба спустился, красиво нарядился, в пляс пустился – совсем распустился.

А тут снова Корабль. Стражу со сходней спускает.

Стража вся сияет – доспехи нарядные, клинки булатные, фигура статная, одежда парадная.

Как пошла людей сгребать в кучу, да вязать – никому спасу нет. Да наткнулась Стража на Дым Коромысло. Да замерла, да румянцем вспыхнула. А тот тоже не растерялся – Стражу нахваливает, хмельного подливает, сладким угощает, на танец приглашает. Забыла Стража про людей, сама пустилась плясать – гулять. Снова веселье, снова радость.

Один корабль рот, открыв, стоит, мачтами скрипит.

Рванулись паруса, вскипели волны – снова до Города корабль мчит.

Как услыхал Город, что Стража его на острове осталась, с Дым Коромысло миловалась, как заревел:

– Ну, Племя! Ну держись! Людей увело, Стражу скрало, сейчас сам явлюсь – всем жарко станет!

Выдрал стены свои с домами из земли, да на Корабль взобрался.

– Вези – говорит – на остров на этот, сам всё сделаю!

Кряхтит корабль, скрипит корабль, да ничего не попишешь – везёт Город на досках своих.

А над островом веселье гремит, гулянку за десять вёрст слышно. Тут уже и дудки играют, и гусли терзают, пляс, пенье, мешанина. Всё так и пестрит, так и скачет.

Еле дополз Корабль до берега, только Город на берег спустил, да тут же на берегу и спать лёг – умаялся бедолага.

А город идёт – землю трясёт, город кричит – будто громы мечет.

– Отдавай Племя поганое людей моих и Стражу мою! Добром отдавай, а не то всё порушу, всё поломаю!

А Племя в ответ:

– Что ты город шумишь – не забирало никого я. Сами пришли и сами остались. Смотри как у нас хорошо, да весело!

– Ах, ты! – заорал Город и полез в драку.

Да только не выходит ничего у него.

Племя уворотливое да ловкое попалось. Да ещё и песню поёт – насмехается:

Ой, да Город неуклюжий

Ты пришёл к нам и сел в лужу,

Лучше брось-ка задираться,

Давай вместе петь – смеяться.

Ой, ты Город, злой

Не дерись со мной,

Меня не поймать,

Цепями не сковать

Я вольное Племя,

И спать уже время.

И впрямь – пока Город за Племенем гонялся – все уж спать завалились. И немудрено – столько гулять, никаких сил не хватит.

Племя на высокое дерево забралось и спит там. Город тоже притомился изрядно, и дрыхнуть стал.

Пришла Ночь. Поворчала немного, прибралась за всеми, соткала одеяло из снов, да чудес – накрыла им всех, и дальше полетела.

Пришло Утро. Прокралось на цыпочках, прошелестело свежей прохладой да и умчалось быстро.

Появился вальяжный и длинный День.

Проснулись люди. Глядь – Город стоит. Стены высоченные, купола золочёные, дома добротные, мостовые удобные. Как накинулись на него, как стали в нём шебуршиться да обживаться.

Проснулся Город. Щекотно ему стало, смеётся – успокоится, не может. Да так громко, что и Племя проснулось и Стража с Дым Коромысло, и Корабль.

А люди в Городе всё бегают, всё живут. А Город всё смеётся и смеётся, смеётся и смеётся – никак не остановится.

Под такой смех – снова праздник устроили, с музыкой, с ярмаркой, пели, пили, ели, жили.

Город сам не заметил, как от смеха стал добрым да весёлым.

Но вечно, же гулять не будешь.

Племя в лес ушло – своими делами заниматься. Дым Коромысло со Стражей обручился, на небо улетел – проведать свой удел.

Корабль Доки построил, пристань, живёт – по озеру плавает. Лодочку себе нашёл – вместе плавают, друг друга чинят.

Люди с городом мирно живут.

Только бывает, выйдет из леса Племя – затянет песню – тут-то и начинается радость всему миру, праздник всем на зависть.

За горами, за лесами, и за всякими морями, ой за долом, за пустыней, за заснеженной долиной, далеко, далеко, где не киснет молоко. Там где хвойные леса и холодны небеса, лежит озеро большое, рыбы полное такое, остров средь него плывёт, град на острове растёт. Все там весело живут, и играют и поют.

День? Ночь!

«Утро вечера мудренее... кто интересно знать, придумал такую глупость? Самое дурацкое время суток это ваше утро»

Утро делает мелкие пакости, или вредит по крупному, но и пробуждённые в долгу не остаются. С утром идёт бессмысленная, но яркая вражда. Счёт пока равный, и при одной мысли, что кто-то может вырваться вперёд, ледяные мурашки табуном мечутся по загривку.

Пробуждение утром – это пытка. Сколько осталось неразгаданных тайн и недосмотренных историй, сколько интересных жизней было оборвано и миров не открыто – сосчитать страшно.

Завтрак тоже не сахар. Ну как можно едва-едва продрав склеенные глаза, запихивать в себя нечто белковое? А потом идти по серому маршруту в обществе таких же, обиженных утром людей.

День сущность довольно странная. Он не пойми когда начинается и заканчивается там же. Он всегда сопровождён вереницей суеты, дел, забот и торопливости. Люди становятся как выпущенные из теснейшей клетушки узники. Но он хоть не пакостит и не враждует со многими. А с другой стороны он очень трудолюбивый и внимательный – за стольким уследить и столько переделать – поистине талант. Да, День – самый настоящий трудяга. Он крутится и вертится, придумывая и создавая, подсказывая и направляя.

Он в общем-то неплохой товарищ этот День. Но уж больно замороченный, и затруженный

Интересно получается, что полдень то бишь половина дня – не что иное как его начало – вот парадокс то! Собственно за один только этот парадокс День можно любить.

Праздничный День – это особый товарищ. Он наряжается под настроение – когда со вкусом, когда ярко и аляповато, когда и вовсе уж странно. Такой День чудит вовсю, изобретает затеи и наслаждается отдыхом от постоянной круговерти.

Вечер парень симпатичный и компанейский. И весьма дружелюбный. Он любит преподносить мелкие, но приятные подарки, играть и рассказывать истории. С ним хорошо...

С ним хорошо сидеть за кружкой горячего кофе и читать что-нибудь такое или слушать что-нибудь этакое.

Он может развести камин или костёр: языки пламени... треск дров... мерцание углей...

Вечером всё успокаивается и наступает радость от окончания дня и начинается томное предвкушение Темнейшей леди.

Вечерами рассказываются удивительные истории и возникают чудные и авантюрные идеи, толкающие в неизвестность. Вечер создаёт уют и спокойствие, но они обманчивы и хрупки. В один миг Вечер может обернуться хулиганом, проказливым мальчишкой – и тогда держись, лови очередное приключение и не теряйся в новой игре.

Темнейшая Леди, скрывающая под своим плащом множество сюрпризов волшебных и опасных.

Ведь Ночью может случиться всё что угодно. На ночных... то есть Ночных улицах любой встречный может оказаться непостижимым существом, трещины на тротуаре вдруг сложатся в путеводную карту. А уж что скрывают Ночные подворотни и закоулки – вообразить жутко. Тени выводят странные танцы, плывут сновидения по одним им известным тропам. Бесчисленные сонмы выдумок и фантазий, страхов и переживаний начинают кружить, вертеться, манить и запугивать... И лишь серые кошки взирают на всю эту суету со свойственным им равнодушием и даже некоторым превосходством, не видя ничего необычного. Крик птицы вдруг обернётся зовом в иномирье, а мерцание звёзд начинает притягивать так, что забываешь о бренном мире и летишь, летишь меж мирами и временем, но сгинет миг и это ощущение исчезнет в хороводе Ночных действ. Чудеса будут выглядывать из потайных уголков, с неуёмным любопытством следя за путниками и горя желанием пленить захватить увести в неизведанность. И самые везучие, с удовольствием попадают в их сети.

Множество разного происходит Ночью, но лишь те, кто в неё поверит, смогут принять малую часть её загадок и узреть всё Её великолепие.

А те же, кто боязливо сидит дома с вечера, кто з н а е т, что проснётся в обычном порядке в собственной кровати так и останутся в неведении обывателями.

И мне их жаль.

Название в конце

Николай Сергеевич собирал свои вещи. Не спеша, с каким-то внутренним непониманием и огорчением он разбирал и сортировал всё, что скопилось в его доме за долгие годы.

Да что и говорить, было обидно покидать свою квартиру и родной Петербург, но делать было нечего, на Родине он оказался совершенно не нужен.

Да что он! Дело всей его жизни, его научный труд, можно даже сказать прорыв в ботанике, оказался порицаем и подвергался насмешкам...

А ведь так хорошо всё начиналось.

Первые места на школьных биологически олимпиадах, поступление в университет, прошедшее легко и весело, погружение в любимую науку.

Ему пророчили блестящее будущее, а труды молодого аспиранта уже публиковали в уважаемых изданиях и казалось, что нет предела его победам...

Уже тогда он подобрался к идее захватившей его на всю жизнь, и наивно думал, что люди радостно воспримут его открытие, но сразу же после первого практического опыта его забрали в милицию. Тогда ещё в милицию.