Текст книги "Как я не стал богословом"

Автор книги: Антон Прус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Вы не заблудились?

Еще до того, как я сел в самолет с открытой датой обратного билета, мне стало совершенно ясно, что задуманное мною – бред. Английский я учил года полтора, но думать, что я могу общаться с профессором на отвлеченные темы, переводить с греческого на английский и слушать в сводчатых средневековых залах лекции вместе с аристократическими отпрысками, упертыми индусами и развязными американцами?! Как быстро меня выгонят? Будут открыто смеяться или просто наблюдать, как я тону? Я смотрел в окно самолета, но видел только жалкую неизвестность впереди, как и земля, закрытая облаками, жизнь совершенно не просматривалась впереди. Что там будет делать маленький одинокий ребенок, влюбчивый школьник, озабоченный сексом студент, друг психов и молодой отец?

С автобусной Виктории сверкающий автобус вез меня, потного, дрожащего, жалкого, оставившего шестилетнюю дочку и прекрасную молодую жену в Москве, и еще другую дочку в Питере… От пота промокла не только рубашка, но и пиджак – на улице был ранний октябрь, солнце шпарило как в июле в Питере. Оксфорд. Колесо у чемодана отвалилось, очки залиты потом со лба, ботинки натирают жуткую кровавую мозоль. Я экономлю, иду два километра до своего дома пешком. Рядом останавливается старенькая машинка, за рулем очаровательная бабушка, рядом с ней улыбающийся дедушка. Молодой человек, вы не заблудились? Вас подвезти? Вы куда направляетесь? Потом я понял, что нас, таких горемык, в начале первого триместра, потерянных и неуверенных, плачущих и одиноких, кроме, конечно, тех, кого до арендованного на время обучения особнячка не подвозит личный водитель (да и богатые плачут, как нам стало известно в 90е), нас тысячи, мы как грачи весной опускались на город, таун и гаун оживали, и так происходит уже почти тысячу лет. Вряд ли старички были настолько стары, но они явно знали, кто я и зачем я здесь. И они хотели помочь.

Я добрался до своей комнаты, принял душ, сел в свое кресло перед забитым картоном камином, а в окно светило предзакатное солнце, сделал пару глотков виски из дьютифри и лег спать, голодный, морально я был не готов идти и искать магазин, делать покупки и готовить. Я засыпал, слушая шум от паба Кингз Армз напротив моего дома. На столе лежала открытка от старенького профессора Пола Эллинсворса из шотландского Абердина. Он приветствовал меня в Оксфорде, боялся, что открытка не успеет к моему приезду, писал, что помнит свой первый день в университете, как ему было одиноко тогда! И вот, хоть мы и встречались несколько раз, но он вспомнил обо мне и написал. Мне было жутко приятно, я был не один. Я со своим английским понял, что говорят милые бабушка и дедушка в машине, я был рад посланию профессора Эллинсворса, я понимал даже крики пьяных студентов, когда паб закрылся, и они расходились, весело напевая какие-то песни. Я заснул, почти что ощущая себя дома.

Пишите письма!

Утром же меня ждало первое страшное открытие. Вот к этому я действительно не был готов, тут ничего, кроме культурного шока я испытать не мог. Оказывается, в этой странной стране и в этом странном городе люди по делу не звонят друг другу, не ходят друг к другу, а пишут письма! Советский человек к этому не готов органически, наши письма идут месяцами, а в исключительном случае – неделю. Нет! Молодой человек, вы отнимаете наше время, не приходите, не звоните, пишите письма! Я уж подумал, что меня ненароком отчислили, но нет, так принято.

А второй шок – ответы на эти письма стали приходить в этот же день! Ты утром отправил, а вечером – ответ. От администратора, от научного руководителя, от всех! 1996 год, электронная почта только в компьютерном центре универа, а туда еще ползти полчаса. И да, письмом быстрее! Приглашения на вечеринки, на встречу участников моей программы, все, вообще все письменно. И писать нужно грамотно, а это не то, в чем я был силен, особенно все эти RSVP и прочие шифры и коды.

Впрочем, я быстро все понял, и писал всегда со словарем, а вот мой Украинский друг заявился в администрацию лично, в наименовании аэропорта, а он пытался получить компенсацию за билеты, которая нам полагалась, он как-то неправильно произносил одну букву. Так ему пытались отказать на том основании, что он воспользовался неизвестным всем аэропортом и теперь вымогает деньги. Я хоть этого избежал!

Секс на потолке

Особенной насмешкой было и то, что Оксфорд встретил меня безудержным сексом, и под этот аккомпанемент я читал богословские труды, переводил Евангелие с греческого и писал свои эссе на темы, далекие от разврата. Только на свежем воздухе секс не преследовал меня. Поначалу я даже не представлял, кто же источник всего этого праздника жизни: мой потолок кричал, стучал, рычал, стонал, бил мелкой дрожью, и заканчивал быстрым диминуэндо на два голоса…

Потом, может через неделю, я выяснил, что надо мной в студенческом доме на Банбери роуд жила печальная и нежная девушка в берете. Когда она стояла на остановке автобуса перед моими окнами, то выписывала некие па ножкой, и я назвал ее балериной. Потом появился он: низкий, плотный, мускулистый, с шепелявым кокни и в хулиганской кепке. Я не знаю, что эти бурные любовники изучали в Оксфорде, но позже в холле нашего дома появилась афиша, там мой сосед выступал на соревнованиях по боксу.

Первый триместр они занимались любовью упоительно, регулярно, долго. Второй триместр они то трахались, то ругались, причем в свободном порядке, и свидание могло закончиться чуть не дракой с криком и ее слезами, а могло – бурным сексом и его запыхавшимися извинениями. Третий триместр, даром, что весна, принес только их ссоры, хотя я и подучил английский мат. Секс был редким, и после него хлопала дверь, а девушка плакала. Я здоровался с ней при встрече с большой симпатией, но она всегда проскакивала мышкой, никогда не появлялась на кухне. Я так и не узнал ни что она изучала, ни чему он учился, ни почему они ссорились. В конце триместра потолок молчал, я слышал только легкий звук ее шагов…

Поцелуй за фунт

Одинокий русский с парой тысяч фунтов на карте, всю стипендию неосмотрительно переводили студенту на счет, проживающий в комнате с окнами, выходящими на паб – ситуация сложная. Но ведь я никогда по пабам не ходил. Да и в ресторане-то бывал только за чужой счет, и то редко. А одиноко – жуть. Интернета нет, письма из России раз в несколько дней, телевизора у меня в комнате нет, платить нужно. Лекции, и те не каждый день, а с тьютором встречи и вообще раз в неделю. Наверху секс три раза в день, а у меня секс только с древнегреческим текстом Евангелия… Нет, так жить нельзя и я медленно, нехотя, выплываю из комнаты, привет Джулия, это соседка, она изучает английскую и немецкую литературу в Оксфорде, но не может прочитать заданную Волшебную гору Манна и написать по нему эссе. Пиво? Нет, пойду читать! Ничего не понимаю в этих немцах!

На улице темно, редкие машины. В паб стекаются студенты, но и их мало. Сажусь за столик. Двойной виски без льда. Как можно его пить час? Можно. Это от одиночества. Много пить – денег нет. Поболтать не с кем. Бармен занят, да и хз, пойму ли я его. О, стайка студентов, две девушки и три парня, заказали пиво. Одна прямо красавица, высокая, этакая артнуво, короткое черное каре, большие черные глаза. Эх, где мои ленинградские беспутные деньки… теперь изучаю богословие… И вообще. Нет, я старик для нее, 27 лет, русский чел, на ломаном английском изъясняюсь.

Проходит час или около того. Девица шумит, и вдруг заявляет, что ебть, денег-то нет на еще одну пинту, а нужен-то всего один фунт. Они в полутора метрах от меня, она смотрит на друзей, по сторонам, останавливает взгляд на мне. А я, старые грехи расшевелились, видимо, достаю из кармана фунт и протягиваю ей, типа, не парься, вот, возьми. Девица подходит и что-то быстро так говорит, типа спасиб и все такое. Мне стыдно, но я медленно, а виски скорости не добавляет, говорю, что я русский, говори чуть медленнее, только вот приехал учиться. Она повторила, но я все-равно не понял, но закивал, мол, да, конечно, понимаю. Она железный фунт берет, улыбается, поворачивается к друзьям и с размаху меня в щеку целует, и на ухо так нежно – спасибо.

Фунт не весть какая сумма для такой девицы в модном платье. А я лохматый русский в очках а ля директор деревенского клуба. Но мне приятно. Так приятно, что беру еще один двойной виски, выпиваю, и иду к себе спать, на ходу оглядываюсь на мою «подругу», но она не смотрит, а спорит с друзьями. Я уже засыпаю, и слушаю как народ выходит из паба, но голосов не различить, и в темноте никого не видно. Больше я ее и не видел. Но поцелуй, теплый и пахнущий гиннесом, помню.

Милые гомофобы

Из бывшего союза приехал не я один, по этой же программе приехали Заза из Грузии и Олег из Украины. Понятно, что мы подружились, одиночество на чужбине сильно сближает. И во всем они были хороши, но груз интеллигентной гомофобии лежал сметанным пятном на галстуке их религиозно-философских представлений. Понятно, что сейчас, когда они такие видные и выдающиеся профессора, директора, представители и попечители – они вам в этом не признаются. Но тогда, в 96ом, этот пункт нами бурно обсуждался в Берд-енд-Беби, что на Сент Жиль, прямо за столиком Толкиена и Льюиса, причем я был единственным борцом с гомофобией, и не дай бог поучаствовать в таком споре челу из совка, не обтертому оксфордскими профессорами, могли бы просто прибить и выбросить в ближайшую помойку.

Но Олег с Зазой были уже джентльменами и не позволяли себе особенных резкостей. Их возмущал тот факт, а фактом он был только по слухам местных православных консерваторов, что настоятель англиканского студенческого храма Марии Магдалены, Большая Мэри, как мы его называли, отец Хью, был «предводителем» местных англиканских геев. Как! Ах, боже мой! Студенты! Как можно! Я отлично знал отца Хью, отчасти потому, что тот в совершенстве владел русским языком – учился во время войны в шпионской школе в Лондоне, много раз был в Москве и читал нам лекции. Кроме того, он был прекрасным специалистом по истории православия, но самое главное – настоящим английским джентльменом.

Я часто заходил к нему выпить чаю тоскливыми ноябрьскими вечерами. Он всегда был рад мне. В один из таких вечеров, когда мне было уж совсем хреново, мы сидели у камина, пили чай, обсуждали мою учебу. И я спросил его, что мне делать, с моего счета колледж не списывает деньги, а за год это полторы тысячи фунтов, деньги фантастические тогда для меня. Он спросил, кому я написал, а я всем написал трижды, но счета не приходили. Хью улыбнулся и сказал, что я выполнил все необходимые действия, больше не нужно никого беспокоить, посещать и требовать, но держать деньги на счету на всякий случай в течение двух лет, когда их могут хватиться. Потом Хью вспомнил, что у меня скоро день рождения, и почему бы не пригласить моих друзей отпраздновать у него дома? Да, подумал я, вот они будут рады зайти в логово предводителя! Я заблаговременно написал им письма (жили мы на разных концах города и виделись раз в неделю на наших дружеских попойках), естественно, на английском, конечно, со всеми этими RSVP и прочими экивоками, и попросил их быть в назначенный день у входа в Рэндолф. Не хотел дискуссий заранее!

Дверь в пятиэтажный дом Хью на Бомон был в десяти метрах от Рэндолфа, шикарного ресторана, Ритца местечкового розлива. К Зазе приехала жена, Олег, я и отец Анджей, католический священник, пристрастивший меня там к нефильтрованному пиву. Вот мы встретились, а друзья засуетились, мол, давай скинемся, поучаствуем, тут же дорого! Я, ну прямо как лорд, так мне казалось, купил подержанный вельветовый пиджак и бархатные мягкие брюки (не знаю как называется этот материал), с мягкой бабочкой на шее… Так вот, я улыбаюсь и веду их не внутрь ресторана, а в сторону, к красной двери и звоню. Я отошел, чтобы видеть реакцию моих дорогих гомофобов. Да, на лицах были видны усилия по удержанию нижней челюсти от падения. Хью стоял на пороге и улыбался, а мои друзья вымучивали улыбки.

Хью был великолепен не только как проповедник, писатель и джентльмен, но и как кулинар. Поэтому всем, кому кажется, что английская кухня им не нравится, я могу сказать только – ХА. Вы ее просто не пробовали! От фантастической закуски из карамелизированной индейки с черносливом, через нежного лосося в медовом соусе, к шарообразному пудингу из сухофруктов, и палитре английских сыров после десерта… Это был не ужин, а фейерверк. Херес для начала, два вида вина под эти изыски, и виски у камина… Я уверен, что если у моих друзей и остались предрассудки к концу ужина, то самому Хью они точно простили все, хотя на самом деле, прощать-то было и нечего. На всю жизнь мы сохранили нежнейшие чувства к отцу Хью, к его книгам, к его пунктуальности и его рецептам!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Назад к карточке книги "Как я не стал богословом"