Текст книги "Полинька"
Автор книги: Антон Чехов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Чехов Антон Павлович
Полинька
Антон Павлович Чехов
Полинька
Второй час дня. В галантерейном магазине "Парижские новости", что в одном из пассажей, торговля в разгаре. Слышен монотонный гул приказчичьих голосов, гул, какой бывает в школе, когда учитель заставляет учеников зубрить что-нибудь вслух. И этого однообразного шума не нарушают ни смех дам, ни стук входной стеклянной двери, ни беготня мальчиков.
Посреди магазина стоит Полинъка, дочь Марьи Андреевны, содержательницы модной мастерской, маленькая, худощавая блондинка, и ищет кого-то глазами. К ней подбегает чернобровый мальчик и спрашивает, глядя на нее очень серьезно:
– Что прикажете, сударыня?
– Со мной всегда Николай Тимофеич занимается, – отвечает Полинька.
А приказчик Николай Тимофеич, стройный брюнет, завитой, одетый по моде, с большой булавкой на галстуке, уже расчистил место на прилавке, вытянул шею и с улыбкой глядит на Полнньку.
– Пелагея Сергеевна, мое почтение! – кричит он хорошим, здоровым баритоном. – Пожалуйте!
– А, здрасте! – говорит Полинька, подходя к нему. – Видите, я опять к вам... Дайте мне аграманту какого-нибудь.
– Для чего вам, собственно?
– Для лифчика, для спинки, одним словом, на весь гарнитурчнк.
– Сию минуту.
Николай Тимофеич кладет перед Полинькой несколько сортов аграманта; та лениво выбирает и начинает торговаться.
– Помилуйте, рубль вовсе не дорого! – убеждает приказчик, снисходительно улыбаясь. – Этот аграмант французский, восьмигранный... Извольте, у нас есть обыкновенный, весовой... Тот 45 копеек аршин, это уже не то достоинство! Помилуйте-с!
– Мне еще нужен стеклярусный бок с аграмантными пуговицами, – говорит Полинька, нагибаясь над аграмантом, и почему-то вздыхает. – А не найдутся ли у вас под этот цвет стеклярусные бонбошки?
– Есть-с.
Полинька еще ниже нагибается к прилавку и тихо спрашивает:
– А зачем это вы, Николай Тимофеич, в четверг ушли от нас так рано?
– Гм!.. Странно, что вы это заметили, – говорит приказчик с усмешкой. – Вы так были увлечены господином студентом, что... странно, как это вы заметили!
Полинька вспыхивает и молчит. Приказчик с нервной дрожью в пальцах закрывает коробки и без всякой надобности ставит их одна на другую. Проходит минута в молчании.
– Мне еще стеклярусных кружев, – говорит Полинька, поднимая виноватые глаза на приказчика.
– Каких вам? Стеклярусные кружева по тюлю, черные и цветные – самая модная отделка.
– А почем они у вас?
– Черные от 80 копеек, а цветные на 2 р. 50 к. А к вам я больше никогда не приду-с, – тихо добавляет Николай Тимофеич.
– Почему?
– Почему? Очень просто. Сами вы должны понимать. С какой стати мне себя мучить? Странное дело! Нешто мне приятно видеть, как этот студент около вас разыгрывает роль-с? Ведь я все вижу и понимаю. С самой осени он за вами ухаживает по-настоящему и почти каждый день вы с ним гуляете, а когда он у вас в гостях сидит, так вы в него впившись глазами, словно в ангела какого-нибудь. Вы в него влюблены, для вас лучше и человека нет, как он, ну и отлично, нечего и разговаривать...
Полинька молчит и в замешательстве водит пальцем по прилавку.
– Я все отлично вижу, – продолжает приказчик, – Какой же мне резон к вам ходить? У меня самолюбие есть. Не всякому приятно пятым колесом в возу быть. Чего вы спрашивали-то?
– Мне мамаша много кой-чего велела взять, да я забыла. Еще плюмажу нужно.
– Какого прикажете?
– Получше, какой модней.
– Самый модный теперь из птичьего пера. Цвет, ежели желаете, модный теперь гелиотроп или цвет канак, то есть бордо с желтым. Выбор громадный. А к чему вся эта история клонится, я решительно не понимаю. Вот вы влюбившись, а чем это кончится?
На лице Николая Тимофеича около глаз выступили красные пятна. Он мнет в руках нежную пушистую тесьму и продолжает бормотать:
– Воображаете за него замуж выйти, что ли? Ну, насчет этого оставьте ваше воображение. Студентам запрещается жениться, да и разве он к вам затем ходит, чтобы все честным образом кончить? Как же! Ведь они, студенты эти самые, нас и за людей не считают... Ходят они к купцам да к модисткам только затем, чтоб над необразованностью посмеяться и пьянствовать. У себя дома да в хороших домах стыдно пить, ну, а у таких простых, необразованных людей, как мы, некого им стыдиться, можно и вверх ногами ходить. Да-с! Так какого же вы плюмажу возьмете? А ежели он за вамп ухаживает и в любовь играет, то известно зачем... Когда станет доктором или адвокатом, будет вспоминать: "Эх, была у меня, скажет, когда-то блондиночка одна! Где-то она теперь?" Небось и теперь уж там, у себя, среди студентов, хвалится, что у него модисточка есть на примете.
Полинька садится на стул и задумчиво глядит на гору белых коробок.
– Нет, уж я не возьму плюмажу! – вздыхает она. – Пусть сама мамаша берет, какого хочет, а я ошибиться могу. Мне вы дайте шесть аршин бахромы для дипломата, что по 40 копеек аршин. Для того же дипломата дадите пуговиц кокосовых, с насквозь прошивными ушками... чтобы покрепче держались...
Николай Тимофеевич заворачивает ей и бахромы и пуговиц. Она виновато глядит ему в лицо и, видимо, ждет, что он будет продолжать говорить, но он угрюмо молчит и приводит в порядок плюмаж.
– Не забыть бы еще для капота пуговиц взять... – говорит она после некоторого молчания, утирая платком бледные губы.
– Каких вам?
– Для купчихи шьем, значит, дайте что-нибудь выдающееся из ряда обыкновенного...
– Да, если купчихе, то нужно выбирать попестрее. Вот-с пуговицы. Сочетание цветов синего, красного и модного золотистого. Самые глазастые. Кто поделикатнее, те берут у нас черные матовые с одним блестящим ободочком. Только я не понимаю. Неужели вы сами не можете рассудить? Ну, к чему поведут эти... прогулки?
– Я сама не знаю... – шепчет Полинька и нагибается к пуговицам. – Я сама не знаю, Николай Тимофеич, что со мной делается.
За спиной Николая Тимофеича, прижав его к прилавку, протискивается солидный приказчик с бакенбардами и, сияя утонченной галантностью, кричит:
– Будьте любезны, мадам, пожаловать в это отделение! Кофточки джерсе имеются три номера: гладкая, су-тажет и со стеклярусом! Какую вам прикажете?
Одновременно около Полиньки проходит толстая дама, которая говорит густым низким голосом, почти басом:
– Только, пожалуйста, чтоб они были без сшивок, а тканые, и чтоб пломба была вваленная.
– Делайте вид, что товар осматриваете, – шепчет Николай Тимофеич, наклоняясь к Полиньке и насильно улыбаясь. – Вы, бог с вами, какая-то бледная и больная, совсем из лица изменились. Бросит он вас, Пелагея Сергеевна! А если женится когда-нибудь, то не по любви, а с голода, на деньги ваши польстится. Сделает себе на приданое приличную обстановку, а потом стыдиться вас будет. От гостей и товарищей будет вас прятать, потому что вы необразованная, так и будет говорить: моя кувалда. Разве вы можете держать себя в докторском или адвокатском обществе? Вы для них модистка, невежественное существо!
– Николай Тимофеич! – кричит кто-то с другого конца магазина. – Вот мадемуазель просят три аршина ленты с пико! Есть у нас?
Николай Тимофеич поворачивается в сторону, осклабляет свое лицо и кричит:
– Естъ-с! Есть ленты с пико, атаман с атласом и атлас с муаром!
– Кстати, чтоб не забыть, Оля просила взять для нее корсет! – говорит Полинька.
– У вас на глазах... слезы! – пугается Николай Тимофеич... – Зачем это? Пойдемте к корсетам, я вас загорожу, а то неловко.
Насильно улыбаясь и с преувеличенной развязностью, приказчик быстро ведет Полиньку к корсетному отделению и прячет ее от публики за высокую пирамиду из коробок...
– Вам какой прикажете корсет? – громко спрашивает он и тут же шепчет: – Утрите глаза!
– Мне... мне в 48 сантиметров! Только, пожалуйста, она просила двойной с подкладкой... с настоящим китовым усом... Мне поговорить с вами нужно, Николай Тимофеич. Приходите нынче!
– О чем же говорить? Не о чем говорить.
– Вы один только... меня любите и, кроме вас, не с кем мне поговорить.
– Не камыш, не кости, а настоящий китовый ус... О чем же нам говорить? Говорить не о чем... Ведь пойдете сегодня с ним гулять?
– По... пойду.
– Ну, так о чем же тут говорить? Не поможешь разговорами... Влюблены ведь?
– Да... – шепчет нерешительно Полинька и из глаз ее брызжут крупные слезы.
– Какие же могут быть разговоры? – бормочет Николай Тимофеич, нервно пожимая плечами и бледнея.
Никаких разговоров и не нужно... Утрите глаза, вот и все. Я... я ничего не желаю...
В это время к пирамиде из коробок подходит высокий, тощий приказчик и говорит своей покупательнице:
– Не угодно ли, прекрасный эластик для подвязок, не останавливающий крови, признанный медициной...
Николай Тимофеич загораживает Полиньку и, стараясь скрыть ее и свое волнение, морщит лицо в улыбку и громко говорит:
– Есть два сорта кружев, сударыня! Бумажные и шелковые! Ориенталь, британские, валенсьен, кроше, торшон – это бумажные-с, а рококо, сутажет, камбре – это шелковые... Ради бога, утрите слезы! Сюда идут!
И видя, что слезы все еще текут, он продолжает еще громче:
– Испанские, рококо, сутажет, камбре... Чулки фильдекосовые, бумажные, шелковые...
