Текст книги "Марсианин: как выжить на Красной планете"

Автор книги: Антон Первушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Главной заслугой Богданова-Малиновского стало прежде всего то, что он впервые описал смысловой ряд: Марс – красная звезда – революция – светлое коммунистическое будущее. Позднее этот ряд станет привычным, а еще позднее его изначальный смысл окажется утрачен. Смутная связь между этими понятиями сохранится лишь где-то в темной глубине общественного бессознательного.

Однако во времена Богданова все было ново и прозрачно. И – донельзя логично. Марс – древняя планета, вдвое старше Земли. Персиваль Лоуэлл доказал, что на Марсе есть каналы, которые построила высокоразвитая цивилизация. Марксистская теория смены общественных формаций утверждает, что высшая форма развития цивилизации – коммунизм. Следовательно, марсиане уже сегодня живут при коммунизме. Высшая форма развития цивилизации подразумевает также осуществление космической экспансии. Следовательно, коммунизм и космонавтика связаны друг с другом. Марсиане, скорее всего, уже освоили Солнечную систему и вскоре пожалуют к нам. Что последует за этим визитом, большой вопрос. Возможно, колонизация. Возможно, экспорт революции. В любом случае, с нами будут разговаривать на равных, только если мы сами сделаем у себя революцию и коммунизм.

«Аэлита» Алексея Толстого

В конце концов революцию в России сделали. И даже начали строить коммунизм. И одним из символов этого строительства стала красная звезда.

С началом революционных преобразований в бывшей империи неизбежно изменились идеологические приоритеты. Описывать коммунистическую утопию на Марсе больше не имело особого смысла – утопия создавалась здесь, на Земле, и именно на нее должны были обратить свое внимание творческие люди, поддержавшие большевиков. Марс как планета превратился в поле для литературных экспериментов совсем иного рода – русскоязычные писатели продолжали периодически обращать к нему свои взоры, но делали это либо с целью популяризации научных открытий, либо с намерением показать «тупики цивилизации». Так, например, поступил Алексей Толстой в романе «Аэлита (Закат Марса)» (1922).

Толстой написал удивительное произведение. В нем органично сочетаются несколько жанровых направлений, а центральные персонажи навсегда вошли в историю не только российской литературы, но и культуры в целом. Ведь, например, имени Аэлита до романа Толстого в русской традиции не было; это марсианское имя, и означает оно, кстати, «свет звезды, видимый в последний раз».

Начинается роман с захватывающего воображение эпизода – прочитав его, оторваться невозможно до самого конца:

«В четыре часа дня, в Петербурге, на проспекте Красных Зорь, появилось странное объявление, – небольшой, серой бумаги листок, прибитый гвоздиками к облупленной стене пустынного дома.

Корреспондент американской газеты Арчибальд Скайльс, проходя мимо, увидел стоявшую пред объявлением босую, молодую женщину, в ситцевом, опрятном платье, – она читала, шевеля губами. Усталое и милое лицо женщины не выражало удивления, – глаза были равнодушные, ясные, с сумасшедшинкой. Она завела прядь волнистых волос за ухо, подняла с тротуара корзинку с зеленью и пошла через улицу.

Объявление заслуживало большого внимания. Скайльс, любопытствуя, прочел его, придвинулся ближе, провел рукой по глазам, перечел еще раз:

– Twenty three, – проговорил он наконец, что должно было означать: „Черт возьми меня с моими костями“.

В объявлении стояло:

„Инженер М. С. Лось приглашает желающих лететь с ним 18 августа на планету Марс явиться для личных переговоров от 6 до 8 вечера. Ждановская набережная, дом 11, во дворе“.

Это было написано – обыкновенно и просто, обыкновенным чернильным карандашом. Невольно Скайльс взялся за пульс, – обычный. Взглянул на хронометр: было десять минут пятого, стрелка красненького циферблата показывала 14 августа…»

Да, вот так вот! Из разрушенной, голодной, обнищалой Советской России – на Марс! Обыкновенно на Марс. И не через годы и десятилетия, а уже через четыре дня. Будущее – сегодня! Вселенная – за углом!

Добавляя в фантастическое повествование реалистичные детали, Толстой точно рассчитал эффект, который произведет выбранный метод на современных ему читателей. Все достоверно и осязаемо: во дворе дома номер 11 на Ждановской набережной и в наши дни можно увидеть сарай, в котором Лось собрал свой межпланетный корабль. И не случайно объявление повешено на проспекте Красных Зорь (на Каменноостровском) – здесь до революции довелось проживать писателю. И инженер Лось тоже имеет своего прототипа – жили в Петрограде два брата с такой фамилией, увлекавшиеся авиацией.

Изумленный Скайльс идет по указанному адресу и берет интервью у человека заурядной биографии Мстислава Лося, всего лишь за год построившего космический аппарат. Толстой лишний раз подчеркивает: в условиях революции раскрываются дремлющие таланты людей, революция стимулирует прогресс, а значит, невозможное сегодня станет возможным завтра.

Знаменитый писатель сумел придать марсианскому роману (да и всей отечественной научной фантастике) новое качество, создав несколько незабвенных образов. Один из них – красноармеец Алексей Гусев, который вместе с Лосем соглашается лететь на Марс. Именно он – ключевая фигура, ради которой стоило написать весь роман.

Современные критики обзывают Гусева «люмпеном» и «маргиналом», но на самом деле он – «смазка революции», человек, которого она вырвала из унылого деревенского быта, показав ему ослепительный мир больших дел и больших страстей. Вернуться в быт он уже не может, а потому готов хоть на Марс, хоть к черту на рога, лишь бы подальше от рутины. Толстой откровенно противопоставляет стихийного революционера Гусева профессиональному революционеру Леониду из богдановской «Красной звезды». Леонид рассуждает об организации будущего – Гусев будущее делает своими руками. Леонид живет в осуществленной утопии – Гусев никогда не согласится жить в ней, уйдет туда, где кипит бой. И именно Гусев затевает революцию на Туме (так называют марсиане свою планету), пытаясь вытащить древнюю цивилизацию из болота, в которое ее завели потомки «магацитлов» – сынов Атлантиды, бежавших с Земли и покоривших местные племена. Однако местный правитель Тускуб, лелеющий мрачные замыслы очищения цивилизации через уничтожение столицы Соацеры и большей части городского населения, оказывается сильнее. Слишком далеко зашел процесс распада, чтобы его можно было обратить.

«История Марса окончена, – говорит Тускуб. – Жизнь вымирает на нашей планете. Вы знаете статистику рождаемости и смерти. Пройдет столетие, и последний марсианин застывающим взглядом в последний раз проводит закат солнца. Мы бессильны остановить смерть. Мы должны суровыми и мудрыми мерами обставить пышностью и счастьем последние дни мира. Первое, основное: мы должны уничтожить город. Цивилизация взяла от него все, теперь он разлагает цивилизацию, он должен погибнуть…»

По роману Алексея Толстого вскоре сняли одни из самых известных советских фантастических фильмов. Сам писатель довольно прохладно относился к экранизации, хотя и объявлен в титрах соавтором сценария. Киноверсия «Аэлиты», выпущенная режиссером Яковом Протазановым в 1924 году, удалась. Несмотря на некоторый мещанский пафос, она стала этапной в истории киноискусства. Протазанову удалось совместить несовместимое: реалистичный рассказ о Москве, восстанавливающейся после революционного хаоса, и историю марсианской принцессы, живущей в футуристических декорациях мира победившего империализма. Фильм насыщен идеями и спецэффектами. Хороша была и рекламная кампания, обеспечившая высокую посещаемость кинотеатров. Отзывы большинства критиков, в том числе и западных, были восторженными.

«Технически картина выполнена великолепно, – писал Джемс Миллс из „Associated Press“, – и, безусловно, может быть поставлена в ряд с большинством американских картин».

«Два года я не видел русских кинокартин, – признавался С. Макензи из „Chicago Daily News“, – и не мог следить за развитием кинотехники. Поэтому „Аэлита“ и поразила меня теми достижениями, до которых дошла русская кинематография. <…> Скажу, что в день, когда я смотрел „Аэлиту“, я работал с пяти часов утра и, несмотря на это, не заснул во время действия так, как я часто засыпаю на драме и на балете…»

«Можно было бы подумать, что русские ничего не могут создать, – дерзко заявлял кинокритик Николаус Бессонов. – Но нет. Последний фильм „Аэлита“ доказывает как раз обратное. <…> Все в этом фильме хорошо, и режиссер Протазанов показал, что русские способны создавать нечто, имеющее весьма большую ценность».

Итак, самый первый советский фильм, сделанный в жанре космической фантастики, быстро превратился в киноклассику. Планка была установлена настолько высоко, что очень долго никто не решался оспорить достижение Протазанова.

Впоследствии многие из советских конструкторов, создававших ракетно-космическую мощь государства, признавались, что и «Война миров» Герберта Уэллса, и «Аэлита» Алексея Толстого оказали влияние на их жизненный выбор. Будущие светила науки и техники верили, что доберутся до Марса и найдут там «братьев по разуму», построивших колоссальную сеть «каналов».

Глава 4
Цивилизации Марса

На Земле бушевали войны и революции, а земные ученые, несмотря на социальные потрясения, продолжали спорить о марсианских каналах. Персиваль Лоуэлл не остановился на достигнутом, продолжал подсчитывать тонкие темные линии на поверхности красной планеты и писать по этому поводу пространные статьи и книги. Его бурная деятельность смущала и будоражила научный мир.

Но не только оптические наблюдения подтверждали наличие на Марсе высокоорганизованных форм жизни. Спектральный анализ, проведенный в 1867 году англичанином Уильямом Хаггинсом и французом Пьером Жансеном, убедительно свидетельствовал: в атмосфере Марса есть кислород и водяной пар. Исследования Жансена имели большую ценность и выглядели особенно достоверными, поскольку он устанавливал свои приборы на склоне вулкана Этна в Сицилии и таким образом попытался избежать «засветки» от земной атмосферы. Сравнив спектрограммы Марса и Луны, Пьер Жансен убедительно показал, что Марс выгодно отличается от безжизненного спутника Земли. На его работу впоследствии ссылались Камилл Фламмарион, Персиваль Лоуэлл и Герберт Уэллс.

Однако в 1894 году астроном Уильям Кэмпбелл из калифорнийской обсерватории Лик, используя более совершенный спектрометр, убедился, что разницы между Луной и Марсом нет. Такой результат не удовлетворил многих, и через несколько лет Весто Слайфер из обсерватории Флагстафф получил снимок спектра Марса, на котором одна из линий водяного пара (так называемая «линия а») вышла более резкой, чем в одновременном спектре Луны. Таким образом, вопрос о наличии в атмосфере Марса кислорода и водяных паров оставался открытым, подливая масла в огонь яростной дискуссии.

Споры о «каналах»

Одним из серьезнейших оппонентов теории каналов стал Эдуард Барнард, прославившийся открытием Амальтеи (пятого спутника Юпитера). В 1894 году он приступил к наблюдениям Марса, стараясь смотреть на объект изучения непредвзято и выбросив из головы все гипотезы, которые существовали до него. Вывод Барнарда был беспощаден: «…Я не верю в каналы в том виде, как их изображает Скиапарелли. Я вижу детали поверхности там, где находятся некоторые из его каналов, но это не прямые линии. <…> Каналы, как их изображает Скиапарелли, – ошибка, и это будет доказано…»

В том же году английский астроном Эдвард Маундер провел простой и в то же время провокационный эксперимент: изобразив на бумаге группы точек и поместив ее на слабо светящийся стеклянный шар, он показал, что на определенном расстоянии они сливаются в линии – причем в тонкие прямые линии сливались даже точки, расположенные друг от друга на расстоянии, в три раза превышающем их диаметр!

«В каждом случае, – писал он, – объект четко различался наблюдателями и воспринимался и как линия, и как точка; это не было, конечно, заранее определено, чтобы не повлиять на чистоту эксперимента. <…> Эти грубые простые опыты могут, я думаю, пролить некоторый свет на „систему каналов“…»

Однако, несмотря на эту впечатляющую демонстрацию, скептики оставались в меньшинстве. Тем более что в августе 1896 года Персиваль Лоуэлл, купив новый большой телескоп-рефрактор, открыл систему каналов на Венере! Пресса немедленно раструбила об этом, а глухое ворчание ученых публика проигнорировала.

Затем Лоуэлл взял передышку, чтобы «подлечить нервы», и оставил Эллиота Дугласа директором обсерватории Флагстафф. Тот продолжал накапливать наблюдения в поддержку теорий своего патрона и в конце концов открыл каналы на спутниках Юпитера! Открытие так поразило его, что он по примеру Маундера начал экспериментировать с бумажными кругами, изображающими планеты, и убедился, что определенные группы пятен с определенного расстояния выглядят как сеть «каналов», которую Лоуэлл изобразил для Венеры.

После возвращения Лоуэлла весной 1901 года Дуглас написал его шурину письмо, в котором жаловался, что методы шефа «ненаучны» и сводятся к «охоте на факты в поддержку некоторого предположения». За этот выпад Лоуэлл, к которому в конечном итоге попало письмо, уволил «принципиального» астронома.

В то же время Эдвард Маундер решил закрепить успех «бумажного эксперимента». Вместе с ученым Джозефом Эвансом он собрал группу мальчиков из школы Королевского госпиталя Гринвича и попросил их изобразить нарисованный на бумаге диск, на котором в беспорядке были расположены бесформенные пятна и пятнышки. Исследователи обнаружили, что, когда диск находился на довольно приличном расстоянии от детей, те начинали рисовать тонкие прямые линии «каналов».

Отчет об этом исследовании «Эксперименты относительно реальности каналов Марса» («Experiments as to the Actuality of the ‘Canals’ of Mars») был опубликован в 1903 году. Персиваль Лоуэлл ознакомился с ним и отозвался презрительно, что нужно наблюдать Марс, а не заниматься «пачканьем бумаги». Мол, если британское правительство изыщет способ стабилизировать атмосферу над земными обсерваториями, тогда все увидят, что планеты Солнечной системы покрыты каналами, и вопрос будет разрешен раз и навсегда.

В 1903 году Лоуэлл нанял двух новых помощников: Весто Слайфера и Карла Лэмпленда. Первому было поручено опровергнуть данные Кэмпбелла по поводу отсутствия водяных паров в атмосфере Марса, а второй должен был сделать фотографии Марса. Через два года Лоуэлл торжественно объявил, что Лэмпленд добился успехов и получил фотоснимки Марса, на которых отчетливо видны каналы. Следовательно, ирригационная сеть марсиан – не иллюзия, она существует на самом деле.

Амбициозный астроном-любитель вновь выдал желаемое за действительное. Несмотря на то, что Лэмпленд получил за эту работу медаль Королевского фотографического общества, а сам Лоуэлл был засыпан поздравительными телеграммами от знаменитых ученых, когда пришла пора издавать новую книгу, он не сумел воспользоваться плодами очередного сенсационного достижения. Фотоснимки оказались низкого качества, диаметр Марса на них не превышал шести миллиметров, что было на пределе возможностей печати того времени, и в результате в огромном томе «Марс и его каналы» («Mars and Its Canals»), выпущенном в декабре 1906 года, есть замечание Лоуэлла о том, что фотография подтверждает его слова, но нет самих снимков. Ученые же, видевшие оригинальные позитивы, опять разделились во мнениях: одни подтверждали наличие каналов, другие – нет.

Новая книга Персиваля Лоуэлла (она, кстати, была переведена на русский язык) вызвала множество отзывов, в том числе нелицеприятных. Наиболее известный отзыв – книга натуралиста и ярого сторонника дарвиновской теории происхождения видов Альфреда Уоллеса «Обитаем ли Марс?» («Is Mars Habitable?», 1907). Он воспринял талмуд «Марс и его каналы» как «вызов не столько астрономам, сколько образованному миру в целом», поэтому подход Уоллеса к проблеме заметно отличается от подхода астрономов. Он попытался «смотреть в корень», то есть обсуждать не наблюдения Лоуэлла, а выводы, сделанные им.

Для начала Уоллес разгромил саму концепцию высокоразвитой цивилизации, которая ведет себя более чем нелогично. Вместо того чтобы осваивать приполярные районы, именно там строить города, она зачем-то тянет через пустыни к экватору колоссальные каналы, потери воды в которых только на испарение составят такую величину, что уже через пару сотен миль не останется ни капли. Если же предположить, что система все же работает, то те запасы воды, которые скапливаются в полярных шапках, были бы исчерпаны за десять сезонов, полностью поглощенные пустыней.

Далее Уоллес указывает, что строительство подобной ирригационной сети требует колоссальных человеческих ресурсов – эту трудовую армию нужно чем-то кормить, во что-то одевать. Следовательно, должны быть заметны не только города-оазисы, но и посевные площади, размер которых сопоставим с отдельными темными областями Марса, от которых они должны отличаться, прежде всего, геометрической правильностью и однородностью цвета. Но без каналов продовольственное изобилие в пустыне не создашь, и получается замкнутый круг, разорвать который можно, только вернувшись в приполярные области и отказавшись от этого безумного проекта.

Следовательно, если каналы существуют, то они являются какими-то естественными образованиями, не связанными с творческой деятельностью разумных существ.

Похоронив теорию каналов, Уоллес взялся за предположение Лоуэлла, что температура в экваториальной области Марса сопоставима со среднегодовой температурой «на юге Англии». Основываясь на существовавших тогда приблизительных оценках плотности атмосферы Марса (в 7–12 раз менее плотная, чем атмосфера Земли), Уоллес показал, что, когда Лоуэлл говорит о столь высокой температуре на поверхности красной планеты, он учитывает только ту теплоту, которую Марс получает от Солнца, но совсем забывает о том, что Марс отдает тепло космическому пространству, а величина этой отдаваемой теплоты напрямую зависит от плотности атмосферы. Со своей стороны, Уоллес предложил расчет температуры Марса с учетом рассеяния тепла, из которого следовало, что даже на экваторе в летний период температура не поднимается выше минус 11 °C. Следовательно, вся вода на Марсе давно превратилась в лед, а сокращение полярных шапок можно объяснить испарением замерзшего углекислого газа. А где нет воды, там нет жизни.

«Животная жизнь, – пишет в заключение Уоллес, – особенно в высших ее формах, не может существовать на этой планете. На Марсе поэтому нет не только разумных существ, описываемых господином Лоуэллом, но и вообще живых существ».

Несмотря на критические отзывы, теория Персиваля Лоуэлла продолжала пользоваться популярностью у публики. Его секретарь описывает бешеный успех, который вызвал цикл лекций, прочитанных бывшим дипломатом в 1906 году: «Лекционный зал на тысячу мест был полностью заполнен. Спрос на билеты был столь велик, что приходилось проводить повторные лекции. Во время этих повторных лекций улицы поблизости были забиты моторами и каретами так, будто здесь давали вечернюю оперу!».

В период противостояния 1907 года Лоуэлл вновь попытался получить фотоснимки Марса с каналами. Он отправил в Чили своего помощника Слайфера в компании с Дэвидом Тоддом, директором обсерватории колледжа Амхерста, чтобы они, используя большой местный рефрактор, сделали наконец качественные фото. Успех был полный. Ученые получили снимки не только обычных каналов, но и раздваивающихся!

Великого противостояния 1909 года ждали с особым нетерпением. Персиваль Лоуэлл полагал, что оно наконец докажет его правоту самым «твердолобым» скептикам. Те, наоборот, рассчитывали смешать Лоуэлла с грязью. Например, в начале сентября 1909 года Уильям Кэмпбелл отправился на одну из высочайших американских гор Маунт Уитни (высота – 4,4 км) и провел новое сравнение спектрограмм Марса и Луны. И, разумеется, подтвердил свои прежние выводы: следов водяного пара в атмосфере Марса нет.

Теорию Лоуэлла попытался проверить и французский астроном Эжен Антониади, ученик Фламмариона, до того не сомневавшийся в том, что каналы существуют, и зарисовавший сорок шесть из них. Этот опытный наблюдатель, давно изучивший поверхность Марса, в 1909 году получил возможность наблюдать красную планету в сильнейший телескоп Европы – в рефрактор обсерватории Медины (близ Парижа), который был на тот момент в два раза сильнее трубы Лоуэлла.

Антониади начал серию наблюдений 20 сентября 1909 года.

«Изображение великолепное, – записал он. – Вид планеты представляет настоящее откровение, и на ней можно рассмотреть поразительное количество подробностей. Темные пятна, окрашенные в серо-синеватый цвет, имеют очень неправильные очертания и крайне разнообразные оттенки; никаких признаков геометрии. Одно из морей (Маге Tyrrhenum), очень темное, обнаруживает „узловатое“ строение и похоже на шкуру леопарда. Большой Сирт, сильно суживающийся к северу, имеет вид громадного „рога изобилия деталей“. Его поверхность испещрена пятнами самой неправильной формы. <…> Из „каналов“ один (Тритон), очень тонкий, состоит главным образом из трех „озер“, расположенных на одной линии, другой (Непентес) искривленный, образующий вместе с предыдущим северную границу темного пространства, и еще три канала в виде размытых, очень слабых и узловатых теней».

Второй рисунок, через полтора часа. «Изображения стали хуже. Не видно больше этого великолепного изобилия подробностей… Темные пятна кажутся теперь более нежными, более правильными и менее узловатыми».

Если сравнить между собой оба рисунка, то оказывается, что на втором рисунке, сделанном при худших атмосферных условиях, имеется больше правильных каналов, чем на первом. По поводу них Антониади сообщил: «Каналы в нижней части диска (кроме изгибающегося вправо продолжения Большого Сирта) были видны только в течение приблизительно 1/3 секунды, притом не одновременно».

Хотя сильнейший рефрактор Европы находился в распоряжении Антониади целых два месяца, атмосферные условия были очень неблагоприятны – только в течение девяти вечеров удалось наблюдать планету, большею частью при неспокойной атмосфере. Но и в те редкие моменты, когда ненадолго успокаивался вечно волнующийся «воздушный океан», диск Марса представлял картину неописуемой сложности, которую, по словам Антониади, не сумел бы изобразить ни один художник:

«Почва планеты казалась покрытой множеством темных узлов и неправильных клеток вперемежку с чрезвычайно нежно-серыми пространствами с волнистыми неправильными прожилками. Во всей этой картине не было ничего геометрического, ничего, что производило бы впечатление искусственно сделанного; весь облик планеты имел совершенно естественный характер».

Тем не менее само существование каналов Антониади не отрицал, изобразив их на карте. На его рисунках можно насчитать до пятидесяти каналов, но все они заметно отличаются от каналов Лоуэлла. Одни имеют вид бесформенных широких полос, другие «разложились» в ряд неправильных «озер», некоторые оказались просто границей темных пятен. Лишь немногие из них кажутся тонкими темными линиями, но и эти каналы очень коротки и имеют кривую или волнистую форму.

«Если под каналами Марса понимают прямые линии, – писал Антониади, – то каналы, конечно, не существуют. Если же под каналами понимают неправильные, естественные, сложные полоски, то каналы существуют. Нет никакого сомнения, что мы ни разу не видели на Марсе ни одного настоящего искусственного „канала“».

На основании наблюдений он разработал собственную теорию марсианских каналов. Эжен Антониади разделял взгляды Лоуэлла, что Марс представляет собой высыхающую планету и большая часть его поверхности покрыта желто-красными пустынями. Темные части («моря») может застилать растительность, которая аналогична растительности земных полупустынь и существует за счет подпочвенных вод. Никакой геометрически правильной сети прямых каналов на Марсе не существует. Пятна на планете везде имеют очень сложное естественное строение. Но во многих случаях неправильные детали поверхности Марса располагаются полосами, как на Земле. Вспомним «прямые» линии наших географических карт малого масштаба: цепи гор и островов, долины больших рек, береговые линии некоторых материков. Такие же «прямые» линии есть и на Луне (горные цепи, трещины, светлые полосы). Почему же им не быть и на Марсе, твердая кора которого образовалась, вероятно, в результате тех же процессов, что и земная кора? На местах этих-то приблизительно прямых полос наши слабые телескопы и показывают неясные черточки-каналы. При использовании более сильных телескопов прямые черточки исчезают, разделяясь на множество пятен.

Антониади держал Лоуэлла в курсе своих наблюдений, и тот очень рассчитывал на французского астронома, считая его членом своей «партии». Результаты, полученные Антониади, разочаровали бывшего дипломата. В ответ он написал, что большие телескопы преобразовывают детали поверхности других планет в нечто расплывчатое, искажают их. Веру Персиваля Лоуэлла в существование марсиан уже ничто не могло поколебать. Впрочем, как и веру публики в Лоуэлла.