Текст книги "Вертячки, помадки, чушики, или Почтальон сингулярности"

Автор книги: Антон Первушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Но Людочка знала: у нее всё будет по-другому – милый интеллигентный муж, квартира в Питере и большая-большая семья.

Не сбылось. Потому что дура. Потому что спешила. А поспешишь, как известно, людей насмешишь. Впрочем, тут было не до смеха.

Залетела она – кто бы мог подумать? – с первого же раза. В четырнадцать, блин, лет. Дело было в пионерском лагере имени Терешковой на южном побережье Финского залива, неподалеку от курортной Нарвы-Йыесу. Предметом обожания в те дни для нее стал Максим – плечистый пионервожатый, тоже еще совсем юный, с первого курса пединститута. При этом он казался таким взрослым, таким бывалым, таким… джентльменом. Девчонки в отряде повлюблялись в него сразу и ночами, лежа в кроватях, делились друг с другом впечатлениями, хвастались: а он на меня сегодня посмотрел, а он со мной говорил, а он сказал, что я лучше всех рисую, а он, а он… И Людочка твердо решила: вы можете трепаться сколько угодно, а он будет моим мужчиной! И добилась, дура, своего – незадолго до отъезда из лагеря, когда после песенного праздника и официальных посиделок у костра набралась храбрости и прямо ему сказала, что «хочет» – сейчас хочет, немедленно. Максим был подшофе, поэтому, видимо, и согласился. Они сбежали с детского токовища на пляж – перелезли через невысокую ограду, Максим помог перебраться, джентльмен. И там, на пляже, на песчаном склоне, в зыбком теплом сумраке белой ночи, всё и случилось. Надо сказать, что Людочке не понравился первый опыт: Максим излишне торопился, песок был как наждак, неудобно, больно и стыдно. Когда закончилось, ее мужчина быстро оделся, присел рядом и вдруг начал многословно и плаксивым голосом объяснять, что это случайность, что он и не собирался ничего такого делать, что он очень просит никому не говорить об этом, потому что будут неприятности и не только у него, но и у нее. Она не знала, что ответить, а потому молча собралась и пошла к лагерю. Влюбленность разом схлынула. Вместо гордости, на которую Людочка рассчитывала, ощущалось только тягостное недоумение: неужели это всегда так и неужели у всех так? Видеть Максима она больше не хотела, и до самого отъезда в Кронштадт не увидела – наверное, он тоже ее избегал.

Вспомнить о любовнике всё же пришлось довольно скоро. Месячные у Людочки шли лет с двенадцати, и она уже умела за ними следить и справляться. А тут впервые – задержка! И не на пару дней. Через три недели она всё поняла. Поразмышляла еще неделю и поехала в Питер – искать. Найти не составило большого труда: она знала, что Максим учился в Герцена, знала, на каком факультете и на каком курсе, остальное – дело техники. Максим не стал отпираться, сразу сообразил, чем может обернуться, боялся только, что Людочка потащит его в ЗАГС, но это как раз не входило в ее планы. Она требовала одного: разобраться с беременностью, чтобы ее не было, не было, не было! Максим взял пару дней на решение проблемы, посовещался с приятелями и в итоге договорился с какой-то «бывшей акушеркой». Сам оплатил операцию, джентльмен чёртов… Людочке почти совсем не запомнился этот поход, не запомнила она и «акушерку». Но хорошо запомнилась квартира, где всё произошло – коммуналка на Марата с большим количеством комнат и высоченными, коричневыми от копоти потолками. Из кухни тянуло запахом кислых щей – так противно, что Людочку вырвало на пол… Едва живая она вернулась в Кронштадт, хотела принять ванну, но тут по ногам потекла кровь, и Людочка упала в обморок. Очнулась уже в госпитале, рядом плакала мать, которая, конечно же, всё поняла.

Надо отдать матери должное: даже зная правду, она ни разу не попрекнула дочь, ни сживала ее со свету, как делают некоторые разочаровавшиеся в своих чадах родители, а для подозрительного отца, который, вот незадача, был в то время дома, придумала убедительную легенду.

Людочка, получившая столь болезненный и унизительный для самооценки опыт, твердо решила, что дети у нее, конечно, будут, но вступать в интимную связь она пока поостережется – до замужества. А поскольку план дальнейшей жизни сохранился практически в неизменном виде, то когда пришло время, она выбрала для продолжения обучения всё тот же Педагогический институт имени Герцена. Но не поступила, завалившись на сочинении. Зато прямо в приемной комиссии познакомилась с перспективным и очень интеллигентным аспирантом, за которого уже через пять месяцев выскочила замуж. Ну скажите, разве не дура? Какие еще доказательства вам нужны?

Аспиранта звали Евгений, и он считал себя гением. Некоторые основания у него для этого имелись. Он был первым в своем многочисленном деревенском роду, кто поступил в вуз, с успехом закончил его и двинулся дальше – к ослепительным высям науки. Поэтому по характеру Евгений был немного спесив. Отец не одобрил выбор дочери, при первой же встрече войдя с будущим зятем в жесткий клинч, на свадьбу не приехал и матери запретил. Из-за этого у родителей, кстати, случился по-настоящему серьезный конфликт, который затем перерос в непрерывную череду стычек, через три года завершившуюся разводом. Свадьбу же справили у Евгения в деревне, и это была единственная свадьба в жизни Людмилы, которая сопровождалась многодневной пьянкой с соблюдением всех положенных ритуалов, включая мордобой и попытку похищения невесты.

Поскольку отец отлучил Людмилу от семьи, молодая пара поселилась в общаге. Помимо всего прочего, девушка очень рассчитывала, что супруг подтянет ее по некоторым предметам и поможет поступить в Герцена со второго раза. Но не тут-то было. Евгений быстро убедил ее, что сейчас это не ко времени, что он не знает, где окажется завтра, что сейчас для него самое важное – защитить диссертацию, выбить себе место на кафедре и встать в очередь на квартиру, и он будет очень ей благодарен, если она выбросит эту «блажь» из головы и поможет ему преодолеть все трудности. И Людмила согласилась. Она быстро превратилась в домработницу, кормила и обстирывала мужа, устроилась в том же общежитии уборщицей, чтобы добавлять к скудной стипендии свою трудовую копейку. И никогда не жаловалась. Потому что верила – всё будет хорошо: и диссертация будет, и дети будут, и квартира будет. Чистая наивная душа! Диссертацию Евгений защитил в срок и даже должность на кафедре получил без заметных проблем, а вот с жилплощадью не заладилось – в Россию пришел капитализм, отягощенный приватизацией, и все молодые ученые были поставлены перед фактом: на «халявные» квартиры можно не рассчитывать. Из общежития их попросили, и пришлось снимать комнату на Петроградке. Цены росли не по дням, а по часам, скудной зарплаты не хватало на самые элементарные вещи. Чтобы исправить ситуацию, Людмила вписалась на две работы сразу: уборщица и вахтер. Возвращалась в семейное гнездо только под вечер, и на ведение домашнего хозяйства уже не оставалось ни времени, ни сил. Евгений раздражался, поскольку привык к ежедневному чистому белью и полноценному трехразовому питанию. Через полгода и он начал куда-то пропадать, исчезая на двое-трое суток, и Людмила заподозрила неладное. На вопросы он отвечал, что как молодой специалист собой не располагает и вынужден кататься в командировки по области за старших товарищей. А еще через два месяца объявил, что уходит навсегда. Оказалось, у него давний роман с молодой вдовой, у которой ко всем прочим достоинствам имеется большая квартира в центре. Людмила не стала устраивать из этого скандала и трагедии – ее уже начинало всерьез беспокоить, что, несмотря на многолетнюю интимную жизнь, так и не получается завести от Евгения ребенка. Ну и сам дурак! Ну и уходи к своей лахудре! Было немного обидно, что она так обманулась и потратила на этого самовлюбленного болвана последние годы молодости, но тут уж ничего не поделаешь.

Второй муж Людмилы по имени Олег был хирургом-травматологом – говорят, очень неплохим. С ним Людмила познакомилась в медицинском училище, в которое поступила сразу после развода. Решила резко поменять приоритеты и сочла, что если будет владеть начальным медицинским образованием, то это может пригодиться не только ей самой, но и ее детям. Олег читал будущим медсестрам курс по травматологии и сразу понравился Людмиле. Он был такой взрослый, импозантный и, представляете, девчонки, холостой! Людмила поднапряглась и довольно быстро вскружила ему голову. И когда Олег начал проявлять намерения, сразу объяснила, что хочет от него много-много детей. Что интересно, он тоже оказался слегка помешан на идее создания большой веселой семьи. Разумеется, не с кем попало, а с девушкой, которая может выносить и родить «качественное потомство». Еще в период знакомства он успел оценить фигуру и страстность Людмилы, но предложить пройти полноценное медицинское обследование постеснялся. Может быть, зря. Скорее всего, зря. Он попросил об этом только через год совместной жизни, когда убедился, что ни один из прогрессивных методов ускорения зачатия не помогает. Диагноз был страшен: развившееся после аборта воспаление органов малого таза оставило рубцы на фаллопиевых трубах – Людмила была стерильна, навсегда стерильна. Когда она ознакомилась с результатами обследования, в нос вдруг ударил резкий запах кислых щей, и Людмилу вырвало. Дрянь психосоматика. Олег сразу подал на развод.

От шока у Людмилы сорвало крышу. Она бросила училище и пустилась во все тяжкие: переспала с половиной Кронштадта, благо морякам нравятся легкодоступные женщины, любила повертеть хвостом и столкнуть мужиков в яростную драку, подцепила гонорею и ею же наградила команду крейсера «Руслан», за что ее били и чуть не убили, лечилась, едва не подсела на наркотики… Из этой клоаки ее вытащил младший брат Кирилл, который не только вырос и возмужал, но и сделал уже неплохую карьеру в ГРУ. Он нашел Людмилу в офицерской общаге, увел, положил в закрытую клинику, затем отправил в служебный санаторий. И только после того как она слегка очухалась, поинтересовался, а что, собственно, случилось. Она разрыдалась и рассказала ему всё: и про Олега, и про беспощадный диагноз, про то, что не может иметь детей. «Ну и дура! – сказал брат. – Если ты не можешь рожать, это не значит, что не можешь иметь. Записывай телефон!»

Он направил ее в Центр помощи семье и детям, где она и нашла свое призвание. Сначала это была чисто секретарская работа: набери документ в «Лексиконе», распечатай, принеси на подпись, сделай чай, сгоняй за пиццей. Но постепенно Людмила стала подниматься по карьерной лестнице, поскольку всегда была инициативна и не боялась брать на себя ответственность. Кроме того, она активно занималась самообразованием, ведь вопросы опеки и приемной семьи ее интересовали не на шутку. Посещала лекции ведущих психологов, выступавших в Центре, брала книги в библиотеке и прилежно штудировала их, приходила на тренинги. Сотрудницы Центра – а там были сплошь женщины – быстро привыкли к ее присутствию, периодически просили подменить их в пиковых ситуациях, а вскоре доверили сопровождение приемных родителей. На этой работе Людмила Сергеевна (именно там ее начали называть по имени-отчеству) обнаружила, что ее случай не самый тяжкий и не самый бесперспективный – встречались и похлеще.

Были в работе и свои специфические, очень неприятные моменты. Ведь приходилось-то общаться не только со взрослыми, но и с детьми. Людмила Сергеевна ездила в интернаты, готовила досье на сирот, представляла их потенциальным опекунам. Прежде всего ее ужасали условия, в которых содержат детей. Сами дети выглядели дикими зверьками, совершенно асоциальными, не способными к нормальному общению. Приемные родители вызывали гнев, а иногда ярость – своим снобизмом, своим непременным желанием подобрать ребенка по вкусу, словно блюдо в ресторане: «А нельзя ли, чтобы был сиротка – до года, из профессорской семьи?» Поначалу всё это выводило Людмилу Сергеевну из себя, но постепенно она обрела мудрость опыта и научилась находить компромиссные слова и варианты. Дилетант на глазах превращался в профессионала. А педагогическое образование она всё-таки получила – заочно.

Людмила Сергеевна уже начала подумывать о том, чтобы взять официальную опеку над самым неприкаянным ребенком, но тут линия судьбы сломалась в очередной зигзаг. Третьего мужа звали Дмитрий, он был на два года младше ее и занимался бизнесом – держал несколько Интернет-магазинов, торговавших всякой всячиной. Познакомились они случайно в купе фирменного московского поезда: она ехала в столицу, чтобы подписать договор с дружественным Центром, он возвращался из Питера, где заключил контракт на организацию своего представительства. По зимнему времени вагон был практически пуст, в купе они были вдвоем и слово за слово – оказались на одном спальном месте. Как ни странно, короткий железнодорожный роман не завершился на перроне Ленинградского вокзала, а продолжился вечером в ресторане, ночью – в квартире Дмитрия, а через некоторое время – в ЗАГСе. Людмила Сергеевна переехала в Москву (что никого не удивило, в то время многие питерцы переезжали в столицу) и устроилась на работу в дружественный Центр, где ее приняли с распростертыми объятьями. Два года Людмила Сергеевна чувствовала себя совершенно счастливой. Дмитрий был нежен и предупредителен, дарил цветы и водил по московским музеям, в отлучке звонил чуть ли не каждый час, интересовался ее мнением по любым вопросам. Он с самого начала знал, что у них с Людмилой Сергеевной никогда не будет биологических детей, но абсолютно не напрягался по этому поводу, согласившись, что можно и усыновить-удочерить столько, сколько захочется. Сегодня, вспоминая те тихие теплые годы, Людмила Сергеевна предполагала, что Дмитрий видел в ней прежде всего не жену и любовницу, а замену матери, которую потерял в детстве. Эдипов комплекс, обычное дело. Кончилось тоже, как обычно – то есть очень плохо.

В Интернет-бизнесе случился обвальный кризис. Акции посыпались, сетевые магазины закрывались один за другим или продавались за символический рубль. Дмитрий отчаянно пытался спасти положение, набрал кредитов, прогорел. Сорвался и ушел в запой. Тут из него вся грязь и поперла. На третий день Людмила Сергеевна попыталась сбежать из этого кошмара, но он жестоко избил ее и запер в комнате. Пьянка и побои продолжались и на четвертый день, и на пятый. Людмила Сергеевна была в шоке и думала, что не доживет до конца недели. На шестой день приехал младший брат, обеспокоенный ее отсутствием. Он настойчиво звонил в дверь, Людмила Сергеевна хотела закричать, но Дмитрий – откуда только прыть взялась у пьяни? – схватил ее и приставил к горлу нож. Людмила Сергеевна подавилась и разрыдалась. Потом она сидела в запертой комнате и подумывала о самоубийстве. Но выглянула в окно и увидела, что Кирилл никуда не ушел, курит на скамейке и разглядывает окна. Разведчик. Штирлиц родной. Он заметил ее, и чтобы показать брату, в какую беду попала, Людмила Сергеевна чиркнула себя пальцами по подбородку. Кирилл выбил дверь, отметелил и скрутил подонка. Хотел и посадить по уголовной статье, но Людмила Сергеевна уговорила до суда не доводить. Тогда прагматичный Кирилл выдвинул ультиматум: Дмитрий разводится, оставляет квартиру жене и уматывает из Москвы на все четыре стороны. Муж поскрипел, но согласился. Людмила Сергеевна опять осталась одна.

Жизнь потекла вялым чередом. Людмила Сергеевна больше не верила, что у нее когда-нибудь будет семья, готовая принять детей из интерната, а опыт подсказывал, что если она попытается взвалить дело воспитания на себя одну, приемышу будет только хуже. Оставалось немного – работать на других, помогать другим, убеждать других. Но однажды Людмила Сергеевна не выдержала. Случай был исключительный. Обеспеченная пара усыновила пятилетнего мальчика, а через месяц его вернула. Выяснилось, что они заказали дорогую экспертизу и обнаружили у малыша скрытый генетический дефект. Уж как орала на эту пару Людмила Сергеевна, как орала! «Бракованных детей не бывает, ясно вам?! Бракованных детей не бывает!» Думала потом, что уволят. Но ошиблась. Шеф Мария Петровна вызвала ее к себе и сказала: «Люда, тебе, похоже, иное нужно. Не подбирать, а растить, учить. У нас новый специнтернат для детей-даунов открывается. Много вакансий. Съезди, посмотри». Она поехала, посмотрела и осталась.

Теперь у нее были дети – три сотни детей! Но запах кислых щей иногда возвращался…

5.

– Я требую объяснений, – сказала Людмила Сергеевна. – Простых ясных объяснений. Я с места не сдвинусь, пока их не услышу.

Они сидели в холле жилого блока. Архангельский принял непринужденную позу, закинув руки на спинку дивана и расстегнув пуговицы на пиджаке.

– Я всё расскажу, – пообещал он. – Но мне хотелось бы прежде узнать, а что вы… э-э-э… там увидели?

Людмила Сергеевна вздохнула.

– У мальчика синдром Дауна, без сомнения. Характерный эпикант, «монгольскую» складку, ни с чем не перепутаешь. Но…

– Что «но»?

– Так не бывает. Синдром Дауна проявляется обычно в комплексе признаков. Плоское лицо, брахицефалия, короткая шея. А мальчик… он идеален. По виду здоров, как бык. Может быть, это всё же не синдром, а национальная особенность? Я не сильна в антропологии.

– Вы совершенно правы в своем диагнозе, уважаемая Людмила Сергеевна, – заверил Архангельский. – Что подтверждает вашу высокую… э-э-э… квалификацию. Вы с порога определили синдром, а это не всем дано. Очень рад, что мы не ошиблись в выборе. Генетический анализ подтверждает: кариотип вашего пациента содержит сорок семь хромосом. Но это не типичный синдром Дауна. Если я правильно понял наших экспертов, то можно сказать, что это аномальный синдром. То есть перед нами совершенно фантастический случай. И происхождение вашего пациента – тоже форменная фантастика. Признаюсь, когда мне впервые рассказали его историю, я подумал, меня разыгрывают. Хотя тот, кто ее рассказывал, совсем не склонен к розыгрышам… мягко говоря.

– Может, хватит говорить загадками? – требовательно спросила Людмила Сергеевна. – Со стороны это выглядит глупо, уж поверьте.

– О’кей, – гражданский генерал кивнул и улыбнулся чему-то своему. – Ваш пациент, любезная Людмила Сергеевна, не из нашего мира. Он пришелец.

Архангельский остановился, чтобы понаблюдать за реакцией собеседницы, но было похоже, что Людмила Сергеевна морально подготовилась к самым невероятным новостям. А может быть, решила, что это еще один тест на профпригодность. В любом случае она не выказала ни смятения, ни повышенной заинтересованности. Сидела и ждала продолжения.

– Его… э-э-э… космический корабль появился полгода назад на орбите, близкой к экваториальной, высотой порядка трехсот километров. Его сразу заметили американцы. Это понятно, у них система наблюдения за космическим пространством давно налажена. В НОРАД не зря свой хлеб с маслом едят. У нас, к сожалению, ничего подобного больше нет, а потому мы узнали о НЛО из агентурных источников. Сначала думали, что какой-то левый запуск проморгали. Китайский или иранский. Возбудились, конечно. Объект немаленький, а значит, где-то имеются и соответствующие средства… э-э-э… транспортировки. Потом подогнали спутник-шпион, разглядели НЛО вблизи и убедились: нет, ничего даже похожего на Земле не производят. Пока строили догадки, что это и откуда прилетело, произошло еще одно значимое событие – от НЛО отделился объект поменьше и направился к Земле. Теоретически с этой орбиты спускаемый аппарат – так называют меньший объект эксперты – никак не мог попасть на территорию России, по крайней мере в европейской ее части. Но уже в атмосфере он поменял траекторию, и упал, представьте, прямо у нас под боком – во Владимирской области. Такое вот странное везение. Хотя, может, и не везение… Так или иначе, нам удалось быстро локализовать место посадки и отыскать пилота. Он не ушел далеко, был сильно истощен – поплутал, замерз, потерял сознание. Этот пилот и есть ваш пациент…

Архангельский замолчал, давая Людмиле Сергеевне возможность собраться с мыслями и сформулировать вопросы. Но она была наготове:

– Надо думать, вы уже выяснили, откуда он прилетел?

Архангельский поразился. Очень странно видеть подобное самообладание в женщине, которая только что сбежала от собственного пациента. Одно из двух: то ли она не до конца поверила в услышанное, то ли до нее не доходит вся сенсационность доведенной информации.

– В общем да, – ответил он, – установили. Ваш пациент – не инопланетянин, не… э-э-э… гуманоид с «летающей тарелки», а человек. И генетически отличается от нормального человека только наличием этой самой сорок седьмой хромосомы… Еще одно – для человека он необычайно здоров. Хорошо развитая мускулатура. Превосходные зубы, без дефектов и дырок. Отличная иммунная система. Чистые лёгкие. Идеальное зрение. Нет ни деформаций костей, ни следов переломов. И при всём при этом он – даун. Представьте наше замешательство! Однако изучение спускаемого аппарата позволило нам ответить на один из главных вопросов. Ваш пациент не инопланетянин, он – пришелец из будущего.

Наконец-то ему удалось задеть ее за живое. Глаза Людмилы Сергеевны расширились, она заерзала, потом закинула ногу на ногу, обхватила коленку, сцепив пальцы в замок. Архангельский заинтересованно ждал. Умная женщина. Быстро сообразила. Даже жаль разочаровывать.

– Он… он… из будущего? – спросила Людмила Сергеевна; ее веки задрожали, а голос подсел, выдавая нешуточное внутреннее волнение. – Значит, он… он сказал… он назвал меня мамой… значит, он…

– Нет, Людмила Сергеевна, – Архангельский постарался ответить так, чтобы голос его прозвучал мягко и сочувственно. – Скорее всего, он не может быть вашим сыном или другим потомком. Он называет мамой любую женщину, какую видит. Существует… э-э-э… гипотеза, что до того как он попал сюда, ему приходилось иметь дело только с одной женщиной – со своей матерью.

– Как такое может быть? – теперь голос Людмилы Сергеевны предательски звенел, она не желала расставаться с внезапно вспыхнувшей надеждой. – Разве такое возможно? Он же из будущего! Откуда вы?.. – она запнулась, сообразив, видимо, что говорит ерунду.

– А кроме того, – сказал Архангельский с нажимом, – мы точно знаем, из какого времени он прибыл. Две тысячи сто двадцать шестой год от рождества Христова.

Людмила Сергеевна поникла. Главное было сказано.

– Да, мы тоже шокированы, – продолжил Архангельский. – Фантастическое здоровье, фантастическая техника, настоящая… э-э-э… машина времени и… даун. Его развитие находится на уровне пятилетнего ребенка, причем, скажем так, ребенка из неблагополучной семьи. При этом, заметьте, говорит по-русски чисто. Но как говорит? В его лексиконе много существительных, странных словечек, и совершенно отсутствуют глаголы. Из-за этого вашего пациента бывает очень трудно понять. Мы бьемся уже полгода, но куда больше информации получили от спускаемого аппарата…

– Но почему я?! – воскликнула Людмила Сергеевна. – Почему тогда выбрали меня?!

– По ряду причин, – отозвался Архангельский. – Во-первых, из соображений ограничения… э-э-э… распространения информации. Ваш брат Кирилл руководил операцией по захвату пришельца. Отличный офицер! Он уже посвящен в эту тайну, а нам выгодно, чтобы о пришельце знало как можно меньше людей. Когда посвященные находятся в родственной связи, обеспечивать секретность легче. Во-вторых, вы и впрямь уникальный специалист по психологии несовершеннолетних даунов. Были, конечно, некоторые сомнения, уж извините, у вас нет профильного образования и публикаций, но Владимир Корзун заверил, что лучшего специалиста нам не найти. Опыт ценнее диплома.

Людмила Сергеевна снова вскинулась:

– Вовчик из ваших? Он тоже… посвященный?

– Зачем же его посвящать? – искренне удивился Архангельский. – Мы его попросили понаблюдать за вами в работе, вот и всё. Он дал блестящую характеристику.

– Ладно, хорошо, ладно…

Людмила Сергеевна вдруг закрыла глаза и начала энергично растирать виски кончиками пальцев, потом так же резко остановилась и деловито посмотрела на Архангельского. Словно и не было ничего: ни слепого бегства из карантинного блока, ни рождения безумной надежды, ни отчаянных попыток добиться «правильных» слов.

– Тогда давайте работать, – сказала Людмила Сергеевна. – Я так понимаю, вы пригласили меня для того, чтобы вытянуть из мальчика как можно больше информации о времени, из которого он прибыл?

– Совершенно верно. Мы использовали самые различные методики, включая… э-э-э… гипноз, но без значительного результата. Он говорит и порой весьма охотно говорит, но у нас не получается интерпретировать его слова. Возможно, у вас получится.

– Понятно. Как его зовут?

Архангельский одобрительно кивнул:

– Он называет себя Ася. Или Ась. Не видит разницы между этими именами. Странное имечко, но кто может сказать, какие имена будут давать в будущем?

– Пусть будет Ась. Мне нужно встретиться с его наблюдающим врачом и…

– Это невозможно, – отрезал Архангельский. – Контакты со специалистами вы будете поддерживать только через меня. Я ваш… э-э-э… посредник, прямые контакты исключены.

Людмила Сергеевна ожгла его злым взглядом.

– Вы понимаете, что связываете мне руки?

– Понимаю, – смиренно кивнул Архангельский. – Но ничего не могу поделать. Далеко не все наши эксперты знают правду о пришельце. Им и не нужно знать…

– Но это бред! Вы говорите, что мальчик – сплошная загадка. А может, разгадки у вас перед глазами, но вы их не видите? Кто вы по специальности?

– Я? Менеджер…

– Эффективный?

Архангельский тихо засмеялся. И жестом остановил гневную реплику, которая была готова сорваться с губ Людмилы Сергеевны.

– Я знаю, что это словосочетание имеет ныне негативный смысл. Но я действительно неплохой… э-э-э… управленец. Скажу без ложной скромности: я умею делать маленькие чудеса. За это и ценят.

– Очень за вас рада! – саркастически заявила Людмила Сергеевна. – Но я не делаю чудес. И не претендую на звание эффективнейшего менеджера года. Я буду делать свою работу. И буду делать ее хорошо. А ваша паранойя мешает делать ее хорошо.

– О-хо-хо, драгоценная Людмила Сергеевна, – Архангельский добавил снисходительную интонацию в свой голос. – Вы себя слышите? Мы сидим здесь и обсуждаем тайну, оглашение которой способно перевернуть мир. Говорю вполне серьезно – я лично просчитывал ближнесрочную перспективу на существующих… э-э-э… игровых моделях. Не хочу вас пугать, но последствия могут быть ужасны, вплоть до глобальной войны. Безумие не началось только потому, что наши американские коллеги на сто процентов уверены, что спускаемый аппарат Ася затонул где-то в Тихом океане. Еще они уверены, что мы ничего не знаем о корабле на орбите. Если произойдет хоть малейшая утечка… Тут лучше перебдеть, чем недобдеть… А верить никому сегодня нельзя. Даже на самом высоком уровне! Меркантильные все стали. Продадут и не поморщатся. Меня считают хорошим управленцем еще и за то, что я реально смотрю на вещи.

Архангельский видел, что его слова доходят до Людмилы Сергеевны. Пока не понятно, убедил ли он ее до конца, но первый протест был успешно подавлен. «Непросто с ней будет, – подумал он. – Но так даже интересней».

– Но тогда я не ручаюсь за результат! – сердито сказала Людмила Сергеевна после небольшой паузы.

– В таком деле никто не может ручаться за результат, – отозвался Архангельский. – Но мы ведь с вами постараемся, правда?

6.

На самом деле ей было любопытно. Чертовски любопытно!

Она никогда не увлекалась фантастикой и не интересовалась разнообразными аномальными явлениями, вполне обоснованно считая и то, и другое видами модернового мошенничества. Но такое уж у нас сейчас время, что от всего этого безобразия никуда не денешься – достаточно пощелкать каналы на телевизоре и обязательно наткнешься на сериал о пришельцах из космоса, путешественниках во времени или призраках с полтергейстами. А самое отвратительное – те же самые персонажи пролезли в газеты и журналы, которые Людмила Сергеевна всё же периодически почитывала, чтобы быть в курсе новостей. Раньше под это отводились отдельные рубрики типа «Непознанное», но теперь компания фантастических существ пролезла и в те материалы, которые считаются респектабельными. Киноактеры, звезды шоу-бизнеса, политики и даже космонавты (?!) делились своими впечатлениями о встречах с пришельцами из иных миров, своими суевериями и приметами. Вместо нормальных ученых выступали какие-то смурные академики из самозваных академий, обещающие залить страну целебной водой и завалить вечными двигателями. Гороскопы теперь печатались буквально везде – даже обед следовало готовить по звездам. Площадку сезонных медицинских рекомендаций давно и навсегда заняла реклама шарлатанских лечебных средств. Там, где раньше можно было почитать о ближайших перспективах, всё чаще попадались статьи о грядущем и неизбежном «конце света». Людмила Сергеевна взирала на это с тихим ужасом, искренне не понимая, что же такое случилось за последние годы, от чего вполне взрослые вменяемые люди вдруг увлеклись паранормальной белибердой, которая рассчитана в лучшем случае на подростков, верящих в Деда Мороза и хоббитов. Ведь чудес не бывает – она это знала точно. Людмила Сергеевна допускала, что где-то, возможно, существует Бог, который создал Вселенную, но при этом никак не могла признать, что у столь величественного конструктора есть хоть какой-то интерес ежесекундно наблюдать за нами, подмечать наши грешки и недостатки, чтобы потом когда-нибудь предъявить счет. То есть по сути Людмила Сергеевна была агностиком и испытывала четкую, на грани отвращения, идиосинкразию к любым чудесам. В самом деле, мир – главное чудо, а все эти пришельцы и полтергейсты – слишком человеческое, чтобы быть правдой.

И вот ей предложили заняться чудесами. И цельное мировоззрение дало трещину. Можно было бы, конечно, продолжать держаться той линии, что Архангельский морочит ей голову и проводит какой-то эксперимент, но зачем ему придумывать небылицы? И сам этот мальчик по имени Ась… С первого же взгляда он производил впечатление чужого и… аномального, правильно сказал гражданский генерал. Значит, бывает. Значит, случается. Значит, сказки иногда становятся реальностью. Чёрт побери, и как теперь с этим жить?..

Впрочем, Людмила Сергеевна давно научилась бороться с неуверенностью и резкими поворотами судьбы. Иначе никогда не стала бы той, кем стала. Устранить диссонанс можно только одним способом – разобраться с аномалией, разложить ее на составляющие и вписать эти составляющие в картину мира, понятную и предсказуемую, несколько обновленную, но зато без трещин.