Текст книги "Сияние богов"

Автор книги: Антон Грановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

2

Путь в Кривичское княжество был труден и долог. Ехали верхом, ехали лесом, отдыхали редко. Лес у кривичей был разномастный, но преобладали черная ольха, береза и редкие болотные ели, покрытые белыми лишайниками. В особо влажных местах лес становился странным и жутким, деревья тут держались на голых, выгнутых под углом корнях, а вокруг них растекалась черноземная жижа.

Миновав очередной такой участок, Хлопуша передернул плечами и повернулся к девушке, ехавшей рядом.

– Ты настоящая чародейка, Зоряна. Хотел бы я уметь то, что умеешь ты.

– Боги каждому дали свое, – откликнулась та сухим, недружелюбным голосом. – Мне – способность превращаться во все, что вижу, тебе – большой живот и крепкие ноги, чтобы его носить.

Хлопуша сперва нахмурился, но потом в глазах его мелькнуло лукавство, и он, ехидно усмехнувшись, позвал:

– Слышь-ка, Зоряна?

– Чего тебе? – тем же неприязненным голосом отозвалась девушка.

– А зачем тебе конь, ежели ты сама можешь превратиться в коня?

– А тебе зачем?

Хлопуша усмехнулся:

– Во спросила! Так ведь я же человек!

– Ты уверен?

– Конечно, уверен!

Зоряна насмешливо прищурилась и сказала:

– Зря. Встань на четвереньки, и никто не отличит тебя от борова. А боровы, я слышала, звери сильные и быстрые. Да и выносливости им не занимать.

Хлопуша обиженно шмыгнул носом.

– Грубая ты, Зоряна. Грубая, как мужик.

– А ты мягкий, как девка на сносях.

Хлопуша посмотрел на свой объемистый живот и нахмурился. Пару минут он обиженно сопел, а потом не выдержал тишины и заговорил снова:

– В Кривичском княжестве хорошо готовят дикую утку. Они ее обливают малиново-брусничным сиропом, а прежде чем сунуть в печь – надевают утробой на глиняную бутылку. Однажды мне довелось попробовать – очень вкусно.

Зоряна не отозвалась. Глеб, погруженный в свои мысли, тоже молчал. Рамон посмотрел на друга и решил из вежливости поддержать разговор.

– А я в детстве любил финики и апельсины, – сказал он.

– Веники из псины? – вскинул брови Хлопуша. Он басовито хихикнул: – Нешто человек козел, чтобы веники жевать? Да и псин есть – дело дрянное. Псина, ежели ее хорошо воспитать, может стать хорошим другом. – Хлопуша покачал вихрастой головой: – Нет, Рамон, ты уж прости, но у вас, италийцев, все не как у людей. У нас, русичей, друзей есть не принято. Разве что в неурожайный год…

Толмач нахмурился. Желание поддерживать разговор у него пропало, и некоторое время путешественники опять ехали в тишине.

Через две версты Хлопуша снова покосился на Зоряну, непонятно ухмыльнулся и медленно проговорил:

– Я тут подумал, Зоряна…

– Хорошо, что хоть тут подумал, – перебила девка. – Там-то у тебя думать не слишком получалось.

– Болтай-болтай, – добродушно произнес здоровяк. – А меня все равно не переболтаешь. А подумал я, девка, о другом. Ежели ты можешь обратиться в кого хошь, то никто с тобой не сравнится в любовных утехах. Что об тебе мужики-то твои говорили?

– Ничего.

– Ничего?

– Потому что некому было говорить. Сторонятся меня мужики, здоровяк. За версту обходят с той поры, как проведали, кто я такая.

– А прежде?

– А прежде я еще не созрела.

– Сколько ж тебе лет, милая?

– Осьмнадцать.

– Выходит, ты до сих пор мужика не пробовала?

– Выходит, так.

Хлопуша качнул головой.

– Ну и ну. И не целовалась даже?

– А тебе какое дело?

– Да никакого. Просто интересно.

– «Интересно, интересно – зад большой, а в дырке тесно», – язвительно проговорила Зоряна.

Хлопуша добродушно засмеялся. А отсмеявшись, сказал:

– А ведь повезет тому мужику, который с тобой свяжется. Сварог свидетель, повезет.

Зоряна нахмурилась, но ничего на это не ответила, лишь раздраженно наморщила нос.

– Или не повезет? – продолжил рассуждать Хлопуша. – Кто знает, какую штуку ты выкинешь? Вот, к примеру, обнимет тебя парень, прижмет к себе, а ты возьмешь да и превратишься в…

– Хлопуша, а Хлопуша, – хмуро перебила его Зоряна. – Ты хлопать умеешь?

– Хлопать? – Здоровяк удивленно моргнул. – Умею.

– Тогда захлопни рот.

Некоторое время здоровяк молчал, придумывая, как бы похитрее да половчее припечатать наглую девицу. А затем, видимо так ничего и не придумав, сказал:

– Злая ты, Зоряна. А я ведь к тебе по-доброму. Можно сказать – всей душой. Жалко мне тебя, хорошая могла бы быть девка, коли б не обратилась в неведомую тварь.

– Ты тоже, – сказала Зоряна.

– Чего тоже? – не понял толстяк.

– Хорошим мог бы стать мужиком, коли б твоя матушка не спуталась с пьяницей и не зачала тебя в обоюдном хмелю.

Здоровяк слегка побагровел.

– Это ты зря, – пробасил он. – Если хочешь знать, я…

– Не хочу! – отрезала Зоряна.

– Но я все равно тебе скажу, что я…

Зоряна прорычала нечто невразумительное, потом повернулась к Рамону и заявила:

– Эй, толмач, вели своему другу заткнуться, не то мне придется превратиться в оборотня и надрать ему задницу.

– Это еще вопрос, кто кому надерет, – пробасил обиженно Хлопуша. – Не родился еще тот оборотень, который мог бы одолеть…

Зоряна пришпорила коня, нагнала Глеба и поехала рядом. Первоход слушал перепалку здоровяка и девушки-чародейки вполуха. Долгая езда верхом повергла его в своего рода дрему. И мысли, проплывающие в голове, были все больше никчемные, будничные, почти пустые.

«Взял ли я с собой эльсинский кофе?… Да, взял… Ох и сложно же было его вырастить… Но еще труднее достать. А в сто крат труднее поверить, что это действительно кофе, а не какая-нибудь похожая дрянь. Спасибо восточным торгашам – показали, убедили, согласились продать. Сперва-то не хотели… „Это наше достояние, это наше достояние…“ Вот погодите, я еще всех славян кофе пить научу… И круассаны печь. И тогда посмотрим, где будет центр средневековой Европы».

Глеб усмехнулся своим мыслям, но тут же стал думать о другом.

«А вот интересно – глотал я бурую пыль перед тем, как мне явился охотник Громол, или нет?… Вроде не глотал, обошелся лишь водкой и олусом. Тогда почему в заветной коробочке осталось так мало бурой пыли?… Мистика какая-то…»

Зоряна, мерно покачиваясь в седле, искоса поглядывала на молчаливого ходока, а потом тихо спросила:

– Отчего такой мрачный, Первоход? Бери пример с толстяка, тот, похоже, всегда в отличном расположении духа.

Глеб открыл тяжелые веки, посмотрел на Зоряну задумчивым взглядом и снова отвернулся. Тогда девушка заговорила снова:

– Может, отпустишь меня, а? Я тебе слово дам, что разбойничать более не стану.

– И без слова не станешь, – небрежно заверил ее Глеб. – А коли станешь: поймаю, засуну в бутылку и заброшу в самый глубокий омут.

Зоряна усмехнулась.

– А я тебя другим представляла. Думала, ты свирепый и страшный. А ты вон какой – добрый, мягкий да податливый.

– И не говори. Порой сам на себя дивлюсь. Другой бы на моем месте заткнул тебе рот кляпом да положил поперек коня, чтоб ты кочки считала. А я терплю.

Зоряна было нахмурилась, но спустя пару секунд согнала с лица тень и улыбнулась.

– Странное дело, – сказала она. – Хочу на тебя обидеться, а не получается. Как думаешь, почему?

Глеб прищурил темные глаза и ответил:

– Потому что на обиженных воду возят, а впереди ручей.

Словно в подтверждение его слов, усталый конь вскинул понурую голову, понюхал воздух ноздрями и радостно заржал. Глеб улыбнулся и погладил его ладонью по шее.

– Скоро, Гнедаш, скоро. Напьешься вволю. А доберемся до поселка, я тебе овса куплю. Будешь есть, пока бока не раздуются.

Зоряна посмотрела на Глеба и с любопытством спросила:

– Ты все еще чувствуешь этого парня?

– Да. Он близко. В шести верстах отсюда. Ждет, кого бы обыграть. И скоро дождется.

3

Игрок Тиш сидел за столом, лениво оглядывая зал кружечного дома. В последнее время путников было маловато, и хорошей игры приходилось дожидаться по многу дней, а то и недель.

Высокого, худощавого парня с гривой темных волос и тяжелым взглядом Тиш отметил для себя сразу. Тот вошел в кружало и с удивлением уставился на волосатые кабаньи головы, прибитые над стойкой. Верный признак того, что посетитель был нездешним.

Однако на богатого купца парень был не похож, а потому Тиш тут же потерял к нему интерес и снова заскучал. Вскоре он стал дремать над кружкой с олусом, и тут негромкий, но близкий голос его окликнул:

– Эй, друг! Это у тебя бруски?

Игрок Тиш открыл глаза и уставился на темноволосого парня. Затем облизнул сухие губы и спросил:

– Кто ты и чего тебе надобно?

– Кто я? – Незнакомец усмехнулся. – Я тот, кто обыграет тебя в бруски.

– Ой ли? – усмехнулся Тиш. – Не много ли на себя берешь, странник?

– Не больше, чем могу унести, рябой. Так как – сыграешь со мной?

Тиш прищурился и снова взглянул на небогатую одежду странника. Стоит ли с таким связываться? Сперва соперник должен проиграться в пух и прах, чтобы затем войти в неистовый раж и поставить на кон годы собственной жизни. А этому и проигрывать нечего. Послать бы его к лешему…

– Только ты и я, – сказал незнакомец, глядя Тишу в глаза. – У тебя, судя по яхонтам на шапке, много серебра. А мне как раз недостает десяти монет до сотни.

– Так ты богач? – заинтересовался Тиш.

Незнакомец усмехнулся.

– Точно! Денег много, а вложить не во что, «Майкрософт» еще не изобрели, а нефть лошадке в зад не вольешь. – Произнеся эти непонятные слова, странник достал из кармана замшевой куртки плотный кожаный кошель и брякнул его на стол.

Тиш взглянул на кошель, затем перевел взгляд на незнакомца и спросил:

– Как тебя зовут, странник?

– Бонд, – ответил тот. – Джеймс Бонд.

– Что ж, Бонд… Если хочешь сыграть, давай сыграем.

…Спустя полчаса Тиш откинулся спиной на бревенчатую стену, перевел дух и сказал:

– Проигрался ты, Бонд. В пух и прах.

– Да уж… – Странник вздохнул. – Проигрался. Ничего не попишешь.

– Небось, хочешь отыграться?

– Хочу. Только поставить на кон мне нечего. Слушай, а может, возьмешь мою куртку? Куртка фирменная, почти не ношенная. Только что из химчистки.

Тиш непонимающе нахмурился.

– Странный у вас, хлынцев, выговор. Куртка у тебя хорошая, Бонд. Однако мне она не нужна.

– Что же мне поставить?

Игрок чуть прищурил свои непроницаемые глаза и вдруг спросил:

– Сколько тебе лет?

– А сколько дашь? – прищурился в ответ странник.

– Думаю, не больше тридцати. Кости у тебя крепкие, мясо тугое, и зубы еще все свои. Жизнь у тебя впереди, Бонд, долгая. Коли не будешь ввязываться в драки, проживешь еще тридцать.

– Что ты, игрок, какие драки? Я их с малолетства избегаю. Но не пойму, к чему ты клонишь?

– Поставь на кон свои годы. Хочешь – пять, хочешь – десять. А хочешь – все тридцать.

Некоторое время соперники смотрели друг другу в глаза; один – спокойно и серьезно, второй – удивленно и недоверчиво. Затем странник разомкнул губы и проговорил:

– Уж не шутишь ли ты со мной, игрок?

– Не шучу, – сказал Тиш.

Странник почесал ногтями переносицу, подумал, усмехнулся и спросил:

– Ну, а сам-то ты что поставишь?

– Серебро, – ответил Тиш. – По одному дирхему на каждый твой год.

Глеб Первоход (а это, конечно же, был он) чуть прищурил темные глаза. «Неужто этот гад и впрямь может высасывать из людей года?» – подумал он.

– Ну? – снова заговорил игрок Тиш. – Что скажешь, Бонд? Попробуешь отыграться или уйдешь отсюда как есть?

Пару мгновений Глеб колебался, а затем усмехнулся и ответил:

– Отчего ж не сыграть? Ты сам сказал, что мужик я крепкий и жить мне еще долго-предолго. Давай сыграем.

…Прошло еще десять минут.

– Вот дьявол! – севшим голосом проговорил Глеб, глядя на разложенные по столу бруски и не веря своим глазам. – Это невероятно!

Игрок взглянул на него остро и холодно, как палач на жертву, а потом сухо проговорил:

– Ты проиграл, Бонд. Изволь расплатиться.

«И как я это сделаю?» – хотел спросить Глеб, но тут в горле у него пересохло, а глаза заслезились.

Сердце в груди у Первохода стиснула судорога, а колени скрутила боль. Глеб опустил взгляд и посмотрел на свои руки. Руки его сморщились и покрылись россыпями пигментных пятен. Внутри у Глеба похолодело. Он поспешно схватил со стола серебряный поднос, смахнул с него хлебные крошки и посмотрел на свое отражение. С поверхности подноса на него уставился седовласый, морщинистый старик.

Глеб сглотнул слюну и с ужасом пробормотал:

– О боги… Я старец.

– Да, но еще не все потеряно, – с едва заметной усмешкой проговорил игрок. – Ты на редкость крепкий человек, Бонд, и у тебя в запасе осталось еще года три. Поставь их на кон. Как знать, возможно, на этот раз тебе повезет?

Несколько мгновений оба противника молчали, мрачно и неприязненно глядя друг на друга. Затем стена за спиной у Тиша замерцала и превратилась в отполированный до зеркального блеска бронзовый щит, а Глеб сказал:

– Хорошо. Смешивай бруски.

Когда бруски были розданы, Глеб бросил взгляд на отражение игрока в щите. Брусочки он видел хорошо, а вот то, что было на брусочках… Проклятое стариковское зрение – все плывет перед глазами… Да еще и глаза слезятся…

Тиш перехватил взгляд Первохода. Он быстро оглянулся, но за мгновение до этого бронзовый щит исчез, а стена вновь стала тем, чем она была до превращения, – обыкновенной бревенчатой стеной.

Игрок пожал плечами и снова повернулся к Глебу. В то же мгновение стена снова превратилась в сверкающий бронзовый щит. Первоход потер пальцами дряблые, влажные, морщинистые веки и снова попытался разглядеть отражение брусочков.

На этот раз выступившая от напряжения слеза сработала как линза, и на секунду брусочки Тиша попали в фокус. Глеб усмехнулся и сказал:

– Играю.

Брусочки брякнулись на стол, и на этот раз игрок Тиш уставился на них, раскрыв от удивления рот.

– Ты проиграл, парень, – с облегчением произнес Глеб и провел пальцами по глазам. Три выигранных года улучшили ему зрение и заставили боль в суставах слегка приутихнуть. – А теперь мы продолжим игру, приятель. Я хочу получить обратно все свои годы.

Тиш посмотрел на него свирепым взглядом, сжал пальцы в кулаки и отчеканил:

– Игра закончена, странник Бонд! Мне пора уходить!

Глеб покачал головой:

– Нет. Тебе придется продолжить.

– Но…

Первоход дернул рукой, и стальное дуло ольстры вошло игроку в рот, а палец Глеба лег на спусковой крючок.

– Мы будем играть, – заявил он, со спокойной улыбкой глядя Тишу в глаза. – Хочешь ты этого или нет. Не знаю, слышал ли ты обо мне, но мое имя Первоход, и за несколько лет я убил столько тварей, что ими можно было бы заселить город. Кивни головой, если понял.

Игрок кивнул. Глеб убрал ольстру от лица парня и положил ее на стол. Игрок сглотнул слюну и хрипло проговорил:

– Я знал, что ты непростой человек.

– Ну, а знал, так нечего было играть. Продолжаем!

4

Отыграть удалось все – не только годы, но и серебряные монеты. Глеб то и дело поглядывал на свои руки, снова ставшие молодыми, загорелыми и крепкими, и при этом не мог сдержать радостной и удовлетворенной улыбки.

Ломота в суставах прошла, сердце перестало саднить, седые волосы вновь обрели прежний темно-каштановый цвет. От старческой немощи не осталось и следа.

Игрок Тиш, наоборот, был хмур и зол. Отыграв все, что проиграл, и еще пять серебряных монет сверху, Глеб отложил, наконец, бруски и громко произнес:

– Зоряна, присядь с нами! Твое присутствие будет полезно.

Тотчас бронзовый щит, зеркально сверкающий за спиной у Тиша, снова превратился в стройную, черноволосую девушку. Она подошла к столу, села на лавку и обворожительно улыбнулась игроку.

Он посмотрел на девушку, потом на Глеба, а потом спросил:

– Что вам от меня нужно? Деньги?

Глеб покачал головой.

– Нет.

– Тогда что?

– Мне нужен ты, Тиш.

Веки игрока дрогнули. Несколько секунд он сидел тише шороха травы в безветренный день и бледнее беленой стены, потом медленно усмехнулся и сказал:

– За последние несколько дней ты уже второй, кто знает мое имя.

– Правда? А кто был первый?

– О нем не стоит и вспоминать. Итак, ты знаешь, кто я такой, а я слышал про тебя. Что дальше?

– Дальше? Дальше ты пойдешь со мной, Тиш.

– С какой стати?

– Ты нужен мне.

Тиш молчал.

– Ты не всегда был таким, – сказал Глеб. – Раньше ты был обычным парнем. Однако два года назад в небе пронеслась хвостатая звезда, и она все переменила. С ней… – Глеб кивнул на Зоряну, – произошло то же самое.

– Вот как? – Тиш перевел взгляд на Зоряну. – И что она умеет? Прыгать через веревочку или малевать себе румянами щеки?

– Зоряна, покажи ему что-нибудь, только не пугай, – попросил Глеб.

Зоряна кивнула, посмотрела на Тиша и превратилась в него.

– И что же ты умеешь? – спросила она у игрока мужским баритоном. – Воровать у проезжих непрожитые годы?

Игрок обомлел. С полминуты он хлопал глазами, разглядывая Зоряну, принявшую его собственное обличье, затем с трудом отвел от нее взгляд, посмотрел на Первохода и сказал:

– Ты был прав насчет хвостатой звезды. Но ты был не прав, когда назвал меня парнем. На самом деле я не парень, а глубокий старик. Когда пролетела звезда, мне шел уже девятый десяток. Я был при смерти, но вдруг понял, что могу высасывать из людей жизнь. Минуты, месяцы, годы жизни… Я научился это делать.

– Зачем тебе понадобилось играть? – спросил Глеб. – Ты ведь мог просто забрать то, что тебе нужно.

Рябое лицо Тиша стало еще более смурным.

– Мне было тяжело носить на сердце такую муку, – процедил он сквозь зубы. – И тогда я решил, что все должны решать боги. Выиграю – возьму то, что хочу. Проиграю – оставлю человека в покое.

– Решил обмануть собственную совесть? – прищурился Глеб. – И как, получилось?

– Получилось, – хмуро отозвался Тиш. – Я всегда играл честно. Но удача никогда мне не изменяла. Думаю, боги хотят, чтобы я жил вечно, а не старился, как прочие люди.

– Сколько же ты собрался жить, Тиш? Если посчитать, скольких бедолаг ты обобрал, получится, что у тебя в запасе есть лет триста?

Игрок нахмурился и покачал головой.

– Нет. Один выигранный год дает мне всего месяц жизни. Мое тело живет слишком быстро, оно сжигает время, как безжалостный огонь сжигает сухую траву.

– Бедный… – тихо проговорила вдруг Зоряна.

Глеб и Тиш повернули головы и посмотрели на нее. Девушка смутилась.

– Ну да, бедный, – тихо повторила она. – А разве нет? Украденные годы не идут ему впрок, он стареет в десять раз быстрее, чем мы. Разве это хорошо?

– Это потому, что он уже прожил свою жизнь, Зоряна, – пояснил Глеб. – А теперь живет на проценты от украденного вклада. – Он снова перевел взгляд на Тиша. – И долго ты еще собираешься высасывать из людей жизнь, приятель?

Игрок поморщился.

– Мне давно опостылело это занятие, – глухо проговорил он. – Но я боюсь снова постареть.

Глеб подумал о чем-то, потом чуть прищурил глаза и заявил:

– Есть еще один выход.

– Какой? – навострил уши игрок.

– Умереть молодым. Лучше всего в бою.

Тиш вымученно усмехнулся.

– Да, я тоже думал об этом. Но мне противна мысль о том, что я буду воевать за своего князя. А воевать на стороне врага – еще противнее. Драться с дикими зверями – тоже не выход. Немного чести в том, чтобы быть сожранным волками или бродячими псами. Так что же мне делать?

Глеб и Зоряна переглянулись.

– Кажется, Первоход, у тебя и на этот вопрос есть хороший ответ, – с улыбкой сказала Зоряна.

– Верно, есть, – спокойно отозвался Глеб. – Я знаю врага, с которым тебе не стыдно будет сразиться, Тиш.

– Правда? – игрок слегка приободрился, и в усталых, все повидавших глазах его наконец-то зажглось что-то вроде любопытства.

– И как зовут этого врага?

– Первозданная Тьма. Та, которая была всегда и которая всегда будет, даже когда миру, в котором мы живем, придет конец. Как видишь, этот враг старше тебя, и тебе не зазорно будет с ним воевать. Да и погибнуть в бою с таким противником – большая честь.

Несколько мгновений игрок изучающе разглядывал Глеба. Наконец, убедившись в том, что Первоход не собирается смеяться, он прищурил светлые глаза и тихо произнес:

– Ты хочешь, чтобы я сразился с Первозданной Тьмой?

– Тьма нашла лазейку в наш мир, игрок. И встать у нее на пути должны мы. Я и такие чудаки, как ты, обладающие невероятными способностями.

– Что ж… речи твои завлекательны, ходок. Однако я не уверен, что ты – тот, кто сможет одолеть Тьму. А выходить на битву без надежды на победу – глупо.

Глеб склонил голову набок и с легкой усмешкой осведомился:

– Как же мне доказать тебе свою силу?… Отсечь тебе голову? – так я это мигом.

– Кажется, на улице гроза?

– Кажется, так.

– Во дворе, перед игорным домом, стоит ветхая старая подвода. Дойди до нее с поднятым вверх мечом. И если молния не поразит тебя, я пойду с тобой.

– Поклянись.

Тиш поднял ладонь и торжественно произнес:

– Клянусь Велесом!

В этот миг двери кружала с грохотом распахнулись, и Рамон с Хлопушей ввели в зал невысокого, худощавого мужчину крайне примечательной наружности. Главной запоминающейся деталью в этой наружности были волосы мужчины – ярко-светлые, почти платиновые, и кудрявые, как шерсть барана.

– Первоход, ты был прав! – пробасил Хлопуша. – Этот парень и впрямь караулил тебя за овином! Ума не приложу, как ты их чуешь?!

Рамон и Хлопуша крепко держали незнакомца за руки, а тот виновато посмотрел на игрока и хрипло проговорил:

– Прости, Тиш… Я не успел ничего сделать. Эти двое набросились на меня и связали по рукам и ногам.

Игрок не произнес в ответ ни слова. Он был хмур, суров и молчалив, а вид принял такой отрешенный, словно не имел к тому, что происходит, никакого отношения. И тогда заговорил Глеб.

– Я понимаю твою задумку, – сказал он. – Это твой напарник, верно? Он должен был подкараулить меня на улице и не дать мне улизнуть с твоими деньгами и моими годами. Верно?

– Верно, – ответил после паузы Тиш. – Его зовут Облакаст. Мы познакомились недавно и едва не убили друг друга при первой встрече. Но потом… потом мы решили, что лучше работать сообща. Тем более что оба мы…

Он замолчал и закусил губу.

– Оба вы – дети падших богов, – спокойно продолжил прерванную фразу Глеб. – И я приехал сюда за вами.