Текст книги "Ненормальная планета (сборник)"
Автор книги: Ант Скаландис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Секреты мастерства
– Салага! – сурово припечатал Клюквин юного прыгуна в высоту, который третий раз подряд не смог «попасть в разбег» и сбил планку, за что получал теперь выволочку от тренера.
– А ты в его годы прыгал на два метра? – поинтересовался я, на глазок прикинув установленную в секторе высоту.
– Мне-то зачем? Я и сейчас не прыгну. Если в длину – тогда пожалуйста. Или тройным. Два метра.
– Ну, и не выступай, раз такое дело! – я почему-то обиделся за парнишку-высотника.
– Да ладно вам, ребятки, – встрял Панкратыч, – посмотрите лучше, какая девочка бегает. Барьеристочка.
– А тебе бы, Панкратыч, все девочек! – огрызнулся Клюквин. – Седина в бороду, бес в ребро? Да и тоща она, твоя девочка, – добавил он, приглядевшись. – Грудей нету совсем.
Но тут уж Клюква был не прав. Насчет грудей, впрочем, возразить я ничего не мог, но вообще девчурка мимо нас бегала ладненькая, длинноногая, и мордашка у нее была – прелесть: носик кнопочкой, ротик маленький, а глазищи огромные и ресницы издалека видать. Просто Клюква был злой. Как и все мы. Потому что нашу сауну заняли, а другого номера выделить не пожелали. Разбираться мы послали Машку в наказание за то, что она позже всех закончила тренировку, и теперь сидели втроем на трибуне легкоатлетического манежа и ждали решения своей судьбы.
– Во! – усмехнулся ехидный Клюквин. – Опять барьер сшибла.
А мне стало жалко и эту несчастную симпатягу-девочку.
– Думаешь, просто? – сказал я Клюквину.
Клюквин не думал. Клюквин знал, что это не просто. Он умел бегать с барьерами, обязан был уметь, как прыгун тройным. Но я все-таки продолжил:
– Помню, лет пять назад с ребятами из юношеской сборной попробовал пробежать сто десять с барьерами. Хотел узнать свой результат. Спринт-то я неплохо бегал. А ребята еще спросили: «Умеешь?» Ну, я им, конечно: «Чего тут уметь-то?» Мне казалось, что сложностей и в самом деле никаких. Ну, бежишь, ну, прыгаешь… Понятно, что помедленнее Грега Фостера.
– Так и в какой же по счету барьер ты врезался? – с улыбкой спросил Панкратыч.
– В третий, – сказал я.
– Молодец! Я, помнится, по первому разу о второй тормознул.
– Салаги, – с отеческой жалостью к нам произнес Клюквин. – Длину шагов надо уметь рассчитывать.
Хорошо ему – он всю жизнь разбег считает перед ямой, а мне как-то никогда не приходило в голову оценивать длину шага на моей фехтовальной дорожке.
– А вот скажи, Клюква, – попросил я, – как ты рассчитываешь этот самый свой шаг.
Ответил Панкратыч:
– Да он сам не знает.
Клюквин не возразил. Пожал только плечами, мол, черт его разберет – умею и все тут.
– В том-то и дело, ребятки, – объяснил Панкратыч. – Секреты мастерства очень часто словами передать невозможно. Поэтому и хорошие тренеры так редко встречаются. А вот и Машуня!
Машка подошла, молча села и откинулась на спинку сиденья.
– Ну, что там? – не выдержал я.
– Спешить некуда. Сауна будет через час.
– Ни фига себе! Панкратыч, нас обижают. Разберись.
– Толик, там, где Машуня ничего не смогла, мои попытки будут просто смешны.
– Пошли в буфет? – предложил Клюквин.
– Это перед баней-то? Стыдись, Клюква, – пожурил Панкратыч. – Я как врач не допущу нарушения режима. Здесь посидим. Плохо что ли? Потрепемся. Машунь, пока тебя тут не было, мы говорили о секретах мастерства, у кого они какие и как их можно передать. Вот ты недавно из ГДР, может, разболтаешь нам парочку закордонных секретов.
– Во-первых, из Польши, – уточнила Машка, – а во-вторых, какие уж там секреты! Пашут ребята так же, как и мы – вот и весь секрет.
– Ну, это ты брось, – не поверил Панкратыч. – У всех есть какие-нибудь свои штучки. – Вот я вам одну историю расскажу. Про высотника. Вон, вроде этого бедолага, у которого сегодня работа не клеится.
– Зато гляди, как девочка барьерная разошлась – шурует, что твоя Иорданка Донкова! – заметил я.
– Да ладно про девочку-то! Вы слушать что ли не хотите? – обиделся Панкратыч.
– Про Вайнека? – тут же спросила Машка. – Очень хотим.
– Ну, конечно, про Вайнека. Про первое дело доктора Вайнека, как называла потом этот случай пресса, будто Вайнек – это какой-нибудь комиссар Мегре. Ну, а я только по газетам об этой давней истории и знаю.
Вайнек в ту пору был чуть ли не студентом, во всяком случае не доктором, это уж точно. Но котелок у него уже тогда отлично варил, и склонность к авантюрам он имел явную. Вот только фармацевтикой не увлекался. Во-первых, допинги еще просто не вошли тогда в повседневную спортивную жизнь, а во-вторых, биохимическое образование Вайнека было на тот момент нулевым. Или почти нулевым. В общем занимался он только различными тренировочными циклами да всякими хитрыми трюками. Пловцов, например, учил со старта делать сальто – якобы это что-то давало; изобрел новый вид легкой атлетики – прыжки в длину с шестом; и наконец, добрался до высоты.
Взялся тренировать одного совсем неизвестного теперь прыгуна, кстати, поляка, Машунь. Объявил ему и всем, что придумал новый способ прыжка, который позволит сразу ни много ни мало сантиметров на десять превысить мировой рекорд. Никто еще не знал Вайнека, и, понятное дело, ему не поверили.
Поверил только сам прыгун. Юлиуш Заманский его звали. И был он молод, глуп и уже достаточно знаменит тогда, так что переход к новому тренеру незамеченным не остался. Друзья-спортсмены судачили много, да и местные газеты успели раззвонить о «новом способе прыжка». Меж тем подготовка заняла почему-то куда больше обещанного времени, и Заманский не выступил ни на одном международном турнире, а собирался участвовать во многих. Только к очередному национальному чемпионату доктор Вайнек, живший тогда именно в Польше, официально сообщил всем любителям легкой атлетики о готовности своего питомца продемонстрировать высокий класс.
Начались соревнования. Юлиуш долго пропускал начальные высоты, интригуя зрителей, потом начал то ли с 2.18, то ли с 2.20 – по тем временам очень не слабо – и взлетел над планкой с запасом поистине фантастическим – сантиметров в тридцать. И способ прыжка был действительно новый. То есть по большому счету это был все тот же флоп, но за несколько сантиметров до прохождения центра тяжести тела над планкой Юлиуш каким-то образом подкидывал таз вверх, а затем так же необъяснимо взлетали его ступни. Вот эти-то хитрые движения и давали колоссальный запас. Потом, как бы убедившись, что с новым способом у него все в порядке, Заманский принялся вновь пропускать высоты и повторно вступил в борьбу, когда кроме него остался лишь один участник. Тот благополучно срезался то ли на 2.28, то ли на 2.30, а Заманский без труда, хотя и с меньшим уже запасом преодолел и эту высоту. А дальше пошла такая чехарда, что ребята из судейской бригады только и делали, что поднимали планку, Юлиуш все брал с первой попытки.
Но когда поставили, кажется уже 2.45, и ошалевшая публика ревела не переставая, судья вдруг заявил протест и потребовал дополнительной проверки спортсмена. Трибуны взорвались свистом. Организаторы турнира посовещались и разрешили Заманскому закончить выступление. В общем он допрыгался до 2.52 и выше не смог. Но диктор тут же объявил на весь стадион, что результат Юлиуша Заманского не только не может считаться рекордом мира, но и вообще официально не засчитан вплоть до решения специальной комиссии по проверке. По проверке чего – сказано не было. Похоже, комиссия еще и сама не знала, какие такие нарушения правил следует искать. Ведь допинг-контроль Заманский уже проходил, а сами невероятные прыжки совершались на глазах у очень большого числа свидетелей и мало походили на нечестный фокус. В общем публика не расходилась, почти все ждали новых сообщений.
Однако, кроме объявления о том, что соревнования окончены, дождаться никому ничего не удалось. Газеты же на следующий день высказывались о происшедшем крайне неопределенно. Подробные репортажи появились намного позже. И оказалось, что дело было так.
– Под видом Заманского прыгал индийский йог, умеющий левитировать, – сказал Клюквин.
– Нет, – возразил Панкратыч с невозмутимым лицом, – под видом Заманского прыгал Андрей Клюквин. Он сдуру забыл, что ему надлежит прыгать тройным и маханул на семнадцать метров в высоту. Вот так это все и было.
– Нет, ну правда, Панкратыч, – заскулила Машка.
– А правда гораздо менее интересна. Одни из тамошних судей вдруг обратил внимание, что у него как-то странно ведут себя электронные часы. Показания их сбивались, потом цифры, уже сбившиеся, сменяли друг друга совершенно нормально, а после снова происходил сбой. Наконец, он заметил, что в момент установления планки часы просто сходят с ума, начиналась бешеная пляска цифр. А стоило отойти от «прыжковой ямы», показания сразу успокаивались. Тут-то и зародились подозрения, которыми он не преминул поделиться с товарищами.
Другой же судья, ничего сам не заметивший, оказался на беду бывшим сотрудником электротехнической фирмы, где ему приходилось работать со сложно модулированными и очень мощными магнитными полями, в сфере действия которых электронные часы вели себя примерно так же. И специалист по магнитам шепнул главному судье:
– Этот парень – жулик, надо бы проверить его одежду и обувь, нету ли там железа.
И железа оказалось много, килограмма полтора в общей сложности в плавках и подметках, причем железа намагниченного. А под тартаном прыжкового сектора, точно под линией, соединяющей две стойки, обнаружили могучий высокочастотный генератор, выдававший сильное и сложно модулированное магнитное поле, по силовым линиям которого Юлиуш и скользил, как по волнам.
Вайнек и Заманский до последнего момента пытались от всего отказаться, но потом поняли, что проиграли, и Вайнек раскололся. Поведал, как он действительно придумал новый способ прыжка, как способ этот оказался хуже старого, как обидно было признавать такое, как подвернулся ему именно тогда авантюрист-физик, как в то же самое время готовили к сдаче новый стадион и начальника стройки Вайнек знал лично, как, в конце концов, они с Юлиушем решили просто пошутить.
Польская спортивная общественность оценила шутку по достоинству. Заманский был пожизненно дисквалифицирован, а Вайнек выдворен из страны. И это бы еще полбеды. Тот самый специалист по электромагнитам раздул судебное дело. Ведь в свое время, работая на фирме, он получал льготы за воздействие на организм магнитного поля. Он знал, что это вредно и даже опасно. Но суд оправдал Вайнека. Его спасло объяснение, подтвержденное экспертизой, что магнитное поле с целью экономии энергии (а может быть, и с целью конспирации) включалось лишь во время прыжков Заманского, а также признание самого Юлиуша в том, что он, зная о возможных последствиях, на все согласился добровольно. Ну, и плюс ко всему, время воздействия поля на организм на самом деле не превысило опасного рубежа. Правда, спортивным судьям Вайнек вынужден был все-таки уплатить какую-то компенсацию, говорят, довольно скромную, а еще – большой штраф польской национальной атлетической федерации. Что же касается Юлиуша, то с ним Вайнек рассчитался особо по предварительной договоренности, не обошлось тут и без друга-физика – тоже весьма заинтересованного лица. Но эти цифры на суде не фигурировали.
– Слушай, – поинтересовался я, – а Вайнек действительно предупреждал Заманского или просто купил потом его свидетельские показания?
– Представь себе, предупреждал. Мне пересказывали после этот замечательный разговор. Вайнек сказал Юлиушу: «Знаешь, это самое магнитное поле в больших дозах паршиво действует на здоровье». Заманский вздрогнул: «Детей что ли не будет?» «Да нет, с этим, кажется, все нормально. На мозг влияет. Говорят, можно сделаться полным кретином». «Подумаешь! – сказал Заманский совершенно серьезно. – Ерунда какая. Что я, сейчас больно умный? Переживу.» Так что учти, Толик: дуракам в спорте легче. А ты все философствуешь.
– Это – тоже секрет мастерства? – улыбнулся Клюквин.
– Если угодно, да. В некотором роде.
– Панкратыч, – усомнилась Машка, – но ведь для Вайнека не характерны такие жульнические трюки. Его ученики, как правило, выигрывали честно.
– Такие трюки, конечно, не характерны, – согласился Панкратыч, – я же объяснил, что это первое дело доктора Вайнека. Но вообще, Машунь, о какой честности в современном спорте может идти речь, когда выигрывает зачастую не лучший спортсмен, а лучший допинг, еще не успевший попасть в официальный перечень запрещенных препаратов; когда победу засчитывают не победителю, а представителю страны-организатора, если у судей появляется на то хоть малейшая возможность… Да что тебе рассказывать! Ты сама все это знаешь. А для Вайнека его первое дело было просто хорошим уроком. Он понял, что надо работать чище, тоньше, что главное – не попадаться, или придумывать такие штуки, которые правил не нарушают, а только обходят их. Ведь в спорте, как это не грустно, главный закон: не пойман – не вор. Ну, что там с баней, ребятки? Может, пора?
– Почти, – сказала Машка, глянув на часы.
– А смотри-ка! – обрадовался вдруг Клюквин. – Парнишка этот, наш юный Заманский, начал брать свои злосчастные два метра.
– Потому что упрямый, – похвалил Панкратыч. – Умеет долбить в одну точку.
– А в этом, кстати, – заметил я, – тоже секрет мастерства.
– А как же, – поддержал Панкратыч. – И даже очень важный секрет.
Только для женщин
– Слыхали, – спросил Панкратыч, – в Америке одна баба толкнула сто пятьдесят два килограмма, а это в ее весовой категории превышает мужской рекорд мира.
– Иди ты! – не поверила Машка.
– А чему тут удивляться? – сказал невозмутимый, как всегда, Клюквин. – Наверняка она уже не женщина. Вот и все.
И по простоте своей поинтересовался, вроде как в шутку:
– Маш, а ты-то у нас пока еще женщина?
– А пошел ты… – сказала Машка, но как-то очень грустно.
И Панкратыч, чтобы замять возникшую неловкость, солидно сообщил:
– Между прочим, секс-тесты скоро будут обязательными для всех и у нас.
– Какие еще секс-тесты? – спросила Машка, но спросила без интереса, автоматически, по привычке прикидываясь дурочкой. Не могла она этого не знать.
– А Панкратыч не почувствовал и объяснил:
– Ну, анализы на содержание женского гормона. Не по объему же груди делать вывод, какого человек пола.
– Понятное дело, – сказал я. – Только, по-моему, не надо никаких секс-тестов, а надо просто запретить женщинам неженские виды спорта. И Машкино толкание ядра в том числе. А то вон мы еще вчера над женским боксом издевались, мол, их нравы, а сегодня уже женскую тяжелую атлетику культивируем вовсю.
– Конечно, – согласился Панкратыч. – И я тебе больше скажу, Толик, надо вообще профессиональный спорт для женщин закрыть. Уродует он их, к сожалению. Даже фигурное катание. Так-то вот.
Все четверо мы сидели у Панкратыча. Я и Машка решили заехать к нему после тренировки. Она – по делу, я – так, давно не виделись. А Клюквина застали совершенно случайно. Он от Панкратыча в двух шагах живет, тоже у Красной Пресни, и они по вечерам вместе бегают.
– Ну что ж, ребятки, – предложил Панкратыч, – раз мы так дружно собрались, может быть, всей шарагой и побегаем?
– Возражений нет, – сказал я. – Форма у всех с собой.
– Погодите, – подал голос Клюквин, – пока не забыл. Поставь в холодильник.
И он извлек из сумки и передал Панкратычу бутылку «смирновской» водки.
– Это что такое? – спросил Панкратыч строго.
– Это – водка, – пояснил Клюквин. – Мне еще давно в Нью-Йорке подарили. А сегодня у меня праздник – восемь лет, как я мастер спорта.
– Восемь – это же не круглая дата, – заметил я.
– Ничего себе, «не круглая»! – обиделся Клюквин. – Два олимпийских цикла. Будем пить. Хотел на двоих с Панкратычем, но теперь и вас угощу. Или вам нельзя?
– Не надейся, – ухмыльнулся я. – Ради смирновской я могу и с похмелья шпагой помахать.
– Да, Машуня, – подхватился Панкратыч, – я тоже, пока не забыл, отдам тебе лекарства.
И он достал из секретера две упаковки ампул. Никакое это было не лекарство. То есть, для кого-то оно, может быть, и лекарство, а для Машки
– обыкновенный допинг.
– А мне? – начал дурачиться Клюквин.
– Только для женщин, – строго сказал Панкратыч.
– Что, действительно? – удивился я. – Есть такое средство?
– Да нет, – объяснил Панкратыч неохотно, – просто Клюкве сейчас анаболики ни к чему. Честно говоря, прыгунам они вообще ни к чему, по-моему. А что касается сугубо женских препаратов, – он вдруг оживился, – так они на самом деле существуют. И одно из таких средств использовал в свое время доктор Вайнек.
– А-а, – протянул Клюквин, – Вайнек твой. Он, поди, и сугубо детские средства использовал.
– Было и такое, – не стал спорить Панкратыч. – Но это в другой раз. А я сейчас говорю про аргентинских волейболисток. Помните девчонок из Буэнос-Айреса, с блеском победивших в чемпионате мира, а потом внезапно покинувших большой спорт?
– Конечно, помним, – подтвердила Машка. – Только причем здесь Вайнек?
– Ну, Вайнек, как всегда, остался в тени, во всяком случае, для нашей прессы. А уж он-то имел самое прямое отношение к знаменитой победе. Вообще же своими медалями аргентинские девочки обязаны случайному совпадению сразу нескольких событий.
Во-первых, Вайнек, долго искавший допинг, который бы стимулировал рост мышц, не подавляя женскую гормональную деятельность, как раз тогда обнаружил подходящий препарат. Потом, конечно, выяснилось, что он жутко вреден в других отношениях: охрупчивание костей, снижение иммунитета и еще черт знает что. Но это потом.
Во-вторых, Вайнек прочел статью какого-то немца о повышении физической активности на втором месяце беременности, в связи с улучшением кровоснабжения организма. Само по себе это хрестоматийно, но в статье приводились статистические данные по исследованию спортивных результатов до зачатия и на первых месяцах беременности. Данные поразили Вайнека.
Наконец, в-третьих, тогда же попалась Вайнеку еще одна статья, уже американская и как будто совсем не о том – о препарате, позволяющем произвольно регулировать менструальный цикл.
Вот тут и возникла у него идея.
– Он, Панкратыч, – выдохнула Машка, – какие ты вещи рассказываешь!
– То ли еще будет, – утешил Панкратыч.
Мы бегали кругами по старенькому, с гаревым покрытием стадиону, и это начинало надоедать.
– Может, в парк побежим, – предложил Клюквин.
– А ну к черту! – решил Панкратыч. – Давайте посидим лучше.
Свернув с дорожки, мы поднялись на единственную невысокую трибуну под тополями и сели на изъеденную временем длинную серую скамейку с облупившейся краской. Был тихий июньский вечер. В воздухе висела мошкара. За домами садилось солнце. Две девчонки играли в бадминтон. Воланчик летал над прыжковой ямой и иногда падал в песок. Несколько человек бегали от инфаркта.
– Так вот, – продолжил Панкратыч. – Идея Вайнеку пришла такая: выпустить на мировой чемпионат команду из шести беременных на втором месяце волейболисток.
– Лихо, – оценил я. – А почему Аргентина?
– Да не почему. Просто жил он тогда в Буэнос-Айресе. И вот рассчитал сроки, наметил команду. Потом встретился с тренером Диего Сантосом и давай вкручивать тому мозги: мол, некий эксперимент, мол, совершенно уникальное средство, мол неспециалисту не понять, но он дает полную гарантию. А Сантос, крепкий орешек – ну, ни в какую! Вайнек даже хотел другую команду искать, да уж больно ему девочки глянулись у Сантоса. Он уж к ним привыкать начал. Пришлось расколоться. На свой страх и риск во все посвятить Диего. Тот сначала облез, конечно, но потом покумекал чуть-чуть, и показалась ему идея Вайнека заманчивой.
Девчонкам, понятно, решили говорить не все. И не всем. Диего был тренер с опытом и понимал, что индивидуальный подход – прежде всего. Скажем, Мария, которая в койку ложится по первому требованию, все поймет без дополнительных разъяснении: и про медикаменты и про аборт. А, например, Долорес – та, наоборот, недотрога, и с ней надо обращаться с предельной осторожностью. Эльза – необычайно головастая девчонка, ей главное – все понять, чтобы по-умному было и логично. А у Катрин, кажется, мозгов нет совсем, одни эмоции, ей объяснять что-нибудь бесполезно. Зато влюбчивая. Ну, и так далее.
Первый укол, тот, что делали для регуляции цикла – это была еще не проблема. Врач объяснила, что могут быть задержки и наоборот. Девчонки не удивились. Им ли, спортсменкам, к такому привыкать!
Проблема возникла позже, уже после того, как начали колоть новый вайнековский допинг. Мышцы волейболисток заметно крепли, недоставало чуть-чуть выносливости и резкости. И ровно за полтора месяца до главных матчей турнира необходимо было осуществить оплодотворение. Хотелось именно ровно. И хотелось всем в один день – для максимальной сыгранности и единого психологического настроя. Да и чисто практически – отклонение от точного срока на два-три дня уже не дает полной гарантии.
Как это все случилось, известно, разумеется, лишь по догадкам и сплетням. Свечку, как говорится, я над Вайнеком не держал. Есть версия, что доктор Вайнек за двое суток сумел обслужить всех сам. А было в команде вместе с запасными двенадцать девиц. Есть версия более правдоподобная, что работали они на пару с Диего. Предполагают даже, что был кто-то третий и, может быть, четвертый, но это вряд ли. Не хотел Вайнек посвящать в такое дело лишних людей. Третьим, кто был полностью в курсе, оказался, естественно, врач, но врачом в команде, как я уже, кажется, сказал, работала женщина.
Кстати, пятеро из спортсменок были замужем. Казалось бы, какие проблемы. Но доверить самый ответственный момент каким-то мужьям, незнакомым людям, Вайнек не мог, а рассказать им все нюансы дела – тем более. В общем крутился он, как умел, и проявил себя, надо полагать, большим специалистом по женской части.
Двоих наиболее влюбчивых он, по-видимому, самым наглым образом охмурил, каждую из них называя своей единственной. Двум другим – рассудительной Эльзе и Диане – капитану команды с сильно развитым чувством долга – рассказал все как есть. С несколькими, не только с распутницей Марией, трудностей не было никаких. Однако дополнительно известно, что с двумя или тремя, ни на какие уговоры не поддавшимися, пришлось прибегнуть к запасному крайнему средству: им на приеме у гинеколога сделали искусственное осеменение.
– Ужас! – не выдержала Машка. – Прекрати, Панкратыч.
– Ну, извини, Машуня, – виновато отозвался он, – я уж дорасскажу.
– Погоди, – встрянул я, – а почему всем нельзя было сделать искусственное?
– Да потому что тогда они бы сразу догадались, к чему дело идет. Могли бы взбунтоваться… А впрочем, не знаю. Может быть, Вайнек просто поразвлечься хотел заодно.
Ну, в общем так. Беременность благополучно началась у десяти из двенадцати. Все шло как надо. Одни знали, другие не знали, но догадывались, третьи – даже не догадывались: цикл-то у них у всех был сбит. А играли они все лучше и лучше. Команда получилась действительно сильной, как никогда. И это поднимало моральный дух и помогало одним забывать, а другим и не вспоминать обо всякой ерунде вроде допингов, неизбежных абортов и валящей с ног усталости по вечерам.
Турнир прошел с блеском. Все затраты полностью окупились. И доктор Вайнек не только праздновал научную победу, испытывая высшее для себя наслаждение, но и прилично подзаработал на этом деле в полном соответствии с заключенным контрактом.
Скандал грянул через пару недель, когда Вайнек уже уехал из Аргентины. Сантос вызвал его обратно телеграммой, ничего не сообщая, но требуя вылететь срочно.
А оказалось вот что. Диана, капитан команды, будучи посвященной во все детали, перехитрила Вайнека и забеременела от мужа. И потому с самого начала вовсе не собиралась делать аборт. Плевать ей было на грандиозные планы Диего, от спорта она взяла все, что хотела и теперь намерена была жить, как все нормальные женщины. Но это было еще полбеды. Страшную тайну Вайнека и Сантоса она разболтала в подробностях всем подружкам в команде, включая самых бестолковых и непонятливых. Впрочем, едва ли можно было ожидать другого исхода: женщины есть женщины. Да и вообще немцы верно говорят: что знают двое, то знает и свинья. И конечно, глупо было со стороны Сантоса и врача команды объяснять девчонкам, что если кто-то из них «случайно» забеременел, необходимо сделать аборт для дальнейших успешных выступлений в турнирах следующего сезона.
Пример Дианы оказался заразительным. Было такое впечатление, что она просто сагитировала девчат. От аборта отказались дружно, все как одна. На этом и закончилась история великой волейбольной команды. Но не закончилась история с Вайнеком.
Семь спортсменок грозились через суд доказывать его отцовство (среди них даже «искусственницы»). И только две имели претензии к Сантосу. Трудно сказать, насколько эти цифры соответствовали действительности. Скорее, в них просто отразилось личное отношение волейболисток к своему тренеру и к залетному безумному изобретателю. В общем Вайнеку пришлось откупаться от разгневанных аргентинских дам довольно кругленькой суммой, которая явно превысила все, заработанное им в этом деле. Причем, из четырех замужних спортсменок – Диана не в счет – троих мужья бросили, и им Вайнек был вынужден заплатить больше других.
А рассчитавшись, наш авантюрист поспешил удрать, пока его многочисленные «волейбольные жены» не успели узнать одной маленькой, но существенной подробности: почти у всех у них должны были родиться близнецы – таково уж побочное действие одного из использованных препаратов. Так что бегает сейчас где-то по Аргентине энное количество маленьких вайнеков, а сколько именно – кто ж теперь разберет!
– Ну, умора! – резюмировал Клюквин.
А Машка сидела мрачная и ничего смешного в рассказе Панкратыча не находила.
– Довольно мерзкая, между прочим, история, – проговорила она. – Разочаровал меня твой Вайнек.
Панкратыч ничего не сказал. Просто шумно вздохнул и посмотрел вокруг. Солнце село. В сгущающихся сумерках затеплились ненатуральным светом фонари, и тучи мошкары потянулись вверх, к матовым пыльным плафонам. Девочки с бадминтоном ушли. От инфаркта убегал теперь лишь один бодрый старичок.
– Почапали, что ли? – предложил я.
– Куда? – спросила Машка.
– К Панкратычу. Водку пить, – со свойственной ему прямотой ответил Клюквин.
– Ох, ребята! – только и сказал Панкратыч.
А Машка буркнула:
– Напьюсь сегодня.
И никто даже не улыбнулся, хотя все понимали, что напиваться будет нечем. Бутылка водки на четверых. Да Машке одной такую надо! При ее-то здоровье.
И мы пошли. А уже в подъезде Панкратыч вдруг вспомнил:
– Одну деталь вам не рассказал. Тоже своего рода черный юмор. Трое из тех десятерых девчонок – кстати, Диана среди них – так никого и не родили тогда. Могли бы и не отказываться от аборта – у них естественный выкидыш получился. Причем, у всех – двойняшки.
– Из-за вайнековских препаратов, что ли, выкидыш-то? – поинтересовался Клюквин.
– Не только из-за вайнековских. Вообще из-за препаратов. Вообще из-за того, что слишком много занимались волейболом, профессионально занимались. Я же говорю, запрещать…
– Хватит! – закричала вдруг Машка, и мы все вздрогнули. – Хватит говорильни!
Эх, зря он про эти выкидыши начал! А Клюквин не понял ничего и спрашивал испуганно:
– Ты что, Машка, ты что?..
Даже Панкратыч ничего не понял.
Машка сидела на ступеньках лестницы и громко всхлипывала, уронив голову на колени.
И только я один знал, почему она плачет.
У нее тоже был выкидыш год назад. А теперь, как раз в этот вечер она хотела поговорить с Панкратычем как с врачом, да не вышло, Клюквин попутал. Хотела поговорить, потому что утром была у эндокринолога, и ей там сказали, уже окончательно, что не будет, не будет у нее детей, никогда не будет.
Так уж вышло, что только я один об этом и знал.
