Текст книги "Меч Тристана"

Автор книги: Ант Скаландис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Врала Бригитта беззастенчиво и самозабвенно. А может, и не врала, может, просто не считала свой отчаянный любовный порыв виною перед Изольдой, точно так же как Изольда не считала себя виноватой перед Марком: муж – это муж, а любовь – это любовь. Не суди, да не судима будешь. Правильно? Не нами сказано. За что же обрекла она на смерть совсем юную девчонку, преданную ей во всем? Во всем, кроме того, над чем ни одна женщина не властна. Страсть сильнее чести. И уж, во всяком случае, предсмертные слова Бригитты не могли не тронуть Изольду. Напоминанием об этих сентиментальных девчачьих цветочках она окончательно добила свою хозяйку. Органическое неприятие всякого убийства москвичкой Машей соединилось с больной совестью ирландской принцессы, и у Изольды началась форменная истерика. Она отхлестала по щекам обоих стоявших перед ней в растерянности амбалов и, срываясь на визг, прокричала сквозь непрерывно льющиеся слезы:

– Что вы наделали, кровопийцы?! Вы убили мою любимую служанку!!! Лучшую подругу моей юности! Разве об этом просила я вас?!

И тогда соломенно-косматый тихо пробормотал:

– Как же вы переменчивы в своих решениях, леди Изольда! Честное слово, и не знаю, говорить ли вам правду…

– Какую правду? – встрепенулась Изольда.

– Говори, говори, – поддержал соломенного черный.

– Так знайте же, Бригитта жива.

– Без языка? – глупо спросила Изольда.

– С языком, – спокойно ответил раб.

– А это что за гадость?

– А это мы такого здоровенного зайца поймали…

– Сволочи, – буркнула Изольда себе под нос, кажется, по-русски и заревела.

Теперь – над невинно загубленным зайцем. Она уже ничего не соображала. Из нее словно разом выпустили весь воздух.

– Как же так получилось? – наконец произнесла королева, снова переходя на корнский, нашарила руками опору и опустилась на кровать. – Расскажите же, изверги!

Изверги рассказали. Они были всего лишь рабами. Они хотели свободы и всех обещанных наград, поэтому не скрывали ничего, ни одной мелочи, понимая, что оставшаяся в живых служанка все равно потом уличит их во лжи, а чувство стыда, очевидно, было незнакомо им.

Конечно, рыжая Бригитта сумела обольстить даже рабов, нанятых убить ее. Разжалобить этих уродов было бы задачей абсолютно нереальной. Разжалобить она могла хозяйку, потому и заставила черного выучить текст наизусть. Бригитта и на этот раз все рассчитала точно. Оставалось только понять, на какую же хитрость она пустилась, чтобы уговорить беспощадных костоломов сохранить ей жизнь. Все было очень просто. Никакая даже не хитрость, а элементарная и очень понятая любому договоренность.

Сначала она купила их томно произнесенной фразой:

– Ох, никогда еще с чернокожим не спала, а так хочется! Потом объяснила им разницу между насильственным половым актом и близостью с женщиной, которая отдается в охотку. Затем пообещала показать такую любовь, какой они еще никогда не видели. И показала. Наконец спросила их:

– Вам понравилось?

И получив утвердительный ответ, выдала инструкцию:

– Если хотите все повторить, ступайте к моей хозяйке и скажите, что убили меня, и передайте в точности каждое мое слово. И уж если тогда она не простит меня, решайте сами, как вам быть. А если простит, действуйте по ее приказу.

В общем, рабы вернулись бы к Бригитте в любом случае и жизнь оставили бы ей тоже по-любому. Им же так не терпелось вернуться! И так боялись они упустить свою сладкую добычу, что прикрутили Бригитту к дереву. Хитрая баба – не ровен час, убежит.

Изольда выслушала это все, велела светлому остаться, а черного послала в лес за Бригиттой.

И он привел служанку, и оба раба были отпущены с обещанными наградами. А девушки долго плакали обнявшись. И хотя в какой-то момент Изольда вдруг снова почувствовала себя обманутой, главным было все-таки другое: тяжелый камень смертного греха судьба на этот раз сбросила с ее души.

А у Тристана наутро случилось тяжелейшее похмелье. И не столько от хитромудрого шведского пива с ирландскими добавками, сколько от хитромудрой ирландской женщины с добавкою собственной душевной слабости. От секса тоже бывает похмелье, да еще какое! Ему было до тошноты неприятно вспоминать все их дикие, неуемные ласки.

«Неужели, – думал Тристан, – мне захочется этого когда-нибудь еще? Милая, милая Изольда! Бедная моя, как же тебе было тяжело застать нас вдвоем! Как я мог усомниться в твоей верности? Как я посмел мстить тебе так примитивно и грубо? Никогда, никогда не прощу себе этого!»

Так стенал он, лежа в затемненной комнате с влажным полотенцем на голове.

А потом было новое потрясение. Он узнал от Изольды обо всем, что произошло между нею и Бригиттой. И мир еще раз перевернулся в его голове. И душа стала рваться на части. Тристан уже не ведал, кого жалеет сильнее. Возможно, из чувства мужской солидарности сильнее всего он жалел короля Марка.

Ах, если бы убеленный сединами рыцарь узнал, что творится в стенах его добропорядочного замка! А ведь узнает, наверное, когда-нибудь. Слухами земля полнится.

Потом Изольда еще раз зашла к Тристану – пожаловаться на здоровье и предупредить, что тоже не выйдет к обеду. Всем баронам было объяснено, что они трое, включая Бригитту, отравились чем-то и заболели. И вот когда королева зашла, Тристан первым сказал ей по-русски:

– Прости.

– Не говори ничего, не надо, – ответила Изольда тоже на родном. – Я уже простила тебя и всегда буду прощать. Ведь наша любовь навеки, она не такая, как у других, мы будем идти по жизни вместе до самой смерти, где бы ни оказались и что бы ни случилось с нами. Мы будем прощать друг друга за все. И все же, милый, давай постараемся как можно меньше причинять друг другу душевной боли, давай…

– Постой, Машка, – перебил ее Тристан. – Ты вроде и по-русски говоришь, а вроде и не по-русски. Словно со староирландского переводишь.

– С древнеирландского, – автоматически поправила Изольда.

– Машка, я так больше не могу! Давай рванем отсюда куда-нибудь. Иначе мы просто сойдем с ума. Что ж это за любовь такая, от которой одни мучения? Давай покличем этого Мырддина, может, он присоветует что. А, Машунь?..

– Нет, – сказала Мария неожиданно строго. – Успокойся, Ваня, ты просто устал, не говори больше ничего, в таком состоянии не стоит ничего говорить. Я люблю тебя, это самое главное. И если ты любишь меня, молчи сейчас, Ваня.

И она тихо-тихо, нежно-нежно поцеловала его в щеку. И он сказал только два слова:

– Хорошо, Маша.

А потом добавил:

– Я тоже люблю тебя и верю тебе. Можно я посплю?* * *Несколько следующих дней они приходили в себя. Изольда снова спала на королевском ложе, а занимались ли они любовью, история умалчивает. Бригитта была сама любезность и исполнительность, и королева стала с нею ласкова, как никогда. Тристан же отчаянно и самозабвенно занимался всеми видами спорта, доступными историческому периоду середины десятого века. И занимался не только с молодыми баронами, стремящимися как можно скорее выбиться в рыцари, но и… с Бригиттой, изъявившей желание освоить некоторые мужские навыки, в частности стрельбу из лука и рукопашный бой, а крепкими мышцами и выносливостью природа ирландскую девушку не обделила. Это были очень приятные занятия, безо всякого секса, кстати, так – с легким налетом эротики.

В общем, в какой-то момент и Тристану, и Изольде, и Бригитте показалось, что все у них опять отлично. Даже у поганых баронов типа Гордона или Денейлона подозрения нехорошие начали потихоньку рассеиваться: не на чем было ловить молодых любовников.

И вот однажды им стало уж слишком хорошо. В лесу, на небольшой поляне, во время охоты, судьба распорядилась остаться без свидетелей троим: Тристану, Изольде и Бригитте. Они соскочили с лошадей и носились друг за дружкою, как дети, в пятнашки играли. Тристан споткнулся вдруг, упал на спину и зацепил обеих девушек, увлекая за собой. Красавицы упали в его объятия и разом почувствовали, что их – всех троих сразу! – тянет друг к другу. Видать, капли-то со дна кувшина действовали все-таки!

Они поняли все по глазам, без слов. Молча поднялись, дрожа от сильного и пугающего чувства – предвкушения небывалой любви втроем. И наконец Изольда предложила:

– Расскажем ему?

Бригитта кивнула, облизнув влажные губы быстрым язычком.

И они рассказали.

Вот что узнал Тристан. Уже четыре дня девушки предаются по ночам радостям лесбийской любви. Озорница Бригитта давно мечтала перепробовать все на свете, в том числе и воспетую эллинкой Сафо однополую женскую любовь, а Изольда после чудовищной попытки убийства испытывала к любимой камеристке чувство неискупимой вины пополам с небывалой нежностью, переходящей в плотское влечение. В общем, этого не могло не случиться, и новые ощущения понравились им сильнее, чем можно было ожидать, особенно Маше. Мягкая, теплая, тихая «розовая» страсть так расцветила ей унылое, мрачное и грубое существование в примитивном мире раннего средневековья, что она уже и не мыслила, как теперь сможет жить без таких удивительных ласк.

В общем, Тристан все понял и пришел в восторг от сделанного ему девушками безмолвного предложения. Похмелье его давно миновало, опять хотелось всего, хотелось нового, разного, острого. И уже в следующую ночь случилось у них то, что на языке целомудренных христиан именуется свальным грехом.

Они познали это и были счастливы.

Изольда потом сказала Тристану, когда они остались вдвоем:

– Помнишь, ты назвал себя менестрелем Тантрисом? Я тогда очень смеялась над этим прозвищем. Звучит ведь как «тантрист». Знаешь, кто такие тантристы? Ну, если не знаешь, всерьез объяснять долго. Скажу только, что это такая как бы секта в Индии. И в числе прочего занимаются они культовым групповым сексом. Оправдал ты имечко свое.

– Культовым, говоришь? Значит, во славу Господа? – решил уточнить Тристан.

– Ну, у них там не совсем Господь Бог, в нашем понимании, но примерно так. Трахаются ребята прямо во храме.

– Что же, думаю, правы твои тантристы. По-моему, все, что приносит людям радость, – богоугодно. А мы все трое любим друг друга. Это такое счастье!

И они действительно были счастливы.

Но недолго.

Стоило ли удивляться, что именно Бригитта первой отказалась участвовать во все более раскованных сексуальных играх? Все-таки она была христианкой, а не буддисткой тантрического толка. Бригитта даже никогда не читала газету «СПИД-инфо», не листала «Икс-мэгэзин» и не смотрела итальянской порнухи с Илоной Сталлер. Вот так, безо всякой теоретической подготовки – и сразу группен-секс! Это было что-то запредельное для ирландской девушки десятого века, воспитанной в раннекатолическом духе. А потому было ей знамение: явился во сне Святой Патрик, покровитель острова Эрин, и грозил вечным проклятием, если она не прекратит тотчас же навлекать на себя гнев Господний греховными действиями.

И она прекратила. В одночасье. Да так затосковала, бедняжка, что попросила у королевы отпустить ее в монастырь. Прекрасная Белокурая Изольда плакала, но она была все-таки добра и не смогла отказать любимой рыжей камеристке, с которой так много было связано в ее жизни.

И Бригитта ушла однажды в ненастный день, надвинув темный капюшон на свою огненную шевелюру, прошла по двору, вскочила на лошадь, и вскоре фигура ее потерялась в дождевом тумане.

Тристан грустно пошутил:

– Представляю, как быстро она обучит лесбиянству весь монастырь.

– Дурак ты, – сказала Изольда. – В древних текстах об этом ни слова нет.

– Зато Джованни Боккаччо напишет очень цветисто веков через пять.

– Через четыре, – автоматически поправила Изольда.

– Ну, через четыре. Вот вернемся в Москву и почитаем.

– В какую Москву? – встрепенулась Изольда.

– В нашу Москву, – сказал Тристан и посмотрел на любимую.

Ливень зарядил основательно, и было непонятно, это слезы или капли дождя стекают у Маши по щекам.

На этом заканчивается

первая часть новейшего скеля

о Тристане и Изольде.

Мезолог[1]1
  Если существует пролог и эпилог, то бишь, в переводе с греческого, предваряющее и завершающее слово, отчего не быть мезологу, то есть слову промежуточному, помещенному в середине книги? Ирландская же традиция разделения на основное и дополнительное повествование к этому месту нашего рассказа нарушается слишком уж явно, что и хотел подчеркнуть автор в названии своей столь необычной главки.


[Закрыть] первый,
или прим-скель
пополам
с рем-скелем

Они бежали вдвоем по лугу, и было им очень хорошо. Потом упали в траву и стали молча смотреть на небо. Ни о чем не надо было говорить. Ветер легонько шевелил траву и приносил издалека запах можжевеловой хвои и цветущего хмеля. Над головой покачивались высокие былинки, метелки вереска и конского щавеля, а совсем близко, если чуть повернуть голову, пестрели яркими пятнышками веселые желто-лиловые башенки. Маша приподнялась на локтях и увидела, что их вокруг много-много. Как будто она оказалась вдруг посреди моря, катящего издалека свои лимонно-фиалковые волны.

– Ты помнишь, как называются эти цветы? – спросила она.

– По-латыни? Melampyrum nemorosum.

– Ни фига себе! Тоже красиво. А по-нашему-то как, помнишь?

– Конечно, помню, – кивнул он. – Марьянник, или иван-да-марья. Семейство норичниковых.

– Каких-каких? Слушай, кто тебя ботанике учил? Ведь не в школе же такое дают.

– Разумеется, не в школе. Это один местный знахарь…

– Стоп! – Она словно проснулась. – Мы с тобой говорим по-русски. А местный знахарь – это кто?

– Знахарь был эринский. Кажется, он называл себя Кухулином.

– Слушай, а где мы? – встревожилась она еще сильнее.

– Мы? На совершенно замечательном летнем лугу. Среди цветочков.

– Я тебя серьезно спрашиваю. – Она надула губки.

– А меня остальное не интересует. Главное, что мы вместе, погода отличная и нам хорошо вдвоем.

– Ой! – новый всплеск удивления. – Что это за хламида на мне?

– Это блио, – пояснил он, – верхняя одежда типа плаща, равно мужская и женская.

– Да хоть в каком мы веке?

– А вот это тем более не важно! – улыбнулся он. – Расскажи мне лучше, что тебе снилось сегодня.

– Расскажу. – Она прикрыла глаза и задумчиво покивала. – Представляешь, такая ахинея!

– Рассказывай, рассказывай. Сны – всегда ахинея.

– Ну так вот. Привиделось мне, будто к нам сюда, в лес, нагрянул Марк вместе с этими бородатыми здоровяками, ну, Рыцарями Круглого Стола. А мы с тобой как будто в лесу жили, – пояснила она, и он вздрогнул от этого «как будто», но ничего не сказал, а продолжал слушать. – Окружили нас, и Марк начал выступать, мол, как же тебе не стыдно, Тристан, ты, мой любимый племянник, позоришь меня перед всей Логрией и лично перед товарищем Артуром, увел у меня жену, понимаешь, да и увел-то черт знает куда: ни печки, ни бани, ни постели нормальной, живете, понимаешь, в какой-то пещере, как бомжи, прости Господи!

А ты все это слушаешь, склонив голову набок, улыбаешься, а потом этаким высоким штилем отвечаешь:

 
Нет, мой король,
не уводил твоей жены я!
Ты сам же и изгнал ее тогда
из замка вон
и за пределы Корнуолла.
А потому, коли теперь вернуть
ее желаешь искренне и страстно,
на это сможешь право получить
лишь в честном поединке – не иначе.
И я готов с тобой сразиться, дядя!
Ведь позабыли мы давным-давно
о дружбе, о любви и общей крови…
 

А Марк опять в сварливом таком тоне, мол, как тебе не стыдно со старым дядей, можно сказать, почти с отцом, разговаривать как с мальчишкой, я тебе, мол, не пацан из-за какой-то бабы стихи сочинять и спортивные соревнования устраивать. В конце концов это жена моя, Богом данная и вполне легитимно мне принадлежащая, так что верни, говорит, Изольду – и баста!

Ну а пока вы вот таким образом переругиваетесь, начинается уже полная чума. Рыцари разбредаются кто куда. Персиваль пришел с двумя симпатичными девушками, обеих зовут Валентинами, и вот теперь, отойдя в сторонку и приобняв своих подружек огромными ручищами, уэльский рыцарь как бы невзначай поглаживает и сжимает перси Валь. Говен скрывается за кустом по нужде. Жиркотлет решает перекусить с дороги. Колл, сын Коллвреви, сняв шлем с Мордреда Коварного, начинает тесать кол на его голове, при этом морда последнего становится совершенно «ред», то есть красной, однако коварный рыцарь невозмутимо достает из пачки «беломорину», выстукивает мундштук и закуривает. Наконец, самый высокий из всех – Куй Длинный – начинает откровенно клеиться к Бригитте, которая тоже оказывается здесь, с нами. Куй поет ей всякие дурацкие, полупохабные песенки, Бригитта хихикает, строит глазки, и я понимаю, что это наш лучший шанс.

«Слушай ты, Куй в блио, – говорю я, – хочешь, отдам тебе эту девушку?»

«Конечно, хочу! – вскидывается Куй Длинный. – Так хочу эту девушку – кушать не могу! До того хочу ее – аж челюсть свело!»

«Хорошо, – говорю я, – тогда уведи отсюда всех своих болванов вместе с королем Марком. Они мне надоели».

«Слушаюсь, мэм!»

Он вскакивает и кричит зычно:

«Господа! По коням! И немедленно уматываем отсюда. Я обо всем договорился».

«О чем, о чем ты договорился?» – растерянно поворачивается к Кую король Марк, прерывая свою очередную обвинительную тираду.

«А вот о чем. Ты же сам сказал, старина Марк, что драться с соперником не хочешь. Некрасиво это. Мы, конечно, твои вассалы, но как можно защищать рыцаря, отказавшегося публично от поединка? Ты хочешь, чтобы мы просто повязали Тристана Лотианского и увезли куда подальше, а ты бы уволок с собой Изольду Белокурую? Нет, это дело неправедное и недоброе. Во-первых, Тристан нас всех поуродует – его же победить нельзя, это любому ребенку известно. А во-вторых, видит Бог, уж слишком велики его заслуги перед Логрией. Неужели ты забыл об этом, старина Марк?»

«Нет, не забыл, – отвечает Марк. – Но ты так и не сказал, Куй, о чем же вы договорились».

«Верно, не сказал. Так ты слушай, старик. Все гениальное – просто!»

И тут Куй Длинный поет ему такой енглин:

 
Мир – народам,
приюты – уродам,
земля – крестьянам,
Изольды – Тристанам!
А мне, чтоб не было лютой обиды,
достанутся прелести юной Бригитты!
 

Рыцари хохочут в восторге. Из-за деревьев со всех сторон косяком идут менестрели, барды и жонглеры с труверами, их скрипки и арфы звучат все торжественнее, я понимаю вдруг, что это «Свадебный марш» Мендельсона, и тогда из бочек с вином, которые уже стоят повсюду, с громкими хлопками вылетают пробки, и начинается всеобщая пьянка, буйная и неостановимая, как горный сель…

– Это все? – спросил Иван, – следя за плывущими по небу облаками.

– Нет, – сказала Маша, – это был очень длинный сон. – Просыпаются ведь от кошмаров, от ощущения страха. А от радости, на веселом пиру очнуться было бы несколько чудно. Я и не проснулась. Я видела, что было дальше. Слушай.

Марк разыскал меня в шумной пьяной толпе, и вижу, он тащит за руку не кого-нибудь, а самого короля Артура, великого вождя логров. Додавил все-таки Марк своего старшего братеню – лично пожаловал.

«Позови-ка Тристана», – говорит мне Артур. Ну, я тебя позвала, а он и спрашивает: «Готов ли ты, о благородный Тристан Лотианский, отказаться от Изольды в пользу дяди своего, а моего двоюродного брата – короля Марка?»

«Помилуй Бог! – восклицаешь ты. – Преклоняюсь перед могуществом твоим, самодержец всея Логрии, но не могу не поразиться нелепости заданного вопроса. Никогда не изменял я однажды данному слову, а уж любви своей и тем паче изменить не могу!»

Поворачивается Артур к Марку:

«А ты, достопочтенный король Корнуолла, а также многих земель Уэльса и Альбы, ты готов отказаться от Изольды в пользу племянника своего Тристана Лотианского?»

Отвечает Марк:

«Да ты, Артур, наверное, и впрямь с годами умом слабеть начал. Что за вопросы такие! Зачем бы я звал тебя сюда, если б умел отказаться от жены своей?»

«Да не кипятитесь вы, братья мои во Христе! – улыбается Артур, не обидевшись. – Я же суд вершу, а на суде ритуал соблюдать должно. Вот теперь мне все ясно, значит, могу выносить решение. И решение мое будет таково: придется досточтимым сэрам Марку и Тристану поделить Изольду между собою поровну».

В этот момент у вас обоих видуха классная была: рожи как наждаком натерты (все-таки уже хорошо погуляли на свадьбе Бригитты и Куя), глаза на лоб лезут от удивления, рты приоткрыты. Кажется, вы одновременно выпалили: «Как это поделить?!»

«А вот так, – спокойно объясняет Артур. – Один из вас будет владеть Изольдой летом, пока деревья стоят в листве, а другой зимою, когда они голые. А выбор по праву старшинства предоставляется Марку».

Марк думал недолго:

«Конечно, я выбираю зиму, когда деревья голые».

Чувствовалось, что слово «голые» особенно запало королю в душу. Как будто предложили ему на выбор меня – либо в листве, либо голую.

«Отчего же «конечно»?» – полюбопытствовал великий вождь логров.

«Ах, Артур, Артур! – рассмеялся Марк. – Видать, давно ты с женщинами любовью не занимался. Зимой же ночи длиннее».

«А при чем тут ночи?» – опешил Артур (признаться, от такой логики мы все трое обалдели), а потом захохотал, будто ребенок или сумасшедший, и принялся скакать вокруг короля Марка, выкрикивая старую дразнилку: «Обманули дурака на четыре пятака! Обманули дурака на четыре пятака!..»

Марк стоял в полной растерянности, как оплеванный, не зная, смеяться ему или меч выхватывать. И тогда уже я, торжествуя свою победу и окончательно обнаглев, заявила ему:

«Ты ничего не понял, мой король, взгляни сюда. Взгляни, о каких именно деревьях шла речь».

Конечно, это было нечестно, но тогда мне казалось, что все по правилам.

Я показала рукой на наше любовное гнездышко, на вход в нашу пещеру, увитый плющом и отмеченный, как колоннами, двумя стройными деревьями – падубом и тисом. И спела ему такой енглин:

 
Вечнозеленых деревьев
немало и тут и там.
Покуда они зеленеют,
будет со мною Тристан!..
 

– А что было потом, я совершенно не помню, – проговорила Маша после долгой паузы.

– Зато с ботаникой у тебя тоже неплохо. Падуб, тис – эких названий нахваталась! Кстати о ботанике. Наш любимый цветочек иван-да-марья, между прочим, полупаразит: от его корней отходят такие специальные отростки, которые присасываются к другим растениям и тянут из них питательные вещества.

– Что ты хочешь сказать?

Маша пристально посмотрела на Ивана, но тот молчал.

– Ты хочешь сказать, что мы паразиты и пьем чужие соки?

– Может быть. Ведь нас же подселили в чужие души. Мы чужие для этого мира и ничего не можем дать ему, поэтому только берем.

– Ты не прав, Ваня.

– Дай Бог, если так… Хочешь, расскажу, чем закончился твой сон? Это же очевидно. Король Марк обиделся на твою дурацкую шутку, послал очень далеко всех нас и лично товарища Артура, обнажил свой меч, и началась, как это принято у них, жуткая беспорядочная мочиловка. Но меч-то у меня заговоренный, да и сам я не прост. В общем, Маша, убил я их всех до единого к чертовой бабушке. Вот и остались мы с тобой вдвоем.

– Нет, все было не так, – раздался голос у них над головой, как будто кто-то разговаривал прямо с неба. – Марк согласился с решением Артура, признал ошибку своего выбора и покорно удалился. Такова логика этого мира.

В траве рядом с ними сидел Мырддин и улыбался, как обычно, всеми морщинками загорелого лица и глубокими изумрудными глазами.

Иван даже не вздрогнул, он сразу узнал голос и теперь, приподнявшись на одном локте, смотрел в глаза вершителю их судеб.

– А вы-то откуда знаете, что Маша видела во сне?

– Я откуда знаю? – задумчиво переспросил Мырддин и вздохнул. – Ах, молодой человек. Во-первых, я знаю все. Пора это запомнить. А во-вторых, это был не сон.

– Да?! – оживилась Маша. – Так, значит, Марк больше не будет домогаться меня?

– Ну как же не будет! Конечно, будет. Куда он денется? Он ведь тоже любит тебя. И потом… Вы все трое – клятвопреступники. Постоянно обещаете что-то друг другу и не выполняете. Да и как выполнить, когда все так перепуталось? Вы бы хоть не обещали. Впрочем, этого вы тоже не можете. Любовь сильнее вас.

– А Бригитта действительно вышла замуж за Куя Длинного? – неожиданно для самого себя спросил Тристан.

Ему вдруг показалось, что это очень важно.

– Ах, за кого только не выходила замуж Бригитта! – улыбнулся Мырддин. – Там, в монастыре… Впрочем, вернемся к нашим баранам, то есть, извините, к вам и к Марку. Это важнее. Итак, повторяю: любовь сильнее вас. Так что, поверьте, уже через месяц, если не раньше, король забудет, что уступил жену своему племяннику здесь, в лесу Мюррей, при свидетелях.

– Значит, мы все-таки в Мюррейском лесу… – полувопросительно прошептала Маша.

Мырддин странно посмотрел на нее и счел нужным затвердить:

– Да, ребята, вы не на подмосковной даче, вы все еще в Корнуолле десятого века.

– А на дачу когда? – словно бы шутя, но на самом деле очень серьезно спросил Иван.

– Как же вы все-таки торопитесь с вопросами, на которые даже Предвечный не умеет порою дать ответ сразу! Терпение! Терпение, дорогие мои, прекрасные человечки!

В этот момент Мырддин, сидевший на корточках, как будто случайно неловко повернулся и, теряя равновесие, взмахнул руками. И тогда из широченного рукава его плаща – грубого, словно изжеванного и застиранного до неопределенного белесого цвета – выкатился апельсин. Странный это был апельсин – очень круглый, очень гладкий и как бы подсвеченный изнутри. Апельсин остановился в воздухе, повисел, зябко вздрагивая, точно живой, и укатился в другой рукав.

Мырддин никак не прокомментировал свои магические действия, наоборот, чтобы отвлечь от них, спросил:

– Вы хоть помните, как дошли до жизни такой?

– В смысле? – не понял Иван.

– Ну, с какой радости в лесу-то болтаетесь, а не у себя в замке?

– Не-а, – немного удивленно проговорил Иван. – Я не помню.

И Маша молчала. Она тоже утратила память об этом.

– Так вот. Сегодня, – со значением в голосе начал Мырддин, – у вас уже гораздо больше шансов вернуться.

– Почему? – спросила Маша.

Но никто не ответил, потому что никого уже и не было рядом с ними.

И тогда они посмотрели друг на друга и разом вспомнили, как именно попали сюда, в лес Мюррей, протянувшийся от северных берегов Корнуолла через весь Уэльс до южных земель Альбы.