Текст книги "Блуждающие токи. Затерянная на Земле"

Автор книги: Анри Юз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Доктор Стурлссон отпрянул от экрана, широко распахнув свои близорукие глаза. В груди все сжалось в острый комок замешательства и …страха. В голове всплыло воспоминание о странном поведении фрау Ротенгоф во время последнего приема. На секунду облако сумбурных событий сложилось в весьма рациональную картину, которую Корнелий тут же смешал в кучу снова, не желая признавать невероятное. Он судорожно похлопал ладонью по столу в поиске своих очков. Однако их надевание не улучшило ситуацию.

Доктор Стурлссон два раза глубоко вздохнул и без какой-либо мысли в голове пролистал остальные фотографии.

Остальные фотографии не отличались ничем примечательным, кроме того, что отражали постепенное разрушение рельефа лица и показывали это с разных сторон. А в конце Корнелий пришел к выводу, что кульминацией всего этого сомнительного процесса было достижение обтекаемой формы человеческой головы, словно форма оболочки осталась, а содержание стало единой материей.

Мужчина нажал на крестик последней настораживающей фотографии. Пытаясь придать какое-либо осмысление увиденному, Корнелий в течение нескольких минут внимательно вглядывался в пустоту, лежащую на столе.

Человеческая природа такова, что у всего должно быть свое объяснение и причина. А если его нет, то его следовало бы придумать. Так, древний земледелец сетовал на богов земли, дождя и даже молний из-за того, что в этом сезоне его урожай был весьма скудным, и это было вовсе не потому, что все лето он лежал на сеновале и плевал в небо, вместо того, чтобы поливать свою кукурузу.

Стурлссону тоже хотелось объяснений, однако информация все никак не складывалась в приемлемую картину для его сознания. Корнелий хотел было сам что-то додумать, но что он мог додумать? Он психиатр, а не радиолог, он хорошо разбирался в строении мозга, но не в строении атомов и процессов, которые происходят с ними внутри под воздействием магнитных волн. Что он мог понять, если даже радиолог Линдхнет не понимала?

Все бы было куда проще, если бы не фантастический рассказ неуравновешенной Розы и её озабоченность недостающими фотографиями. Откуда она знала, что их не хватает? Почему была так уверена в их существовании? Почему изображенное на фотографиях так совпадает со словами девушки?

Стурлссон был настроен скептически.

«Не могут человеческие органы так шевелиться!» ― доктор настойчиво стукнул кулаком по столу в оглушительной тишине размышлений. Корнелий нашел свое объяснение.

Роза прислонила голову к стеклу, устремив взгляд далекой задумчивости в чащу высоких сосен. Лучи утреннего солнца скользили по острым изгибам её лица, отбрасывая утомленные тени под скулами. Лицо расслабленно и неподвижно вытянулось, принимая ещё более изможденный вид. Под глазами темнели впалые круги ночных раздумий. И, хотя Роза плотно позавтракала перед отъездом, выглядела она не слишком наполненной жизненными силами. Длинные распущенные волосы были заправлены за шиворот серой толстовки, которая нелепо скомкалась в кучу под грудью. Но девушка не обращала внимания на это недоразумение, находясь слишком далеко от мира, где на ней что-то надето. Не беспокоили Розу и легкие постукивания черепа о стекло автомобиля на небольших дорожных неровностях.

Эдуард величественно и молчаливо сидел за рулем в своих авиаторах, чуть приспущенных на переносицу, чтобы лукавые лучи не щекотали глаза, переливаясь блеском в светло серой радужке. Белая рубашка с подвернутыми рукавами и с парой расстегнутых пуговиц на груди, колыхалась от воздушных порывов из приоткрытого окна. Сегодня у его прически был выходной от геля для волос, поэтому короткие локоны тоже кружились небрежными волнами.

Лидия, устроившись на пассажирском сидении впереди, не нашла занятия лучше, чем выводить малиновой помадой губы поверх своих зажеванных ниток. Эдуарду, казалось, будто она делала это всю дорогу. И, несмотря на то, что Ротенгофы выбрались впервые за многие годы на семейный отдых, каждый был занят своими собственными размышлениями.

В голове Эдуарда все крутились последние слова психиатра о его дочери, поэтому его думы были весьма тягостными и требующими анализа воспоминаний прошлых лет. Что и как могло повлиять на становление болезненного характера Розы?

Бессмысленно утаивать от самого себя, что отношения с женой были внешне искусственными, а внутри эмоционально натянутыми. Никто ничего не говорил, не показывал, не делал, но незримое, неслышимое, неосязаемое напряжение ощущалось всеми клетками тела. Эдуард думал так не только про себя, но и про Лидию. Она говорила одобрительное «Конечно!», но он чувствовал, как где-то за её узкими зрачками прячется «Даже не думай, подлец…».

Мужчина ловил себя на мысли, что ему это все кажется, и он просто ждет осуждения даже от своей семьи. Раздумья о причине заставляли ощущать его удушливый стыд.

Расположившись на сидении за отцом, Роза по-прежнему с внимательной пустотой в глазах продолжала рассматривать величественные вечно зеленые тянущиеся к небу сосны, которые шепотом своих душистых иголок манили всё дальше в глубину лесов вершины Хёронен.

Несмотря на свой угрюмый, впрочем, как и всегда, вид, она была действительно рада вновь посетить уединенную обитель, огороженную несколькими километрами могучих деревьев от людской суеты и навязчивых огней города. Эринтсваген находился в 42 километрах от Цюриха на восток и 11 минутах езды по Ратенштрассе к озеру Егери. Там располагался загородный дом господина Ротенгофа среди нескольких имений других далеко не бедствующих владельцев.

Роза чувствовала себя здесь как на окраине цивилизации, а все потому, что сигналы из внешнего мира доходили сюда лишь благодаря радиоприемникам. Местного населения здесь не наблюдалось, а владельцы своих летних имений предпочли отказаться от технических благ цивилизации во имя покоя и единения с природой. Многие приезжали сюда специально, чтобы посидеть на информационной диете. Роза, в самом деле, любила информационные диеты, потому что искала свой особый сигнал.

Недовольным отсутствием интернета здесь был только Эдуард, потому что ни на минуту не мог оставить свое предприятие без попечения. Господин Ротеноф до сих пор не понимал, как он сможет оставить работу на целый месяц своего пребывания в лесной глуши. Именно поэтому в своем собственном имении в последние пять лет он практически не появлялся, систематически отправляя на летнее уединение только Розу и Лидию. Они, впрочем, встречались там нечасто, и каждая из них была предоставлена самой себе.

«Но в этот раз всё должно было быть иначе. И будет иначе!» ― твердо решил мужчина, поворачивая на однополосную дорогу, ведущую в самую глубь леса.

Среди сосен притаились кустарники, которые украшали пухлой юбочкой их тощие стволы. Периодически попадались крупные папоротники и тогда сосновый прикид выглядел совсем нарядно.

Наконец автомобиль Ротенгофа озарил солнечный свет ― он выехал на поляну, покрытую ярко-зеленым ворсом молодой травы. Несколько коттеджев, территория которых имела невысокое ограждение индивидуального дизайна, стояли в два ряда на отдалении друг от друга. От каждого участка в середину между рядами шла каменная дорога, образуя небольшую улицу. С приближением автомобиля вдали все выше проступали темные вершины гор, чуть задевающие облака, которые сегодня небольшой командой ползли около самого горизонта. Укрытая со всех сторон сосновыми деревьями поляна простиралась всего на полкилометра, но от этого лишь выглядела ещё уютнее. Однако величия этому месту придавали и другие поляны с немногочисленными домиками на невысоких волнах зеленых холмов. И казалось, будто каждая из этих маленьких полянок часть грандиозной природной системы, имеющей свое завершение лишь при столкновении с суровым сужением горных вершин в небесном пространстве на горизонте.

Ротенгоф свернул на каменную дорогу, неторопливо подъехал к деревянному двухэтажному коттеджу посреди поляны и остановил машину прямо напротив дома за ажурным кованым забором с механическими воротами и калиткой. Все пассажиры вздохнули: кто-то с сожалением об окончании увлекательной поездки, кто-то с облегчением от утомительной дороги, кто-то с тяжестью о грядущем неминуемом таскании сеток. Ведь господин Ротенгоф попросил домработниц подготовить дом к их приезду, но оставить его семейство на время этой летней идиллии в частном составе. О чем, возможно, он и пожалел в следующие мгновения.

Нажав кнопку открытия багажника, Эдуард с юношеской резвостью выскочил из своего Лексуса и оглядел масштабы грузовой работы. За ним неторопливо вывалилась Лидия, а за ней выпрыгнула Роза.

– Милая, открой дом, пожалуйста, ― сказал мужчина, протягивая ключи.

За ними потянулась Лидия, но Эдуард протягивал их Розе, поэтому девушка лихо выхватила ключи перед лицом матери и, нажимая на кнопки, стремительно расправилась с гаражом и калиткой и скрылась в зеленеющей садовой арке.

– А ты, будь добра, возьми сумки со своей одеждой, что ты набрала гулять в лесу, ― сказал спокойно Эдуард жене, однако, в голосе все же дребезжало недовольство.

Лидия хмыкнула, отбросила свои жидкие, достающие до плеч, волосы цвета блеклого ореха с проседью (на летний период госпожа Ротенгоф решила отдохнуть от капсульного наращивания) и принялась вытаскивать из багажника две большие сумки и со своими вещами. Лидия выглядела значительно старше своих лет, несмотря на упорные занятия йогой и строгую диету. Она походила на костлявую курицу, которая отчаянно пытается сохранить увядающую красоту при помощи сельдерея, кремов со слизью улиток, цветастых платьев и тяжёлых серёжек, в то время, как по достижении среднего возраста её муж совершенно расцвёл…

Эдуард вытащил другие тяжелые предметы быта из багажника и взвалил их себе на плечи. Вены на его сильных руках очертили рельеф напряжения, а на лоб упала темная, чуть завивающаяся внутрь прядь, которую от откинул изящным кивком головой. Мужчина неспешно проследовал с вещами в садовую арку, где большие листья дикого винограда шелестели, задевая его груз.

Роза, ожидающая семью у двери, следовала глазами за чуть покачивающейся от тяжести фигурой Эдуарда.

Ему было слегка за сорок, и его зрелая красота мужественной суровости походила на последние плоды крыжовника в августе: самые большие и самые сладкие. В них уже не было юношеской кислинки зеленой корочки ранних ягод, и хотелось съесть целиком, а тонкая кожура сама лопалась во рту и таяла косточками, объятыми вязкой нежной мякотью. Но это последние недели самого насыщенного и яркого вкуса прежде, чем увядающее растение сбросит засохшие ягоды.

Едва бы нашлись барышни, которые отказались бы стать объектом пристального внимания его серо-голубых глаз. Правда, в последние годы цвет радужки тяготел к сверкающей стали с огибающей её черной полосой, и при прямом попадании солнечных лучей поблескивал алмазным окаймлением вокруг зрачков, что делало его, однако, ещё более притягательным для дамских сердец. Но сколько бы ни подозревала Лидия, рубашка её мужа скрывала подтянутую упругость мужского тела, к которой давно не прикасалась женская рука.

Роза столкнулась своим блуждающим взглядом с отцом и поспешила взять у него часть пожитков. Эдуард нехотя протянул дочери пару пакетов, чтобы она внесла их в дом. Роза к тому времени избавилась от своей дремучей толстовки. Длинные волосы качались у поясницы, распадаясь плавными движениями на блестящие пряди.

Роза обладала соблазнительной женственной фигурой, которая совершенно не вязалась с постоянно измождённым лицом. И когда она пребывала в размышлениях оно ещё сильнее вытягивалось и сползало вниз, создавая сердито-отягощённый взгляд. Выдающиеся скулы, блеск стальных глаз и изящную вздернутость кончика носа она унаследовала от отца. А от матери, в свою очередь, Роза унаследовала что-то, вероятно, незначительное.

В целом внешность фрау Ротенгоф была весьма своеобразная, однако далеко не отталкивающая юных и не очень воздыхателей. Пухлые губы чаще всего были либо задумчиво приоткрыты, либо цинично поджаты, а надменный изгиб бровей заставлял ощутить окружающих её необъяснимое превосходство. Серьезный не по годам взгляд и выраженная геометрия лица добавляла мужественности её юным чертам.

На самом деле Роза с лёгкостью могла стать первой красоткой любой школы, университета или колледжа, подкрашивая губы помадой и надевая короткие юбки и облегающие платья, однако в выборе одежды она отдавала предпочтение удобству и однотонным чёрным, белым, синим и серым цветам. В частности, Роза имела привычку примерять что-нибудь из гардероба отца. Эдуард, впрочем, никогда не замечал пропажи нескольких рубашек или футболок из его необъятного шкафа деловой одежды, но в скором времени обращал внимание, как хорошо сидит на дочери новая вещица.

Вот и сейчас девушка раскладывала вещи в подозрительно свободной серой майке, надетой на голое тело и заправленной в зауженные синие джинсы.

Эдуард утомленно оперся на дверной косяк, сосредоточенно размышляя о том, видел ли он данный предмет гардероба ранее, и, возможно, о том, что его дочь уже не в том возрасте, чтобы носить её без бюстгальтера.

– Что встал на проходе? Ты будешь помогать разбирать вещи? ― ворчливое скрипение жены, ткнувшей его локтем в бок, вытянуло его из странных раздумий, и мужчина, ничего не отвечая, проследовал внутрь дома.

Внешне деревянный двухэтажный коттедж господина Ротенгофа и его семьи выглядел не слишком шикарным, но обладал минималистичным шармом, как и внутреннее устройство дома, сделанное со вкусом. На первом этаже располагалась кухня, имеющая выход на веранду, и широкая застекленная гостиная. В ней стояли несколько дорогих кожаных кресел, небольшой журнальный столик из стекла и огромный книжный шкаф, преимущественно заполненный книгами Эдуарда по физике и машиностроению, которые он берег после окончания университета, однако, можно было найти и сопливую лирику романтиков первой половины девятнадцатого века, приволоченную Лидией для досуга. Никто в доме не разделял её поэтического настроения, а Эдуард утверждал: «В жизни по-настоящему важные мысли не говорят в рифму…»

Лидия только морщила нос от его слов, и целыми днями валялась с Байроном на кровати или копалась в грядках. К тому же, она организовала себе роскошную оранжерею, в которой она могла часами пропадать и вместе с Байроном. Она плотно примыкала к гостиной матовым стеклом, а вся основная прозрачная конструкция выходила на улицу. Там Лидия выращивала всякие экзотические цветы, привезенные со всей планеты, подарки от Эдуарда. Так, он лишил себя мучительных размышлений по поводу выбора нового праздничного подношения жене. Впрочем, основная работа по уходу за всякими прихотливыми созданиями растительного происхождения ложилась на плечи несчастных домработниц, которые следили за домом в течение всего года до наступления дачного сезона. А если одна из них угробит какую-нибудь дорогую колючку, то Лидия беспощадно отчитывала их, и практически каждый год им приходилось искать новую смотрительницу за цветами.

На верхнем этаже располагалось четыре комнаты: комната для гостей, где в роли гостя обычно пребывал какой-нибудь хлам Лидии; кабинет господина Ротенгофа, заваленный всякими старыми бумагами, которые он приволок из дома; темная спальня Эдуарда и Лидии с широким застекленным балконом, занавешенным тяжелыми бордовыми шторами из габардина; небольшая и светлая комната Розы с достигающим двух метров окном, открывающим по ночам звездные миры.

Оставив на веранде Эдуарда раскладывать готовые к употреблению продукты в холодильник и Лидию, что-то бессмысленно подметающую, Роза уже занесла ногу на последнюю ступеньку лестницы, ведущей в её покои, чтобы предаться безграничному одиночеству, как в двери постучали.

Эдуард замер с сыром в руках. Лидия перестала корячиться под столом и вылезла оттуда, чтобы показать мужу свое замешательство. Однако у него и своего хватало, ведь никто из них не ждал гостей.

– Иди посмотри кто там, ― сказала Лидия и указала мужу веником на дверь.

– Но почему я? ― мужчина замешкался и развел руками, ― я…я сыр держу!

Лидия сузила на него один глаз, давая понять, что его глупые шутки не прокатят, однако, махнув на мужчину веником, сама решила во всем разобраться.

В коттедже Ротенгофа было две входных двери: одна, передняя, в коридоре и вторая, деревянная, на веранде. Незваные гости предусмотрительно подошли к последней.

– Кто там? ― спросила осторожно Лидия, открывая дверной замок.

– Соседи! ― на неё вдруг обрушился громогласный женский голос, руки обладательницы которого уже с упорством помогали Лидии распахнуть двери.

– Пани Скоптыш-Броньская! ― рука приветствия стремительно выпрыгнула вперед, ― но можете звать меня просто Кунегунда!

Лидия замерла, сраженная обилием звука и информации. Перед ней стояла женщина, примерно её возраста, чуть расплывшаяся в талии, с мясистым носом, широким звукоиспускателем и золотистой тугой косой. Гостья была одета в коричневую вязаную юбку почти до пят и клетчатую рубашку.

– Рада познакомиться, госпожа Ротенгоф, ― обдав Ротенгофов пламенным приветствием, сдобренным неразборчивым польским акцентом, Кунегунда нещадно потрясла хрупкую руку Лидии, которую она не смогла скрыть от чересчур дружелюбного рукопожатия.

– Откуда… ― хотела начать Лидия, однако сразу же переключилась на другой вопрос, ― вы кто вообще?

– Так я говорю же: пани Кунегунда! Мы с мужем купили дом напротив. Так что теперь мы соседи!

«Я тебе говорила, что надо было дом напротив выкупать скорее! Пока не понаехали!» ― Лидия обернулась и бросила гневный взгляд Эдуарда, по-прежнему стоически держащего сыр. Тот лишь с сожалением поднял брови.

Кунегунда умело оттеснила Лидию и вошла в дом, с интересом оглядываясь.

Роза лежала на столе, стоящим у окна, и внимательно провожала взглядом проплывающие облака. Её мысли были далеко отсюда. Однако звуковое беспокойство, доносящееся снизу, вернуло их на место. Обычно её не слишком волновало происходящее вокруг и тем более не с ней, но эти непривычные возгласы затаили в ней любопытство.

Она медленно встала со стола и тихо, чтобы не привлекать внимания, начала спускаться по лестнице. Однако остаться незамеченной ей не удалось.

– О, что за королевна! ― ядреный голос Кунегунды опередил её следующий шаг, и девушка замерла в страхе и нерешительности.

«Папа, это что?» ― Роза перевела вопрошающий взгляд на отца, однако одними глазами ему удалось поделиться лишь безграничным непониманием, поэтому ситуацию в свои руки взяла Лидия:

– Роза, познакомься, это наша новая соседка напротив ― пани Кунегунда.

– День добрый! ― пани Кунегунда уже летела своей ладонью к лестнице.

С неодобрительным лицом Роза опасливо скукожилась, но, несмотря на это, новой соседке удалось потрясти в своем капкане хрупкую руку девушки.

– Какую красоту вырастили! ― Кунегунда обернулась к Лидии, расхваливая её плод совместных ночных трудов с Эдуардом, и обратилась уже к самому предмету своего восхищения:

– В университет ходишь?

Роза неуверенно кивнула.

– О, это чудесно! Мой сын Матеуш закончил два года назад и теперь работает тут с отцом в Швейцарии. Только летом к ним приезжаю, ― Кунегунда на мгновение приуныла, погрузившись в мысли о разлуке. Чтобы поберечь свои барабанные перепонки, никто не стал уточнять, почему бы ей тоже не переехать сюда насовсем.

– Это очень печально, но я думаю, вы хорошо проведете этот отпуск вместе, ― заключила Лидия и, выпроваживая гостью взглядом, скрестила руки на груди.

– О, спасибо, пани Лидия, Вам тоже хорошего отдыха в этом чудесном уголке! ― щеки Кунегунды приподнялись в улыбке, и, одной ногой уже ступая за порог, она мечтательно произнесла, ― У нас есть сыночек, у вас доченька…

Кунегунда с настораживающим намеком задвигала бровями.

Лидия, нахмурив брови, в недоумении отвела назад свою шею, как гусыня, а Эдуард так сжал сыр в своей пылающей ладони, что бедный «Эмменталь» наверняка превратился в плавленый сырок.

Увидев недобрые выражения их лиц, Кунегунда поспешила пояснить:

– Прошу прощения за мой недалекий немецкий, возможно, я сомнительно выразилась, но, думаю, молодежь обычно скучает на природе, и им будет веселее вместе.

Брови Эдуарда и Лидии в недоверчивом понимании расслабились. Никто возражать больше не стал.

– Как знать, Кунегунда, как знать…― Лидия задумчиво покачала головой и с силой захлопнула за гостьей двери.

Кунегунда, уже отдаляясь, оглянулась и крикнула новым соседям:

– Заходите на рассольник с галушками и квашеную капусту!

Лидия беззвучно лежала на подушке, повернувшись каменным лицом к потолку. Эдуард, затаив дыхание и закутавшись одеялом до ушей, рассматривал профиль жены. Какое-то внутреннее беспокойство заставило его поднести два пальца к её ноздрям.

Но в следующую секунду их обдал слабый поток теплого воздуха. Мужчина выдохнул не то с облегчением, не то с сожалением и отдернул пальцы. Пытаясь отогнать странные мысли, Эдуард помотал головой на подушке, отвернулся от Лидии и аккуратно встал с постели. Он опасливо оглянулся, чтобы проверить, не разбудил ли её, но жена по-прежнему застывшей статуей усопшей девы покоилась на ложе.

Мужчина осторожно вытащил из прикроватной тумбочки спутниковый телефон и легкими шагами вышел на балкон в одних серых трусах-брифах от Calvin Klein, не желая лишний раз топать через всю спальню к комоду за одеждой.

Прохлада раннего утра скользнула по его неприкрытому телу, и Эдуард непроизвольно дернул плечами. Он завернул за угол, чтобы дальнейшие его действия были как можно меньше слышны и, опершись руками на перила, набрал телефонный номер.

– Доброе утро, господин Ротенгоф, директор департамента правого обеспечения Хенрик Гуивер, слушаю?

– Здравствуйте, Хенрик, как там идут переговоры с «Юпитер-корпорейшн»?

– М-м-м, ― голос Хенрика виновато замялся, ― боюсь, с этим придется подождать, господин Ротенгоф, Катахреза отказывается передавать нам права на ускоритель…. Он требует проведения патентного исследования…

Эдуард с досадой сжал перила и челюсти так, что первые еле слышно жалобно заскрипели, а мышцы челюсти напряглись, создавая рельеф сердитости на его лице. Мужчина совершенно забыл о том, что окруженный прохладой раннего утра он стоит на своем балконе в одном нижнем белье.

– Неужели этот гнусный мошенник всерьез рассчитывает выиграть в суде? ― Ротенгоф необдуманно ударил кулаком по перилам.

– Я понимаю, господин Ротенгоф, ваше недовольство, мы будем стараться…

– Недовольство?! Я в ярости Хенрик! Я пятнадцать лет положил на разработку ускорителя для получения антиматерии! Мне бы хотелось при жизни проверить его эффективность. Я готов платить этому подлому черту деньги, сколько угодно, только бы начать, наконец, строительство аннигиляционных двигателей! Они цель всей моей жизни! Это должен был быть прорыв в проектировании космических кораблей…

– И будет, господин Ротенгоф, нужно только собрать все доказательства вашего авторства разработок и отправить суд…

– Так отправляйте! Чего вы медлите, Хенрик? Я отлучился на месяц, поручив вам руководство патентным спором от нашей кампании, надеясь, что вы сможете решить эти проблемы! Мне нужно каждый раз вам напоминать о ваших обязанностях?

– Эд? ― заспанный осуждающий голос, доносящийся со спины Эдуарда, раскатился дрожью по всему его телу. Он ненавидел, когда его называли «Эд».

Мужчина вздрогнул и обернулся. В дверном проходе обтекаемая занавесками в своей длинной сорочке со всклокоченными волосами и недобрым взглядом стояла Лидия, скрестив руки на груди.

«Эд, ты шумишь и мешаешь мне спать!

Эд, ты же обещал никакой работы в этот уикенд!

Эд, почему ты стоишь полуголый на балконе! Соседи смотрят!» ― таилось в её укорительном «Эд».

В телефоне Хенрик продолжал что-то лепетать в свое оправдание, но Эдуард его уже не слушал.

– К концу недели все документы по разработкам нашей компании должны быть собраны и отправлены в патентное бюро, всего доброго, Хенрик, ― необычно тихим и ещё более низким голосом Эдуард быстро проговорил в телефон и повесил трубку.

Лидия шумно втянула ноздрями воздух и покачала головой.

– Надень штаны, не срамись! ― сказала она только и скрылась приведением в тумане занавесок.

Эдуард опёрся локтями на перила и закрыл лицо руками, на несколько секунд выпадая из мира.

– Доброе утро, господин Ротенгоф! ― идущая по тропинке Кунегунда радостно махала ему какой-то тряпкой.

Мужчина ответил ей сдержанной нелюбезной улыбкой и поскорее скрылся за занавеской, недоумевая, куда она намылилась в такую рань.

Как только Роза поняла, что её сознание отошло от сна, она вскочила и схватила листок и карандаш, которые были заранее положены на тумбочку. Чуть меньше десяти секунд она восстанавливала в голове некую логическую последовательность и написала на маленьком квадратном листе: «Поглощение».

Она отбросила карандаш в сторону и долго смотрела на сочетание букв, складывающихся в слово. Нужное ли слово она выбрала? Нужные ли буквы? Достаточно ли они отражают сущность той мысли, что с каждым мгновением неумолимо меркла в её сознании? Теперь уже поздно…

Суть улетучилась бесследно, и вот уже эти буквы кажутся ей чужими и ничего не значащими. Как неузнанная мелодия, которая утихла на самой желанной ноте, и не найти, не вспомнить её никогда.

Роза взяла в руки другие маленькие квадратики с не менее сомнительными заметками. Она перебрала их как игральные карты в руках, однако они не помогли побудить подсознательную память к работе.

Это омрачило её душевное состояние. И, хотя со стороны она всегда казалась такой, её редко что-либо действительно расстраивало. Девушка, скорее, была равнодушной к окружающей жизни, но вот что действительно приводило Розу в отчаяние, так это несовершенство человеческого сознания.

Во сне Розе казалось, что она знает и понимает такие вещи, которые невозможно описать при помощи изобретенных человеком знаковых систем: цифр, формул, букв. Буквы были наиболее субъективными, поэтому, может, она и использовала их, поскольку после непостижимых, неконтролируемых информативных процессов в её мозге, оставались лишь ощущения. Для выражения не хватало цифр, формул, а слова всегда казались не самыми подходящими. Но это все, что было у Розы.

Она вздохнула, продолжая перебирать в руках свои записи. Ей удалось уже разгадать две, придет время, и ясность обретет каждая из них. Все они сложатся в единую картину сущности. Так верила Роза.

Двери в её комнату скрипнули, и из приоткрытой щели показалась осторожно заглядывающая голова Эдуарда. Он увидел задумчиво сидящую на кровати дочь с маленькими квадратными листками в руках. Роза ощутила его присутствие, но никак не отреагировала.

– Опять видишь эти сны? ― спросил мужчина, сильнее отворяя дверь и опираясь на косяк.

Ещё несколько секунд Роза молча смотрела в пустоту перед собой, прежде чем поднять глаза на отца:

– Я никогда не переставала, ― ответила она спокойным голосом.

Эдуарда вдруг позвала Лидия откуда-то снизу, он начал разворачиваться, чтобы покинуть комнату дочери.

– Просто мы давно не жили вместе, папа… ― сказала тихо ему в след Роза, но отец уже не слышал.

Роза положила свои записи в коробку на тумбочке, оделась и спустилась вниз по лестнице, стараясь не шуметь, чтобы не здороваться с матерью, которая шумно возилась на кухне.

Когда девушке это удалось, она выскользнула на улицу, наполняя легкие утренней свежестью. Солнце уже грело и освещало планету во всю.

От яркого света она прищурилась и прикрыла ладонью глаза. Медленным шагом, девушка отошла чуть влево от крыльца, и когда её глаза привыкли к навязчивым лучам, Роза увидела следующую картину: полуобнаженная фигура незнакомого молодого мужчины возвышалась над декоративным заборчиком, отделявшим их от Кунегунды и её семейства.

Незнакомец был высокого роста с чуть смугловатой кожей, отдающей куда-то в желтизну, и походил на бодибилдера-любителя. Небольшие, но удлиненные голубые глаза в расслабленном наслаждении и солнечной неге закрывались, массивная плоская челюсть выдвинулась вперед, а широкий рот с тонкими губами приоткрылся от усердия, обнажая мелкие и частые акульи зубки. Его мускулистое тело блестело от чего-то влажного, а мышцы правой руки и груди ритмично и подозрительно напрягались, перекатываясь под кожей. Объемный, завалившийся на одну сторону неряшливый горшок золотистого блонда частично прилип к невысокому лбу, тоже мокрому то ли от пота, то ли от чего-то неизвестного. Снизу что-то постоянно тонкой струйкой на него брызгало, и капли стекали вниз по его жесткому очерченному торсу. В такт своим движениям рукой мужчина покачивался всем телом на месте. Он перехватил шланг другой рукой, изрядно утомившись. Матеуш поливал грядки.

Всё это время Роза стояла неподвижно и смотрела на нового соседа, пока он не повернулся к ней. Но не успел мужчина поприветствовать девушку и улыбнуться своей хищной улыбкой, как на улицу вышел Эдуард.

– Роза! ― окликнул её отец весьма строго, ― почему ты тут стоишь и не идешь завтракать? Нам скоро пора выезжать к доктору Стурлссону! Мы опоздаем!

Но на самом деле Роза никуда не опаздывала, а до выезда оставалось ещё полтора часа. Но если бы девушка обернулась, то увидела бы, какой разъяренный взгляд был у её отца, только дубинки в руке не хватало.

«Что за соседи теперь у нас такие: какая-то женщина сует свой нос в чужие дела, а этот вообще поливает тут грядки, как порно-звезда!» ― Эдуард так втянул носом воздух, что, казалось, вдали пошатнулись верхушки сосен, и вошел в дом.

Роза бросила недоумевающий взгляд на Матеуша и тоже проследовала внутрь.

– Доброе утро, Роза! ― поздоровалась с дочерью Лидия, перенося на тарелках вафли из кухни на веранду.

– Привет, мама, ― ответила ей Роза, прошла мимо и уселась за стол.

– Может, помочь, Лидия? ― Эдуард с вежливостью, но нехотя, предложил свою помощь, уже делая шаг в сторону веранды.

– Да нет, дорогой, все готово почти! ― Лидия улыбчиво отмахнулась.

«Дорогой…» ― пережевывал в своем сознании мужчина, усаживаясь напротив Розы.

Наконец Лидия накрыла стол, разлила всем чай и уселась за свои мюсли с овсяным молоком. Роза с удовольствием позавтракала пятью кусочками сыра и четырьмя вафлями с кленовым сиропом, а Эдуард с горем пополам прикончил только две вафли и даже не притронулся к сыру. Лидия, усердно делая вид, как наслаждается уже третью неделю подряд полезным блюдом, заметила его кислое лицо и спросила:

– Дорогой, тебе не нравится?

Эдуард молча отмахнулся, пытаясь дать понять, что дело не в этом.

– Как ты смотришь на то, чтобы выкупить соседний дом? ― спросил вдруг он, не сумев сделать вид, что ничем не обеспокоен.