Текст книги "Василиск и волшебница (СИ)"

Автор книги: Аноним Нуремхет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– Матушка говорила, это не горы бьются, а Нур-Гайят чешет свою косу.

Чешет косу? Фади не уставала поражаться грубости и глупости сравнений, придуманных этими невежественными людьми, но высказать свое недовольство не успела. Оглушительный грохот толкнул ее наземь, заставив зажать уши. Гора по левую руку от нее начала придвигаться к своей соседке. Путешественницы находились в середине тропы и не успели бы убежать, да и о каком бегстве могла идти речь, когда от ужаса и грома ноги их ослабли и приросли к земле. Не видя спасения, Фади в отчаянии вытянула руку, словно хотела задержать надвигающуюся громаду, и выкрикнула:

– Госпожа моя Нур-Гайят, не губи меня, я расчешу твои косы!

Голос ее потонул среди грохота камней, и Фади застыла в ожидании ужасной гибели, но гибель не пришла. Вместо этого Фади увидела на узкой дороге женщину, страшную как смерть, лишь очень отдаленно напоминающую человека. Все ее тело состояло из камня, а косы стекали вниз расплавленной магмой. Горные породы образовывали сероватую пленку на ее волосах, которая тут же сворачивалась от жара и пропадала в раскаленном красном море. То была Нур-Гайят, супруга Северного ветра, каменный панцирь земли. В отличие от братьев-ураганов, их жены не так часто общались с людьми, и ходили слухи, что до знакомства с маленькой Ратуле старшие из сестер: Нур-Гайят и Янгире, жар земной, – вовсе не умели принимать человеческий облик.

Голос свирепой госпожи звучал как грохот камнепада и был так же жуток, как она сама.

– Чеши, если не боишься за свои руки.

Гранитная ладонь протянула ей гребень из алмаза, и Фади, дрожа, приняла его. Нур-Гайят опустилась на колени, и Фади, зайдя ей за спину, прикоснулась гребнем к пылающим прядям. Она ожидала, что пальцы ее превратятся в прах от одного прикосновения к страшному жару, но алмазные зубцы неожиданно легко вошли между раскаленных пород, а руки Фади не почувствовали ничего, как будто их защищали невидимые перчатки. Каменная госпожа не двигалась и не произносила ни слова, пока Фади трудилась над ее волосами, и лишь когда опустились сумерки, произнесла:

– Довольно.

Фади отошла от нее и положила гребень на землю, но Нур-Гайят мотнула головой:

– Забери его себе в награду – и будешь сиять, как бриллиант, а сердце твое станет крепче алмаза. Я люблю смелых людей, а ты смелая: будь иначе, я раздавила бы тебя. Мой супруг с уважением отзывается о твоем доме, и мой деверь, Западный ветер, дружен с тобой. Иди дальше спокойно: ни один камнепад больше не потревожит тебя, ни одна дорога больше не провалится под твоими ногами.

Фади, как ни обмирала от усталости и страха, нашла в себе силы ответить подобающим образом:

– Да хранит тебя Небесный Отец, добрая госпожа. Я вовек не забуду твоего милосердия и с гордостью буду носить твой подарок.

Не суть важно, что о милосердии могущественные силы природы знали еще меньше, чем о любви. Каменное тело Нур-Гайят рассыпалось обломками, лава расплескалась по ним, остывая в холодном воздухе ранней весны, но только когда они с Толой покинули тропинку между злосчастных гор, Фади смогла вздохнуть с облегчением.

Ночь путешественницы провели у подножия пологого холма, поросшего лещиной и боярышником. Место битвы находилось не слишком далеко от их ночлега, но обе были так утомлены, что не проснулись бы, даже обрушься небо им на головы. Ложась спать, Фади потянула носом воздух, словно принюхивающаяся ищейка. Темные чары были так близко, что ей хотелось немедленно продолжить и завершить путь. Но усталость не позволяла подобной роскоши: Фади уснула как только опустилась на землю.

Нур-Гайят сдержала обещание, и в эту ночь их ничто не побеспокоило, а наутро они начали восхождение.

Чувства не обманули Фади: чем выше путешественницы поднимались, тем сильнее становились темные чары, окутывающие склон, тем беспокойнее озиралась Тола, чувствуя необъяснимое желание развернуться и бежать со всех ног. В конце концов, Фади сжалилась над ней и велела ждать у зарослей боярышника, а сама продолжила подъем. Когда Тола скрылась из виду, Фади оказалась на вершине скалы, отвесно обрывающейся вниз. Край ее был таким острым, словно небесное лезвие срезало кусок горы и обрушило в пропасть. Там, в пропасти, клубились, словно дым, злые чары, не видимые человеческим глазом, но ощутимые для людей и животных как поток дикого, неуправляемого ужаса. Подойдя к краю обрыва, Фади покрыла лицо лунной вуалью и заглянула вниз.

Он был там. Она так часто представляла его себе, что узнала бы во всякое время и в любом обличии. Огромные кольца мертвым грузом лежали на обвалившихся камнях, усыпанные гранитной крошкой и обломками, словно похороненные внутри горы. Должно быть, василиска погубил давешний обвал, чей грохот слышали они с Толой в трех днях пути отсюда. Склон у противоположной стороны расселины был довольно пологим, и Фади спустилась по нему вниз к подножию крутого обрыва, сделавшегося могильной ямой. Хаорте, казалось, оставался жив: затянутые смертной пеленой глаза едва заметно мерцали, подрагивала трубка дыхательного горла в полуприкрытой пасти, да раздвоенный язык, изредка показываясь, бездумно ощупывал воздух. Оглушенная и застывшая, взирала Фади на его агонию.

Ее молчаливый траур прервало появление чужака. То была женщина в длинном платье из беленого льна, в красном плаще, с тяжелой русой косой, спускающейся до пят. Три смерти знала Фади на этом свете: старуха в лохмотьях приходила за теми, кто умирал от старости и болезни, женщина возраста Фади забирала погибших от чужой руки или несчастного случая, смешливая девочка являлась самоубийцам.

Пришелица склонилась над умирающим василиском, чтобы поцеловать его и отторгнуть душу от тела, когда Фади остановила ее:

– Погоди, сестрица.

Смерть обернулась на голос и устремила взгляд выше ее плеча.

– Где ты? – окликнула она. – Как ты со мной говоришь?

Под лунной вуалью, скрывающей Фади от глаз смерти, пришелица не видела ее.

– Я бедная женщина, пришедшая сюда из далеких краев. Путь мой лежал по лесам и болотам, ущельям и горным вершинам и завершился здесь, в этой пропасти. Скажи мне, сестрица, стоит ли жизнь человека жизни бессловесной твари? Что если я предложу тебе жертву куда более ценную, чем мертвый змей? Человека? Девственницу? Дитя?

Смерть моргнула, словно силясь определить, где находится Фади.

– Если ты не обманываешь меня, то поторопись. Душа василиска блуждает далеко отсюда: очень скоро Небесный Отец заберет ее, и даже я не буду иметь над нею власти.

– Я не заставлю тебя ждать, – пообещала Фади.

Так и не сняв вуали, оставив Смерть гадать, кто была ее собеседница, она поднялась по пологому склону и вернулась к зарослям боярышника, где ждала ее Тола. Судя по всему, беспокойство девочки достигло того предела, когда она готова была либо бежать из проклятого места, либо стремглав нестись навстречу своему страху, позабыв всякую осторожность. Появление Фади развеяло ее тревогу, и Тола едва не вскричала от облегчения, когда увидела свою спутницу.

– Где ты была так долго, госпожа? Ты видела его?

– Видела, – кивнула Фади. – Он нынче кроток как ягненок и не причинит тебе вреда. Идем со мной, я устрою вам встречу, чтобы он признал в тебе друга.

Судя по лицу Толы, она с куда большим удовольствием встретила бы разъяренного медведя, нежели василиска, но перечить волшебнице не осмелилась. Оторвав от платья длинный отрез ткани, Фади крепко завязала ей глаза и, взяв беспомощную девочку за руку, повела вверх по склону. Чем ближе они подходили к могиле Хаорте, тем сильнее Тола стискивала руку Фади – но ни разу не попыталась вырвать свою, и это было хорошим знаком.

Когда они остановились у края пропасти, девочка, по-видимому, почувствовала неладное. Она вцепилась в ладонь наставницы, словно боялась ее отпустить, но на сей раз Фади оказалась непреклонна.

– Отпусти мою руку и иди дальше сама, – произнесла она, высвобождая ладонь из отчаянной хватки. Тола всхлипнула от страха, не видя, но чувствуя грядущую беду, но сделала шаг, затем еще один, и еще... Страшный крик вырвался из ее груди, когда нога не нашла опоры, казалось, скала зазвенела от этого вопля, но продолжался он недолго. Глухой звук падения оповестил Фади о том, что все кончено, и, взглянув сверху на подножие обрыва, она увидела, как женщина с русой косой склоняется над телом разбившейся Толы.

Когда она спустилась с противоположного склона, Смерть все еще была там.

– Если хочешь разбудить василиска, спеши, – произнесла она, обернувшись на звук шагов Фади. – Если он откликнется на твой зов, душа соединится с телом и больше его не покинет.

С этими словами она пошла прочь и через сотню шагов растворилась в толще скалы. Фади присела у головы Хаорте и прикоснулась ладонью к холодной чешуе. Признает ли он ее, когда проснется, полюбит ли? Не будет ли ему поперек горла ее ласка? Мысли появлялись и исчезали в голове, и ни одна не задерживалась надолго, словно вовсе не занимала ее любовь неразумной твари, а было достаточно того, что она, Фади, его любит. Склонившись над неподвижным чудовищем так низко, словно желала его поцеловать, она позвала негромко:

– Ладе, ладе, слушай меня. Я шла через леса и скалы, чтобы встретиться с тобой. Мне явились такие чудеса, каких ты и в самом диковинном сне не увидишь. Я, как змея, выскользнула из лап смерти и опустила пелену на ее глаза, дабы смерть не видела моей тени. Ладе, ладе, слушай меня. Я покажу тебе свой дом, что стоит в красных скалах у берега южного моря. Там песок и глина, сады и солнце. Там вдосталь еды и никогда не бывает холодно. Там покой и свобода – и мы с тобой отправимся туда, когда ты наберешься сил. Ладе, ладе, выйди ко мне.

Так говорила она, и казалось, огромный змей перестал трепетать в агонии, слушая ее голос, – пока горячий выдох не коснулся ее лица, а маленький вьюрок, пролетавший мимо, не оборвал свою весеннюю песню, рухнув замертво.

Среди всех заклинаний мира Фади Рохи отыскала правильные слова.