Текст книги "В 3d-сятом царстве (СИ)"

Автор книги: Аноним Kac

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Annotation

Kac

Kac

В 3d-сятом царстве

Когда часы пробили полночь, Ильюша приподнялся на печи и, свесив босые ноги, тяжело соскочил вниз. Деревянные половицы гулко ахнули, визгливо заскрипели. Ильюша замер и прислушался. В потертом зеркале размазалась неясная тень, ночная птица сорвалась с балки, исчезла в мутном лунном свете.

Ильюша зажег лучину. Из зеркала на него глянуло широкое, круглое лицо с выпученными глазами и бородой венником. Ильюша отпрянул. Справившись с волнением, приблизил лучину с стеклу. Поднял руку над головой, выпятил челюсть, повращал глазами и глухим голосом продекламировал:

.." Хом из зе сейлор хом из зе,... нет,... хом фром зе си

Энд зе хантер вил хом фром зе вил. Нет, блин, хом фром..фром..вил зе...

Тихо скрипнула дверь. Ильюша быстро задул лучину и прижался к теплой печной стене.

В проеме спальни появилась закутанная в белую простыню Василиса.

– Ильюша, -громким шепотом позвала она.– Ты где?

– Тут я, – отозвался Илья, выходя из-за печки.

Василиса тяжело вздохнула.

– Шел бы ты ко мне, Ильюшенька. Не терзался бы. Когда она еще, та постановка.

Ильюша присел на лавку, помолчал.

– Иди спать, Василисушка,– проговорил он.– Я ныне вещь в себе. Я думы думаю.

Утро разбудило ярким солнечным светом тыкавшим под ребра. Ильюша повернулся на бок, прикрылся рукой. Свет пропал, но что-то по прежнему неприятно тыкалось в бок. Ильюша открыл глаза.

Перед ним, посреди горницы, широко расставив ноги, стоял витязь. Блестящий, закованный в броню, в атласном плаще. Одной рукой витязь опирался на большой красный щит, а в другой держал копье, древком которого не сильно, но методично попихивал Илюшу под ребра.

Увидев, что Ильюша проснулся, витязь протянул ему древко.

– НаКопьеИльюшаДержи,– торжественно произнес он. Глаза его весело блестели.

Ильюша присел, потянулся. Старый дедовский валенок мягко шлепнулся на пол.

Не спеша перехватил копье, аккуратно поставил возле стены. Поскрежетал пальцами по торчащей бороде.

– Что за беда, Добрынюшка?– спросил.– В такую рань?

– Заспался ты, Ильюша, – с укоризной проговорил витязь.– А у нас стрелка забита. Помнишь ?

– Какая стрелка?

– Мамаевская. Двадцатое марта сегодня, день в день.

– Ой ты ж напасть какая...Сегодня прям...Может, перенесем ? Да ладно, ладно. Понимаю.

В горницу вплыла Василиса неся в каждой руке по ладье. Добрыня снял шлем, присел возле стола. Сунул щит под лавку. Двумя руками принял ладью с холодным квасом, с удовольствием приложился.

– Э-эх, добрая ты баба, Василиса,– сказал, утираясь. – Аж завидно.

Ильюша гулко дохлебал квас, аккуратно поставил ладью на пол.

– Доспех твой богатырский я уж собрала, в сенях лежит. Только палицу сам возьми, не поднять мне, – обратилась Василиса к мужу.

Ильюша закрыл глаза и помотал головой. Добрыня встал, подхватил шлем.

– Когда вернетесь -то? – спросила Василиса.

– Ну, ежели вся орда будет, к утру только управимся.

– Ты уж присмотри там, за непутевым моим.

– Где ж он непутевый? И дом и двор и хозяйка при нем. Это я непутевый.

– Что ж на сестрице моей, Василисе Прекрасной не женился? – стрельнув глазами поинтерсовалсь хозяйка.

– Ты Премудрая, та Прекрасная, – махнул рукой Добрыня.– Куда мне, сиволапому?

Во дворе дома стояли, фыркая и перебирая копытами три взнузданных коня. Ильюшин гнедой мерин, Добрынина лошадка, а на третьем сидел, посапывая носом, тощий молодой человек. Ильюша по-хозяйски проверил подпругу, похлопал коня по теплой, дрожащей спине.

– Кто таков? – тихонько спросил Добрыню, кивая на молодого.

– Студент,– ответил тот. -Городской, на практике. Историк.

– Пошто он нам?

Добрыня пожал плечами:– "Увязался".

Илюша сел в седло. Заворочался, устраиваясь. Василиса поднатужась, подвесила котомку с припасами, сунула мужу за пояс мобильник.

– Задержишься, так мессадж скинь, что ли,– сказала.

Ильюша концом копья поддел лежащую на земле булаву, выпрямился, расправил плечи, огляделся. Мощный, под стать хозяину, деревянный дом, резные перила, расписанные затейливыми завитушками. Крытая крыша и верхушки деревьев золотились под лучами утреннего солнца, отбрасывая строгие тени на просторный двор.

– Я первым поеду, – сказал он, глядя перед собой и напячивая шлем.– Добрыня одесную, Алеша – замыкающим.

– Я Всеволод, – хмуро подал голос молодой человек.

Илюша, не ответив, тронул сапогами бока мерина.

Добрыня, подъехав, легонько хлопнул студента по спине.

– Побудешь Алешей, значит,-сказал он весело.– А пока что ты замыкающий. То есть – крайний.

Василиса, стоя на крыльце, махала платочком, прижав голову к левому плечу и что -то говоря. Между шеем и плечом у нее был зажат мобильник.

Ехали молча. Широкий проезжий тракт петляя, пробирался через лес. Пышные зеленые кроны нависали над самой дорогой. Илюша приподнимал их копьем, подвигая. Было жарко, стаи беспечной мошкары мельтешили перед глазами. Добрыня снял шлем, расстегнул плащ. Всеволод, а на данный момент – Алеша без стеснения стащил через голову кольчужку. Белая майка с надписью «Сам Дурак» облекала его тощее, но жилистое тело. Лишь Илюша ехал в полном боевом снаряжении. Он был задумчив. Губы его шевелились. Окладистая, расчесанная борода двигалась в такт.

– Далеко ли едем?– поинтересовался Алеша. Поводья он бросил и все внимание уделял приточенному к седлу большому тисовому луку

– До села доедем, там перекур и, по Кощеевой петле прямо на поле и выедем. Часа три лёту,– отозвался Добрыня.

– Рифма к слову цветок,– раздался вдруг голос Ильи.

– Голубок,– отозвался Добрыня.

Алеша раскрыл было рот, но замялся и ничего не сказал. Утренний полевой гул вдруг нарушил звук. Жужжание. Будто один, особо упрямый и настырный шмель старался больше остальных. Алеша посмотрел на Добрыню. Тот ехал молча. Широкая спина Ильюши покачивалась впереди.

Звук нарастал, приближался и через мнгновение из-за ближайшей раскидистой кроны вынырнула ступа.

Алеша приподнялся в стременах, застыл с открытым ртом. Ступа прошла над головами, жутко завалившись набок и затем, натужно взвыв, взмыла над лесом. Из ступы вертикально вверх торчала метла. За метлу костлявой рукой цепко держалась бабка в сиреневом платке. Платок развевался, как парус. Бабка, строго выпрямившись смотрела вдаль.

Алеша шумно сглотнул.

– Вот и я также, когда первый раз увидел.– Усмехнулся Добрыня.– Дай бог памяти, года три назад, недалеко отсюда, на окружной.

– На окружной...,– задумчиво повторил Алеша. Потом встрепенулся: -Поломался что-ли?

– Нет, я же не всегда Добрыней был. Стоял, палочкой махал, в радар глядел. Потом слышу-звук. А потом и бабка вылетела.

– И что?

– Я в машину, мигалку врубил и за ней. Так сюда и приехал.

– А выехать не смог?

Добрыня беззлобно усмехнулся.– Сказки все это,– произнес.– Кто хочет, всегда выедет. Я сам остался.

– А он?– спросил Алеша.

– Ильюша? А он, говорят, всегда здесь был.

Они замолчали. Добрыня наклонился и извлек из сумки пластиковую бутыль, свинтил пробку. Протянул Алеше: "Глотни-ка. Освежись".

Тот принюхался:"Пиво"?

– Брага, – поправил Добрыня.– Кощеевская, фирменная. Как он, гад, ее такую гонит, одному богу известно.

Село возникло вдруг, как будто ниоткуда. Вот только еще сотый раз вильнула тропинка, вот только под мерный цекот копыт проплыла мимо рыжеватая проталина, мелькнул мшистый, похожий на гриб древний валун.

Алеша задремал, когда Добрыня легонько толкнул его локтем. Он проподнялся на стременах, с любопытством вглядываясь. Село широко и привольно раскинулось в низине. Широкие, чистые улицы. Черепичные крыши, белые стены домов. Густо разбросанная зелень деревьев.

– Фонтан, что ли?– удивился Алеша.

Илюша гулко прокашлялся.

– Форма одежды, – сообразил Добрыня, с хрустом потягиваясь и надевая шлем .

Алеша заерзал по седлу в поисках кольчуги.

В село въехали в том же порядке. Впереди Илья, левее, поотстав по регламенту на пол-головы коня, ехал Добрыня. За ними, поминутно озираясь – Всеволод, аки Алеша в сдвинутом на бок шлеме. Тисовый лук нещадно бил его по ноге.

Кем, где и когда было построено село никто не знал. Его обнаружили лет десять назад, стоящим у края леса. Сначала оно никого не интересовало. Сельчане жили своей жизнью, те же, кто приезжал сюда по какой-либо надобности, видели жизнь странную, , но не лишенную своей особой и загадочной привлекательности. По настоящему в области всполошились, когда люди с города стали приезжать в село, да и оставаться в нем. Не все, конечно. Некоторые пытались, но не смогли и вернулись.

Те же, кто остался вдруг начинали называть себя забытыми древними именами, а некоторые даже стали точь-в-точь походить на известных всем былинных и сказочных личностей. И ходили даже разговоры, о появлении в селе и в окрестных лесах существ мистических, никогда доселе не виданных.

Жили, однако, сельчане мирно. Других не трогали и себя в обиду не давали.

В области порыпались, пошумели, позасылали комиссий, а потом вдруг смирились и то ли забыли, то ли решили не связываться.

Единственные, кого село еще интересовало, были студенты областного университета, древние шамкающие бабки-мешочницы, да полубезумный поп Николай.

В селе в этот час было тихо. Широкие улицы пустовали, не было ни машин, ни привычных деревенских мопедов, ни антенн над крышами домов.

Редкие встречные прохожие приветливо раскланивались.

– Собак сколько,– сказал Алеша удивленно.– И котов. Ишь, разлеглись. Рожи трескаются.

– Бездомные,– отозвался Добрыня.– Прибегают. Им тут хорошо.

Центральная улица вывела их на площадь с фонтаном. Здесь уже было людно.

Слева примостилась небольшая церквушка, блестя свежеструганными бревнами. Около нее пара низких но длинных, официального вида домов. Дальше разбегались переулки, стояла бочка с квасом, телега, пара привязанных к оглобле откормленных лошадей.

В центре, возле фонтана Алеша увидел давешнюю бабку-ступолетчицу. Та кособоко согнулась у похожей на ларек будки, и о чем-то спорила с сидящим там существом. Существо обладоло торчащими волосами и круглыми глазами навыкате.

– Да где ж я тебе название-то возьму, касатик? – насаживалась бабка.– Изба она и есть изба.

– Ничего не знаю, – безразлично отвечало существо не переставая жевать.– Название должно быть. Порядок такой. Иначе не запишу.

Бабка в сердцах махнула рукой и отвалила. Потом, воровато оглянувшись, достала что-то из вороха юбок и близоруко прищурилась.

– Во, – закричала она.– Это, как его ..."Изнакурнож"..,– так и запиши, милок.

– Плагиат, бабка, – отвечало существо, глядя сквозь нее.– Классику читать надо.

Бабка злобно огрызнувшись заковыляла прочь. Отойдя пару шагов, зашептала что-то, глядя через плечо, пригнувшись и делая пасы руками.

Существо в ларьке перестало жевать и уставилось на нее выпуклыми глазами.

– А, ну тебя,– отчаялась Яга.– Бюрократ хренов. Эмбрион.

– Перерыв обеденный. Час.– объявил Илья.

– Он всегда такой официальный?– поинтересовался Алеша у Добрыни.

– Творческая личность,– подтвердил тот.– Ответственный. Редкий случай.

Они остановились возле двух зданий в самом конце площади. Одно, обложенное желтым камнем называлось "Трактир у Семи Козлов". Здание напротив выделялось блестящими витринами и величалось Салун "Волчья Ягода".

Ильюша остановил коня возле салуна.

–К Шапке пойдем, – загадочно высказался Добрыня.

– Если пожрать, – сказал Алеша, -так лучше в трактир.

Добрыня дружески приобнял его за плечи: "Теленок ты,– ласково сказал он.– Сказки читал в детстве? Ибо сказано там: Не пей, сам знаешь кем станешь. В трактир мы на обратном пути зайдем."

В салуне было пусто и уютно. Царил полумрак. На длинных деревянных столах мерцали красиво расставленые плошки с оплывшими свечами. Алеша опустился на скамью, вытянул ноги. Илюша усевшись, тут же достал мобильник и стал сосредоточенно тыкать в него пальцами. Кнопочки отзывались радостным писком.

Добрыня снял плащ, распрямил плечи. С хрустом потянулся и молодецки хватил себя кулаком в грудь. То-ли от этого звука, а то-ли случайно, но появилась возле них дородная женщина в чепчике и белом переднике с кокетливым бантиком на бюсте.

Взмахом руки она разместила на столе деревянные миски и стеклянные кружки с чем-то пенистым. Перед Илюшей оказался разрезанный вдоль белый батон, с маслом и медом, и овощной салат. А также чернильница с торчащим гусинным пером и стопка листов.

Добрыня получил гуляш и грибы в сметане, а перед Алешей нежданно-негаданно разместилось блюдо с фаршированной рыбой.

– Ну, будем! – три кружки звонко стукнулись. В них оказался свежий душистый квас. Алеша умело принялся за рыбью голову. Вопросов он решил пока не задавать. Илюша склонившись над листком, что-то писал, держа батон другой рукой. Шлем его был сдвинут на затылок и Алеша увидел, что держится он на тоненьких тесемках, аккуратно подшитых с боков.

Добрыня смачно черпал ложкой гуляш. Доев, посмотрел на Ильюшу.

– Чую, неймется тебе Ильюшенька, – сказал он.

Тот задумчиво жевал перо. Потом взглянул на Добрыню и неожиданно улыбнулся. Нетронутый батон по-прежнему лежал у него в руке

– Суета все, Добрынюшка. О вечном помыслил. Да что-то не с руки сегодня.

Он перевел взгляд на Алешу и подмигнул. Глаза у него оказались веселые и с хитрецой. Алеша не сдержался и улыбнулся в ответ.

" Надо же, каризма какая, подумал. Всего пару слов сказал, а проняло". Однако внутри вдруг потеплел, оттаял. Расслабился, как отпустило.

Стол быстро опустел. Алеша наевшись, отодвинул от себя тарелку. Добрыня прицелился вилкой и ловко отхватил от остатков рыбы цельный шмат.

– А что там, с ордой?– поинтересовался Алеша.– Взаправду что-ли все это?

Добрыня, склонившись над тарелкой, махнул рукой.

– Мамай наш мужик, свойский. Раз в месяц из города приезжает.– Он поднял голову и ухмыльнулся.– Не дрейфь. Посидим, поговорим. Выпьем по чуть-чуть.

Илюша вдруг встал. Поправил ремень. "Пойду пройдусь: сказал". Когда он отошел, Алеша с Добрыней переглянулись, и ,не сговариваясь, склонились над листком. На листке мелким, аккуратным почерком громоздилсь друг на друге перечеркнутые и правленные строчки:

Как влюбленный мотылек

К те лечу на огонек

Как крылатый голубок

К те лечу(зачеркнуто)

Тя хочу ( зачеркнуто)

Я целую твой (пустое место и каракули)

Они оглянулись по сторонам и не сдержавшись, фыркнули. Добрыня потянулся было к перу, но передумал и махнул рукой. Алеша же, по старой КВН-ской привычке, судорожно подгонял в мозгу веселую рифму к слову «голубок».

Добрыня распрямился. Свечки в плошках испуганно задрожали.

–Надо бы с хозяйкой перговорить, – сказал он.

Алеша повертел головой и только тут увидел стойку в углу зала и за ней– женщину, в сдвинутом на бок красном берете. Лицо ее показалось ему знакомым.

Добрыня меж тем, неторопливо приблизился к стойке. По-свойски облокотился.

Женщина подняла на него спокойный, чуть насмешливый взгляд.

– Никак на разборки собрались, богатыри?– поинтересовалась. Меж пальцев у нее изящно подрагивала тонкая сигарета.

– И откуда ты все знаешь? – в тон ей ответил Добрыня.– Ты же Красная Шапочка, а не "Свет мой зеркальце скажи".

– А мне лес дом родной. Он и нашептал.

– Упертая ты баба, Шапка, как я погляжу, – прищурился Добрыня.-Ничем тебя не проймешь.

– С волками жить..., – молвила Шапочка, кивая через плечо.

За спиной у нее висел огромный портрет волка, подрезанный тонкой черной ленточкой. Рядом висели поменьше: Красная Шапочка и Волк: свадьба, путешествие. Море, горы. В гостях у бабушки. На фоне какой-то ратуши, Карлов мост, Статуя Свободы. Добрыня хотел что-то сказать, но Шапка уже перестала обращать на него внимание. Он помялся и вышел. Алеша ждал его у крыльца.

– Ну как?– поинтересовался.

– Никак.

– Знакомо.

– Ой ли?-удивился Добрыня.– Тебе-то откуда знать?

– Я Шапку знаю. Она у нас в том году семестр вела. "Динамика исторического развития". Крутая, не подступиться. Есть данные, что пишет прозу. Публикуется под псевдонимом Аза Фрид*.

– У нас говорят "На хромой кобыле не обьедешь",– подтвердил Добрыня.– Ну, поехали.

Следом за ними вышел Ильюша, на ходу дожевывая батон. Шлем на тесемочках уже плотно сидел у него на голове. Отдохнувшие кони перебирали копытами, косясь и дрожа боками.

– Ну, еще часок и приедем,– сказал Добрыня, доставая флягу. – По глоточку, други, дабы веселее. Он одним махом уселся в седло. Из Салуна вдруг вышла Шапка с корзинкой в руке. Там оказались крупные блестящие желто-красные яблоки. Такие, каких студент-историк и видом не видывал. Первое яблоко досталось Ильюше, с поклоном. Второе-Добрыне, со слегка смущенной улыбкой. Третье, она ловко кинула Алеше в руку.

– Спасибо, Ольга Сергеевна, -сказал тот.

– Пожалуйста, Соколов. Рефератик за прошлый год когда сдавать будешь?

– Допишу, – пообещал тот, надкусывая яблоко,– как вернусь, сразу засяду.

Яблоко оказалось крепким и сладким, как солнечный день.

Село осталось за поворотом, в низине, уже невидимое за стволами тонких берез.

Потом пошли солидные тополя, смешанные с еловником, утопающие в густом моховом ковре. Справа то и дело открывались клеверные поляны, над которыми вибрировали пчелы и поднимался тонкий медовый аромат.

Илюша все также ехал впереди, в полном боевом облачении, лишь круглый щит был теперь приточен сбоку. Копье Илюша зажал под мышкой, на сгибе другой руки висела булава.

Алеша с Добрыней ехали рядом, чуть сзади.

– Видишь ли,– говорил Добрыня,– выходит, есть разница, меж тем, что ты хочешь и что тебе надо.

– Это как это?

– А, скажем, встаешь ты утром и варишь себе кофе. Зачем? А положено так, привык, кино насмотрелся. А душа твоя говорит: не хочу кофе, хочу воды холодной стакан, из-под крана...Да кто нынче душу слушает?

– Философия какая-то,– усмехнулся Всеволод.

– Философия,– согласился Добрыня, – она же мудрость людская, всякими Кантами да Гегелями замутненная. У тебя девушка есть?

– Ну-у...есть.

– Красивая?

– Красивая.

– А зачем?

– Что зачем?

– Зачем тебе красивая? Чтоб покрасоваться, чтоб завидовали, чтоб самому гордиться: дескать, вона какую отхватил. А может, не нужна тебе красивая? Может, нужна тебе добрая, да покладистая, да отзывчивая. Такая, чтоб ты домой, а она тебе тарелку супа на стол, с улыбкой, да в макушку поцеловала. Или, может, пусть рубахи не погладит, но зато умная, что б поговорить было о чем. А, студент?

– Одно другому не помеха, – отозвался Алеша задумчиво.

– Помеха, не помеха...я смотрю, у нас тут справа помеха!

Алеша удивленно поднял голову и лошадь его ткнулась мордой в круп ильюшиного коня, вдруг вставшего.

Над лесом раздался низкий гул турбин и через секунду они увидели плывущий в небе самолет. Черный ширококрылый красавец шел прямо над ними, неестественно близкий. Добрыня с Ильюшей смотрели на него запрокинув головы, а у Алеши вдруг как упала пелена с глаз.

" Вот, подумал он, усмехаясь: сказки-рассказки, а вот и он, двадцать первый век. Что же это за чудо такое? Никак стратегический бомбардировщик?" И сразу показались нелепыми и смешными и эти былинные витязи и село ниоткуда и бабка в ступе и даже он сам, студент пятого курса истфака в тяжелой кольчуге ручной работы.

И даже стало ему жалко этого уходящего чувства приобщенности к чему-то странному, загадочному, старинно-манящму, пропахшему давно забытым духом медовухи, чистого неба, бескрайнего поля, да зеленой дубравы.

Но только до тех пор, пока вдруг, из чащи леса не вылетел белесый след, да не помчался с шипением прямо навстречу пролетающему себе мимо самолету.

– Ракета!– закричал Алеша, взмахнув руками.– Да что же это...!!! Да...б...!!!

И тут случилось странное. Самолет вдруг изменился. Разом сломались четкие резанные линии, хвост изогнулся дугой, крылья раскрылись перепончатым веером, нос оказался головой на длинной гибкой шее, а само тело подобравшись метнулось в сторону, уходя от ракеты, завалилось на бок, со свистом перевернулось петлей и, оставив ракету позади, взмыло вверх и на секунду замерев, хищно спикировало вниз, выискивая невидимую цель.

– Ах, красиво ушел Горыныч!– воскликнул Добрыня.– Нет, ты видал?? Ну как в кино! А ну, поберегись, сейчас ковровым пойдет!

Ильюша, до этого молча на все смотревший, вздохнул и легко, одним движением метнул вверх палицу. Тяжеленная булава свистнула в воздухе и сразу же, метрах в двустах над землей ясно услушался глухой удар. Тело Горыныча дернулось, перевернулось и ухнуло вниз, точь-в-точь, как подбитая "штука", на кадрах кинохроники. Не было только надрывного воя, зато на месте падения вздымилось облако земли и пыли, да несколько вырваных с корнем молодых стволов.

– Ну, пойдем, поглядим, – сказал Добрыня, надевая шлем.– Молодец, Ильюша, рука тверда, да глаз-алмаз.

Горыныча нашли на полянке, сделанной им самим при падении. Алеша зацепился плащом за ветвь, продираясь сквозь чащу и посему прибыл последним.

Десятиметровый змей лежал на спине, по-стариковски сложив лапы на огромном брюхе. Глаза его были закрыты, перепончатые крылья сложены гармошкой. Толстый хвост с роговым наростом на конце слабо подергивался. Тускло блестящие пластины переливались матово-черным, спускаясь со спины и уже на животе расползались мягким кожанным покровом. Там же, от удара Ильюшиной булавой образовалась глубокая вмятина.

Алеша рассматривал его с ужасом и недоверием. Горыныч был похож на древнего-предревнего ящера, прошедшего капитальную реставрацию. Подойти к нему было страшно.

Ильюша слез с коня, приблизился, снял шлем и вытер вспотевший лоб платочком. Добрыня беззлобно пихнул змея сапогом в бок. Почуяв людей Горыныч приоткрыл глаз и глухо застонал.

– Ты пошто меня убил, Илюшенька?– произнес он.

– Совсем вы с Ванюшей распоясались, – укоризненно молвил тот, присаживаясь рядышком.– В том месяце сарай у Федота спалили, коров распугали. До этого чуть Кощея не пришибли, балуясь.

Змей приподнялся, присел и гулко хлопнул лапой по брюху. Раскаяния на нем заметно как-то не было.

– А кто свинью с бабкиного огорода стащил? Думу напугали, до сих пор заикается. А за бабами на речке подглядывали?

Горыныч, похоже, окончательно пришел в себя после аварии.

– Эх, Илюшенька,– ответил он,– да где ж еще удали молодецкой разгуляться? Я же не диплодок какой ископаемый. Ну, бывет, усугубим, так не со зла же, шуткуем.

– Чуть пол-леса не спалили, шутники,– добавил Добрыня. – А где кореш твой, второй-то?

Как бы в ответ на его вопрос, раздался треск и на поляну выбрался ладный добрый молодец в красной рубахе. Был молодец вихраст, круглолиц и взьерошен. И в поводу вел приземистую гнедую лошадку, такую же ладную и упитанную.

– Ух ты, -воскликнул он,– я уж думал, случайно завалил тебя, змеюшко. А ты вон, на солнышке нежишься, брюхо греешь.

– Поджарил бы я тебя, вместе с ослицей твоей, кабы не Ильюша, -заметил Горыныч, прищурясь.

Молодец с достоинством поклонился богатырям, опасливо покосился на Ильюшину булаву, лежащую поодаль. Алеша тоже на нее поглядывал: на вид палица, как палица, кило на десять тянет, не меньше. А тот ее одной рукой, на двести метров в воздух, да не глядя... .

Вмешался Добрыня: – Случайно, говоришь? Что ж ты, свет Иванушка, случайно в лесу делал?

– Так папаня послали,– лучезарно улыбнулся молодец.– Говорит, иди мол на болото, пусти стрелу на все четыре стороны, ищи себе суженную.

Горыныч закряхтел и досадливо поморщился. А Алеша заметил, что к седлу Ванюшиной лошадки приточена была длинная, недобро поблескивающая железяка.

– Ну, я и пустил...,– продолжил молодец.

– Понятно,– подитожил Добрыня, – только "Стрела" оказалась для поражения низколетящих воздушных целей.

– Ну..,– замялся Ванюша.

Илюша тем временем, о чем -то негромко переговорил со змеем и отошел, оставив того в смущенной растерянности. Потом поманил пальцем молодца. Тот удрученно приблизился. Ильюша и ему пошептал. Молодец тяжело вздохнул.

– Ничто так дурь не выбивает, да разум не очищает, как совместный труд, да благое дело, -возвестил Ильюша, садясь на коня. – Ступайте, разбойники, вернусь– проверю.

Горыныч с Ванюшей развернулись и пошли в лес, изредка пихаясь локтями. Змей косолапо переваливался, толстый хвост волочился по земле.

– Студент,– сказал Добрыня, -ты идешь, али как?

Алеша чуть постоял и незаметно пихнул булаву сапогом. Булава даже не шелохнулась.

– Так о чем это я,– продолжил Добрыня прерванную мысль.– Вот люди говорят: правильно живешь, неправильно живешь... . А ерунда все это. Можно жить и правильно, а «не так». В смысле-не своей жизнью. Бывает, не подходит тебе твоя жизнь, «не твоя она». Можит и все хорошо, все ладиться, и деньги есть и здоровье, а жизнь «не твоя». Ты про «теорию гамбургера» слышал?

– Нет, -признался Алеша.

– Вот возьми гамбургер: всем он хорош , тут тебе и булка и мясо и зелень и чипс и недорого. И быстро и вкусно. В чем же дело?

– В чем?

– А в том, что будь ты ковбоем в Техасе сто лет назад, ничего лучше для тебя бы не было. Было бы это "твое". Подходило бы тебе и по вкусу и по цене и по национальному, так сказать, характеру. А в Париже это – курасон, а на Востоке – шаварма, а у нас котлета с хлебом. А начни ты тут у нас точить гамбургеры каждый день, так сразу втянешься ты в жизнь другую. Пусть вкусную, удобную, но не свою. Сечешь?

– Получается, у вас в селе, все "своей" жизнью живут?

– А у нас по другому и быть не может. Мы же не гоним никого, но никого и не зовем. Приехал человек, осмотрелся, воздухом подышал, и, если "его" это-остался. Или уехал.

– А ты, -спросил вдруг Алеша, – сам за "гамбургером" не скучаешь?

– Не скучаю, -твердо ответил Добрыня.– Но если бы мне кто-нибудь тогда сказал, что я с гаишной машины на лошадь пересяду-ни за что не поверил бы.

Лес справа стал редеть и вскоре открылось широкое, ровное поле, обрезаемое вдалеке неторопливой речкой. Слева лес огибал поле широкой ровной дугой. Вдоль нее продолжала вихлять тропинка, с выезженной колеей и тонкой полоской травы посередине.

Здесь, у кромки леса их ждали.

Алеша увидел три мощных черных джипа и низкий потрепанный "Опель". Возле джипов кучковалась группа плотных молодых людей. Когда богатыри выехали из леса, среди тех началось легкое нервное движение. Двое бросились к джипу стоящему чуть впереди, остальные отступили назад, образовав полукруг. От их компании отделился вдруг низенький лысоватый человек с восточным лицом и посеменил им навстречу. Лицо его показалось Алеше странно знакомым.

Тем временем, из первого джипа неторопливо вышла женщина в черных очках. Двое молодых людей услужливо подали ей руки, она гордо выпрямилась и остановилась, чуть оперевшись на капот.

– Ну-у, дернул поводьями Добрыня. Подьезжали неторопливо, разглядывая гостей. Ильюша впереди, они чуть поотстав. А у Всеволода опять мелькнуло то чувство дежа-вю, как тогда, при виде змея-самолета: вроде как открываешь глаза после полу-дремы. Тут даже еще сильнее. Показалось ему, что вот здесь, у кромки леса кончается сказка на добром коне и начинается настоящая жизнь, где блестящие джипы и женщина в черных очках, с телохранителями.

– Уф, жара!– это торопливо приблизился семенящий человек. Он ухватился за поводья Ильюшиного коня, тяжело дыша.

– Ты с гостями никак, Дума?– молвил Ильюша.– Кто такие?

– Такая,– поправил Дума.– То первого нашего личная секретарша, из области. Совсем заела:"покажи, да покажи", сил нет. Да как откажешь, когда она Самого личная...секретарша, так скажем.

Ильюша с Добрыней переглянулись и, тронув коней, подьехали ближе.

– Я бы эсэмэску отбомбил, – пыхтел сзади Дума, – да как на грех бабло вышло, маму его, упаси господи, никогда не хватает!

Алеша вдруг вспомнил, кто это. Он решил пока держаться сзади, но человека узнал. Был то руководитель областного театра, куда он сам не так давно хаживал.

Богатыри тем временем подьехали к джипам и остановились. Охрана придвинулась ближе. Добрыня чуть наклонившись всмотрелся в стройную брюнетку и обернулся к Ильюше:

– Уж не Шамаханская ли?

Тот привычно почесал бороду: – М-мм, а что...может быть, может быть.... Пожалуй, возьмем ее с собой. Как мыслишь, Добрынюшка?

– За Ванюшу посватаем. Будет ему ракетами пуляться. Пора и честь знать. Опять же, не лягушка какая-нибудь.

Женщина у джипа смахнула с лица очки и вытаращилась на них изумленно. Алеша тоже удивился несказанно. Охрана же вдруг заволновалась и захлопала по карманам.

– Ну-ну,– цыкнул на них Ильюша строго.– Ша, тут вам не Спарта.

Этого оказалось достаточно. Через секунду все скрылись в джипах, заволокли мелькнувшую длинными ногами "Шамаханскую", дали задний ход, с ревом, с пылью рванули по тропинке вдоль леса, прыгая на кочках.

Добрыня отвернулся, прикрывшись рукой. Алеша закашлялся, даже конь его недовольно всхрапнул. А когда улеглась, рассеялась пылюка, раздался смех.

Смеялись все: Гулко и раскатисто-Ильюша, хохоча и размазывая по щекам слезы-Добрыня, присев у краюшка и закрыв лицо руками подвывал и подвизгивал Дума.

– О-ох, -отсмеялся Добрыня,– театр блин, кино и немцы.

– Да уж, -признался Алеша,– разыграли. А я чуть было не испугался.

– К слову, -сказал Добрыня, – вот и сам Мамай.

– Мамаев Дума Ипатьевич, – подтвердил директор,– между прочим, в некоем роде потомок, через какаую-то там бабушку, бес их разберет.

Они слезли с коней и присели тут же, в тени, у поваленного соснового ствола. Мамай живо сгонял до «Опеля» и вернулся с огромной бутылью. Ильюша с Добрыней распаковали дорожные сумки. Василиса постаралась, нагрузив их домашними пирожками, солониной, свежим хлебом и малосольными огурчиками. Алеша смущенно заглянул в свою суму и вернулся просветленный, с кругом перченой домашней колбасы.

Послышался свист и возле них плавно опустился Горыныч, с Ванюшей на спине.

– Опять ящера привели!– перекрестился Дума.

– Не боись!– пророкотал Горыныч и ловко выдернул из-под крыла копченую свиную ногу.

– Сам-то я травоядный,– пояснил он и торжественно добавил: – Но для друзей...!

Налили по первой и чокнулись. Медовуха оказалась крепкой, душистой, с запахом трав и легкой, чуть заметной горчинкой.

– Значит, "теория гамбургера",– задумчиво проговорил Алеша и огляделся вокруг. Показалось ему, что вроде как он что-то понял, прочувствовал, проник взглядом за какую-то грань. И еще он понял, что вот сейчас что-то случиться. И в этот самый момент в кармане у Ильюши громко затрещал мобильник. Все разом засмеялись. Ильюша, ухмыляясь и шепча в бороду тыкал пальцем по кнопкам, а Алеша понял, что все сидящие вокруг незаметно, исподволь, все это время смотрели на него самого.

Он улыбнулся и поднял стакан:

– Ну, за сказку!

– Да будет так,– ответил Добрыня, а Горыныч подмигнул ему и показал длинный раздвоенный язык.

*Аза при делах. **Последняя фраза-плагиат. Но поробуйте догадайтесь, откуда.