Текст книги "Частный случай запутанного состояния(СИ)"

Автор книги: Аноним Грим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Заплатка на голове после того случая?

– Нет, тогда только ногу сломал. Кость на болтах. А заплатка – та со школы еще. Тоже одному заехал, да директор откуда-то увидал. Схватил за ухо, завел в помещение, в котором стояло четыре стула, одним из которых и ударил по голове.

– Трудное у тебя было отрочество.

– Трудное. Да и юность не легче. Да и сейчас. А за гробом, вероятно, нас ждут новые сюрпризы судьбы.

Он поморщился и взялся за правый бок. Печень, что ль его беспокоит?

– Беспокоит? Да она бесит меня. В общем, сам видишь: кость на болтах, черепица титановая, печень скручена параличом, и вообще – нет такого места на мне, по которому бы не били. Сквозная от выстрела, в глазах двоится от сотрясений, да приближается старость со скоростью шестьдесят минут в час.

– Ты еще вполне бодр, – сказал я.

– Вчерашняя схватка очень меня огорчила. Ты ж меня едва не одолел. Меня! Кто? Искусственный румын! Так что сам видишь, реинкарнация мне крайне необходима. – Он впервые прямо заявил о том, о чем мы с Рафиком только догадки строили. – Чтоб и дальше земные сроки наматывать. Да и с позиции здравого страха за жизнь неплохо иметь себя в двух экземплярах. Я давно что-то подобное предполагал. Насчет смены себя. Вернее, замены носителя. Подготовить себе, типа – резерв. Перетащить в новое тело свой внутренний мир – неотъемлемый, имманентный, – запросто произнес он. – И тут про Муслюма в виде анекдота мне преподносят. Я носом повел. Осторожненько все выяснил. Однако дело беспрецедентное, насколько я понял в меру своей учености. Может непредвиденное произойти. Вот я и решил, что лучше этот процесс разбить на два этапа. Первым этапом пойдешь ты, вторым – я, а на пересылке встретимся.

Из спортзала мы переместились на кухню, из кухни в сад.

– А что с тобой делать, да еще после этих всех откровений – вот вопрос, – продолжал Витя, подтверждая наши с Рафиком худшие опасения. – Не оставлять же в живых, сам посуди.

– А может... – забеспокоился я, – как-то иначе. Не обязательно убивать?

– Не отменять же задуманное. Я уж и организм себе подобрал – атлетического телосложения. Это в царстве разума размер не имеет значения. Мы ж пока в другом царстве живем. Небезразлично, в какой форме хранить свое содержимое.

– Может, я эмигрирую куда-нибудь? По-тихому.

– Есть другой вариант. Будешь у меня в подвале гнить. Сожалея о своей несвежести.

Что-то у них со Светкой чуть что – сразу в подвал.

Ближе к обеду у Вити выработался некий план. Пока что в виде предположений.

– Есть у меня корефан, Овир, – сказал он. – Ликвидировать его, что ли? А что? – продолжал он оживленно. – На меня не подумают: наши интересы не пересекаются. На тебя – тем более. Тем более, – повторил он, – что к тому времени, как они думать начнут, ты будешь совсем мертв.

Об Овире я был наслышан. Без него в нашем городе ни одну визу на тот свет не выписывали.

– Чем тебе Овир не угодил? – спросил я.

– Да в общем-то угодил.

– Тогда зачем?

– Да так... Интересно, как жизнь после этого обернется.

Я его понял: пресловутая тяга к перемене участи даже на воле покоя нам не дает.

– Сделаем из тебя мину: обложим взрывчаткой, подпустим поближе и взорвем. Будешь этот... хасид. То есть, шахид, конечно. Ничем не рискуешь. Вернешься к своему обычному нормальному состоянию – и всё.

– Может как-нибудь без взрывчатки? – уныло возражал я. – Пистолет или ружье с оптикой.

– Взрывчатка, она брат... Миг – и жизнь вдребезги. Так, что ошметков не соберешь. Не люблю похорон в открытом гробу. У меня некрофобия.

– И все таки как-то бессовестно получается.

– Ты, рома, не умничай. В школе, конечно, нам говорили: это нехорошо, то плохо. Но с тех пор много чего утекло: воды, крови. Мир изменился. Я тоже другой стал. А где совесть была – там крыла выросли.

Что ж, не он один претерпел такие этические мутации.

– Ну а как же... А как же Дробота, что спасет мир? – прибег я к последнему аргументу.

– Мир! А причем тут ты? – И добавил для смеху. – В утешение могу сказать следующее: обещаю свою новую жизнь прожить иначе. Не брать от нее лишнего. Никого без надобности не обижать. Не посягать на чужую жизнь и другие либеральные ценности.

Пили мы, очевидно, до позднего вечера – с перерывами на аперитив. Конец всего этого я не помню. Ни в той, ни в другой голове не запечатлелся конец. Следующей визуальной картинкой был балкон. Влажный, как всегда по утрам, газон. Небо, неубранное после вчерашнего.

Помню, снился под утро сон.

– Я тебе даже две визы выпишу, – говорил Овир, лично вешая на меня тяжелый пояс. – Главное – сделать хорошую мину. А хорошая мина при даже плохой игре разнесет эту игру вдребезги.

Не исключено, что между этими двумя одинаковыми умами тоже существует нечто вроде спутанного состояния, думал я, глядя с балкона, как Витя отъезжает на своем БМВ. И оппонент, сочтя Витины думки для себя опасными, мог бы сработать на опережение. А если нет, то телефон Овира наверняка имелся в Витином мобильнике. Выяснить этот номер, позвонить, предупредить? Переиграть ситуацию?

Тут без стука распахнулась дверь, вошел Витя, сказал:

– Ну что, пора от страшных снов перейти к делу. Знаешь, я тут и повод для убийства подобрал: разногласия в вопросах модернизации экономики. Это сейчас самый модный мотив.

Тут я опять проснулся, и вообще в течение дня засыпал и просыпался множество раз, удивляясь сонливости. Вялость, которую я приписал похмелью, угнетала меня. И безразличие, едва ль не покорность судьбе. То же самое происходило со мной в тюрьме, и бесконечные перезагрузки до того замутили мой ум, что я уже не понимал, кто я и где нахожусь.

– Надо что-то решать, – бормотал-беспокоился Рафик, бегая меж наших двух шконок. – Убьет твою копию этот бандит. Мне ж ее надо понаблюдать обязательно. Мне ж еще почти полгода пыхтеть.

– Ты ж сам сказал, что первым делом он от оригинала избавится.

– И то правда, – сказал он и несколько успокоился.

Я заметил, что в своей эгоистической увлеченности экспериментом он мне не очень сопереживал. А самое удивительное, что и сам я сопереживать нам обоим не торопился. Ни себе, ни совладельцу моей личности на воле – если волей можно назвать периметр Витиного участка.

Витя, очевидно, уже пожалел, что по пьянке со мной разоткровенничался. Вечером он сказал:

– Убивать, действительно – не то что жалко, но как-то нерационально. Я сейчас как раз думаю над тем, как тебя рационально использовать. Может Михалковых с Кончаловскими забашлять, чтоб кино про тебя сняли?

– Надо было сначала с намерениями определиться, а уж потом проект затевать, – сказал я безжизненно.

– Не люблю загадывать, – сказал Витя. – Загадывай, потом отгадывай, почему все не так.

Документы, друзья, деньги – все это в городе у меня было. К сожалению – на другое лицо. Если бежать, то бежать надо в двух экземплярах. Иначе не имеет смысла побег. Не оставлять же в заложниках часть своего "я". Но если уйти от Вити не составляло труда, то о побеге из заключения не стоило даже думать. Да и воли на свершение подобных действий у меня вдруг не стало. Я опять задремал.

– Сомлел, – то ли приснился, то ли донесся сквозь сон Витин голос. – Ешь витамины, бегун.

Приступы моей абулии не укрылись от Рафика.

– Возможно, что двойники не обладают полной самостоятельностью, – теоретизировал он. – Что они ограничивают друг друга в степенях свободы. То есть воля одного тормозит волю другого. Как ты думаешь? А?

Он тут же позвонил Вите.

– Надо их на одном поле свести, – сказал он. – Для чистоты эксперимента.

Потом выслушал Витины возражения.

– Если что, – заверил его Рафик, – обратно-то сесть всегда можно. Тут важно знать: как они со своим двойником встретятся? Как прореагируют друг на друга? Как себя поведут?

Витя что-то ему ответил.

– Ярар, – сказал Рафик, выражая согласие.

Задрав подбородок, Витя подтягивал узел галстука, собираясь на какую-то кинематографическую конференцию.

– Так-то так, – говорил он в трубку мобильного, – но что-то сдается мне, что до окончания эксперимента вас троих нужно взаперти держать... Ладно. Будет им рандеву. Только учти: головой отвечаешь. – Он сорвал галстук и отбросил его прочь. Сунул мобилу в карман. – Ярар...– передразнил он Рафика.

– 4 -

Было немного боязно: да и кто б не испугался встречи с тем, кто знает и понимает тебя не хуже, чем ты сам? Кому ведомо твоё самое сокровенное? От коего не укроется ничего, что есть в тебе подлого, кому явственно мельчайшее движение твоей души?

Кроме того, существует румынская примета на этот счет: встретить двойника – к смерти.

Решения Витёк принимал быстро. Катя явилась ко мне уже наутро.

– Доктор попался добрый, – сказала она. – В невменяемости не отказал.

При других обстоятельствах я б эту адвокатеньку расцеловал.

– Вы, кажется, не очень-то рады?

– Рад, – выдавил я.

Встретить адвоката – к перемене участи. Это из разряда отечественных народных примет.

– Можете уже собирать свои вещи, – радостно заверила меня Катя. – Еще денек-другой – и...

И – свежевыбритый, простившийся с Рафиком, я вышел за ворота тюрьмы. Мой прежний костюм сидел на мне мешковато.

– Так вот ты какой, – сказал Витя, видевший меня в этом обличье впервые. – Ничего, внешность располагающая. Понятно, почему тебе дятлы баксы несли. Вот закончим с нашей насущной темой, станем вместе обувать обывателей. Мне двадцать процентов. Тебе – тоже двадцать. Остальное поделим в иной пропорции.

Моё настроение, несмотря на радостное событие, оставалось мутным и переменчивым. Привычная абулия вдруг сменилась лихорадочным возбуждением. Я внезапно и неестественно оживился, суетливо вертел головой, шарил вокруг себя, словно был в поиске. Витя, в обычном своем монологе, поначалу моего смятения не замечал.

– Сидим, квасим: Элемент, я, Шифанера с Квакиным – весь гегемон. В "Нептуне" было. И вдруг налетает, словно демон, омон...

Замутненным сознанием я улавливал отдельные словесные обороты, но их значение от меня ускользало, не хотело складываться в осмысленный речевой продукт. Гегемон-омон, настойчиво крутилось в башке, потом и это исчезло. Мне показалось, что я отключился на пару минут, ибо мы как-то мгновенно быстро миновали целый квартал. Возникла уверенность, что именно так сходят с ума. Я запаниковал. Мои поскоки и ёрзанья стали активней, а в особо остром приступе паники я попытался открыть дверцу автомобиля, чтобы вывалиться на ходу. Оказалось, что она заблокирована.

– Эй, ты чего? – обратил, наконец, внимание Витя на мои обстоятельства. – От воли крыша поехала?

Я извлек из горла какой-то звук, схожий с кудахтаньем, и тут же надолго, почти до икоты закашлялся. Витя, не выпуская руля, похлопал меня по спине. Это реально меня успокоило. Во всяком случае, позволило взять себя в руки и не демонстрировать свое состояние на публику.

– Это бывает... – успокоился Витя на мой счет. – Сейчас прибудем. Светка делает шоппинг. Товарищ майор при ней. В доме, кроме тебя да собак, никого нет.

Я вылез из-под стола. Отер пот. Тихо, сказал я себе. Спокойно. Поводов для паники нет. Я выглянул в балконную дверь. Во дворе – пусто.

Страхи мои улеглись. И даже того более: сменились радостным нетерпением. Оба пса, замерев, как изваяния, уставились в створки ворот. Я им посвистел. Они повели ушами.

– С тебя ростом, только брюнет, – бубнил Витя. – Вполне адекватный, хоть и румын. Или цыган – я сам еще толком не определился.

Я поглядывал по сторонам – уже вполне безмятежно. Говорят, такое бывает после эмоциональных срывов. Дорога была мне незнакома. Прошлый и единственный раз – из психушки, в качестве румына – меня в закрытом санитарном фургоне везли.

– Румыны тихими стопами/Цыганы шумною толпой, – декламировал Витя – наверно, Пушкина. О контрабандистах, наверное.

Псы одновременно снялись с мест и завертелись – один слева, а другой справа от ворот, створки которых тут же разъехались. И плавно сомкнулись, когда автомобиль подкатил к крыльцу. Мы вышли. Я с балкона за нами внимательно наблюдал.

Я проследовал вслед за Витей в дом, который – другими глазами – уже видел и знал. Мы поднялись на второй этаж. Витя всё что-то мне говорил-говорил, как будто наговориться не мог, но я не слышал, взволнованный предстоящим событием.

Я прислушивался к тому, как приближались наши шаги. Затаив дыхание, не сводил глаз со входной двери.

Она открылась. Витя пропустил меня вперед, слегка подтолкнув. Я вошел.

Мы замерли, уставившись друг на друга.

Я видел его и в тоже время – его глазами – себя. Я видел Витю за своей спиной и в то же время – пространство за спиной румына. Совершенно непонятно, как это укладывалось в моей голове. В обоих моих головах, если точно.

Так мы стояли неподвижно несколько секунд или минут, покуда оба дыхания не выровнялось в унисон, пока наши сердца не застучали в такт, а мысли не обрели единое направление. Мы воспринимали друг друга в реальном времени, а не ретроспективно, как было еще несколько часов назад.

– Ну же, пожмите друг другу руки, – сказал Витя, любуясь на нас.

Ноги приросли к полу. Суставы сковало. Тело отказывалось повиноваться. Мы не могли с места сойти. Тогда Витя слегка подтолкнул меня – того, что стоял у двери, я сделал шаг, другой шагнул мне навстречу, а руки одновременно взметнулись для рукопожатия, словно движимые одним импульсом.

– Ну что, узнали друг друга?

– Узнали, – дуэтом отозвались мы, изумленно воспринимая двойное тактильное ощущение.

– Да обнимитесь же, черти! Ну же! От всей души! – подсказывал и радовался за нас Витя.

Мы, как это принято в сентиментальных гангстерских боевиках, обнялись. Запах чужого пота, отметил один. Запах лосьона и пота, отметил другой.

И одновременно с этими вынужденными обнимками что-то случилось с нашим совместным сознанием, фейерверк самых разнообразных эмоций и мыслей возник и расцвел – невозможно было отделить одну от другой, тем более осознать, зафиксировать. Словно сумерки расступились, словно всё сразу стало ясно – о чем? Да обо всём, казалось мне в то мгновение. Вот только невозможно было это словесно выразить. Смутный отблеск этого восхитительного ощущения до сих пор присутствует на задворках моего бессознательного и изредка дает о себе знать секундой восторга.

– Ну? Как самочувствие? Как вы друг другу? Понравились? – бегал вокруг нас Витя, словно сводня, довольная тем, что партнеры тоже довольны друг другом. – Как вы вообще?

Вообще-то неплохо. Приумножение ментальных способностей тут же сказалось на настроении. Состояние, близкое эйфории, овладело мной.

До меня сразу дошло, что этим феноменом каждый из нас обязан друг другу. Я принял эту мысль, как должное, и не удивился ей. Словно меж нами произошло короткое замыкание. Говорят, что при эпилептических приступах бывает такое.

Так мы осваивали новые субъект-объектные отношения.

Мы оторвались друг от друга и повернулись к Вите. Нам показалось, что вот-вот должен зазвонить телефон. Витя действительно сунул руку в карман за мобильником. Я был уверен, что звонил Рафик.

Это способность нашего совокупного разума к незначительному предвидению, возможность опережать события на пару секунд почему-то очень обрадовала. Тут же мелькнула параллельно мысль, что неплохо б это свойство в нас развить и довести проскопию до суток или даже недель. Всё это вызвало такой всплеск ликования, что я устоять не мог и забегал по комнате. И мой цыган, словно тень или отражение в зеркале, забегал вместе со мной.

– Дурачатся, – кратко ответил Витя на вопрос Рафика и обратился к нам. – Может, вам, пацаны, музон включить?

Но мы и без музыки вели себя, как попсовые мальчики на подтанцовках, синхронно двигаясь параллельно друг другу. В глазах у Вити появилось первое беспокойство.

– Эй-эй! Кончайте этот балет! – сказал он. До него, наконец, дошло, что это не просто грязные танцы.

– Это не балет, – откликнулись мы

– Что-что?

– Это не балет! – так же отозвались мы а капелла. Причем оба запнулись на звуке "б".

Витя занервничал, не зная, как отнестись к происходящему: то ли это розыгрыш или подвох, то ли сбой в наших квантовых подсистемах, то ли сам он немного сошел с ума. Он глаз не сводил с меня, который стал вдруг един в двух лицах, и эти лица оказались довольно хитры.

– Дай-ка мне твою справку об освобождении, – сказал Витя. – Пусть пока у меня побудет. Пока не прояснится, придуриваетесь вы, или на самом деле с вами что-то не то.

Я сунул руку в карман, и цыган сделал то же движение. Мы были словно сиамские близнецы, сросшиеся, однако, не телом – умом.

– Кончайте паясничать, – сказал Витя.

Но я передумал отдавать ему справку. С какой стати? Я ее заслужил. Отсидел, искупил, вымолил. Куда я без этого документа? Тем более, этот документ был у нас один на двоих.

– Не дам, – твердо сказали мы.

– Витю вздумали провести, – сказал, начиная злиться, Витя. – Голову Вите решили морочить. Думаете, Витя дурак? Витя несмышленый по-вашему?

Я увернулся за долю секунды то того, как его кулак пришел в движение. Мой двойник скопировал мой нырок, хотя ему-то ничего не грозило. Я не стал отвечать Вите: все-таки мы у него в гостях. Второй его выпад я блокировал. Румын в точности повторил мой блок. Малой способности к проскопии оказалось достаточно, чтобы превентивно реагировать на Витины выпады. Все б ничего, да уж больно карикатурно мы выглядели. Наш маленький ментальный ансамбль производил забавное впечатление.

До Вити, кажется, окончательно дошло, что мы не придуриваемся. Что один разум вертит нашими обоим телами.

Им владел целый комплекс эмоций: неуверенность, беспокойство, даже что-то похожее на страх, уныние от крушенья надежд, а так же такой сорт разочарования как безудержный гнев.

– Стоять! – заорал он. Мы замерли в боксерской стойке. – Надо разобраться с вашим дуэтом. Дождитесь моего возвращения. Я вас разведу, козлы, – пообещал он и скорым шагом покинул комнату. "За пистолетом!" – мелькнула мысль.

Будучи един в двух лицах, я и соображал вдвое быстрее. Словно на параллельных процессорах. А в исключительных ситуациях, опасных для организмов – например, в такой, как сейчас – энергия и скорость мышления умножались еще. И мыслительный процесс не замедлил активировать мышечный. К сожалению, возросла не только ментальная мощь, но и эмоциональная лабильность. От эйфории и удивленья собой наш совокупный субъект мгновенно перешел к панике. Мы заметались по комнате, ища путей ко спасению. Окно. Дверь на балкон. Балкон. Обратно. Мы носились, исполняя сиамский танец в чрезвычайно стремительном темпе. Мы имели одно сознание на два тела. Но создавалось впечатление, что тело было одно. А временами – что вообще никаких тел не было.

Витя вернулся мигом. Причем я лишний раз подивился своей прозорливости: в руке его был пистолет.

Мы замерли, готовые ко всему.

– Так и стойте, суки двуличные, – сказал Витя. – Я пока только одного грохну. Вот только не пойму, кто из вас, сволочей, лишний.

Он направил ствол на копию, то есть румына, а потом перевел на оригинал. Я бы на его месте – да и Рафик так же предполагал – расправился с оригиналом, чтоб проследить, насколько жизнеспособной без него окажется копия. Если он действительно моделировал этот эксперимент под себя. Ствол снова заколебался и задумчиво замер меж нами двумя. Брошусь влево, соображал я – подставлю под выстрел румына. Вправо – пострадает оригинал. А поэтому мы бросились вперед и сцепились с Витей, ударились о косяк двери, вывалились на балкон.

Я попытался завладеть пистолетом, но вместо него поймал руку румына. Тем временем стальные перила, вряд ли приваренные – слегка примороченные нерадивыми гастарбайтерами – прогнулись и тут же сломались под тяжестью трех тел. И в то же мгновение раздался выстрел. Упав на газон, я почувствовал боль в груди. Причем боль была какая-то мокрая. Некоторое время я лежал неподвижно. Потом быстро ощупал себя. Румын на это раз не стал мои движенья копировать. На футболке его расплывалось пятно. Он умирал. Боль от меня отступала по мере того, как из тела румына уходила жизнь. И когда я обрел способность встать, он был уже мертв.

Что касается Вити, то видимых повреждений на его теле не было. Свалились мы по счастью мимо бордюра на упругий газон, так мягко, так ласково зеленевший всё утро. Голова у Вити была неестественно вывернута. Я напрасно пытался обнаружить в нем признаки жизни. Потом подбежали псы и прогнали меня. И румын, и Витя – оба были мертвы. И может, встретились где-нибудь на пересылке, подумал я, возвращаясь к своему обычному ментальному состоянию.

Я представил, что будет дальше. Заявится Светка, обнаружит трупы. Не выразит особого удивления, тем более, что мы из-за нее уже как-то дрались. Определенно, я в этой ситуации лишний. Меня она не видела никогда. И не увидит. Я встал, и – ускоряя шаг, по мере того как убеждался, что во мне ничего не болит – двинулся по направленью к воротам. Рядом была дверь для пешеходов. Через нее-то я и покинул двор.

Уходя параллельно дороге, я видел из придорожных кустов Светкин автомобиль. Майор сидел на пассажирском сиденье. Светка вела машину, в то же время оживленно жестикулируя. Я подождал, пока они скрылись за поворотом, и припустил рысцой.

Рафик освободился через четыре месяца. В начале зимы в его институте проходил семинар по запутанным квантовым состояниям. Были иностранные гости. Рафик подготовил объемистый доклад по нашей теме. Собирался даже меня демонстрировать, произвести фурор. Добавить и мое имя в корпус науки. Однако в план семинара его тема не была включена. В списке приглашенных его тоже не оказалось. Попросту говоря, в зал его не пустили. Тогда он поджег свой доклад. Сгорел гардероб. На этот раз ему удалось уйти.

Позже, хорошо подумав, он отказался от обнародования своих сомнительных опытов. Сомнительных – с точки зрения закона, я имею в виду. Контрабанда, незаконное предпринимательство, запрещенное клонирование, двойное убийство по неосторожности. Слишком многое потребовалось бы объяснять. Сейчас он на частном финансировании, в каком-то подпольном НИИ. Он очень надеется, что при определенных условиях взаимовлияния двойников – с уходом в безволие и депрессию – можно как-нибудь избежать. Не исключено, что бродят уже меж нами его и чужие копии. Румыны тихими стопами, цыганы шумною толпой. Особенно меня беспокоят чужие: ушедшие от правосудия убийцы, маньяки и прочий подпольный люд. Никогда не разговаривайте с незнакомцами. Обращайте внимание на румын и цыган.

На Витю я обид не держу – слышишь, Витёк? – Я надеюсь, что живет где-нибудь Витя-второй, атлетического телосложенья румын, подвизающийся в кинематографии.

Во мне произошел нравственный перелом. Психогенная фуга – как выразился один знакомый специалист. Я почти не вру, с читателями не мошенничаю – как видите, рассказы пишу. Чту закон и порядочность. Для меня теперь эти понятия неразделимые, как Гейзенберг и принцип неопределенности. А что морали в этой новелле нет, так я ж не перст, указующий на путь истинный. Хотя искренне полагаю, что при благоприятно сложившихся обстоятельствах доброта спасет мир.

Немного обидно, что использовали меня в этом сюжете как-то нелепо. А представьте, как бы всё могло обернуться, задействуй меня судьба не в бандитском триллере, а в шпионском боевике? Если б все эти умственные устремления, энергию, деньги – да на служенье родине? И государству несомненная польза, и жизнь как бы подвигом оправдать. А так – нелепица и суета, граничащая с абсурдом.

Но что есть, то есть.

02.03.2011 – 27.04.2011