Текст книги "Главное Пророчество (СИ)"

Автор книги: Аноним Асенат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Асенат
Главное Пророчество

Они всюду, – это Аглая прочла бабушкиных книгах. В лесах бродят русалки. Водный омут подарил им дыхание, а ночь стала спутницей и соратницей. Озера полны водяными. Те утаскивают на дно самых красивых девушек, взамен даруя бессмертие. Это бессмертие станет мукой, – писала бабушка, – но не сразу. На болотах живут кикиморы, они всегда обижены и готовы к мести. Больше всего Аглае нравились сказы про кладбища. Кладбища охраняли живых от мертвых, а мертвых от живых. Бабушка иногда уходила на погост, но Аглаю с собой не брала.

Теперь Аглая приходила на погост к бабушке. Она лежала под деревянным крестом, который почему-то нравился мышам. Низ креста был изрядно подгрызен. Аглая пыталась найти признаки беспокойной могилы – достаточно было бы буйного цветения разрыв-травы или воронья. Ничего не происходило. Бабушкина могила не отличалась от могилы соседского купца Игнатьича. Аглая каждый раз оставляла ломтик хлеба и уходила ни с чем. Бабушку в могиле не найти. Это даже радовало поначалу.

Как стаял снег, Аглая нашла таинственное и колдовское место. Их село стояло на окраине Черниговского леса. В давнюю пору, еще при цесаревиче Александре, в лесу без вести пропал целый отряд солдат. Поговаривали, их утащила местная нечисть. На всякий случай, местный воевода отправил в острог двух сельчан. С той поры в лес ходить зареклись. Много жертв он потребовал, – поговаривали старики, – а все потому что там живет нечистая сила. Из бабушкиных записей Аглая узнала, что в лесу есть бродячее озеро. Оно то появляется, то уходит под землю. Озеро еще чем-то заинтересовало бабушку, но часть тетради так намокла, что погибли целый страницы.

Аглая ничего никогда не видела. Сельские девки слышали завывания домового, встречали овчинника в сарае, куда бегали с сельскими молодцами. Одну только Машу трижды позвал замуж Хозяин Леса ( это могло быть и враками). С Аглаей же никогда ничего не происходило. Ее бабушка что-то ведала, к ней ходили женщины из соседних сел. Женщины эти были заплаканными и смущенными, они робко оставляли на пороге корзину с яйцами, за что бабушка вручала им разные травы и настойки. У Аглаи же ничего не получалось. Она даже отвар от лихорадки не могла сварить.

И все же, Аглае повезло. В день бабушкиных похорон, в этот апрельский солнечный день, Аглая наткнулась на бродячее озеро. Оно выпрыгнуло на нее из чащи. Над водой клубился туман, и откуда-то слышалась свирель. Аглая долго ходила вокруг. Она примяла пожелтевший тростник. Вода была ледяной, кое-где плавали островки льда. Аглая зачерпнула воды и выпила. Она подняла глаза к небу – ярко-синему. Была весна, а лето точно будет. Хотя бабушка не увидит. Аглае заплакала. Она не плакала, когда бабушка умирала – не хотела, чтобы сельские видели. Они не любили их дом. Они не ходили к бабушке. Та всегда говорила, что "в своем отечестве пророка нет". Это значило, что тебя будут любить везде, кроме того места, где ты родился. В тот же день Аглая поняла еще кое-что – она уедет. Она накопит денег, соберет пожитки и навсегда закроет дверь их деревянного домика. Пусть грабят, если чего найдут,

С того дня минуло два месяца. Аглая почти каждый день приходила к озеру. Она очень боялась, что оно исчезнет. Она даже пообещала приносить к его водам требу – лишь бы не исчезало. Пока что озеро не обмануло. Оно всякий раз встречало Аглаю еле слышной музыкой.

Сегодня треба была более чем скромной. Аглая нарвала диких яблок да собрала чашу молока. Бабушка не вела хозяйства, после ее смерти Аглаю подкармиливала Таня. Таня была ненамного старше. Аглая как-то нашла избитую Таню в придорожной меже. Только не выдавай, – прошептала та. Ее лицо заплыло синим, на запястьях кровоточили царапины. Танин муж был старше на семь лет и очень ревнив. "Так-то он хороший, у нас достаток дома, – убеждала Таня в аглаином доме, куда они прибежали под покровом ночи, – это я виновата, платком ярким перевязала голову. Платок Таня подняла из канавы, он был грязным и рваным, на нем были изображены женщины-птицы.

Таня убежала на закате, чтобы "муж чего не решил". Аглая думала, что на этом все закончится. Через день Таня принесла Аглае яиц. "А то вона какая худая, замуж никто не возьмет. А так-то красивая" Только благодаря Тане Аглая пережила зиму. Летом она еще могла нарвать малины в лесу, наудить рыбы с помощью самодельной удочки. Если Таня приходила с замотанными рукавами, Аглая знала – Петр снова приревновал к какому-нибудь кусту орешника. Таня ничего не говорила. Однажды она в сердцах спросила, как можно извести Петра. Потом долго открещивалась, умоляла Аглаю ничего не делать. "Он хороший, просто такой" Таня верила, что Аглая может ворожить.

Аглая тоже раньше верила. Бабушка уходила гулять в полночь, взяв с собой только миску молока и десяток сырых яиц. Она возвращалась свежей и веселой. Бабушка говорила:"Прекрасная ночь для бродниц, там были утопленницы со всей округи" Когда Аглая однажды ушла побродить вечером, на нее напали все местные собаки. Аглая так бежала, что разбила яйца – они достались не водяной нечисти, а муравьям.

Еще был случай. У Аглаи нарывало палец. Хорошо хоть, лето стояло, иначе совсем худо пришлось бы. Аглая помнила, как бабушка выводила нарывы. Нашлась и прозрачная яичная пленка, и семь свечей. Но слова наговора, как назло, вылетели из головы. Только зря пленку потратила, пришлось три недели ходить с больным пальцем. Все, что в руках бабушки ладилось, из аглаиных рук валилось. Она вздумала посадить на огороде колдовские травы – кукушкин лен, манжетку да перунову стрелу. Все завяли, даже неприхотливые. Так Аглая бы с голоду и померла, если б не Пеструшка да Таня.

Солнце садилось. Оно уже едва виднелось за еловыми верхушками. Казалось, из чащи надвигается тьма. Не та уютная темнота, которая боится свечей и печки – извечная, древняя тьма, куда уходят все умершие. Над озером собирался вечерний туман. Аглая вылила в воду молоко. Оно потекло по водной глади и ушло вниз. К водяной царице, – решила Аглая. Яйцо она пристроила в осоке.

Закат сбрызнул далекие холмы красным соком. Аглая быстро шла, ежась от холода. Она перешла на бег. Сейчас пастух уже должен был пригнать сельское стадо. За Пеструшку – ладную цветную корову – Олег никогда не брал платы. Он появился в деревне через три дня после смерти бабушки. И он один в селе, не считая Тани, разговаривал с Аглаей по-доброму.

Аглая миновала поле. Колосья зрели, проглотив солнечный свет. Поле принадлежало Таниному мужу. Аглая сдержалась, чтобы не плюнуть в пшеницу. Та ни в чем не виновата.

Когда небо стало алым, вдалеке показались черные мошки. Они приближались, увеличиваясь в размерах. Мошки двигались кучно. Они росли и росли, пока не стали видны очертания рогов. Аглая пошла навстречу. Она хотела перехватить свою корову до того, как пастух пригонит стадо в деревню. Кумушки и так всякий раз перешептывались, стоило Аглае пройти мимо. К ее разочарованию, с пастухом шли деревенские девушки. В их руках покачивались корзины, накрытая тряпицами. Сегодня был базар, – вспомнила Аглая. Она вздохнула. Ей так хотелось сладких леденцов из солодки. Одна девушка, в красном платке, одарила Аглаю насмешливым взглядом. Марфа считалась завидной невестой. Ее отец владел семью коровами и полем. Его амбары лопались от зерна. Марфа была таниной снохой. Аглая думала, что именно из марфиного рта вылетают сплетни и россказни про таниных мужиков. Саму Аглаю Марфа ненавидела. Никто не знал, почему. Аглая никому не говорила. И сейчас, глядя, как подпрыгивает коса Марфы, Аглае вспомнилась ночь перед бабушкиной смертью. И судорожный девичий плач.

– А что, оборванка, -спросила Марфа, отойдя от спутниц – как ты с Олегом рассчитываешься? Уж не бегаешь ли ты с ним в лес?

Олег считался самым красивым парнем в деревне. Аглая подозревала, что не только ольменовские девушки по нему сохнут. Очень уж хорош – синие глаза, пшеничные волосы и ладный такой.

– Тебя-то никто в лес не позовет, – шепотом ответила Аглая. Она нашла в стаде Пеструшку. Та была самой маленькой. Она задорно бежала между явно переевшим Михеевским быком и тщедушной белой Сонькой.

Марфа сузила глаза. Она тоже была красивой, правда, по-иноземному. Ее толстая черная коса оттягивала голову, ресницы были огромными и пушистыми. На голову Марфа повязала платок с женщинами-птицами. Они казались добрее Таниных. Они широко раскрывали рот и улыбались, словно пели на колядках.

– А тебя только в лес и позовут, – Марфа двинулась к своим коровам. Были они особенными, тучными, каждая с черной звездой на лбу. Эта порода очень ценилась в волости, но почему-то телята не выживали нигде, кроме их села.

Аглая проводила Марфу взглядом. Очень ей хотелось, чтобы позвали в лес. Только не выпившие деревенские парни, конечно. Вот бы из леса вышел сам Хозяин да увел Аглаю. Бабушка говорила, что Хозяин черниговского леса давно скрылся в самой глубокой чаще.

Девушки ускорили шаг. Они о чем-то переговаривались. Впервые Аглая заметила тревогу на их лицах. Марфа тоже не ехидничала, как обычно. Однажды у них чуть до драки не дошло.

Пеструшка ткнулась Аглае в ладонь.

– Неужели травы не наелась? – удивилась Аглая. Она придержала Пеструшку за рог. Та покорно замедлилась. У нее был смирный нрав. Бабушка заговорила?

Из деревенских ворот вышли коровьи хозяева. Они, вопреки опасениям Аглаи, ничего не сказали. Хмуро разобрав скотину, они разошлись.

– Не слушай Марфу, – сказал Олег. Аглая смотрела, как он удаляется, помахивая хворостиной. Он не знал бабушки, но сколотил ей домовину и крест, задарма.

Ночь приближалась. В воздухе запахло темным временем – дальним костром, ночными цветами и звездами. У звезд не было настоящего запаха, как, скажем, у коров. Но без звезд вечер чувствовался бы иначе. Аглая вдохнула полной грудью.

В деревне стояла тишина. Обычно молодежь сидела до утра на завалинке. Они смеялись, пели и бегали за снедью в чей-нибудь погреб. Аглаю никогда не приглашали. А ей хотелось попробовать знаменитые блины Ванькиной матушки или соленые огурцы деда Афанасия. В избах не горел свет, они таращились на Аглаю темными окнами. Кое-где были сдвинуты ставни.

Пеструшка перегнулась через чужой забор. Она с упоением поедала смородину.

– Прожорливая корова! – воскликнула Аглая, огляделась и сорвала себе веточку. Из дома донеслась чья-то брань. Аглая услышала женский визг, мужской бас и почему-то кошачий вой. Что-то задребезжало. В огород выбежала простоволосая женщина. "Да кому ты нужна, старая!"

– Пойдем, – шепнула Аглая Пеструшке. Они затрусили прочь. Свет долго боролся с темнотой, отдавая ей по пяди. Теперь же тьма начала прибывать. Она сгущалась под заборами, крышами домов, она завоевывала дворы и хлева. Аглая торопилась вглубину деревни. Там, между двумя развалившимися избами, стоял ее дом. При бабушке здесь толпились люди, очередь начиналась от калитки и до сеней. Огород радовал овощами, плодоносили яблони с вишнями. После бабушки все постепенно приходило в упадок. Сначала увяли цветы – бабушка не выдирала сорняки, отчего вьюнкам и лютикам было раздолье. Они не захватывали съедобные травы, в бабушкином огороде растения жили дружно. На сороковины засохли деревья. Сочные спелые яблоки, желтый анисимовский сорт, за ночь превратились в сморщенные червивые горошины. Аглая боялась, что погибнет и Пеструшка. Та здравствовала.

Калитка покачивалась от ветра. Аглая завела Пеструшку в сарай. Тут же прибежала серая приблудная кошка. Она не оставалась на ночь, не спала в ногах. Она получала свою долю молочной пенки и растворялась в ночи. Аглая все хотела приручить кошку ловить мышей в избе. Мыши грызли бабушкин пергамент. Аглая могла простить мышиный помет под ковриком или мелкие дыры в стенах. Аглая даже ставила для мышей блюдечко – с чем бог послал. Мыши впали в немилость после того, как сгрызли одну из тетрадей, в которую бабушка записывала секреты ворожбы.

Аглая нащупала коровье вымя. В такой темноте велик шанс надоить молока на пол. Кошка чуяла, что может поживиться, потому вертелась под ногами.

Тратить последний запас свечей на дойку не хотелось. Идти за свечами, а потом возвращаться в темный сарай – тоже.

Пеструшка жалобно замычала. Она давала мало молока – и пол-бидона не набиралось. А ведь ходит молва, что ведьмы отбирают молоко у чужих коров. "Ну тогда ты на самом дела бык", – порой в сердцах говорила Аглая. Пеструшка обижалась.

Выйдя из сарая Аглая вздрогнула. Свет в окне не горел. Да и с чего ему гореть, – решила Аглая. Там никого не было. Казалось, что сам дом дышал на ладан. Аглая иногда слышала, как он хрипит и вздыхает. Ступени скрипели под ногами, с потолка сыпалась труха. Бабушке все чинили благодарные люди. Да ничего и не ломалось. Дом обветшал в одночасье. Рядом с бабшкой было покойно и легко. Аглая даже не замечала, что деревенские обходят их дом. А теперь... теперь тоска брала, хоть вешайся. Аглая опустилась на крыльцо. Там, за потертой дверью, никого не было. Бабушки нету, ее закопали на кладбище. Даже ведьмы умирают. Аглая зарыдала. Из сарая ей вторила Пеструшка.

Когда отовсюду запели петухи, в дом постучали. Аглая скатилась с топчана. Бабушка принимала от рассвета до заката. Аглая дошла до сеней и только там вспомнила, что бабушки уже нет в живых.

На пороге стояла Таня. Утро сияло за ее спиной. Таня оправила сарафан – зеленый, с красным окаемом по подолу. До чего красиво одевал ее муж.

– Я тебе яиц принесла с пирогом. Вчерашнего дня к Марфе жених приезжал из Озерска, привез снеди целые сани.

– А Марфа не прознает? Она же меня ненавидит.

Таня рассмеялась.

– Марфе не угодил чем-то. Она его подарки под корову сунула, мол, пусть на мягком поспит. У меня к тебе дело, – вдруг сказала Таня. Она огляделась. Как и всегда, ее встретил беспорядок. На печи валялся тулуп из овчины, под столом пылился горшок. Кочерга, с намотанной на ней красной лентой, подпирала стену. Таня провела пальцем по столешнице – крепкой, дубовой. Бабушка рассказывала, что привезла этот стол из города. Он остался от другой жизни, о которой бабушка никогда не упоминала. Таня все просила Аглаю прибраться – но Аглая не хотела. В избе все осталось, как при бабушке.

Сквозь ставни струился рассвет. Он окрашивал избу в рыжий.

– Аглаюшка, – начала Таня, – выручай Христа ради!

Аглая отломила кусок пирога.

– Ты помнишь, что случилось в прошлый раз? Когда я сварила тебе траву от женских болей?

Таня хихикнула. Она тогда словно опьянела, пела песни и танцевала. Хорошо что Петр был в городе. Иначе бы точно приревновал. Лицо Тани посерьезнело.

– Тут другое. Деревенские говорят, дочку Мирона, Аньку, в лес утянуло. Ее и правда нигде нету, даже у Макария смотрели.

Макарий был местным бабником. Аглая не понимала, чего девки в нем находят. Плюгавый, тщедушный, на гуслях бренькает кое-как. Олег куда лучше.

– Анька за водой уходила вечером. Мирон ждет – лучину нет, вторую нет. Вышел, нашел полные ведра. Аньки не нашел.

– А с чего нечисть-то? – Аглая села на лавку. Под ней хранился сундук с бабушкиными тетрадями.

– Собака не лаяла. Жучка же шелудивая, ей лишь бы погавкать. Тишина была. Кто такое мог провернуть, кроме нечистой силы? И потом, за седмицу до этого, в другом селе, Бюриково, такая же история случилась. Одна девушка пропала, прямо во время свадьбы. Вышла подышать из избы, раз, и сгинула. Это леший творит, – закончила Таня убежденно, – Мирон живет в Тяньково, следующее село нашим будет. Вот все за девками и бдят. Аглаюшка, останови эту нечисть. Мирона жалко, у него сын повесился недавно. Если и дочь пропадет, совсем ему худо придется. Помоги! Ты же ведунья, – Таня посмотрела на Аглаю, затем взгляд ее скользнул по стене, куда уже дотянулись солнечные лучи, – Мне пора! Петр на покос пошел, я должна ему обед отнести!

Если бы она не успела, Петр бы ее избил.

– Подожди, да разве Петр сам косит?

– Батраков проверяет!И Аглая.., – Таня помялась, – люди из трех сел скинулись, чтобы нашелся кто-то, кто злочинства прекратит. Иначе к нам проверка приедет. А никто царской проверки не хочет.

Таня выскочила из дома. Только пятки засверкали. Аглая полюбовалась ее сарафаном – зеленый всплеск, красный всплеск. Все-таки, до чего красиво Таня наряжается. Это все Озерские мастерицы, они всю область обшивают.

После ухода Тани Аглая сунулась в тайник. Она откладывала деньги, чтобы навсегда покинуть Ольменовку. Тайник был под сломанной половицей. В цветном узелке хранились бабушкина расческа, двадцать копеек да ключ. Откуда ключ, Аглая не ведала. Она нашла его в бабушкиных вещах. Ключ был из железа, с тремя витками сверху. Красивый. Аглая подумывала носить его на шее, как украшение.

К зиме уйти не получится, – вот что Аглая поняла, осмотрев свои сокровища. Она пожалела, что не владеет никаким ремеслом. Из Озерска, что за семь верст отсюда, девки возят платки на городские базары. Тамошняя старица обучила их искусству вышивать на полотне диковинных созданий. Аглая пробовала рукодельничать, да ничего не вышло. Только пальцы исколола и нитку изорвала. Бабушка не учила Аглаю рукодельничать .Что-то было в бабушке чуждое деревенской жизни. Бабушка носила сарафан и лапти так, словно это царские одежды. Аглае ничего не передалось, она всегда ходила растрепанной и запачканной.

– А может, поискать? – вслух сказала Аглая. Анька любила потопать ногами и покричать, несладко с ней лешему придется. Да и зачем ему две жены? Лешие одурманивают и путают людей, если те безобразничали в лесу. Лешим незачем людские невесты. Но нечисти много, куда больше, чем думают сельские. У бабушки где-то был рукописный нежитник, или, как называла его сама бабушка – "славянский бестиарий". Аглая мечтала хоть одним глазком поглядеть на тех, о ком писала бабушка. Да и денег хотелось. Аглая могла бы сразу уехать в город. Она нашла бы место, где привольно и спокойно жить. Решено!

– Я найду эту нежить, – сказала Аглая стенам и топчану, где забывалась недолгим сном. – Бабушка бы порадовалась.

По крайней мере, Аглая очень хотела в это верить.

Она разложила бабушкины тетради на столе. Только их зима не тронула. Буквы читались, рисунки разглядывались. Аглая пролистала нежитник. Кто мог утащить девушек? Та нечисть, которая ходит по людским поселениям.

– Все они вечером появляются, – пожаловалась Аглая, – только полуденницы по свету колобродят.

При мысли об огромной костлявой полуденнице, обряженной в тряпью, Аглая поежилась. Бабушка как-то сказала, что Аглаю чуть не утащили эти чудовищицы. Аглая капризничала в обед, полуденница услышала и пришла. Аглая ничего не помнила об этом. Но кто знает – бабушка никогда не лгала.

На полях нежитника обнаружились рисунки. Красивые женские лица с длинными узкими глазами, когтистые лапы, мохнатые головы. Аглая в который раз пожалела, что ничего воочию не видала.

Бабушка писала нежитник с перерывами. Аглая видела это по чернилам разных цветов. "Сия дева живет в воде, расчесывает темно-зеленые волосы, а глаза у ней горят, точно звезды", – прочла Аглая свой любимый отрывок. Здесь рассказывалось о русалке, но не той, что из девушки самоубивицы получается. Русалки бывали разными. Утопленницы вели себя ласково, но любовь их вытягивала из человека кровь. Такой человек вовек оставался на дне реки, становясь русалкиным рабом. Утопленницы-русалки быстро умирали, не доживали и до десятой весны. Другой вид русалок был настоящей нежитью. Они хоть и походили на дев, принадлежали другому народу, водяному.

Он правил надо всей остальной нежитью. Такие русалки редко показывали себя человеку. Но если показывались, то было это предвестьем или великой любви, или мучительной смерти.

Аглая перевернула страницу. Птица Сирин вряд ли бы прилетела из Ирия заради Аньки. А вот мертвяки могли ею заинтересоваться. Вурдалак, или же упырь, получается из неупокоенного мертвеца, то есть, неотпетого. Таня же сказала, что сын Мирона повесился. Аглая помнила этого парнишку бледным и угрюмым. Его "здрасти" всегда звучало еле слышно.

Интересно, отчего он себя порешил? Аглая прошлась по полу. Ах, до чего он грязный. Аж следы в пыли остаются. Аглая оглядела свои ноги.

– Да зачем мне искать нежить, – сказала Аглая. – Они и без меня справятся, господ позовут.

И ничего не произойдет. От господ толк невелик. Девушки же будут пропадать. И нежить залютует в другой деревне, так и не дав на себя посмотреть. Если же Аглая изловит ее, как знать, может, сельские проникнутся к ней уважением. И молва об Аглае пойдет дальше, и не так страшно будет покидать захолустье.

Упырям все равно, кого есть. Они прожорливы, потому что лишь живая плоть способна утолить их навий голод. Теплое человеческое мясо ненадолго возвращает память упырю. Он может каяться, – как писала бабушка, – но все равно сожрет. Питается упырь раз в неделю. Между исчезновениями как раз прошла неделя.

– Значит, он недавно повесился, – Аглая вышла в сени. Бабушка писала, что беспокойная могила будет расхристанной, неубранной. Нужно наведаться на кладбище.

Когда Аглая вышла из избы, то увидела, что кошка съела все пожаренные яйца. Да и Марфа с ними!

На кладбище свозили покойников с трех сел. Здесь, под елью, стоял бабушкин крест. Аглая первым делом навестила его. «Пелагия Ивановна Бронская» – вот что было выцарапано на лежачей полоске креста. Аглая погладила буквы пальцами. Нет, здесь не души. Душа бабушки осталась в тетрадях. Ну и в Аглае чуть -чуть. Наверху светило солнце, яркое и равнодушное. Сейчас почему-то легко верилось, что там есть нечто огромное и великое. И было совсем нестрашно искать беспокойника.

Сына Мирона похоронили за оградой. Оказывается, его звали Павлом. Креста не было, на земле лежал венок из полевых цветов. Кто-то любил Павла. Чьи-то руки обмыли его, нарядили в целую одежду и закопали. И кто знает, может, ему в домовину сунули крестик. От могилы веяло покоем и виной. Не было ни муравейника, ни кротових нор – никаких признаков живой могилы. Хозяин кладбища отпустил Павла.

– Спи спокойно, – наконец сказала Аглая. Она почему-то не огорчилась.

Бабушка не интересовалась людьми. В ее заметках можно было найти рецепт молодящего эликсира, заговор от злых духов или размышления о том, как лучше сушить змеиные выполозки. Были даже отвлеченные выписки о жизни и судьбах России. Аглая тоже не интересовалась людьми – скорее, по привычке. С деревенскими девушками Аглая не дружила. Они шушукались за спиной, кто-то мог крикнуть вслед "ууу, нечисть". Они, такие чистенькие и беззаботные, смеялись над Аглаиыми платьями. В прошлый раз, когда Аглая выбралась на речку, девушки закидали ее яблочными огрызками. Не так уж и плохо, если одной насмешницей станет меньше. "Справедливости ради, – подумала Аглая, – Анька и Маринка меня не обзывали. Ну они и из других сел"

Какая еще нечисть могла позариться на обеих? Марина вышивала озерские платки, в погожий день стояла с ними на базаре. Когда бабушка была жива, они иногда ездили туда. Маринка стояла молча – ее товар сам за себя говорил. Про Аньку кто только не сплетничал. Аглая много раз видела, как местный кузнец бегал к ней в лесок. Была она красивой и распутной.

Что связывало двух таких непохожих девушек?

Бабушкин нежитник Аглая наизусть помнила. Еще была нечисть, которая любила молодух. Его звали летающим змием. Змий прикидывался женихом или мужем. Выбирал он вдовиц. На чары змия нельзя не отозваться. "Он заполняет дыру в сердце, его речи так сладки и убедительны, во все поверишь. Ты чахнешь, а он цветет", – писала бабушка. После смерти жертвы, змий тоже жил недолго. Он мог питаться только одной. Ему срочно приходилось искать другую вдовицу. А если та бы не обрадовалась покойному мужу? Вдовы бывают разными.

Куда проще змею было бы влюбить в себя всех деревенских девок, да по очереди с каждой веселиться. Змей до такого поди не додумался, потому и стал редким видом. Аглая хихикнула. С другой стороны, девки же чаще пропадать стали. Авось какой змей сообразительней собратов оказался. И соблазнительней, раз и распутница, и скромница – обе с ним ушли.

– Чего-чего? Изловить решила нехристя?

Староста Озерска смотрел на Аглаю недоверчиво. Он даже побаивался ее. Может, считал, что перед смертью бабушка научила Аглаю портить старост.

– Да, мне бабушка многое рассказала, – Аглая потупилась.Она же читала бабушкины книги, это было как наставление. Ноги болели от бега – еще б, столько отмахать.

Староста окинул Аглаю долгим взглядом. Вряд ли то, что он увидел, внушало уважение. Высокая тощая девка с блеклыми глазами и в сарафане, что ей короток. Аглая почесала голень.

– И как ты поймешь, что именно его словила? – староста колебался. На него давили и сельские, и городские. Села стояли темными и тревожными, базары пустовали.

– Я его поймаю за воровством. Поговаривают ведь, что он за следующей придет в наше село.

– Это верно, разговоры ходют. Но откуда нам знать, куда оно придет. Может, к вам, а может, оно и сгинет навек, – судя по голосу, старосте очень хотелось верить в лучшее – Говорят, что ту девушку, из Черниговки, украли казаки. Их там видели. А к Маринке один даже заезжал, за товаром. Обычай у них такой, невест воровать. Может, они всей станицей остепениться решили.

– Казаки? – это было вероятно, но Аглая не подала виду. Напротив, она придала голосу суровость, – Да где это видано? А если это нечисть, и она будет пужать всех, пока из города не приедет инспекция, – последнее слово Аглая долго тянула. Оно было редким в ее обиходе, но звучало внушительно.

Староста еще раз взглянул на Аглаю. Он был неплохим человеком. Усатым и носатым. При нем в селе меньше пили и больше работали. Бабушка даже думала одно время переехать сюда. Но что-то ее остановило тогда. Потом не до этого было.

Дом старосты был не более зажиточным, чем крестьянские дома. Крепкие стены, светлые комнаты и дощатый пол, убранный домотканым ковром. В печи что-то варилось, вокруг хлопотала старостина жена. Она кочергой то поворачивала горшок, то снова выправляла. Запах стоял вкусный, как у мясной каши.

– Дима, да разве это по-людски, – сказала вдруг старостина жена, – девочку одну гонять? Нечего выдумывать тут, запроси в город у губернатора подмоги. А из денег, что собрал, оплати господскую работу. Если это казаки, пущай едут себе, девкам все лучше замужем. Так-то их никто не возьмет потом. А если что-то другое, не бабьего ума это дело.

Аглае стало обидно.

– Моя бабушка многому меня научила. Это дело не для всех, много ли проку от господ, если они главного не знают?

Старостина жена обернулась.

– Если ты так много ведаешь, то почему босой сюда пришла?

Аглая почувствовала, как краснеет. Ни слова не сказав, она выскочила из избы.

Перед тем, как с позором покинуть деревню, Аглая решила сходить до маринкиного дома. Та жила при швейной мастерской. На входе висел огромный платок с большой картинкой. На ней была изображена девушка в короне и с крыльями. Эта вышивка отличалась от той, что украшала платки. Словно ее делал кто-то другой. Из-под иглы безымянной мастерицы ( ну не мужик же вышивал, в самом деле) девушка вышла живой. Она улыбалась, но не проходившим, а словно бы самой себе. Перья на крыльях будто бы топорщились от ветра. Аглая полюбовалась картиной да двинулась во двор. Ей указали, где найти старицу.

Старица сидела на ступенях. Она не выглядела такой уж старой. Наверное, старицами здесь звали тех, кто достиг вершин мастерства.

– Ты на работу хочешь? – спросила старица, взглянув на Аглаю, – Бродяжка?

Аглая закусила губу. Озерск был почти городом, народ здесь жил богаче. Аглая в обносках казалась им совсем уж нищенкой.

– Нет. Я про Маринку хочу узнать. Пропала она, не находили?

– Надо же, у нее были друзья, – старица сложила руки на коленях. Руки у нее холеные, почти не истыканные иглами.– Она всегда одна сидела и вышивала. Талант у ней был. Могли через пару лет старицей сделать, если б замуж не вышла или в подоле не принесла.

Старицы все хранили обет безбрачия. И никто никогда не видел их ночью на сеновале. Бабушка рассказывала, что это бы нанесло обиду их ремеслу. Мол, ремесло очень ревниво, и хочет над женским сердцем нераздельно властвовать.

– И что, она ни с кем никуда не выходила. Не разговаривала?

Старица покачала головой.

– День-деньской в комнате вышивала. Видела же полотно наше? – старица дождалась кивка. – Марина крылья дошивала. Только самые наши искусницы допускаются к Сирин. Я и сама когда-то делала ей узор на короне.

– А почему у вас сплошь женщины-птицы на платках? Озерск же к Черниговке относится, а там петух на гербе.

Старица рассмеялась.

– Ну ты даешь, ты точно не в лесу родилась? Птица Сирин однажды научила вдову вышивать, причем талант такой подарила, что женщина эта смогла детей на ноги поставить. А взамен Сирин потребовала, чтобы женщина вышила ее портрет. Та вышила, но не понравился он Птице. Она взяла и улетела отсюда. А всем известно, что Сирин лучше не злить. Она и наказать может. У той женщины, например, она талант забрала. Потому уже сто лет наши вышивальщицы портрет ее мастерят. Может быть, Сирин мимо пролетать будет и увидит его.

– В Ольменовке про такое и не слыхали, – ответила Аглая. Старица ей не нравилась. Оскорбляла почем зря, словно сама из золота и право имеет, – Прощайте.

– Погоди, Ольменовка, говоришь? – старица поднялась, – Ваш пастух у нас платок заказывал, его Маринка шила как раз. Он оплатил, а никак не заберет. Передай-ка ему, чтобы зашел.

Аглая насторожилась. Зачем это Олегу платок? Ни с одной девушкой он не любезничал, всех стороной обходил. Хоть и сохли они по нему. Каждая хоть раз, да пыталась охмурить. Неужто Олег – тот самый змий? Бабушка бы его точно раскусила, коли так. А ведь, – поняла Аглая, – бабушка его никогда не видала.

– Давайте я платок занесу ему, – сказала Аглая. – он за коровой мой присматривает. Отблагодарю хоть.

Старица кивнула.