Текст книги "Питбуль"

Автор книги: Анне Метте Ханкок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Элоиза?

– Привет, Ян. Как ты себя чувствуешь сегодня?

– Превосходно! – ответил он сухо и быстро. – Рут уже не так мелочится с пивом, как раньше.

Рут на заднем плане начала возражать, и Элоиза улыбнулась, одновременно открывая на своем компьютере файл со свидетельством о смерти.

– Ян, слушай: я звоню, потому что думала над тем, что ты сказал вчера.

На другом конце провода было тихо. Было слышно только дыхание Фишхофа.

– Того человека, о котором ты мне рассказывал, звали Том Мазорек?

– Нет, Элоиза, нет, я не могу. – Голос Яна Фишхофа понизился до шепота: – Забудь, что я вчера сказал. Кажется, я наговорил каких-то глупостей.

– Но это тот, о ком ты…

– Забудь об этом, говорю тебе. Забудь это имя! Это… это уже в прошлом. – В его скрипучем басу послышалось сомнение.

– Чего ты боишься, Ян? Если ты поделишься со мной, я смогу помочь.

Ян не ответил.

– Это из-за твоей дочери? – спросила Элоиза. – Она имеет какое-то отношение к этому всему?

Сначала ей показалось, что зазвучал тихий смех. Когда Фишхоф заговорил, Элоиза поняла, что он плачет.

– Ты не можешь мне помочь, – проговорил он. – Никто не может. Уже слишком поздно. Слишком поздно.

– Не бывает слишком поздно, – возразила Элоиза. – Но нужно, чтобы ты рассказал мне, что произошло между тобой и Мазореком и почему ты так боишься его. Он не может прийти за тобой, если ты этого опасаешься. Я прочитала в архивах новостей, что он умер в 1998 году, а когда я набираю в поиске его имя, появляется только несколько некрологов и одна статья о девушке, которая исчезла в таверне давным-давно. Так что, если ты расскажешь мне о…

– Ты имеешь в виду Мию? – всхлипнул он тихо в трубку.

Элоиза несколько раз мигнула.

– Да, – кивнула она. – Ее звали Мия.

– Если ты начнешь в этом копаться, они придут за нами. За нами обоими!

– Тебе что-то известно об этом, Ян?

– Они придут за нами. Они придут… Они… придут, – повторил он как-то отрывисто, словно пытаясь одновременно говорить и зевать. Его голос звучал по-детски удивленно и вместе с тем сонно. – Они придут… под тканым плащом, с огнем и копьем, с большими глазами навыкат.

Элоиза нахмурилась.

– О чем ты говоришь? С огнем и копьем?

– В ящиках комода, Элоиза. Они копались там. Я вижу это. Они украли мои документы, да, они забрали их! Они унесли мои бумаги с собой!

– Нет, Ян, постой! Не пропадай!

Элоиза знала, что он отключается. Уже не первый раз она наблюдала, как он в считаные секунды превращается из здравомыслящего человека в лунатика.

Она держала ручку над блокнотом.

– Расскажи мне о Томе Мазореке.

Тишина.

– Алло? Ты здесь? – Элоиза повысила голос, чтобы докричаться до него: – Ян?! Алло?

Ответа не было очень долго. Потом она услышала голос Рут:

– Элоиза? Вы еще тут?

– Да, что случилось? Где Ян?

– Сидит в своем кресле. Он положил телефон на колени.

– Он заснул?

– Нет, не думаю. Ты спишь? Ян?.. Нет, не спит, но он сейчас не в себе. Я думаю, ему нужно побыть в покое, так что если вы…

– Кто-нибудь заходил сегодня в дом, Рут?

– В дом? Что вы имеете в виду?

– Он сказал, что кто-то украл какие-то вещи из ящиков – что-то про какие-то бумаги.

Рут цокнула языком.

– Он бредит! Вы же знаете. Вчера он заявил, что из телефона раздаются подозрительные звуки, и настоял, чтобы его прослушивали. Сегодня утром заартачился из-за почтальона. Здесь никого не было, кроме меня.

– Просто скажите ему, что никто за ним не придет и что ему не следует бояться.

– А кого ему бояться? – фыркнула Рут, и в ее голосе прозвучали тревога и раздражение. – Здесь же никого нет, кроме меня.

– Просто скажите ему, что я все улажу, чтобы он не волновался, ладно? Скажите ему это!

– Да, конечно. – Рут помолчала мгновение. – Вы придете сегодня?

– Нет, я… – Элоиза колебалась. – В ближайшие дни меня не будет в Копенгагене, так что, если что-то случится, позвоните мне, хорошо?

– Что-то стряслось?

– Нет, но я постараюсь разобраться со всем этим. Выяснить, что именно мучает Яна.

– Ну нет, вам обоим пора уже заканчивать с фантазиями о грабителях. Он понятия не имеет, что говорит. Лучше приходите сюда и…

– Нет, – ответила Элоиза. – Я знаю, вы думаете, что это я удерживаю его на этом свете, но я начинаю думать, что это что-то другое. Я думаю, он отказывается выписываться из этой жизни, потому что боится возмездия.

– Возмездия?

– Да. Расчета. С высшими силами.

– Но… это же глупо! – рассмеялась Рут.

– Разве? Вы ведь сами говорите, что наша работа – делать все возможное, чтобы облегчить людям горе расставания с жизнью. Что наша работа – отправлять их в путь достойно.

Элоиза истолковала молчание Рут как согласие.

– Именно это я и стараюсь сделать.

8

Элоиза быстрыми шагами прошла через редакцию и спустилась на второй этаж, перепрыгивая через две ступеньки. Она открыла дверь в Исследовательский отдел и оглядела комнату. За самым большим столом сидел Мортен Мунк, человек-гора. Перед ним было два экрана и две клавиатуры, и он печатал на них обеих одновременно, делая округлые, как у пианиста, движения своими толстыми, будто огурцы, пальцами.

– Эй, Мунк?

Офисное кресло повернулось на звук. Солнечный свет, врывавшийся в открытые окна, нещадно слепил Мунка. Ему было тридцать лет, но натянутая кожа придавала ему моложавый вид, так что Элоиза легко могла себе представить, как он выглядел в детстве.

– Мисс Дания! – произнес он с придыханием и так широко улыбнулся, что глаз стало не видно за большими щеками. – Что привело вас сюда?

– Мне нужна твоя помощь, и дело довольно срочное, так что если ты займешься им прямо сейчас, я буду тебе должна самый большой на свете джин-тоник.

Мунк повернулся на кресле и занес руки над клавиатурой.

– Что требуется?

– Мне нужен номер телефона и адрес одной женщины. Она датская подданная – по крайней мере, была – и, насколько мне известно, живет сейчас в Стокгольме.

– Имя?

– Имя неизвестно, фамилия – Ульвеус.

– Есть дата рождения?

– Нет.

– Ну хотя бы примерно, сколько ей лет?

Элоиза вспомнила семейную фотографию в гостиной Фишхофа. Выбеленные джинсы дочери, замшевую куртку, огромные подплечники кричащей блузки Алисы.

Она покрутила рукой.

– В начале девяностых она была подростком, так что я предполагаю, она моего возраста, может быть, на пару лет старше. Ее последнее место жительства в Дании, вероятно, Драгер.

Она дала ему адрес Яна Фишхофа.

Мясистые пальцы Мунка танцевали по клавиатуре, пока он насвистывал мелодию из «Mamma Mia».

– Что-нибудь еще? – спросил он.

– Да, найди все, что сможешь, о Томе Мазореке. – Элоиза продиктовала его идентификационный номер. – Он погиб в 1998 году в результате несчастного случая на Фленсбургском фьорде, и мне нужно знать, кем он был, где работал, каково было его семейное положение. Все, что угодно, что окажется в доступе.

Мунк кивал и печатал.

– Искать. Искать, – проговорил он. – А зачем это все?

– Да, вот об этом тоже пара слов. – Элоиза обернулась. Никто из других журналистов, казалось, не замечал ее присутствия.

Она снова повернулась к Мунку:

– Не говори ничего Бетгеру.

Левая бровь Мунка изогнулась дугой. Он откинулся на спинку кресла и легонько постучал кончиками пальцев друг о друга.

– Ага, так. Тут какая-то драма?

– Нет, драмы нет, но Могенс теперь шеф, а это меняет правила игры. Так что будем работать в стиле ниндзя, хорошо? Абсолютная тишина!

Мунк вытянул губы и закрыл их на замок невидимым ключом.

Элоиза поцеловала его в лоб и вышла из редакции.

9

Треугольные бутерброды стояли в ряд в холодильнике в «Pret-a-Manger» в аэропорту Копенгагена. Элоиза взяла один с ветчиной и сыром и встала в очередь к кассе. Она расплатилась, положила бутерброд в сумку и уже направилась к выходу, когда зазвонил телефон. Она вытащила его из кармана одной рукой, потому что другой тащила за собой чемодан на колесиках.

Это было сообщение от Мунка.

Элоиза остановилась посреди оживленного терминала и открыла сообщение. В нем было три ссылки, и она нажала на первую. Там было свидетельство о смерти Тома Мазорека – то самое, которое она сама нашла в сети. По следующей ссылке открывалась карта Ринкенеса, где Мунк отметил последний адрес проживания Мазорека, а по третьей – краткое описание его трудовой деятельности.

Взгляд Элоизы заскользил по тексту.

С 1985 по 1988 год он работал носильщиком в больнице Сеннерборга. Следующие несколько лет проработал на кирпичном заводе в Эгернсунде, а после этого в течение долгого времени его доход никак не регистрировался. Во всяком случае, Мунк ничего не смог найти, даже государственных пособий. Также отсутствовал адрес проживания в 91-м и 92-м годах, но в январе 1993 года Мазорек снова появился в системе, и до самой своей смерти часть времени он работал на скотобойне Бланса, часть – занимал неопределенную должность на некоем «Бенниксгорде». Последние пять лет своей жизни он прожил в Ринкенесе.

Элоиза подняла глаза и стала смотреть в зону дьюти-фри, ни на чем конкретном не фокусируясь.

Бенниксгорд?

Она припоминала, что Фишхоф несколько раз упоминал это место. Он там работал? Она знала, что он работал с животными. Что-то связанное с сельским хозяйством.

Она открыла браузер и загуглила название. Оказалось, что «Бенниксгорд» – это четырехзвездочный отель в Ринкенесе с гольф-клубом на восемнадцать лунок и с видом на Фленсбургский фьорд. Игроки в гольф, по-видимому, приезжали туда со всех концов света, чтобы насладиться настоящей датской идиллией, а местные жители устраивали там свадьбы, крестины и студенческие праздники.

Элоиза нахмурилась.

Это не соответствовало тому, что она знала о Яне Фишхофе. Он был из тех, кто копает канавы, забивает гвозди и сам выращивает себе ужин. Он не зарабатывал тем, что таскал клюшки для гольфа за богатыми туристами или раскладывал шоколадные пастилки на гостиничных подносах, в этом она была уверена.

Входящий звонок из ФэйсТайм прервал размышления Элоизы. Она ответила на него и улыбнулась, увидев Герду Бендикс.

– Я не помешала? – спросила Герда. Связь немного барахлила, но все равно было видно, как она светилась, ее взгляд был ясным и игривым.

Недавно лучшая подруга Элоизы впервые за более чем тридцать лет пошла навстречу жизни с жаждой и любопытством, которые копились в ней годами. Это украшало ее, считала Элоиза. Герда всегда была до того красива, что автомобили на улицах сталкивались паровозиком при ее появлении, но сейчас казалось, что развод с Кристианом сделал ее на десять лет моложе. Ее внутренний свет сиял ярче, чем когда-либо, в то время как злые языки в кругу знакомых докладывали, что он, в свою очередь, словно на десять лет постарел.

– Ты никогда не мешаешь, – сказала Элоиза, направляясь к выходу на посадку. – У тебя все в порядке?

– Да, все хорошо. У меня перерыв между клиентами, и я просто хотела тебя услышать. А как ты, чем занимаешься? Я вижу, ты не в газете.

Элоиза повернула телефон так, чтобы Герде был виден торговый сектор Копенгагенского аэропорта.

– Куда ты летишь?

– Это длинная история – или… на самом деле она настолько короткая и неопределенная, что даже я сама толком не знаю, в чем она заключается. Ян, у которого я волонтерю в Патронажной службе, рассказал мне кое-что о старом деле в Южной Ютландии, которое, как мне кажется, стоит изучить поподробнее.

– Что за дело?

– Все немного запутано, но я думаю, что ему страшно прощаться с жизнью и что у него поэтому… – Элоиза вдруг подумала о чем-то и перебила сама себя: – Слушай, а бывает такое, что военные пишут прощальные письма, когда их отправляют в горячие точки?

Герда работала психологом-реабилитологом в Вооруженных силах и ежедневно бывала в казармах Сванемеллен. Несколько раз ее саму посылали в зоны боевых действий.

– Да, все так делают, когда им предстоит уезжать, – сказала Герда. – Те разы, что я бывала в Афганистане, я писала прощальные письма и тебе, и Лулу, и маме. В свое время, конечно, и Кристиану тоже.

– О чем пишут в таких письмах?

– Это очень разнится от человека к человеку. Я обычно писала о том, как сильно люблю вас и что вы не должны слишком убиваться, если я не вернусь домой. В письмах к Кристиану я еще писала вещи, которые… ну ты знаешь, вещи, которые я на тот момент не хотела уносить с собой в могилу. Все недосказанное. Тайное.

Элоиза медленно кивала.

– А почему ты спрашиваешь?

– Я подумала, что людям бывает необходимо облегчить сердце перед смертью.

– Ты имеешь в виду, признаться в чем-то сокровенном?

– Да, или… – Элоиза колебалась. – Исповедаться в своих грехах. Похоже, Ян нуждается в отпущении.

Герда нахмурилась.

– За что же?

– Не знаю. Может быть, это то, о чем ты говоришь: недосказанное, тайное. По крайней мере, мне кажется, что что-то в его прошлом осталось непроработанным, и я хотела бы попытаться облегчить для него это бремя. Плюс… – Элоиза пожала плечами, – ты же меня знаешь. Я должна выяснить, в чем дело.

– Хм, – произнесла Герда с таким видом, словно собиралась высказать все накопившиеся мысли. – Будь осторожна, ладно?

– Я всегда осторожна.

– Да, но все же. В течение нескольких месяцев ты все сильнее привязывалась к человеку, который годится тебе в отцы и на которого ты, можно так предположить, проецируешь свое собственное прошлое и свои собственные непрожитые чувства.

– Да, да, – сказала Элоиза, борясь с желанием закатить глаза. – Я знаю, как это выглядит, и, конечно, ты права – действительно права! Но дело в том, что… – Она глубоко вздохнула и улыбнулась. – Он просто так мне полюбился! И мне просто нужно убедиться, что я не ошибаюсь в нем.

Герда открыла рот, и на мгновение показалось, что она хочет сказать еще что-то, но она промолчала и сжала губы.

– Хорошо, – кивнула она.

– Хорошо, – сказала Элоиза тоном, который давал понять, что этот вопрос не обсуждается. Сегодня она бы не вынесла сеанса психоанализа.

– Так куда, ты говоришь, ты едешь?

– Я скоро вылетаю в Сеннерборг, чтобы…

– В Сеннерборг?

– Да. Ян родился и вырос в Южной Ютландии, – сказала Элоиза.

– А Томас сейчас живет не там же?

– Какой Томас?

Герда снисходительно улыбнулась.

– Какой Томас? Ну ты даешь!

– Ты имеешь в виду О'Мэлли?

– А что, есть другие?

– Ох, да, Герда. В мире есть и другие люди по имени Томас.

– Только не в твоем мире.

– Ну, я не знаю. – Элоиза опустила глаза и слегка улыбнулась. – Я не видела Томаса Маллинга с тех пор, как он уехал в США, а это было уже… сколько? – семь лет назад.

– А сейчас он разве живет не в Сеннерборге?

– Да, ну, наверно, – ответила Элоиза, на самом деле нисколько в этом не сомневаясь. Она перестала следить за тем, что делает Томас и где он вообще обитает, потому что каждый раз, когда она решала загуглить его имя или как-то иначе насыпать соль на рану, ей плохо спалось, и она просыпалась с ощущением стеснения в груди, как будто сердце было перетянуто резиновой лентой.

Она села на скамейку у выхода на посадку и стала смотреть на взлетную полосу, где готовился к отправлению «Аэробус А380» авиакомпании «Эмирейтс». Последний раз, когда она видела О'Мэлли, как его звали со времен учебы, они стояли в нескольких сотнях метров от того места, где она сейчас находилась, в зоне Kiss & Fly перед входом в аэропорт. Он направлялся в Нью-Йорк, чтобы начать работу на новом месте в качестве редактора новостей в одном из крупнейших мировых СМИ, и Элоиза пообещала, что последует его примеру, как только истечет срок действия ее контракта в «Demokratisk Dagblad».

А через пять недель Миккельсен предложил ей постоянную работу в группе по экономическим преступлениям.

– У Томаса теперь жена и дети, так что не важно, где он живет.

– А это правда, что он работает главным редактором в какой-то региональной газете?

– Да.

Герда состроила сочувственную гримасу.

– Что ж, после «Хаффингтон Пост» это солидное понижение, да?

– Можно так сказать, – кивнула Элоиза.

– Значит, ты сейчас летишь в Сеннерборг?

– Да.

– А когда вернешься?

– Все зависит от того, что я там обнаружу. Если Яну станет хуже, я сразу же вернусь домой, но я сняла дом в Ринкенесе на неделю – в местечке под названием Гердасминде, чтобы не соврать.

Герда улыбнулась.

– Боже, звучит превосходно.

– Правда? Я нашла его на Airbnb за двести сорок крон в день, так что не страшно, если мне вдруг придется бросить все и вернуться домой.

– Ну, к тому же, я думаю, за тебя платит газета.

Элоиза покачала головой:

– На этот раз нет. Я сама.

10

Карл Ребель припарковал машину и вышел на дрожавший от жары воздух. Он поправил очки и осмотрел пляж, на который лениво набегали длинные волны. Пляж Веммингбунд в Южной Ютландии был полон купающихся нимф, играющих детей и пенсионеров, сидящих под оранжевыми пляжными зонтиками и наслаждающихся самым жарким летом нынешнего века.

Карл отыскал взглядом деревянное строение кафе-мороженого на набережной и увидел старика, расположившегося рядом на складном стуле. Мужчина сидел на краешке сиденья, положив руки на трость, стоявшую между его острыми коленями. Это был загорелый человек с вытянутыми сухими мускулами, одетый в белую майку и черные плавки. Его длинные седые волосы, влажные от пота, обрамляли лицо с острыми скулами и узкими губами, а глаза были скрыты за солнечными очками с зеркальными стеклами.

Когда Карл приблизился, мужчина поднял голову.

Карл остановился перед ним и протянул руку:

– Здравствуй, Йес.

Йес Декер кивнул, но остался сидеть, как сидел, сложив руки на трости.

Карл убрал руку и посмотрел на людей, стоявших в очереди за мороженым. Он собрался было спросить, есть ли где-нибудь место, где они могли бы спокойно поговорить, когда Йес Декер встал и кивком пригласил Карла следовать за ним.

Старик ступил на песок и нетвердым шагом направился к воде.

Карл шел по его следам.

Пара веснушчатых коротко стриженных мальчишек подбежали к ним, осыпая лежавших на солнце отдыхающих песком. Они поймали сцифомедузу размером с дорожный люк и несли ее на ракетке, сквозь сетку которой торчали красно-фиолетовые щупальца. Старший мальчик протянул медузу вперед и радостно закричал:

– Смотри, дедушка! Смотри, что мы нашли!

– Не сейчас, ребята. Не сейчас, – отмахнулся от них старик.

Он продолжал идти к воде. Затем повернулся к Карлу.

– Снимай одежду, – сказал он.

Он говорил хрипло, тоном, явно не терпящим возражений.

– Но… – Карл нервно улыбнулся и оглядел себя. На нем были рубашка с короткими рукавами и серые брюки со складками. – Я не могу… И у меня…

– Снимай!

Карл встретился с ним взглядом. Затем расстегнул кожаный ремень и спустил штаны до щиколоток. Он переступил через них так, чтобы они остались лежать поверх ботинок на песке, и расстегнул рубашку. Снял ее и отбросил. Затем сложил руки перед ширинкой своих боксерских трусов и тяжело вздохнул.

– И что теперь?

Старик поднял палку и указал на троих мужчин, которые стояли по пояс в воде на некотором расстоянии за песчаным наносом. Только сейчас Карл заметил, что в руке у Йеса был айрон № 7[11]11
  Разновидность железной клюшки для гольфа.


[Закрыть].

– Они ждут тебя там.

Карл посмотрел на мужчин. Грозовые тучи висели низко над горизонтом позади них и угрожали испортить день. Он неуверенно улыбнулся.

– В этом нет необходимости, Йес. Я бы и не подумал…

– Иди! – Мужчина ткнул Карла клюшкой в грудь.

Карл начал спускаться в воду, царапая ноги о гальку и ракушки. Трое мужчин наблюдали, как он двигается в их направлении, и Карл узнал в одном из них сына Йеса Декера, Рене. Это был мужчина среднего роста, лет сорока с небольшим, с короткими золотистыми волосами и такими накачанными мускулами, будто они были нарисованы. Двух других Карл раньше не видел, но их бычьи загривки и скрещенные руки указывали на то, что это были разнорабочие Йеса Декера из Восточной Европы.

Рене Декер поприветствовал Карла кивком, когда они оказались друг напротив друга.

– Нет никаких причин встречаться вот так, – сказал Карл. Он нервно переводил взгляд с одного преторианца на другого. – Я бы никогда и не подумал каким-то образом записывать наши разговоры…

Рене Декер развел руками.

– Ты, несомненно, хороший парень, Ребель. Но ты же знаешь, что говорят о доверии и контроле, – он улыбнулся и положил тяжелую руку на обнаженное плечо Карла, – а так мы точно сможем оставаться друзьями, верно?

Карл кивнул.

– Хорошо, – сказал Рене, скрестив руки на груди. – Так в чем дело? Доставка? Какие-то проблемы с продуктом?

– Нет, с Гленном.

– А что с ним?

– Он ведь работает на вас, да?

Рене Декер опустил уголки рта и пожал плечами:

– Возможно. А что?

– Вчера вечером он сидел на Пенни-Лейн и хвастался работой, которую выполнил для вас недавно в Гамбурге. Он не сказал конкретно, о чем шла речь, но складывалось такое впечатление, что это как-то связано с наркотиками, так что на вашем месте я бы осадил его. Стоило ему взять в рот выпивку, как он начал трепаться, так что, возможно, ему нужен… выговор.

Рене Декер провел пальцами по подбородку и кивнул:

– Ладно. Я поговорю с ним. – Он похлопал Карла по плечу. – Хорошо, что ты держишь ушки на макушке, Ребель. Твоя верность будет…

– Есть и еще кое-что.

Декер встретился с Карлом глазами.

– Я услышал кое-что, что, по-моему, тебе следует знать.

– Так? – Рене Декер кивнул, чтобы он продолжал.

– Сегодня утром звонили в участок. Следователь по расследованию убийств из копенгагенской полиции.

– И?

– И он задавал вопросы, которые, как мне показалось, могут представлять интерес.

– Какие вопросы? – нахмурился Декер. – Мы не имеем никакого отношения к Копенга– гену.

– Он спрашивал, знает ли кто-нибудь что-то о Питбуле.

Рене Декер приоткрыл рот. Он долго молча буравил Карла взглядом.

– Ты уверен?

Карл кивнул.

– Он спросил Петера Зельнера, знает ли полиция что-нибудь о его смерти.

– О чем еще он говорил?

– Больше ни о чем.

Рене Декер колебался.

– Ты не знаешь, удалось ли… удалось ли им выяснить что-нибудь?

Карл покачал головой.

– Ты сказал, что он звонил из отдела по расследованию убийств?

– Да. С ним разговаривал Зельнер, я слышал только обрывки разговора.

– Как его звали? – Рене Декер вздернул подбородок и посмотрел на берег, где стоял его отец. – Того, кто звонил… как его имя?

– Шефер, – сказал Карл, поправляя очки, – Эрик Шефер.

11

В прихожей и по всему коридору были лужи высохшей крови, черно-фиолетовой и растрескавшейся, как краска на японской керамике раку. Она была смазана в тех местах, куда наступали ногами, а на белых стенах и панелях виднелись табачно-коричневые отпечатки рук, локтей и плеч, которые встречали удары.

Эрик Шефер перешагнул через медную вешалку для пальто, валявшуюся посреди прихожей, сел на корточки и стал изучать кровь, просочившуюся в червоточинки в старых половицах.

Он поднял взгляд, чтобы отыскать на потолке следы, которые могли остаться после резкого взмаха орудием преступления, но не обнаружил брызг крови ни на большой хрустальной люстре, ни на потолке над ней.

Он закрыл глаза и медленно втянул носом воздух.

Кроме яркого металлического запаха крови, в квартире пахло свежестью, мыльной стружкой, солнцем и чистым воздухом из открытых окон. Единственный неприятный запах исходил от палочек, похожих на шпажки «Микадо», которые торчали из перевернутого янтарного флакона на комоде в прихожей. «Cèdre du Fil de Fer»[12]12
  Кедр из проволоки (фр.).


[Закрыть] значилось на этикетке, «home fragrance»[13]13
  Аромат для дома (англ.).


[Закрыть].

Вряд ли жилец этого дома был мертв продолжительное время.

Шефер встал и оглядел длинный коридор, в котором беспрерывно щелкал камерой полицейский фотограф.

Труп находился в сидячем положении в конце коридора, прислоненный спиной к стене, со слегка раскинутыми ногами. Тело было наклонено лицом к самому низу, так что видно было только лысину на макушке, обрамленную серебристо-седыми волосами средней длины. Кремового цвета костюм, который этот человек надел в свой последний день на земле, пропитался кровью и мочой.

Шефер покачал головой.

– Лестер, старый разбойник, – пробормотал он. – Кто же, черт возьми, сделал это с тобой?

Дверь за спиной Шефера была открыта, и он услышал шаги на лестнице.

В дверях появилась эксперт по профилированию и бывший полицейский психолог Микала Фриис. Светлые волосы были собраны в конский хвост, она была одета в узкие черные джинсы и черную футболку с вырезом бато, который подчеркивал ее загорелые плечи и ключицы.

Слова Бертельсена запоздалым эхом отозвались в голове у Шефера.

Микала Фриис остановилась на пороге и заглянула в прихожую.

– Что у нас тут? – спросила она.

– Обычная кровавая баня. – Шефер кивнул в сторону трупа и протянул ей пару латексных перчаток. – Ты войдешь?

Она взяла перчатки и улыбнулась.

– Я думала, мы встретимся в «Бистро Богема», – сказала она, имея в виду ресторан, расположенный наискосок от того дома, где они сейчас находились.

– Обед откладывается, – сказал Шефер.

– Да, я уже почти догадалась сама. Ты, видимо, сделаешь все что угодно, чтобы вернуть меня в полицию.

Хотя это была обычная шутка, в ней заключалось несколько больше, чем доля истины, и Шефер криво улыбнулся.

Еще год назад Микала Фриис числилась штатным сотрудником следственного отдела, а теперь по большей части занималась консультированием частных клиентов. Шефер убедил комиссара полиции выделить некоторую сумму на составление психологических портретов, чтобы в особо сложных случаях они могли привлекать ее в качестве консультанта, и использовал любую возможность, чтобы напомнить ей, что ее место – в полиции, а не среди спекулянтов недвижимостью и прочих придурков-финансистов. В своем деле она была лучшей в стране, и Шефер укорял ее, даже почти сердился на нее за то, что она оставила свой пост в полиции.

Он и подумать не мог, что она руководствовалась какими-то иными мотивами, кроме экономических.

– Я как раз собирался припарковаться перед рестораном, когда заметил здесь синие мигалки, – сказал Шефер. Ему тогда бросились в глаза офицер, стоявший на тротуаре перед входом в дом, и женщина, которую тот опрашивал – средних лет, в окровавленной одежде и с выражением застывшего ужаса в глазах.

Микала Фриис заглянула в коридор, вытянув шею.

– Ничего себе, тут сумасшедший дом, скажи?

Шефер кивнул.

– Его зарезали?

– Сейчас невозможно сказать. Пока он там сидит, повреждений не видно, а двигать тело до приезда Опперманна нельзя.

Судмедэксперт уже был в пути, и ему нужно было осмотреть тело, чтобы определить орудие преступления и сузить круг поисков преступника.

Микала Фриис прошла мимо Шефера и заглянула в первую из трех больших гостиных, выстроенных анфиладой. Стены и полы во всей квартире были выкрашены в белый цвет, и за исключением нескольких произведений искусства более авангардного направления, жилище украшали старинная французская мебель, церковные подсвечники, зеркала и декоративные элементы в стиле романтизма. От Копенгагена до Версаля далеко, но дух Людовика XVI жил в своих лучших проявлениях на этих трехстах квадратных метрах на углу улиц Греннинген и Эспланаден.

Микала Фриис тихо присвистнула.

– Old money?[14]14
  Наследное состояние родовитых представителей высших слоев общества; наследник такого состояния (англ., идиом.).


[Закрыть]

– Собственного изготовления.

Она посмотрела на тело.

– Чем же занимался покойный?

– Это Лестер Уилкинс.

Она удивленно подняла брови и встретилась взглядом с Шефером:

– Джетсеттер Уилкинс?

Шефер кивнул.

Лестер Уилкинс, урожденный Поуль Нессе Андерсен, в молодости был великим калифом в мире джаза и ворочал миллионами. Он был любимцем глянцевых изданий, приятелем монархов, дамским угодником и всем прочим, что входит в джетсеттерские клише, а в последние годы он стал воплощением и худшего из таких клише: забытым пьяницей. Печальный конец в остальном прекрасной жизни.

– Кому же пришло в голову причинить ему вред? – спросила Микала, глядя на тело. – И зачем?

– Вот именно. Зачем?

Это всегда было отправной точкой, когда Шефер начинал расследование убийства. Первый вопрос был не «кто», а «почему».

Каков мотив преступления? Это всегда был один вариант из семи: ревность, нажива, месть, отвержение от какого-либо сообщества, фанатизм, вожделение или напряженные отношения. Иногда они накладывались друг на друга, но все убийства были связаны по крайней мере с одним из семи мотивов, и именно здесь, помимо всего прочего, проявляла себя Микала Фриис. Она могла осмотреть место обнаружения трупа, изучить детали дела, прислушаться к голосу подозреваемого, посмотреть на его язык тела и мимику и изучить вещи убитого. Основываясь на деталях, которые полиция не посчитала бы ценными, она могла помочь уточнить возможные мотивы и, как следствие, сузить круг потенциальных преступников.

Шефер огляделся. Квартира в целом была в порядке, разруха наблюдалась только в прихожей и коридоре.

– Похоже, на него напали здесь, у входной двери, и, вероятно, он сам впустил преступника в квартиру, потому что никаких признаков взлома нет, – сказал он. – Я думаю, между ними началась ссора, потому что тут настоящий Рагнарек[15]15
  В скандинавской мифологии – конец света, светопреставление.


[Закрыть]. Вещи на комоде разбросаны, и эта вешалка, и вон та картина… Выглядит яростно, да? Агрессивно!

Шефер показал на картину, висевшую на стене в прихожей. Она была выполнена в одном-единственном кобальтово-голубом цвете, словно нарисованная строительным валиком, а посередине холста виднелись четыре вертикальных рваных пореза, словно от ножа или другого острого предмета.

– Что это тебе говорит о преступнике? – спросил Шефер. – Означает ли его ярость что-то особенное?

Микала Фриис прищурилась и подошла к картине поближе.

– Похоже на Лучо Фонтану.

– На что?

Она взялась крепко за раму и вытащила картину из углубления в стене, чтобы увидеть подпись на оборотной стороне холста. А посмотрев, опустила уголки рта и впечатленно кивнула:

– Так и есть. С ума сойти!

– В чем дело?

– Это действительно Фонтана. Стремление к наживе можно исключить из списка мотивов преступления – вот что это говорит мне о преступнике, – сказала она, и картина снова заняла свое место на стене. – Это и тот факт, что у Уилкинса на запястье что-то похожее на «Ролекс Субмаринер».

Шефер посмотрел на тело и увидел, что из-под рукава выглядывает золотой браслет от часов.

Он указал на картину:

– А эти порезы?

– Это отличительная черта Фонтаны. Он был основателем направления, которое называется пространственным, в нем художник пытается прорваться сквозь двумерное изображение.

– Ты хочешь сказать, что это должно выглядеть именно так?

– Да, и это стоит больших денег. Миллионов! Подумать только, и висит так запросто здесь, в копенгагенской квартире. – Микала Фриис смотрела на картину круглыми глазами. – Она должна быть в сейфе. Или, лучше, в Государственном музее или в Луизиане[16]16
  Музей современного искусства, один из самых знаменитых и посещаемых музеев Дании.


[Закрыть].

Шефер заметил, что ее дыхание участилось от восторга, а в углублении между верхней губой и носом проступили капельки пота.

– Прости, а мы на одно и то же смотрим? – спросил он ровным голосом. – Синее полотно с четырьмя дырками?

Микала улыбнулась ему и кивнула.

Шефер демонстративно посмотрел на нее пустыми глазами. Затем покачал головой и пошел дальше по коридору.