Текст книги "Родная кровь"

Автор книги: Anne Dar

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глава 18.
Тереза Холт.
Август текущего года.

– У меня новости от своих парней, – широко улыбаясь, Астрид скручивала один из персидских ковров в моей гостиной с целью помочь перенести его наверх в спальню, и казалось, будто она укутывает в него оранжевые лучи закатного солнца, падающие на пол из вымытого до кристальной чистоты окна.

“Своими парнями” Астрид называла Маршалла, Гарета и Риана. Тот факт, что её семья состояла из сплошной мужской силы, лишь ещё больше подпитывал в ней энергию “ян”. Моя сестра всегда была “пацанкой”, из-за чего у неё, как и у меня в своё время, были проблемы с парнями. Только если моя проблема заключалась в зацикленности на своём внутреннем мире, проблема Астрид состояла в том, что она попросту была недосягаема для парней-ровесников. Слишком самодостаточная, слишком сильная и резкая – парням обычно с такими девушками страшно связываться. Обычно парни предпочитают покладистых, нежных, розовых девочек… Это не про Астрид. Свой лайт-рокерский образ жизни и души она не подвергла предательству со своей стороны ни на секунду своей жизни. Даже когда рожала своих сыновей. Собственно, рожала она их от не менее яркой личности, чем она сама. Сколько помню Маршалла Бардшо, а я помню его с его двадцатилетнего возраста, когда этот байкер впервые попытался подкатить к Астрид на своём стальном коне, после чего едва остался жив и зарёкся сделать потрясшую его “бурю” своей спутницей жизни, он всегда имел устрашающий вид. Уже в двадцать лет он выглядел минимум на пять лет старше своего возраста: высокий, лысый и мускулистый, он явно не походил на двадцатилетнего парнишку. С возрастом он определённо стал только больше и шире, отрастил себе брутальную бороду, наколол себе несколько новых татуировок, заодно украсив и тело Астрид парочкой новых чернильных извилин. Теперь у моей любимой сестры вся правая рука в татуировках, а у её мужа вся левая и ещё по одной татуировке на груди, спине и сзади на шее. Смотря на этих двух, можно с уверенностью сказать, что они определённо точно были созданы друг для друга. Они начали свои отношения ещё до того, как Астрид успела окончить школу – ему было двадцать, ей только семнадцать. В то время Маршалл работал автомехаником, а Астрид отвергла идею колледжа, вместо которого окончила барменские курсы. Замуж за Маршалла она вышла на следующий день после своего восемнадцатилетия, в двадцать родила Гарета, через два года они с Маршаллом наконец смогли открыть личный бар под названием “Тотем”, сразу же ставший успешным предприятием в Роаре, а ещё через два года у них родился Риан. Астрид не то что не жалела о том, что вышла замуж за первого же своего парня, она всю свою жизнь гордилась этим фактом, как, собственно, гордился им и сам Маршалл. А кто бы такого не хотел? Любовь однажды и навсегда. Я бы от подобного точно не отказалась, хотя мой поезд уже и был упущен.

Я всегда тянулась к старшей сестре. Астрид всю мою осознанную жизнь являлась для меня ярчайшим примером для подражания, особенно в вопросах смелости. Что же касается её чувств по отношению ко мне: она любила меня не меньше, чем я её. По крайней мере в том, что она готова глотку порвать любому моему обидчику – мне стоило только озвучить имя – я не сомневалась. Как в подобной возможности относительно своей защиты со стороны Астрид не сомневался и Грир.

– Надеюсь, у твоих парней хорошие новости, – улыбнулась я, наблюдая за тем, как Астрид поднимает с пола свиток солнца и ковра.

– Хорошие, – ухмыльнулась в ответ сестра. – Ты ведь в курсе, что Гарет уже второй год встречается со своей блондинкой, Шаной. Представляешь, вчера он вскользь намекнул, будто после того, как они закончат университет и уедут из Вашингтона, он, возможно, подумает над тем, чтобы сделать ей предложение.

– Но им же всего по двадцать два года!

– Ну, в следующем году им-то уже будет двадцать три. А ты у нас во сколько родила, напомни?

– Ты что же, рискуешь стать молодой бабушкой?! – ещё больше округлила глаза я.

– Ну, пока что эти малолетки ещё не настрогали мне внучат и, надеюсь, ближайшие лет пять строгать не будут, – вздохнув, Астрид с ловкостью молодого бойца забросила на своё правое плечо ковёр и направилась в сторону лестницы.

– А как у Риана дела? – решила уточнить подробности жизни младшего племянника я, взяв второй ковёр, перед этим решив не забрасывать его на плечо, а просто нести перед собой, отчего теперь со стороны я выглядела намного более неуклюжей, чем моя сестра.

– Риан начал встречаться с девочкой из параллельного класса.

– Да ла-а-адно!

– Серьёзно.

– Ты её видела?

– Тоже крашеная блондинка, как и у старшего, только с наличием розовых прядей.

– В этом плане Риан побыстрее своего старшего брата оказался, – заметила я, когда мы уже поднялись на второй этаж. – Насколько я помню, Гарет начал встречаться с девушками в семнадцатилетнем возрасте, а Риану только шестнадцать исполнилось.

– Но, представляешь, в этом вопросе Риан кажется мне серьёзнее своего брата. Гарет зажимался с разными девчонками по углам, пока у него не появилась Шана, а Риан с размаха так серьёзно подошёл к этому вопросу: привёл знакомиться свою избранницу с нами в бар уже спустя месяц якобы тайных отношений, о которых мы с Маршаллом, естественно, непрозрачно догадывались.

– И что Маршалл думает по поводу этого?

– Шутит, что эти двое будут как мы – навсегда зависнут рядом друг с другом, – Астрид широко заулыбалась, будто не веря в подобную возможность и одновременно желая именно такого исхода для своего сына. – Девушку зовут Руби Фокскасл. Риан и Руби – звучит красиво, а?

– Всё-таки ты рано или поздно, но станешь молодой бабушкой, – усмехнулась я.

– Посмотрим ещё, в каком возрасте Берек тебе внуков заделает, и будешь потом развозить его потомство по элитным школам для одарённых детей, – сестра одарила меня своей знаменитой широкой улыбкой.

– Да уж… – я не заметила, как сдвинула брови и скрестила руки на груди.

– Что такое? – Астрид всегда мгновенно замечала даже малейшую перемену моего настроения. – Тебя что-то тревожит?

– Нет, не тревожит, просто… – встретившись с проницательным взглядом сестры, я прикусила нижнюю губу. – В общем, я держала кое-что от тебя в секрете, чтобы ты случайно не подумала, будто бы я не справляюсь.

– Не пугай меня, Тесса, – в её тоне мгновенно проступила настороженность.

– Дело в том, что у меня не было столько денег, чтобы оплатить аренду этой квартиры на полгода вперёд. Я смогла бы погасить максимум три месяца, и-то без учёта расходов на сам переезд. Поэтому я взяла в долг у Грира сумму, необходимую для погашения пяти месяцев аренды.

– Тереза, не глупи. Ты должна понимать, что это нормально – не справляться абсолютно со всем в одиночку и просить помощи у близких тебе людей. Но я тебя хорошо знаю: ты ещё не доросла до уровня осознания важности принятия материальной помощи без чувства угрызения совести. Ты наверняка и Грира попросила молчать о своём долге. – В ответ я промолчала, на что Астрид продолжила. – Итак, почему ты в итоге решила раскрыть свои карты, которые так хотела спрятать от меня, в то время как должна была их уверенно показать ещё в самом начале?

– Я рассказала тебе об этом только потому, что мне… – Я тяжело выдохнула и приказала себе собраться. – В общем, сегодня утром мне выставили счёт на обучение в этой школе для одарённых на ближайший год. Взнос за первое полугодие я должна буду внести при подаче документов. Максимально допустимая задержка – неделя. Однако совершенно очевидно, что данное  заведение проповедует пунктуальность, так что про недельную задержку лучше сразу забыть. Проблема же заключается в том, что этот взнос равняется моей восьмимесячной заработной плате.

Я собиралась влезть в долги. В очень крупные долги. Такие, которые мне придётся выплачивать более года, и-то если Алан Пасс вдруг не решит лишить меня премии. Может быть у меня ещё и был шанс отказаться от затеи с этим переездом, но я уже перевезла свои вещи в этот город, в этот дом, уже почти начала новую жизнь, уже слышу шум прибоя, доносящийся из приоткрытого окна, да и нечестно было бы не справиться с этим мероприятием, и тем самым лишить Берека возможности получать достойное его интеллекта образование. Я просто буду ещё больше работать. Возьму дополнительные проекты или один самый сложный, но деньги и Гриру, и Астрид обязательно верну.

Астрид положила свою крепкую руку мне на плечо и заглянула в мои глаза:

– Мой племянник получит достойное образование, даже если всё его целиком оплатить из собственного кармана придётся мне с Маршаллом, – моя собеседница вдруг хитро прищурилась, как прищуривалась всякий раз перед тайным нападением. – Хотя нет, знаешь, из нашего богатенького братишки я без проблем выбью бо́льшую часть оплаты вплоть до восемнадцатилетия Берека, – угрожающе заулыбалась она, и я не смогла ей не улыбнуться в ответ, но, кажется, моя улыбка получилась невеселой. Я редко чувствовала себя несправляющейся со своими родительскими обязанностями, и сейчас был именно этот редкий момент. – Новое место жительства – новая жизнь! – До боли сжав моё плечо, уверенно и бодро выдала Астрид. – Прошу, заведи себе хороших друзей… – уже отпустив моё плечо, она вновь направилась к всё ещё скрученному ковру, лежащему посреди комнаты, чтобы помочь мне расстелить его напротив моей кровати.

После смерти Рины у меня больше не было друзей – я не просто не пыталась, но даже не задумывалась над тем, что мне необходимо завязать с кем-то дружеские узы. Кажется, мне это было просто не нужно. Я просто не верила в то, что смогу с кем-то дружить по-настоящему, как это было с Риной, а играть в дружбу, просто притворяться чьим-то другом, мне точно не хотелось. Но меня просила “хотя бы попытаться” Астрид… Ей я не могла отказать.

Глава 19.
Пейтон Пайк.
02 октября – 20:35.

Упираясь локтями в стол, а губами в сжатые кулаки, сцепленные между собой пальцами, я отстранилась от внешнего мира и с головой ушла в анализирование результатов расследования первого дня.

Жертва: тридцатипятилетняя Ванда Фокскасл – учительница начальных классов в школе имени Годдарда для одарённых детей, любящая и любимая жена, мать троих несовершеннолетних детей. На момент смерти на жертве был надет не её плащ, однако эта странность легко и логично объяснялась: у Терезы Холт, которую она навещала в тот вечер, имелся точь-в-точь такой же плащ, только меньшего размера и без латки на отвороте воротника. Именно благодаря отсутствию этой латки Бернард Фокскасл, муж убитой, узнал в плаще вещь, не принадлежащую его жене – он лично поставил на плаще своей супруги эту латку, использовав ярко-красные нитки, из-за чего Ванда была вынуждена носить шарф, чтобы скрыть промах своего заботливого мужа. Итак, при выходе из квартиры Терезы Холт Ванда Фокскасл просто перепутала свой плащ с плащом матери своего ученика, что легко доказывается нахождением личных вещей жертвы в карманах плаща, изъятого из квартиры Холт. Значит, убийца всё-таки не переодевал жертву. Плащ – случайность. Но не фатальная ли она? Тереза Холт была последним человеком, видевшим в живых и Ванду Фокскасл, и Рину Шейн. В обоих случаях убийства произошли всего лишь в течение пятнадцати минут после последнего контакта Терезы с жертвами. Возможно, я копаю не в том направлении, однако всё же…

Результаты с видеорегистраторов, установленных в припаркованных на месте преступления и рядом с ним автомобилях, неутешительны. Ни одна из пяти доступных камер не была включена – записи отсутствуют. Выходит, у нас остаётся только запись с камеры пляжного видеонаблюдения, на которой отчётливо зафиксирован момент смерти жертвы, но на которую не попал сам убийца – в наших руках оказалась только его тень. Как будто бы мужская, широкоплечая… Но тень ни о чём конкретном не говорит и с большой вероятностью может вводить в заблуждение.

На месте преступления не обнаружено никаких улик, тем более никаких следов ДНК. То же касается салона автомобиля жертвы: он оказался стерильно чист – накануне миссис Фокскасл подвергла его химчистке.

Люди, живущие в прибрежных таунхаусах, ничего не видели и не слышали. Результаты опроса Арнольдом семей, которые Ванда Фокскасл успела обойти перед тем, как пришла в гости к Терезе, тоже ничего, кроме положительной характеристики жертвы, не дали.

Итого: в нашем распоряжении только тень на некачественной видеозаписи и пуля калибра 5,6, предположительно выпущенная из High Standard HDM на расстоянии десяти шагов, попавшая прямо в сердце жертвы, что свидетельствует о хорошем зрении убийцы. И ещё у нас есть Тереза Холт…

Я смогу Его поймать. На сей раз Он точно не уйдёт.

…Вспомнив о дважды прозвучавшем за сегодня предупреждении в мою сторону со стороны Арнольда Рида и услышав входящий звонок за соседним столом, я вдруг пришла в себя. Тяжело выдохнув, уже спустя минуту я покинула своё рабочее место и направилась в кабинет своего непосредственного начальника. В последнее время он стал задерживаться на работе почти так же долго, как и я. Наверняка дело в том, что его жена снова попала в больницу. Теперь будет застревать здесь от рассвета до заката, пока она не выпишется.

***

Произведя три уверенных стука костяшками пальцев в дверь босса, я, не дожидаясь разрешения войти, открыла дверь и переступила порог.

– А, Пейтон, –  развернувшись в своём кресле, пожилой мужчина окинул меня уставшим взглядом. – Даже не удивлён, что это ты. Ты видела, который сейчас час? Ты уже давно должна быть вне участка, пить пиво с друзьями или смотреть телевизор дома.

Кадмус Рот занял кресло начальника отдела уголовного расследования три года назад, за год до того, как я получила повышение и стала следователем после ухода моего предшественника, Эйча Маккормака, на заслуженную пенсию. Кадмус был примерно моего роста, плотный мужчина с начинающими седеть волосами и сильно розовеющими во время сильных эмоциональных переживаний щеками. Он носил квадратные очки в чёрной оправе и всегда был при галстуке. Хотя он и обладал редкостной добротой, которая обычно может сильно мешать людям, занимающим подобную должность, одновременно он был и строгим начальником, что делало его и душой компании, и уважаемой личностью среди его подчинённых.

– Присаживайся, – пока я подходила к его столу, он указал мне на стул напротив. Как только я на него опустилась, Рот упёрся в меня внимательным, хотя и откровенно усталым взглядом. – Дело Больничного Стрелка, верно?

– Всё указывает на то, что это Он, – сдвинула брови я.

– Тридцать два года прошло с момента его появления в этом городе. Я тогда ещё сопляком был, только поступил в академию… Значит, Больничный Стрелок, – тяжело выдохнул мой собеседник. – Уже просмотрела дело Рины Шейн?

Он спрашивал только об одном предшествующем деле, хотя их было два: первому было тридцать два года давности, второму пять лет. Кадмус знал – все знали – что первое дело я выучила наизусть от корки до корки, поэтому он спрашивал о деле предпоследней жертвы. Однако правда заключалась в том, что и дело Рины Шейн, за прошедшие пять лет, я успела вызубрить от заглавной буквы до последней точки.

– Вы закрепили это дело за мной, – решила начать издалека я.

– Что вполне логично. Ты прибыла на место происшествия, ты присутствовала при первичном осмотре и даже уже начала работу со свидетелями. Айрин сейчас загружена, Сэмюэль… Он немного хандрит. По-любому остаёшься только ты, Пейтон.

– Ещё есть Арнольд Рид.

– Арнольд? – его явно удивило моё предложение. – С чего вдруг?

– Когда мы поймаем его, – я сказала “когда”, а не “если”, – не будет ли осложнений с возможным предъявлением обвинения в заинтересованности стороны?

– Лучше веди это дело ты. Последствий, о которых ты говоришь, не должно возникнуть.

– Не верите в то, что в этот раз мы распутаем это дело? – хотя мой голос и прозвучал спокойно, я неосознанно сжала кулаки.

– Не верю, что это дело сможет распутать кто-то кроме тебя. – Я напряглась. – Ты права: ты как никто другой заинтересована поимкой этого ублюдка. А это значит, что ты максимально мотивирована, Пайк. Как никто другой.

– Я могла бы вести это дело наравне с Ридом, с той лишь разницей, что официально оно будет закреплено за ним…

– Из тебя получилась бы отличная шахматистка. Пытаешься обрезать своему противнику все возможные лазейки ещё до того, как загонишь его в угол и вынудишь, как последнего таракана, в истерике искать отходные пути. Ради этого ты даже готова пожертвовать самым важным – ты ведь пришла в полицию специально ради этого дела, – Рот прищурился. – Не переживай: если ты возьмёшь Стрелка, мы не оставим ему даже шансов на какие-либо лазейки. Я не буду менять лошадей на переправе, тем более без надобности: вы, два гения, Пайк и Рид, будете вместе в этой упряжке.

Про “гениев” знал весь наш отдел. Эта парная кличка приклеилась ко мне с Арнольдом четыре года назад, в его первый рабочий день в уголовном отделе полиции Роара. Всё началось с того, что во время нашего знакомства он своим мощным рукопожатием едва не сломал мне руку. Я тогда не повела и бровью, но сказала: “Полегче, гений”, – намекая на его венценосную работу в Лексингтоне с поимкой Дождливого маньяка. Об этом деле и его виртуозном закрытии молодым копом тогда гудело четырнадцать штатов США. На моё же замечание Арнольд ответил мне словами: “Сама ты гений”. Так мы познакомились и так с тех пор гениями друг друга и обзываем.

Рот посмотрел на свои большие наручные часы в круглой оправе:

– Уже скоро девять часов, Пайк. Ступай-ка ты домой и попытайся выспаться – это важно для твоего дела. И вообще, трудоголизм убивает, – говоря эти слова, он поднялся и начал надевать на свои плечи заметно помятый пиджак. – Мой тебе совет: проводи больше времени со своей семьёй. Отдыхай. На выходных сходи в кино: говорят, сейчас показывают неплохую комедию. Поверь, своевременное расслабление тебе может помочь больше, чем постоянное пребывание в режиме активного напряжения.

…Выходя из кабинета Рота я думала о том, что не для того я всю свою жизнь была трудоголиком, чтобы в назначенный час вдруг выйти из “режима активного напряжения” и тем самым сдать позицию. Но я не испытывала негативных эмоций из-за последних слов своего босса. Кадмус Рот был семьянином до мозга костей. Он был женат уже двадцать лет, его восемнадцатилетняя дочь, единственный ребёнок в семье, поступила в колледж в этом году, а жена, слабая на лёгкие, через осень лежала в больнице, так что дома Рота сейчас ждали только трое котов. Не сомневаюсь в том, что этой осенью, лишившись общества любимых жены и дочери практически одновременно, этот человек чувствует себя крайне одиноко. А одиночество притупляет. Иначе бы он не советовал мне проводить больше времени со своей семьёй. Забыл, что семьи у меня нет.

***

Может быть я и не стала бы следователем в уголовном отделе полиции Роара, может быть я открыла бы цветочный или книжный магазин, или со временем превратилась бы – с чем провидение не шутит – в примерную домохозяйку, однако подобные размышления кажутся мне бредом. Я не помню себя вне желания быть тем, кем я являюсь сейчас.

Мои родители, Раймонд и Роберта Пайк, были докторами – оба работали в родильном отделении при местной больнице. Тридцать два года назад они оба не вернулись домой с ночной смены. Их, а вместе с ними и одну из рожениц, которую должны были выписать на рассвете грядущего дня, пристрелили. Прямо посреди больничной палаты. Каждому всадили по одной пуле 5,6 калибра прямо в сердце. Убийца сбежал. Его так и не нашли. Как и не нашли младенца убитой роженицы – мальчик пропал без вести. Кто являлся отцом того ребёнка, было неизвестно. Близких родственников у той женщины не нашлось, а её многочисленные знакомые ничего не могли рассказать о её беременности и по какой причине кому-то было важным украсть её ребёнка несмотря ни на что. Несмотря на три трупа, два из которых были моими родителями. Отцу было только двадцать восемь лет, матери всего лишь двадцать шесть. Я осиротела в три года. В ту злосчастную ночь я, как всегда в ночные смены родителей, ночевала у старшей сестры отца, тёти Сигрид и её мужа Грэга. С тех пор я так и осталась жить с ними.

Мы стали жить в доме моих родителей, так как у Грэга и Сигрид на тот момент не было собственного жилья, но потом, когда я окончила школу и поступила в полицейскую академию, они купили прелестный домик в деревне, расположенной в пятидесяти километрах от Роара, и наконец осуществили свою мечту жить в глуши, вдали от цивилизации, практически в лоне природы. Они завели себе лабрадудля, разбили фантастический палисадник и занялись выращиванием овощей. Пока я училась в академии, они по несколько раз в месяц приезжали в Роар, чтобы присматривать за домом, который теперь отошёл мне, когда же я вернулась в город и вновь заселилась в дом, они, по-видимому, перестали видеть надобность в своих приездах сюда, а я всегда была слишком занята – сначала учёбой, потом работой, – чтобы часто с ними общаться, а позже еще и навещать их. По итогу на протяжении последних пятнадцати лет мы видимся по два-три раза в год, но зато регулярно созваниваемся один раз в месяц.

Сигрид была на пять лет старше моей матери. У неё были проблемы со здоровьем по женской части, в результате чего на момент моего осиротения она уже знала о том, что никогда не сможет иметь собственных детей. Думаю, отчасти поэтому с вопросом моей опеки не возникло особенных проблем: и Сигрид, и Грэг сразу же взяли ответственность за моё существование на себя. Если бы они этого не сделали, я бы наверняка попала в фостерную семью*, так как других родственников у меня в наличие больше не имелось: дедушек и бабушек я не знала, у матери не было ни братьев, ни сестёр, а у отца были только старшая сестра и её муж.

(*Фостерные семьи – это профессиональные семьи, которые временно берут на воспитание и реабилитацию приемных детей – до момента, пока им не найдут постоянных приемных родителей или не вернут к кровным).

Грэг с Сигрид из разряда хороших родственников. Они всегда любили меня. А как же иначе? В детстве я была впечатляюще миленькой девочкой, а и им откровенно не светило обзавестись собственными детьми, так что, несмотря на то, что я, по факту, всю свою осознанную жизнь чувствовала себя “ничейной”, я выросла во вполне спокойной обстановке, без абьюза и в принципе без давления со стороны. За что я благодарна Грэгу с Сигрид, так это за то, что они не стали примерять на себя роли моих родителей: они как были для меня дядей и тётей, так ими и остались. С самого начала своего сиротства я понимала, что мои папа и мама умерли, зато у меня всё ещё оставался дядя Грэг, бравший меня с собой на рыбалку и возивший на деревенские ярмарки, и была тётя Сигрид, умеющая готовить мои любимые оладьи и любящая складывать мою одежду ровно. В разные периоды моей жизни у меня даже были волнистый попугай, панк-стрижка и коллекция серег в ушах, и в носу – то есть мои опекуны были не из тех, кто тяжело переносил бунтарский подростковый возраст и запрещал своему воспитуемому пробовать всё, что плохо в него вливается или втягивается через фильтр. Благо у меня, в отличие от многих моих ровесников, голова на плечах всегда крепко или почти крепко держалась. Однако даже правильно установленная на плечи голова не помогала мне держать в целостности свои кулаки. Я часто дралась. По-разным причинам, но, как мне казалось тогда, исключительно из благородных побуждений. В основном я заступалась в школе за более слабых детей, которых большинство выбирало для травли. Меня боялись из-за этого. Потому что я могла быть с обидчиками слабых не менее жестокой, чем они сами позволяли себе быть по отношению к своим жертвам. Однажды я сильно разбила нос спортсмену, пытавшемуся стянуть юбку с моей одноклассницы, в другой раз я заставила очередного абьюзера проглотить кусок мела, которым он разукрасил похабными словами рюкзак недавно переведённого в наш класс парня. В основном я заступалась за слабых в случаях, когда меня просили об этом сами угнетённые, но не всегда. Иногда, становясь свидетельницей насилия, я самостоятельно вступала в игру. Самый жестокий случай моего подавления насилия со стороны подавляющего большинства произошёл в моём семнадцатилетнем возрасте. Я была отличницей, спортсменкой, уверенно шла на золотую медаль, чтобы после без каких-либо запасных вариантов поступить в полицейскую академию, поэтому в выпускном классе старалась не слишком уж светиться с распусканием рук, чтобы случайно не получить серьёзный выговор и не засветиться на внеурочных занятиях, но правда заключалась в том, что я ни разу за свою жизнь так и не смогла уговорить себя на компромисс по отношению к агрессорам. Так было и в тот раз – я снова не смогла закрыть глаза и пройти мимо. У нас в школе, на два класса младше моего, учился карлик. Его, кажется, звали Грир. Отличный был парнишка, хотя я с ним вообще никак не контактировала. Просто видела его в коридорах, знала о его нашумевших математических способностях и вскользь видела по его поступкам, что он очень сильно отличается от остальных детей, но не столько ростом, сколько врождённой добротой и даже некоторой мудростью. Он ни разу не поднял руку ни на одного своего обидчика, хотя вполне мог бы уложить каждого из них одним прицельным ударом в пах. Не то чтобы его все очень сильно обижали, так как у него было и достаточно много друзей, и, судя по всему, потенциальные обидчики достаточно сильно боялись его старшую сестру, которую я никогда не видела, но о которой местные хулиганы любили говорить, как о разрушительном урагане. Однако инциденты нападок на этого парнишку всё же случались. Подобный инцидент случился и в тот день, когда я задержалась после занятий в очередной спортивной секции. Вроде бы я тогда занималась дзюдо. Да, определённо точно это было дзюдо, так как я в тот момент была одета в чёрное кимоно. Шла по коридору и заметила, как трое парней из параллельного мне класса волокут этого младшеклассника Грира в мужской туалет. Когда я зашла туда, они уже топили его рюкзак в унитазе и ждали от парня ответной реакции, но он никак не реагировал, просто стоял сжав кулаки. Заметив меня, идиоты сразу же начали пошлить на тему того, что я ошиблась дверью и, промахнувшись, попала в мужской туалет, однако закончить свои пошлые шутки им было не суждено. Двоих я моментально поставила на колени прицельными ударами между ног, третьего, скрутив, поволокла к открытой кабинке и, держа его за волосы, опустила головой в унитаз, зная, что что-то похожее в конце прошлого учебного года он проделал с каким-то младшеклассником. Нажав на кнопку смыва, я заставила его напиться и только после этого отпустила, едва не вынудив бедолагу захлебнуться. Когда я обернулась и направилась за следующим козлом отпущения, парни стартовали со своих мест и, несмотря на боль между ног, удрали прежде, чем я успела бы их подвергнуть линчеванию. Когда же я осталась в мужском туалете наедине с тем парнем, Гриром, он сказал мне что-то вроде: “Ты пострашнее моей старшей сестры будешь”. На это замечание я ему ничего не ответила. Мы не общались с ним ни до этого инцидента, ни после, хотя после у нас и было предостаточно возможностей, так как этот случай ни для кого из нас не прошёл стороной. Я подвергла физическому и психологическому насилию сынков богатеньких родителей, так что избежать вызова Грэга с Сигрид на ковёр к директору школы и внеурочных занятий для сложных подростков на сей раз мне не удалось. Те же три придурка, любители похвастаться силой за счёт слабых, хотя и заметно поникли из-за популярности “пивших из унитаза парней”, из-за чего с ними ни одна девчонка после не хотела целоваться, даже несмотря на их прошлую славу среди слабого пола, на внеурочные исправительные занятия не попали – загремели только я и тот младшеклассник. Справедливости в сем было мало: ладно я, признаю, перешагнула границу дозволенного, но как можно было в принципе представить, чтобы этот душка-карлик мог кого-либо поить из унитаза? Однако этот инцидент всё-таки не испортил моих планов с полицейской академией. Просто получила по завершению старшей школы Роара серебряную, а не золотую медаль. Честности ради стоит признаться, что если бы в момент того или любого другого своего заступничества я вдруг узнала, что мой выбор лишит меня золота, я бы не остановилась даже под угрозой лишения всех возможных медалей. Скорее всего я бы даже вступила бы в колоссальный сговор со своим внутренним протестом и в итоге перевыбивала бы все передние зубы всех слабаков, мнящих себя сильными лишь потому, что могут себе позволить обижать слабых, в результате чего я бы неминуемо вылетела из школы пробкой и, как следствие, не стала бы следователем. Это сейчас я понимаю, что насилие не выход, но тогда я была менее мудрой, чем тот карлик, и более безбашенной, чем я есть сейчас.

Скорее всего я с самого начала своей жизни, на неизвестном мне ментальном уровне, не могла переносить несправедливость в виде попыток уничтожения социумом слабых, которые, тем временем, зачастую являются сильнее всех прочих. Кто-то когда-то лишил меня семьи, кто-то когда-то выстрелил в моих безоружных родителей, просто потому, что мог, потому, что он был сильнее со своим пистолетом против их голых рук… Я этого не понимала. Я могла расти в счастливой и любящей семье, у меня могли быть папа, мама и, возможно, даже братья и сёстры. Но у меня решили всё это отобрать, потому что я тогда была слабее решившего… Я решила, что больше никогда не буду слабой. Не во имя того, что у меня есть сейчас, а во имя того, что было. Чтобы отдать дань своей боли. Меня лишили полноценной семьи – я буду сильной, чтобы узнать не только почему, но для чего я осталась одна.

Когда мне было пять, я случайно подслушала ночной разговор Грэга с Сигрид, который, как я осознаю, решил мою дальнейшую судьбу. Они говорили о смерти моих родителей. Сигрид, тихо плача, говорила Грэгу о том, что моих родителей пристрелили прямо посреди больничной палаты, она говорила, что по истечению двух лет дело, за неимением улик, забросили в долгий ящик и что убийцу никогда уже не найдут. До тех пор я не знала, что именно произошло с моими папой и мамой. Я знала, что их больше нет, потому что Сигрид пару раз приводила меня к их общей могиле, но не знала, что их пристрелили. Знала, что произошло что-то страшное, но точно не представляла себе родителей с дырами от пуль в телах.

Слова Сигрид о том, что убийцу моих родителей никогда не найдут, набатом звучали в моей голове целую бессонную ночь. К рассвету пятилетняя я твёрдо решила: стану полицейским, получу жетон и свой собственный пистолет, и тогда обязательно найду этого сбежавшего убийцу. Вот почему я стала той, кем стала. Сначала окончание школы с отличием, потом полицейская академия, затем полицейский участок Роара. Кто-то мечтает о головокружительной карьере в Нью-Йорке, я же всю свою жизнь осознанно мечтала застрять в захудалом уголовном отделе полиции Роара, чтобы иметь доступ к его замшелым архивам, хранящим правду нераскрытого дела об убийстве Рэймонда и Роберты Пайк. Я мечтала о возможности найти виновника моего сиротства. Став лучшей в отделении уголовного расследования, что было несложно сделать при такой вялой статистике уголовных дел в городе с населением в сто двадцать тысяч душ, я промахнулась. Я упустила Больничного Стрелка, когда он, спустя двадцать семь лет молчания, вновь заявил о себе, пристрелив девушку по имени Рина Шейн. До сих пор не могу простить себе то, что никак не смогла повлиять на ход расследования этого дела, которое тогда вёл Эйч Маккормак. На тот момент ему было восемьдесят девять, однако при своём глубоком возрасте он несомненно оставался профессионалом своего дела – в самом начале своей карьеры я многому у него научилась… И тем не менее, несмотря на весь свой профессионализм, Эйч дважды упустил Стрелка: в своё время он вёл дело моих родителей, после ему же досталось дело Рины Шейн. В процессе обоих следствий Эйч не смог найти ни единой зацепки. Ни единой! Сейчас я была следователем, которому отошло это вновь открывшееся дело, и у меня уже есть тень преступника на записи с пляжной видеокамеры. Целая тень!