Текст книги "С горячим приветом от Фёклы"

Автор книги: Анна Зенькова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Анна Зенькова
С горячим приветом от Фёклы

© Зенькова А., текст, 2020

© ООО «Издательский дом „КомпасГид“», 2020

Если сегодня нет солнца на небе – это не значит, что его нет вообще.

Би Дорси Орл

Часть первая

Глава 1

– Сходил бы ты на улицу! – ни с того ни с сего предложила Фёкла. – Чего дома-то киcнуть?

– А шашки? – заканючил я. – Ты же обещала.

– Как обещала, так и разобещала, – отрезала она.

Несмотря на тон, голос у нее был тихим и будто бы даже виноватым.

«Предательница! – подумал я, но вслух ничего не сказал. – Небось к Валюхе собралась, средь бела дня чаевничать».

Я с мученическим видом стал одеваться, будто меня там ожидала не улица, а казнь египетская:

– Это – позор, а не шорты! Как из Армии спасения.

– Иди-иди, не умничай. – Фёкла миролюбиво подтолкнула меня в спину. – А я пока суп сварю.

– С фрикадельками? – пробурчал я с плохо скрываемой надеждой.

– И лапшой. – Она устало кивнула.

Тут уж я позабыл про все свои обиды. Фрикадельки из супа того стоили.

– Только лук не клади! Всё равно узнаю! – Я снял с гвоздя ключ на веревочке, повесил на шею и махнул Фёкле рукой:

– Ну, пока!

– Зеленого ничего не ешь! – понеслось мне вслед. – Опять кишки скрутит.

Я торопливо закрыл за собой дверь.

* * *

Во дворе было пусто. Оно и понятно – лето. Все наши дворовые разъехались по морям, лесам и бабушкам, а я вроде как остался за главного. Редкое удовольствие – быть главным в пустом дворе. От тоски загнуться можно.

На лавке сидела баба Шура и, как механический робот, грызла семечки.

«Щелк-щелк. Вас приветствует робот Шура. Модель T-1000. Совершенного типа».

Ну, как-то так она и сидела. Ей, видно, тоже было невесело.

– Здрасьте, баб Шур. – Я, не глядя, прошел мимо, но она точно смотрела мне вслед! Как боцман на корме при виде пиратского судна. Фёкла говорит, что это у нее просто вид такой – перекошенный. Но я думаю, что робот Шура просто не выносит детей. А таких, как я, – неуправляемых – особенно. Ну и Жеку еще. В этом мы с ним похожи.

Баба Шура подтвердила мои догадки презрительным молчанием, но я сделал вид, что не заметил, и гордо свернул за угол. Там начинались балконы, а под балконами – фруктовый рай для гурманов. Так называл наш дворовый садик Жека. Мы с ним вроде как ладим. Он живет в первом подъезде, а я во втором, так что нам сам бог велел дружить. Но мы его заветы не особо выполняем, даже деремся иногда. Не друзья, но и не враги. Так, что-то средне-приятельское.

Фёклу я, конечно, слушать не стал и первым делом забрался на черешню. Аккурат под Валюхиными окнами. Снизу ягоды были еще зелеными, но те, что наверху, уже алели гладкими бочками. Я пополз к краю ветки – там ягоды прямо краснючие. Ветка задрожала, и я вместе с ней, как начинающий эквилибрист. Ух, страшно.

«Кто не рискует, тот Таня», – напомнил я себе любимое Жекино изречение. Кто такая эта Таня, я не знал, но быть на нее похожим не хотел уже заранее. Опираясь на одну руку, я вытянул другую, дрожащую, и что было силы дернул ягодную горсть вперемешку с листьями.

Только я намерился запихнуть добычу в карман, как вдруг где-то рядом хлопнула форточка. Среди черешневой зелени замелькало красное пятно.

«Валюха!» – мелькнула у меня шальная мысль, и сердце заколотилось громко-громко. То ли от испуга, то ли от предвкушения надвигающейся опасности в лице краснокожей Валюхи. Это наша соседка. Она же тетя Валя, она же Валюшенция, она же Валя фон Штирлиц. Прозвища мы придумали на пару с Фёклой. Ну, я, конечно, в большей степени. Просто у меня с фантазией перебор – вот и приходится ее как-то расходовать.

Вообще тетя Валя была белокожей, ну, может, местами розовой. Но вот лицо! Мы всё мечтали с пацанами, как летом соберемся поиграть в индейцев и предложим ей главную роль Чингачгука. Жаль, что все разъехались.

– Кто это там шебуршит? – завизжало у меня над ухом. Я прижался к ветке и затаился, словно ниндзя, но бдительный Чингачгук Валюха всё равно меня заприметила. – Севка, ты, что ли?

Она вдруг спрятала лицо обратно в форточку.

Швах! Не успел я обрадоваться, как оттуда высунулась рука со шваброй и принялась яростно молотить по несчастной черешне.

– Ах ты паршивец! – Листья летели во все стороны, а она всё лупила по ним, словно хотела сорвать побольше для какого-нибудь школьного гербария. Но я-то знал – Валюха задумала снять с меня скальп.

Поэтому я сразу плюнул на гордость, спрыгнул на землю и задал такого стрекача – будь здоров!

Вслед мне летели листья и неразборчивые проклятия. Видимо, индейские.

Забежав за угол, я отдышался как следует и только потом заметил дыру на одной из штанин. У меня неприятно заныло под ложечкой.

«Фёкла с меня шкуру сдерет!» – подумал я с нарастающей тоской. И ведь не объяснишь ей никак, что на мне лежит древнее проклятье. В прошлый раз было так.

– Хватит выдумывать, – разозлилась она. – Опять по кустам шастал?

Поначалу я горячо отстаивал свои права заколдованного:

– Ты не понимаешь. Я обречен портить новые вещи, стоит мне только к ним прикоснуться!

Фёкла поджала губы, я послушно замолчал, но потом завел снова:

– И старые тоже, когда у меня случаются обострения. Как у тебя с гастритом.

Вместо того чтобы посочувствовать, она почему-то рассвирепела:

– Я тебе сейчас покажу обострение! – И отвесила мне крепкую затрещину, от которой потом ухо горело так, словно его припекли утюгом.

Униженный такой несправедливостью, я целый вечер прятался за шторой на подоконнике и даже объявил голодовку. Правда, продержался недолго. После трех кусков хлеба с майонезом, который я под покровом ночи стащил из холодильника, у меня так заболел живот, что только одно и оставалось – звать Фёклу на помощь. Так мы в итоге и помирились.

Потом, конечно, она мне это еще припомнила. Пригрозила даже:

– Еще раз порвешь, я латать не стану! Ходи весь в дырах, как нищий.

Тоже мне угроза! Подумаешь! Сейчас такое даже модно. В смысле, дыры, а не нищие. Хотя это еще не точно.

И всё-таки домой мне идти расхотелось. Я с сомнением посмотрел на дыру и решил оттянуть неизбежное: «Поброжу еще часок, а потом пойду».

Я решил завернуть на речку, прогуляться по кисельному бережку. Вообще, никакая это была не речка, а обычное водохранилище, в которое местный завод сливал ядовитые отходы. Вся набережная была усажена табличками «Купаться и ловить рыбу строго запрещено!». Но наши дворовые всё равно купались. А дядя Коля, Валюхин муж, прошлой зимой выловил оттуда гигантскую щуку. Ух и здоровенная была!

– Все мужики в осадок выпали! – рассказывал нам дядя Коля, пока Валюха отпиливала от щуки кусок нам к праздникам.

А Фёкла возьми да и заяви:

– Сами своего монстра ешьте. Буду я еще дитё радиацией травить.

А дядя Коля ей:

– Ты, Пална, в пузырь не лезь. Дареному коню, того, это – зубы не считают!

– Не смотрят, – поправила его Валюха. Она была учительницей. – В зубы коню не смотрят.

Но дядя Коля и усом не повел. Потому что жена ему в принципе не указ. Так, друг человека.

– Бери-бери, Пална, – настаивал дядя Коля. – Отличная щука, говорю тебе. Качественная!

Пришлось взять. Фёкла тот кусок потом в семи водах вымачивала, чтобы радиацию вывести. Не доверяла она дяде Коле, как всем мужикам. Ну а из щуки мы котлет нажарили. Я попробовал и выплюнул – не котлеты, а один живой лук. И вот как с ней бороться?

Я уже дошел до речки, когда вдруг вспомнил, что мне это строго запрещено.

«Не гойсай по реке! Сиганешь с обрыва, и тю – следов не найдут!» – грозила мне Фёкла.

Она бы меня еще козой рогатой попугала. Ей-богу, будто я маленький.

Я свернул к обрыву. Вообще, мы с пацанами говорим не «обрыв», а «утес» – потому что так звучит солиднее. Пиратский утес – ну круто же. Мы все мечтаем, как однажды он станет нашим тайным местом, где можно будет собираться, палить береговые костры и прятать клады. Пока что утес – это тайное место старшеклассников, они там всё время отвисают. А мы за ними следим из засады и по ходу разрабатываем стратегию захвата вражеских земель.

На утесе было пусто. Оно и понятно – кому здесь быть, кроме меня. Лето же! Я уселся на колючую траву, выпеченную солнцем, и от нечего делать стал бросать вниз камешки. А они такие «хлёк-хлёк», ну точно как жабы. Я жаб просто на дух не выношу – они противные. А вот маленькие лягушки мне нравятся. Мы как-то с Жекой словили парочку, посадили в банку и ко мне притащили. Жека сказал:

– Сейчас мы с тобой лягушачью ферму забабахаем! – И побежал домой за клеткой. В ней раньше его попугай жил, а потом улетел в форточку – на вольные хлеба. Вот Жека и придумал клетку под лягушачий вольер приспособить. Мы им еще горку из пластиковой бутылки спроектировали – закачаешься! Настоящий лягушачий парк развлечений получился. Жека снова сказал:

– Лягушачья икра сейчас знаешь как ценится! Ее можно ресторанам продавать за большие деньги.

Я в такую чушь, конечно, не поверил.

– Смешно! – говорю. – Я бы эту гадость и бесплатно есть не стал. Не то что в ресторане!

Но Жека уже загорелся не на шутку. Его прямо разрывало от идей.

– Мы ее в коробочках специальных поставлять будем, как деликатес. А сбоку еще такую надпись сделаем. Ну, знаешь – «мэйд ин франсе»?

– Чего? – У меня, наверное, брови на затылок съехали.

– Чего-чего, – буркнул Жека. – Сделано во Франции, говорю.

И тут я в Жеку поверил. Всё-таки он человек толковый – в школе английский изучает. А я только немецкий, и то из-под палки. В общем, заразился я Жекиным энтузиазмом ого-го как! И стал ему идеи подкидывать – как поильники правильно установить, чтобы лягушки от жажды не высохли и качество икры не пострадало.

– Как разбогатеем, я себе гироскутер куплю, – размечтался Жека. – Стальной такой, с обводами и рубчиками на руле. И чтобы с ионным аккумулятором обязательно, ну ты понимаешь.

– Ага, – сказал я, – круто.

Особенно мне про аккумулятор понравилось. Что тут может быть непонятного, если у меня даже вéлика своего нет?! А вообще, я к этому вопросу относился философски. Ну нет и нет. Но на всякий случай тоже размечтался:

– А я тогда велосипед с багажником куплю. И кроссовки на воздушной подушке. Зеленые!

Потом подумал: «Гулять так гулять!» – и добавил к кроссовкам шапку для Фёклы, которую мы в гипермаркете видели. Там одна пушистая была, а другая с каким-то жутким хвостом. Вот об этой она вообще всю жизнь мечтала!

Мы доделали поильники и стали думать, как нам эту икру на поток поставить, чтобы побольше денег заработать. Но тут, как назло, Фёкла с работы вернулась и всё испортила.

– Чтобы я в своем доме больше этих амфибий не видела! – сказала она как отрезала. Весь бизнес нам поломала.

Вообще, если так разобраться, Фёкла мало что мне разрешала. Я вдруг разозлился не на шутку, перебирая в уме все эти ее «нельзя». То нельзя, это нельзя. Словно я какой-то Буратино безропотный.

«Твоим шальным генам нужна строгая рука, – убеждала меня Фёкла. – А лучше ремень».

Ремень висел в шкафу на самом видном месте. Там еще только надписи не хватало: «С горячим приветом от Фёклы». Это чтобы мы с моими генами не расслаблялись.

Маленьким я всё никак не мог понять, кто они такие, эти гены, и почему я виноват в том, что они шальные, а не послушные, как чужие дети. Однажды мне даже приснился сон, где озверевшие крокодилы прибежали из зоопарка прямо к нам в квартиру и съели все наши галоши. Я так испугался, что, проснувшись, тут же рассказал обо всём Фёкле. А она стала смеяться как чокнутая и объяснила, что гены – это что-то вроде характера, который передается по наследству. Потом, уже постарше, я посмотрел передачу про строение человеческого организма, и всё окончательно прояснилось. Я понял, что хоть мои родители меня и бросили, какие-то части их тел остались во мне навсегда. Ну там, руки, глаза, пальцы. Я иногда смотрел на себя в зеркало и думал: «Раз у меня уши лопоухие, то, наверное, папины. А если волосы белые и кудрявые, как у девчонки, значит – мамины». Потом я вообще перестал об этом думать, и про уши, и про волосы, и про родителей. Просто забыл о них раз и навсегда, как отрезал. Словно их никогда и не было вместе с шальными генами под кроватью и ремнем в шкафу. Фёкла им, кстати говоря, так ни разу и не воспользовалась.

Я вдруг почувствовал, как меня не на шутку затопила нежность. Всё-таки она у меня хорошая. А ее фирменные пироги так вообще – с ума сойти можно! Не то что у Валюхи. Эта как напечет – зуб не вбить. Не пирог, а лямец. А Фёклины всегда знатные. У нее вообще руки золотые. С виду такие шершавые, все в мозолях, а на ощупь – мягкие.

Я резко вскочил и ка-а-ак припустил к дому – так мне вдруг захотелось обняться с ее руками. Еле прибежал, запыхался.

Возле подъезда стоял дядя Коля и курил. Валюха его съесть готова была за эти сигареты – до того они были вонючие. А мне, наоборот, нравилось, как они пахнут.

Я остановился возле дяди Коли, чтобы немного подышать сигаретным дымом, и деловито спросил:

– Дядь Коль, не подскажете, который час?

Ну, чтобы он понял, что мы на равных. Я заметил, если взрослых спрашиваешь «а сколько время?», они смотрят на тебя пренебрежительно, как на ребенка. И отвечают нехотя. Но стоит спросить «не подскажете, который час?», и тебе говорят, там, «без пятнадцати девять». Вот как дядя Коля сейчас.

Меня вдруг словно током шарахнуло. У нас же с Фёклой пожизненный договор: «Не позже восьми!»

Я бросился к лифту, потом передумал и метнулся к лестнице – так быстрее. Но дядя Коля крикнул мне вслед:

– Попридержи-ка двери, Севка. Вместе поедем.

Пришлось возвращаться и вызывать лифт.

Я забежал в кабину и подставил ногу, чтобы двери не закрылись, но дядя Коля, как назло, не спешил, смачно втягивал дым, чем бесил меня еще больше. У меня же на счету каждая секунда, а он тут, понимаешь, жизнью наслаждается.

– Всё, теперь можно ехать! – Дядя Коля наконец бросил бычок в урну. Подъезд у нас культурный, никто не мусорит. Он зашел в лифт, и мы поехали.

– Ну, как жизнь молодая? – спросил дядя Коля где-то между вторым и третьим этажом. Я выдал что-то нечленораздельное:

– А-а-аэ-э-эрмаль-но.

Это потому что я был сам не свой от всей этой ситуации.

– А чего такой кислый? – не отставал сосед. – Натворил что?

– Про ужин забыл, опоздал, – поделился я. – Фёкла меня теперь вместе с супом съест.

– Ы-ы-ы, экий ты забейда! – развеселился дядя Коля. – Ну, помурыжит чуток, с кем не бывает! Бабы, они такие. Если кричат, значит, любят.

И тут лифт остановился. Третий этаж. Приехали!

– Ты давай, брат, держись! – Дядя Коля по-дружески хлопнул меня по спине. Так, что я чуть носом в пол не зарылся.

Может, я и наивный, но до последнего надеялся, что он зайдет к нам и как-то разрядит обстановку. Но нет – дядя Коля направился к своей двери. Ну а я пошел к своей. Осторожно повернул ключ и шмыгнул в прихожую. В квартире было тихо. Я потоптался с минуту на коврике, ожидая, когда Фёкла выпрыгнет в коридор и закатит мне сцену, но так и не дождался. И вот тогда я понял: что-то случилось.

Глава 2

Наверное, я понял это еще до того, как оказался в квартире. Просто не сразу осознал. Запах супа – вот что случилось. Обычно на подходе к дверям я пытаюсь угадать, с чем он у нас сегодня – с грибами, тушенкой или яйцами. Эти я просто видеть не могу, так же как и лук. А вот вермишель люблю. Даже без супа. Поэтому мы ее и едим каждый день, а иногда даже вечером.

Но супом в этот раз и не пахло. Зато пахло лекарствами. Сильно, на всю квартиру. Я на цыпочках прошел по коридору и заглянул в комнату. Она лежала на диване, вытянув руки, как солдат. В углу орало радио, но Фёклу это нисколько не беспокоило – она спала. Так я сначала подумал, пока не увидел ее лицо. Обычно оно у нее спящей уморительное. С раздувающимися щеками и губами-трубочками. Фёкла еще так смешно ими делает «фьють-фьють».

Сейчас лицо было ровным и гладким, словно растянутым к ушам. Как у пластиковой куклы. Я с опаской посмотрел на ее живот. Вспомнил Жеку.

– Я, – говорил он, – своих по ночам проверяю. А то мало ли что? Подхожу и кладу голову на живот сначала маме, потом папе. Если живот двигается, значит, всё хорошо. Можно спать спокойно.

Я тоже решил попробовать. Но Фёкла тогда проснулась и дала мне такой нагоняй – мало не покажется. Сказала, что я ее своими экспериментами в гроб вгоню. Я пообещал, что такое больше не повторится. И сдержал бы слово, но это странное лицо! Мне прямо-таки приспичило убедиться, что всё хорошо.

Я встал на корточки и приложился щекой к ее животу. Пуговицы халата больно впились мне в кожу. Я замер, не дыша, с волнением ожидая, когда зашевелится Фёклин живот. Но он был мягким и неподвижным.

И тогда я понял, что это у нее не сон. Там было другое. Не страшное, просто другое. Я сидел как загипнотизированный, глядя на Фёклу, а потом встал и пошел. И вот тут случилась странность. Я вроде шел, но не чувствовал этого – прямо как в бассейне. Казалось, что двигается только туловище, а ноги стоят на месте и просто тянутся вслед за ним, как резиновые.

Каким-то чудом я всё-таки добрался до Валюхиной двери и позвонил. На ноги я не смотрел, чтобы, чего доброго, не сбрендить. Вдруг они и правда остались там, в квартире, а я тут такой просто растянулся на несколько метров, как жевательный монстр.

– Севка, что? – Валюха открыла с явной неохотой. Наверное, у нее там сериал был в самом разгаре. – Извиняться пришел?

Я стоял и не мог вымолвить ни слова.

– За черешню, – подсказала Валюха и выжидающе скрестила руки.

Я таращился на нее изо всех сил, лишь бы только не смотреть вниз. Но она вдруг сама ахнула:

– Что с твоими ногами?

Тут уж я не выдержал и тоже глянул.

Ноги были на месте, только босые. У меня вдруг дернулось сердце. Так резко, словно по нему кто-то хорошенько двинул со стороны спины.

– Ты с ума сошел – голяком бегать! – Валюха отодвинула меня в сторону и двинулась к нам в квартиру.

– Феклуня, – донеслось до меня издалека. – Ты за своим вообще смотришь? Вон с голыми ногами по бетону лётает.

Она что-то бурчала, а я стоял и слушал, но ничего не мог разобрать. Сердце грохотало у меня в ушах, как неисправный мотор.

«Ой, мамочки!» – всё-таки уловил я. Что и говорить, визжала Валюха громче любого мотора. Она выбежала в коридор. Лицо – белое, глаза – выпученные, а шея – мокрая, словно ее только что облили водой.

– Давай-ка сюда, миленький. – Она схватила меня за руку и, протащив через узкую прихожую в кухню, толкнула на диван.

– Ты есть хочешь? – нервно спросила Валюха. Голос у нее был визгливым до невозможности. – Поди ж, голодный?

Я молча кивнул.

– Миленький мой, миленький. – Она забегала по кухне взад-вперед, потом схватила нож и принялась кромсать батон.

– На-ка вот, поешь. – Блюдечко с маслом чуть не врезалось мне в щеку.

Я сидел как истукан и таращился на батон. Он был нарезан толстыми и неровными ломтями. Валюха подвинула мне дымящуюся кружку.

– Чай только заварила. Пей смело – я не трогала.

Она вдруг погладила меня по голове.

– Ты пока поешь, а я сейчас. – И Валюха чуть ли не бегом понеслась из кухни в прихожую, где дядя Коля с кем-то громко разговаривал по телефону.

Я взял кусок батона и стал жевать, ничем не намазывая. Один, второй, третий.

Когда Валюха снова появилась в кухне, я как раз доедал масло, слизывая его прямо с ножа.

– Батюшки! – Она испуганно моргнула. – Ты что же это, весь батон съел?

Я молча кивнул.

– Горе-то какое, – всхлипнула Валюха, и тут же: – Ну ничего-ничего. Коля потом в магазин сходит.

Я так и не понял, в чём горе-то? Подумаешь, батон! Мне вдруг стало тошно от всего этого – не передать как. Я вскочил, чтобы убежать к себе домой, к Фёкле, пусть она там и лежит… такая, но Валюха преградила мне путь. И снова погладила по голове:

– Бедный ребенок. Может, кефирчику тебе налить, попьешь?

Я помотал головой, и меня вдруг вырвало прямо ей на передник.

От неожиданности ко мне вернулся голос:

– Простите, теть Валь. Я не специально.

– Ну что ты, что ты! – Она подцепила пальцами передник и стащила его через голову. – Это у тебя от волнения.

Валюха в третий раз погладила меня по голове. Сколько можно вообще!

– Иди вон с Маринкой фильм посмотри, пока мы тут… – Она тяжело вздохнула.

Я хотел спросить ее и не мог. Стоял и беспомощно хлопал ртом, как рыба. Я хотел спросить про Фёклу, но чувствовал, что если спрошу сейчас, то услышу что-то невыносимо ужасное. Поэтому я отвернулся и пошел к Маринке в комнату.

Она валялась на диване и смотрела какую-то сладкоречивую мелодраму.

«Ах, Джон. Только не покидай меня, дорогой!» – причитала на экране кудрявая тетка.

Тьфу ты! У меня от всего этого сахара прямо зубы свело. Я молча сел в кресло рядом с Маринкой, стараясь не смотреть в её сторону. И всё равно заметил, как она смотрела на меня. Прямо-таки с диким интересом.

Маринка была старше на два года и выше на голову. В прямом смысле. Потому что про голову так можно говорить еще и тогда, когда имеешь в виду положение в обществе. Тут уж оно у нас с соседями было примерно одинаковым. Средний класс, так сказать. Ну, может, у них чуть повыше. Валюха всё-таки была учительницей. И раз в год ездила вместе с Маринкой на моря. А мы даже бананы – и те всегда брали на акции.

Фёкла. У меня снова загрохотало в ушах. Я зажмурился.

– Ты как, нормально? – подала голос Маринка. Вид у нее был какой-то плачевный.

– Никак. – Мне было неуютно от всего этого. – Может, футбол посмотрим?

Сам не знаю, зачем я это предложил. Футболом я мало интересовался.

– Если хочешь. – Маринка щелкнула пультом, и пылкая физиономия дорогого Джона наконец исчезла с экрана. А вместо него появилась женская, хохочущая. Я бездумно смотрел на ее двигающийся рот и ничего, ничегошеньки не слышал. Я думал лишь о том, что раз Маринка вот так запросто согласилась выключить Джона, значит, случилось не чудо, а самая настоящая беда. До меня дошло наконец.

«Фёкла умерла», – я сказал это про себя, как будто проглотил. Вытолкнул из горла в живот, чтобы никто не услышал. Но и там, в животе, эта страшная мысль не заглохла. Она стучала и колотила по моим ребрам с такой силой, что я еле сдерживался, чтобы не заорать на всю комнату.

Маринка безостановочно щелкала пультом. У них было тридцать каналов, но футбол она так и не нашла. Поэтому после кругового щелканья на экран с триумфом вернулся слащавый Джон.

Мне вдруг стало смешно. По-настоящему! Я прямо прыснул со смеху. Сам не знаю почему.

Маринка вытаращилась на меня, как горный баран на степного. Ну, вроде как с недоумением. Она, видно, ждала, что я стану рыдать, как ее любимчик Джон. Но я не стал.

– Хочешь поговорить? – завела Маринка по новой.

– Нет, – сказал я. – Не хочу.

И закрыл глаза. Я вдруг ужасно захотел спать.

* * *

Мне снилась Фёкла. Я бежал за ней по длинному коридору и никак не мог догнать. Ноги у меня были ватными, словно без костей.

– Подожди! – кричал я. – Мне страшно.

Но Фёкла неслась вперед и смеялась, как сумасшедшая.

Я тянул к ней руки и всё кричал, кричал. А она вдруг остановилась, вытащила из кармана горсть черешни и давай швырять в меня по одной. Бросает и хохочет.

– Ты что, совсем сдурела? – Я даже обиделся. Черешневые снаряды летели мне прямо в лицо. Было больно.

И тут я проснулся. Подушка была вся в красных потеках. Я прямо похолодел весь – подумал, что это черешневый сок. А оказалось, что просто губу прокусил нечаянно.