Текст книги "Сокровище чародея"

Автор книги: Анна Замосковная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Бера, познакомься, это Амизи и Кнэф, о нём я упоминал вчера.

Последняя надежда умерла в груди Беры, она грозно посмотрела в зелёные глаза чародея.

– Приветствую вас именем солнца, лучезарная Бера, в этот славный день нашего знакомства. Пусть властители судеб вымостят вам дорогу к цели.

– Я сама могу вымостить её, – мрачно отозвалась Бера.

В этом чародее её раздражало всё: и лёгкость, с какой он попал в общество, ему не предназначенное, и цветистость его южного приветствия, и издёвка, которая послышалась ей в пожелании достичь цели.

Воспоминание пронеслось в мыслях Беры быстрее, чем путь от погреба к сакрарию. Бера остановилась возле ниши с расставленным по полкам урнам. Лампады безжизненно свисали со своих крюков.

– Простите-простите-простите, – бормотала Бера, отставив амфору и вытаскивая лампады из металлических колец креплений, и сердце её трепетало от инстинктивного ужаса перед гневом предков.

– Я была не в себе, – пояснила Бера и откупорила амфору. Пока разливала масло, густой запах которого выкручивал желудок, жаловалась дальше: – Не знаю, что нашло на меня. Это всё Кнэф: он мужчина, он должен был сопротивляться сильнее.

Бера мысленно отругала себя за ненавистную отсылку к полу, но предки были людьми патриархальных нравов, им такие разговоры должны быть по душе. Руки её дрожали, капли масла стекали по круглым бокам лампад. Как и многие обитатели Гатарха, Бера трепетно относилась ко всему потустороннему и верила, что в Пустоши духи предков приносят ей удачу, а может даже борются с кошмарами вместе с ней.

– Простите меня, пожалуйста, что не уследила за огнём. Я не со зла. Я чту вашу память и благодарна за каждый прожитий день, – шептала Бера, поправляя фитили, развешивая лампады на цепочки с кольцами.

Ещё одна страшная мысль терзала её: она отдалась мужчине под сенью отчего дома, как бы предки не прогневались – у гатаитов, к которым принадлежал род её отца, добрачное целомудрие дочерей считалось обязательным. Бере ближе оказались традиции северных племён, к которым она принадлежала по материнской линии. О них в этом доме не говорилось, ведь по законам севера женщине следовало пожить с мужчиной, чтобы понять, достоин ли он стать спутником её жизни.

«Ёфур оказался недостоин», – с тоской подумала Бера и яростно высекла из кремня искру. Первая лампада стыдливо затеплилась, запах масла усилился.

«Никогда больше не буду столько пить», – спрятав кремень в выемку в нише, Бера разожгла от первой остальные лампады, сложила руки и, опустив очи долу, взмолилась предкам:

– Простите мне мой буйный нрав и непокорность, простите, что в моей крови сильны чужие традиции, но так сложилась судьба. Молю только об одном: в наказание за осквернение дома не сводите нить моей судьбы к браку с Кнэфом. Знаю, стражное дело не женское, но я приношу пользу, я защищаю ваших потомков, а род продолжит мой брат, он не однолюб, как отец, и обязательно возьмёт несколько жён и наложниц, чтобы семья наша ширилась и процветала.

Из глаз Беры вытекли скупые слезинки, она оглядела каждую из сорока восьми урн предков, поклонилась до земли и потащила амфору в погреб.

Греть воду было решительно некогда, Бера накачала из колонки ледяной воды, наполнила кадку в холодной бане. Мурашки топорщили кожу Беры, пока она готовила себе страшную кару и закапывала душистые цитрусовые настойки в воду: что угодно, только бы смыть с себя запах Кнэфа, вытравить малейшие следы его прикосновений.

Точно на казнь Бера поднялась по деревянным ступенькам лесенки и, набрав в лёгкие побольше воздуха, нырнула в обжигающую влагу. Волны плеснулись на голубые плиты. Бера вскрикнула, отдышалась и нырнула с головой.

Из кадки она выскочила мокрая, окончательно протрезвевшая и слегка шальная.

«Может всё не так уж плохо. – Стиснув зубы, Бера торопливо растирала полотенцем побелевшую кожу. С волос текла ледяная вода, вызывая новые волны мурашек. – Зато я узнала, что Ёфуру нельзя доверять. Было бы хуже, если бы он предал меня, когда мы стали семьёй… Да, всё к лучшему. Ну кроме того, что я спуталась с Кнэфом… и угораздило же!»

Бера глянула на кадку с водой и лужи на полу, махнула на это рукой и поспешила в пиршественный зал – именно там предстояло самое страшное.

Откровенно говоря, страшно было не только там, но и на кухне. Только на кухонный беспорядок слуги жаловаться не будут, так что Бера принялась сносить грязную посуду и объедки туда. Бегала она так же резво, как в своё время уносилась от повара с плюшками, и даже посмеивалась над тем, что сейчас не с кухни уносит, а таскает туда.

Стол и стулья тоже легко встали на место.

Труднее было с погребом.

Положа руку на сердце – Бера боялась туда спускаться. Боялась больше среднего кошмара и даже почти как кошмара большого.

Необходимость торопиться помогла Бере раскрыть запретные створки на лестницу в сокровищницу отца.

«Не убьёт же он меня», – справедливо заметила Бера, выглядывая в сумраке следы разорения.

«Надо фонарь взять», – она хлопнула себя по лбу и сморщилась от головной боли. Развернулась.

Тонкий звон наполнил коридоры и комнаты.

Ленту надвратного звонка родители перед отъездом соединили с общедомовой сетью колокольчиков, чтобы Бера могла и без слуг узнать о гостях.

У Беры упало сердце: «Неужели родители вернулись? Да если ещё с родными невесты – вот это позор! – она метнулась во внутренний холл. Вспомнила ещё страшное. – Я же дверь в воротах не заперла, отец меня убьёт за безответственность!»

Подхватив подол, шлёпая босыми ногами, Бера пробежала через коридоры и холл, в два прыжка преодолела полукруглое крыльцо и понеслась по вымощенной овальными плитами дорожке к воротам, чтобы успеть открыть прежде, чем отец толкнёт створку и обнаружит её незапертой.

– Бегу-бегу! – выдохнула Бера, надеясь, что это даст ей ещё несколько лишних секунд.

Еле затормозив, одной рукой приглаживая волосы, другой Бера провернула замок, с удивлением отмечая, что он всё же заперт, и распахнула створку.

Но за ней оказались вовсе не родители Беры.

Глава 4. Нищий и принц

Чтобы вернуться в свою мансарду в многоквартирном доме возле Стражериума, Ёфуру пришлось вспомнить домушное прошлое. Ещё мальчишкой он ловко перебирался с крыши на крышу, пролезал в окна и дымоходы. Прежние навыки не совсем забылись, но в Стражериуме Ёфур отъелся, накачал тяжёлые мышцы, и ему не хватало ловкости прежнего истощённого паренька.

Под его босыми ногами, раньше ловко цеплявшимися за малейшие выступы, хрустела и лопалась черепица, и Ёфур соскальзывал. Пот катился с него градом, даже тряпка Амизи на бёдрах промокла.

«Только бы меня никто не увидел, – думал поначалу Ёфур, но быстро сменил желание: – Только бы не свалиться».

Амизи жила в среднем городе, но даже в этой относительно зажиточной части слишком много было старых, разрушающихся домов. По переулкам сновали люди, слишком занятые, чтобы смотреть наверх, а шум голосов, блеянье носившихся без привязи коз, крики ослов и торговцев заглушали треск шагов Ёфура. Он крался по прогибающимся крышам, переползал с мансарды на мансарду, благо расстояние между ними невелико.

Городская стена располагалась достаточно отдалённо, чтобы не опасаться быть узнанным другими стражами, а на башни чародеев поднимались так редко, что взгляда с них Ёфур не опасался.

Он до дрожи боялся даже подумать, что станут говорить о нём, если узнают, как он сбежал от Амизи.

«Проклятая чародейка, все они только за чужими спинами прятаться горазды. Попробовала бы она сама меня вытолкать за дверь – я бы ей показал, – кривился Ёфур, перебираясь по лопающимся черепкам. – Вон я каким сильным стал, видным, а она ещё смеет мне отказывать».

Чем дальше от места позора, тем злее и самовлюблённее становились мысли Ёфура, уже не стесняемые близостью львиных когтей и клыков: «Я ей покажу. Она ещё рыдать станет. Она на коленях будет вымаливать прощение». Он так ярко представил себе Амизи, стоящую на коленях и примирительно посасывающую его член, что сразу всем весом наступил на крышу. Хрустнув, черепица пропустила ногу внутрь, сдавила на голени глиняными зубами.

Снизу кто-то ухватил Ёфура и потянул. Он упёрся ладонями в крышу, дёрнулся. Черепица расползалась, пахнуло гнилым деревом. Ужас охватил Ёфура, на миг он забыл, что он уважаемый страж, а не попавший в капкан крыш воришка.

Просев глубже, Ёфур неистово бил ногой врага, прокручивался. Попадал пяткой по невидимым рукам, чему-то твёрдому. Края черепицы царапали мускулистое бедро. Ёфур рычал. Наконец его ногу выпустили, и он выдернул её на поверхность, пробежал до края крыши и грузно спрыгнул на соседнюю. Поползла черепица, внизу закричали – и тогда Ёфур побежал со всех ног, не оглядываясь, пробивая ветхие крыши.

Опомнился он почти возле дома. Ухватившись за край крыши, запрыгнул в открытую мансарду, схватил подвернувшееся покрывало и, не слушая причитаний лежавшего на скамье старика, выскочил в узкий коридор. Тонкие перегородки разделяли комнатки жильцов. Промчавшись по кривому коридору, Ёфур вломился в чьё-то пропахшее плесенью жилище, сорвал с окна штору: ящик с порослью лука под окном противоположной мансарды был совсем близко.

Раньше Ёфур не раздумывая оттолкнулся бы от него, чтобы вскочить на крышу. Набросив на плечи краденое покрывало, он вылез на подоконник и, держась за раму, дотянулся до соседней стены. Пот снова катился градом. «Совсем расклеился», – укорил себя Ёфур и рывком взобрался на крышу. Его мансарда располагалась через два дома от этого, и он очень надеялся, что в полуголом оборванце не опознают солидного стража.

По крыше Ёфур полз по-пластунски, черепица мерзко скоблила по животу. Внизу что-то кричали, но он почти обезумел от ужаса перед позором. Забылась даже ненависть к женщинам, из-за которых он оказался здесь, главное – выбраться, снова облачиться в достойную одежду и идти по улицам с гордо поднятой головой.

С соседним домом крыша почти смыкалась, на верёвках между домами висела одежда, так что Ёфур перебрался незаметно для людей вниз, а там уже спустился и на крышу своего трёхэтажного дома. Полез по её краю, проверяя окна мансард, но все, как назло, оказались заперты. Пришлось Ёфуру выбивать решётку на собственном окне.

Ввалившись в комнату, он застыл, оглядывая койку, шкаф с одеждой, сундук, кадку для купания, вёдра, стойку с кожаными доспехами и развешанные на стене мечи, добытые в состязаниях с другими стражами. Уставился на себя в зеркало из двух десятков купленных по отдельности пластин: растрёпанный, пыльный, мокрый от пота…

«Зачем я его взял?» – Ёфур сорвал с себя покрывало, вонявшее прогорклым маслом, и зашвырнул в угол. Опомнившись, выбросил гадкую тряпку в окно.

«Вымыться, мне срочно надо вымыться!» – он подскочил к кадке и запустил руки в согревшуюся со вчерашнего дня колодезную воду.

В дверь постучали. Ёфур застыл. С лица и плеч торопливо сбегали ручейки воды, блестели на бровях и бороде с усами, устремлялись к крепкому животу с белой полоской шрама, добрались до шарфа Амизи. Почти забытый ужас перед дружинниками сжимал Ёфура в стальных тисках.

В дверь ещё пару раз стукнули и затихли. Скрипнули половицы. Незваный гость уходил. Ёфур выдохнул. Потёр лицо.

– Что я творю? – пробормотал он в ладони и вытащил из сундука кусок мыла, полотенце.

Забрал упавшую с подоконника губку. Тут он будто впервые увидел выломанную решётку и остервенело примостил её в окно.

Проклиная Амизи с её выходками и Беру за компанию, Ёфур быстро вымылся чуть тёплой водой, вытерся и натянул кожаные штаны. Обычно он сразу выносил воду из кадки и приносил свежую, но сейчас ему претила мысль делать что-нибудь настолько обыденное, настолько простолюдинское.

Ёфур надел свежую рубашку, накинул короткий плащ. Намотав портянки, натянул запасные сапоги из мягкой кожи. Проклятия в адрес Амизи усилились: у неё осталась лучшая его одежда, и вряд ли чародейка собиралась её возвращать.

Деревянным гребнем Ёфур расчесал влажные волосы, чуть растрепал, придавая им игривый вид, и оглядел себя со всех сторон.

– Совсем другое дело, – почти довольно заключил он.

Оправив свободный воротник рубашки, подошёл к двери и понял страшное: у Амизи остались его ключи.

– Да что же это такое? – Ёфур схватился за голову, больше необходимого встрёпывая волосы.

Ему показалось, что пол разверзается, и он падает в одно из подземных царств, разновидности которых в народных верованиях просто поражали.

Затем к Ёфуру пришёл страх, что на него навели порчу. Он снова открыл шкаф и отыскал простую деревянную шкатулку. В ней хранились три десятка амулетов разных народностей, которые он из суеверия не решался выбросить. Единственным богом, в которого верил Ёфур, был Повелитель кошмаров: с его порождениями боролись стражи, его присутствие ежедневно обозначалось реальными проявлениями. Остальные боги неоспоримым влиянием мир не удостаивали, а действительно ли засухи, ливни и болезни их творения или нет, по мнению Ёфура, ещё неизвестно.

Поэтому-то амулеты он тормошил придирчиво. Из всех выбрал металлическое кольцо с молнией – защиту воинов – и, накинув кожаный ремешок на шею, вытащил решётку из окна.

Внизу тощая псина обнюхивала покрывало. Прохожие с улицы в подворотню не заглядывали, Ёфур прикинул прочность пустых ящиков с овощами на окнах противоположного дома.

Три этажа слишком большая высота. Но страх перед позором – никто бы не поверил, что ключ Ёфур потерял в комнате, а потом догадались бы, кто лез по крышам – подталкивал его к безумной попытке спуститься вниз.

Собака настороженно за ним наблюдала, глаза животного поблескивали в тусклом свете позднего утра.

Ёфур залез на подоконник и спустил ноги. Раньше он проделывал поистине акробатические этюды на крышах и стенах домов. Вдохнув, он ещё раз оглядел противоположную стену и оттолкнулся от подоконника.

***

Таверна с внутренней стороны оказалась заперта столь же тщательно, сколько и снаружи, а стена оказалась непреодолимой для Кнэфа.

Попробовав допрыгнуть до неё с туалетной кабинки, Кнэф шмякнулся на землю и, оставшись лежать, пришёл к выводу, что замечания Беры по поводу хилости чародеев не лишены справедливости.

Отлежавшись, он сел за одной из кабинок, так чтобы от входа в таверну его не заметили, и стал ждать вечернего открытия заведения.

«Это трущобы, – Кнэф, подтянув колени к груди, опустил на них голову. – От трупа просто избавятся. Может, утопят в том же сортире. Звать дружинников и опрашивать свидетелей никто не станет».

И всё же Кнэфу было неспокойно: всякое могло случиться, а хорошая репутация – одна из главных причин, по которой он до сих пор жив.

Он закрыл глаза, вдыхая смрадный воздух, так непохожий на пряные ароматы дворца, в котором он вырос. Как здесь всё непохоже на его дом! До десяти лет Кнэф не знал о существовании трущоб. Его мир был ярким, сытым, полным уверенности в себе и завтрашнем дне.

Сейчас, в неполные двадцать, он, ложась спать, не был уверен, что проснётся следующим утром.

«Преувеличиваешь, – отругал он себя за излишнюю сентиментальность мыслей. – Твой сон тщательно берегут, никто не пройдёт мимо…»

Во дворе звякнуло. Кнэф встал на четвереньки и выглянул из-за угла туалета: по стене, цепляясь за верёвку, спускалась закутанная в чадру фигурка – то ли девушка, то ли переодетый мальчишка.

Кнэф затаил дыхание. Он не слишком верил, что это явились по его душу, но осторожность соблюдал.

Со стены слезала девушка, Кнэф уверился в этом, когда она оглядывала двор, на миг показав детское личико. Девушка подкидывала верёвку, пока та не перекинулась на другую сторону. Одежда у незнакомки была совсем неподходящей для воровства, и Кнэф решил, что это любовница старика-трактирщика. Столь быстрое суждение объяснялось просто: правитель Такемета уже седым привёл в дом молодую жену, лишившую юного Кнэфа и расположения отца, и трона, и даже надежды на спокойную жизнь, поэтому он всех стариков подозревал в склонности к юным дерзким особам. И сразу воспылал к этой девчонке жгучей неприязнью.

Та поковырялась в замке. На самом деле она орудовала отмычкой, но Кнэфу в его ослеплении казалось, что глупая девица слишком долго возится с ключом. Она вошла внутрь, а Кнэф с непонятным ему раздражением ждал возможности пробраться в таверну, а там и на улицу.

Застигнутый нежеланными воспоминаниями об издёвках мачехи, он потерял счёт времени: ему казалось, что прошло минут пятнадцать, старик с девицей должны уже уединиться, и он рванул к двери. На самом деле Кнэф выждал всего четыре минуты и, заскочив в тёмный коридор, наткнулся на незнакомку – совсем как вчера Бера на него.

В сумраке коридора неожиданно ярко блеснул кинжал девчонки.

***

Перед воротами Беры стоял пепельный блондин с ярко-голубыми глазами и капризным изгибом губ. Стрижка до мочек ушей, кожаная удлинённая клиньями куртка до середины бедра и сапоги с пряжками по наружной стороне голени выдавали представителя торговых гильдий Катрона.

– Хозяина нет дома! – Бера захлопнула створку и провернула замок.

«Надеюсь, этот хлыщ до отца не дойдёт, а если и дойдёт, то не станет жаловаться на нелюбезность прислуги», – пожелала Бера и помчалась в дом.

Там всё звенело и бряцало. В больной голове Беры звон колокольчиков усиливался многократно.

«Настырный», – поняла она и вернулась к воротам. В левой башенке открыла выемку с механизмом звонка. Но пока гость дёргал за наружную ленту, отключить бренчание в доме невозможно.

Поморщившись, Бера гаркнула:

– Прекратите дёргать ленту!

Гость продолжал её теребить, крикнул:

– Почему это?!

– Вы мне прибираться мешаете!

– Леди Бера, почему вы прибираетесь?! Разве у вас нет слуг?

«Я попала», – представляя, что скажет отец на попытку выставить его делового партнёра, Бера даже присела.

Впрочем, у неё был ещё вариант: стать настолько любезной, чтобы этот пепельный блондин отцу ничего об этом не рассказал.

Торопливо отперев и распахнув дверь, Бера улыбнулась, снова влезая в тесную шкурку леди:

– Простите мою нелюбезность, уважаемый…

– Сарес Сабати, – улыбнулся молодой мужчина.

К Бере пришло осознание ещё большего попадания впросак: Сабати – фамилия невесты её брата. И получалось, что перед ней…

– Брат Истар, вашей будущей родственницы, – добавил Сарес.

От неожиданности Бера представилась в ответ:

– Леди Бера. – Она попятилась, пропуская его во внутренний двор и надеясь, что он не обратил внимания на её босые ноги.

Ухватив её за руку, Сарес склонился к трепещущей жилке на запястье:

– Безмерно рад знакомству, леди Бера, – с придыханием произнёс он и прижался губами к коже Беры.

В Стражериуме Бера за такое всадила бы поборнику церемоний по яйцам и вызвала на дуэль. В доме отца пришлось стоически терпеть затянувшееся приветствие.

В общем, Сарес Бере решительно не понравился, ещё и при таком тесном контакте она уловила исходивший от его волос запах тухлятины, словно он из подворотни вылез.

«Может, у него проблемы с зубами», – предположила Бера, и ей с удвоенной силой захотелось выдернуть ладонь из его руки. Но такие вольности позволительны лишь в Стражериуме, за что Бера его особенно любила.

Сарес, не до конца выпрямившись, посмотрел на неё снизу вверх, точно кот на сметану.

«Судя по разлившемуся в его взгляде изумлению, он привык, что девушки от таких долгих поцелуев трепещут», – с неприязнью подумала Бера, надеясь, что холодное отношение к будущему родственнику спасёт её от его излишнего внимания.

– Никого нет дома, – строго сказала она и высвободила руку. – Могу пустить вас только в сад.

– Совсем никого? – приподнял точёные брови Сарес.

– А кто должен быть?

Стрельнув взглядом по сторонам, Сарес улыбнулся:

– Странно, что такая прелестная девушка – и вдруг одна. Мне кажется, вас ежеминутно должны осаждать поклонники.

– Они слишком часто получали в зубы.

Сарес едва уловимо дёрнулся, разрывая дистанцию. Увидев насмешку во взгляде Беры, нахмурился. Она же поспешила увести разговор от неприятной темы:

– Почему вы не с сестрой?

– Ваши родители просили помочь вам с подготовкой к их возвращению.

Бера опешила: чтобы родители прислали к ней мужчину, пока она дома одна? Сарес поспешил добавить:

– Так получилось, что я приехал на несколько часов раньше, простите, если нарушил ваши планы. Собственно, это поручение мне дали исключительно потому, что я и так собирался в Гатарх на деловую встречу. Увы, мой компаньон так заболел, что не смог со мной поговорить, я остался без дела и осмелился явиться к вам раньше срока.

– Вы женаты?

– Не посчастливилось, увы.

Мрачно глядя на него, Бера давила в себе желание пинками выставить этого торговца на улицу. План родителей казался ей очевидным: решили её сосватать. Подсунуть ей этого красавчика, заставить проявить любезность, а там родители сговорятся – и всё, прощай свобода.

– Вон! – Бера указала на дверь.

У Сареса приоткрылся рот.

– Вон! – пророкотала Бера. – Иначе я достану меч, и тогда…

– Я здесь по просьбе ваших родителей.

Обойдя его, Бера распахнула дверцу в воротах:

– Убирайтесь, иначе я позову на помощь. Являться к девушке, когда она дома одна, просто неприлично.

– А вы действительно одна? – Сарес подступил к Бере, она вдруг остро почувствовала, какой он высокий, широкоплечий, и как давит на неё, нависая.

В тени лица его глаза казались тёмно-синими, грозными, точно небо перед бурей. В груди Беры разлился страх, подобный тому, какой она испытывала перед надвигавшимися на неё кошмарами. Платье на спине было влажное из-за стекавших с волос капель, и эта вода вдруг показалась ледяной, кожа Беры покрылась мурашками, а её сердце колотилось так неистово, что запульсировала жилка на виске.

– Убирайтесь, – процедила Бера сквозь сковывающее её оцепенение. И выдохнула: – Да, я действительно одна.

Сарес приопустил веки, и в следующий миг его глаза посветлели, на губах появилась почти мягкая улыбка. Бера вздрогнула от внезапного прикосновения к своей руке. Прежде, чем опомнилась, Сарес уже прижался губами к её запястью. Выдержав положенные две секунды вежливого поцелуя, он отступил:

– Желание леди для меня закон.

Почтительно склонив голову, Сарес исчез в дверном проёме. Беру трясло, но заметила она это только когда увидела свои ходившие ходуном руки, придавившие створку двери на место.

Бера подняла взгляд на серое небо.

«Как холодно, – она заперла дверь и, обхватив себя руками, поспешила в дом. А в доме сразу направилась к винному погребу. – А этот Сарес – мерзкий тип. Надеюсь, он здесь не задержится. И надеюсь, родители не рассчитывают на наш брак».

Беру передёрнуло. Она открыла дверь на лестницу в темноту и, судорожно вдохнув, стала спускаться, чтобы узнать, что она в бесценном погребе натворила.

***

– Не подходи, – прошипела девушка. – Убью!

Кнэф отступил в дверной проём. Из-за его спины на бледное лицо незнакомки падал свет, мерцал в наполненных слезами глазах. Несмотря на смятение, нож девушка держала крепко.

«Как было бы хорошо, если бы на мне была броня», – мысленно протянул Кнэф. Вздохнув, примирительно поднял ладони:

– Давай договоримся: я просто выйду отсюда и забуду о тебе.

Девушка не двигалась.

«Вечно я вляпываюсь», – подумал Кнэф. Он, конечно, способен за себя постоять, но девушка могла недурно владеть оружием, на лезвии вполне мог оказаться яд, могли подоспеть её сообщники или проснуться хозяин. Слишком много рисков для драки в тёмном узком коридоре, которой можно избежать.

– Кто ты? – сдавленно спросила девушка.

– Посетитель, – мягко отозвался Кнэф. – Уснул во дворе, теперь хочу выйти.

– Врёшь.

– Я не спрашиваю, что здесь делаешь ты, с твоей стороны было бы очень любезно моими делами не интересоваться.

Девушка сощурилась. Так же как Кнэф по её разговорному «врёшь» опознал в ней простолюдинку, так и она по его фразам распознала человека с образованием. И это её настораживало: люди благородные в эту дыру заходят только ради тёмных делишек.

– Я просто уйду, – повторил Кнэф. – И сюда не вернусь.

Ему не хотелось использовать спрятанные в рукавах козыри или звать на помощь.

Поколебавшись, девушка отступила:

– Уходи.

Просачиваясь в зал, Кнэф следил за ней, хотя в темноте зала, окна которого плотно закрывали ставни, могла таиться угроза. Девушка стояла в дверях, и её тёмный силуэт слабо очерчивался тусклым светом.

Готовый в любой момент обороняться, Кнэф пятился. Память услужливо подсказывала ему положение столов, лавок и табуреток, так что он шёл, практически их не касаясь. Тихо шелестел плащ, с улицы доносилось шуршание голосов.

Нога Кнэфа ступила на что-то мягкое, он дёрнулся, девчонка в дверном проёме подняла руку с ножом.

Кнэф ногой ощупал внезапное препятствие и сглотнул. Стал обходить, но наткнулся на перевёрнутый стул. Стопа Кнэфа заскользила по мокрому. Качнувшись, он ухватился за стол. Кувшин звонко разбился об пол.

За грохотом настала тошнотворная тишина.

– Придурок, – прошипела девушка. – Ты… ты… ты его разбудишь.

– Не думаю, – сипло прошептал Кнэф и вцепился в край засаленного стола. – Не думаю…

Воздух наполнился грохотом. Перепуганные Кнэф и девушка не сразу поняли, что кто-то настойчиво стучал во входную дверь таверны.