Текст книги "Люди с чистой совестью"

Автор книги: Анна Козлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Анна Козлова
«Люди с чистой совестью»

ThankYou.ru: Анна Козлова «Люди с чистой совестью» Роман

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

Глава 1
Встречи на высшем уровне

Бдительно угрюмый парламентский охранник, средних уже лет, в седых висках, почему-то всегда сверял временный пропуск с паспортом. Можно было, конечно, с ним спорить, не давать паспорт, но Валера склочничать не любил. Да и не чувствовал он себя в последнее время крутым даже настолько, чтобы окоротить охранника парламента.

Вежливо кивнув, Валера прошел через раму металлоискателя и направился в закуток с мраморным полом, куда, как в отстойник, приходили лифты. В закутке всегда царила оживленная толкотня – лифты ходили очень медленно, в них набивалось по двадцать человек, и каждому требовался свой личный этаж, очень редко люди выходили хотя бы по двое. На первом этаже лифты стояли не меньше десяти минут: только двери начинали с шипением закрываться, как из-под лестницы выбегали какие-нибудь тетки с халами на головах, крича: «Ой, мужчина, придержите!» – или явно ненормальный, худощавый дяденька, каждый день приходивший в вестибюль, чтобы смотреть слушания по стоявшему там двухметровому телевизору, вдруг ловким козлом заскакивал в щелку почти сомкнувшихся дверей.

Нервно подергивая коленками, Валера встал у крайнего лифта, где народу было немного.

«До чего я докатился» – подумал он – «И как быстро…».

Валериной целью был восьмой этаж, где прислуживал спикеру его тесть, Владимир Иванович – человек, который в разговоре избегал смотреть в глаза, а на досуге занимался странными, какими-то немужскими делами, например, изготовлял при помощи водки и глицерина бальзам от потливости ног.

Лифт, ухнув, опустился на первый этаж – Валера забрался в него и терпеливо встал у панельки с кнопками. Целлофановая папочка, в которой лежал документ, поясняющий дальнейшую политическую деятельность Валеры, скользила в пальцах.

Секретарша Владимира Ивановича по невыясненной причине Валеру невзлюбила и нарочно не обращала на него внимания. Когда он вошел в приемную, она говорила по телефону:

– Ты ему скажи: минимум Кипр, какие «Лесные дали»?

Валера покорно встал у ее стола.

– Не хочет, так не хочет, что он один такой на свете… Да, конечно… Чего она сказала? – секретарша повернулась на кресле с вертящейся ногой к стене.

В трубке кто-то порывисто верещал:

– Кто на рынок ходил? А… Ты. И чего купила? А… Мне тоже швабра нужна. Да, такая, знаешь, с веревочками…

– Я к Владимир Иванычу, – произнес Валера, слегка стукнув папочкой об стол.

– Ладно, давай, тут пришли, – прошипела секретарша и повесила трубку.

Владимир Иванович при виде Валеры суетливо забегал в узком пространстве посреди кабинета. Его кабинет вообще был устроен избыточно неудобно: к стенам прижались толстые темные шкафы (всегда пустые), рабочий стол с солидным набором телефонов стоял в самом темном углу, и вдобавок окна оплетали тропические лианы, поглощая даже тот слабый свет, который проникал сквозь стекла.

Валера протянул тестю руку.

– Как жизнь? Какие сенсации? – хохотнул Владимир Иванович, словно бы увидел нечто очень смешное.

– Да вот, – кивнул Валера на папочку, – принес проект для Рукава.

– Ха-ха, проектик? – веселился Владимир Иванович. – Это дело такое…

Валера заметил, что тесть нацепил манерные, в проволочной оправе очочки.

– Ну, хорошо, хорошо, сейчас он зайдет, посидим, поговорим откровенно. Присаживайся. Не хочешь в буфет? – Владимир Иванович всех посетителей заманивал в парламентский буфет, где мог иной раз и скупо угостить сосисками и слоеным язычком.

– Нет-нет, – поспешил ответить Валера, – сыт.

Он присел на широкий кожаный стул и замолчал.

Владимир Иванович что-то путано, кося поверх очков, искал в Интернете. Так они просидели несколько минут, пока Владимир Иванович не спросил:

– Как Дарья? Не огорчает?

– Все в порядке, – осторожно ответил Валера.

Тут дверь распахнулась, и вошел Рукав.

– Хо-хо-хо! – подскочил Владимир Иванович. – Алексей Степаныч! Проходи, дорогой! Вот, у меня уже молодежь, – зайдясь в смешке, он кивнул на Валеру, – рвется к работе, фонтанирует идеями.

Алексей Степанович Рукав был тихим ироничным вором, боявшимся людей и не понимавшим, как с ними взаимодействовать. Он походил на скрепку-помощника из устаревшего варианта программы Microsoft Word.

Прощаясь с Рукавом, Валера всегда думал, что тому бы невероятно подошло, как и скрепке, вскакивать на легкий велосипедик и уезжать, мягко шурша шинами.

Рукав водил давнюю дружбу со спикером и замещал его на посту председателя их общей партии, партии Любви.

– Ну, что ж, потолкуем? – Владимир Иванович метнулся к некоему запыленному подобию круглого стола и принялся отодвигать тяжкие, под кожаной обивкой кресла. – Давайте присядем.

Рукав с трусливой полуулыбкой сел.

– Э-э… – обратился он к Валере. – Я давно к вам присматриваюсь, молодой человек…

Валера напрягся, ожидая обвинений, но Рукав, который никогда не мог закончить изреченную мысль, сказал:

– Очень интересно будет вместе поработать.

Владимир Иванович прокашлялся.

– Вот ведь что… – снова заговорил Рукав. – Президент читал послание федеральному собранию. Я немного общался с Зиновьевым, сейчас он уже умер. И когда… Зиновьев сказал поразительную вещь: «Главное для меня – это любовь». То есть, конечно, время пришло. Мы окажем президенту уверенную поддержку.

Валера тягостно молчал. К своему ужасу сквозь канцелярские клише и внешнюю бессвязность он прекрасно понимал, что хочет сказать Рукав.

– Теперь любовь – главная задача, – произнес Рукав и потер нос.

– Это – дело такое… – вздохнул Владимир Иванович.

Валера сидел в торце стола, ему открывался вид на монитор Владимира Ивановича – там царствовал Rambler, потом на поисковом табло появилась задница в красных больших трусах и надпись: «75 % мужчин предпочитают девушку в боксерах».

Впервые он встретился с тестем давним летом: Валера сопровождал его дочку, Дашутку, на дачу. Владимир Иванович вез их, почему-то вместе с домработницей в поселок Снегири, где дожидался исполненный в желто-белых, мягко-летних тонах особняк. Это была некая взаимная прихоть дочки и отца – Владимиру Ивановичу уже много лет не нужно было водить авто по причине приставленного, рвущего поводок, как спаниель на утиной охоте, шофера, а Даше, казалось бы, было не менее по барабану, кто отвезет ее на угодья.

Валера с Дашей сидели сзади, на переднем сидении покоилась домработница с дураковатым, но отчаянно любимым Дашей биглем на коленях. Стояние в пробках благоволило к политическим разговорам, особенно усердствовала Даша, ничего, впрочем, не соображавшая, но красивая бешеной летней красотой.

– Ежу ясно, никакой национальной революции никогда у нас не будет, – говорила она, вздрагивая плечиками, – да и зачем она нужна? И я, и ты, Валер, и ты, пап – никогда мы все так хорошо не жили, как при Путине.

– Да ты пойми! – охал от руля папа. – Нефть закончится и ни хрена здесь не будет! Цены рухнут – и все, восстание…

– Да ни хрена они не рухнут! – спорила Даша. – И потом не в одной нефти дело. Ты сам говоришь, производства восстанавливаются, экономика растет, приезжай хоть в глухую провинцию – все живут прилично, все у всех есть. В «Техносилу» с Валерочкой ходили в субботу, полчаса в очереди стояли, а ты говоришь у народа денег нет! Полно денег, полно!

– Это в Москве, – буркнула домработница.

– Не только в Москве.

– Но Путин… – начал было Валера.

– А что Путин?! – взвилась Даша. – Да если бы они устроили референдум, я бы первая побежала и высказалась за то, чтобы он не уходил. Путин делает все правильно…

– Мне он нравится, – домработница отодвинула от лица морду бигля с экстазно высунутым языком.

– Люди сидят в тюрьмах… – попробовал снова Валера.

– Да и пусть сидят! Пусть! – взвизгнула Даша. – Кто сидит? Ходорковский? Дебильные лимоновцы? Сами знали, на что идут, чего их жалеть? Зато Юлька теперь пособие на ребенка две тысячи получает, а не пятьсот, как раньше.

– Так она же замужем? – удивился Владимир Иванович.

Валера еще в ту поездку отметил его странную особенность отводить любой мало-мальски содержательный разговор на какие-то побочные скучные тропинки.

– Они с Колей специально не расписываются, чтобы пособие получать, – сказала Даша.

– Но ведь она в «Норильском Никеле», – упорствовал в обсуждении участи неизвестной никому Юльки Владимир Иванович, – зачем это пособие?

– Ну, он такой жадный, Колька, – отвечала Даша, – за рубль удавится.

В таком духе они беседовали еще минут десять – Владимир Иванович даже начал совсем уж мерзко подхихикивать, вспоминая историю знакомства Юльки с некими Пашей и Володей, о которых она много и с эпитетами рассказывала, а потом была застигнута Дашей в скверике с двумя неграми, но не растерялась: «Знакомься, Дашун, – сказала Юлька, – вот Паша, вот Володя». Потом из приглушенного радио донеслись первые марши песни «Районы, кварталы, жилые массивы», и Даша стала требовать, чтобы звук усилили. Потом все наслаждались музыкой…

– Ну что же, – Владимир Иванович сверкнул очками, – молодой человек тебе, Алексей Степаныч, проектик некий показать хочет.

Рукав согласно закивал и принял из Валериных рук папочку.

– Как вы с Рыбенко? – вдруг спросил он, присасываясь взглядом к Валере.

– Сотрудничаем! – с энтузиазмом рявкнул Валера, словно бы ничего лучше сотрудничества с Рыбенко в его жизни не было.

– Он… Это… Такой. – Неопределенно заметил Рукав.

Федор Рыбенко возглавлял молодежную организацию партии Любви, был он – алкаш, бабник и застольный балагур. Правда, активного, самостоятельного зла Рыбенко не творил, Валера с ним даже подружился.

– Как это… – сказал Рукав, косо, по диагонали, отклоняясь от стола, – будем работать – будем жить, верно?

Владимир Иванович хлопотливо проводил до приемной.

Рукав со свойственной ему незаметностью метнулся в какой-то коридор и исчез, Валера, улыбнувшись секретарше, пошел к лифту. Ничего не оставалось, как звонить Рыбенко.

Они договорились пересечься через четверть часа в «Шоколаднице» на Большой Дмитровке.

Валера пришел раньше. Рыбенко возник, когда трепетная официантка ставила перед Валерой кофе.

– Здорово! – заорал Рыбенко, он вообще разговаривал очень громко, объясняя это последствиями какого-то давнего избиения. Вроде избивавшие задели барабанную перепонку.

– Привет, садись, – пригласил Валера.

Рыбенко сел и заказал пива.

Он много и успешно на своем посту воровал; день держался на пиве, а с шести начинал понемногу принимать водочку, смотрелся симпатягой. Всегда не без шика постриженный (с бритыми висками и косицей), с набитым лопатником, Рыбенко пользовался оглушительным успехом у женщин. Несмотря на брюхо и откровенное пьянство, его мобильный непрестанно осаждали девушки и даже замужние дамы, предлагавшие себя в качестве очередного приключения.

У Рыбенко было то ли двое, то ли трое детей.

– Ну, чего, Валерьян! – Рыбенко бодро хватанул пива. – Как жена, как дети?

– У меня детей нет. – Сумрачно ответил Валера.

– А жена есть? – заинтересовался Рыбенко.

– Есть.

– Знаю я, – говорил Рыбенко, то и дело отхлебывая из кружки, – знаю вас, карьеристов хреновых, взял крутого дяди дочку, а она кокса нанюхается, рогатки раскинет и говорит: «Поцелуй меня туда, Валерьян». И чего делать-то, а, старик? Приходится, приходится! Я, кстати…

– Не надо бреда, – перебил Валера, – я на ней женился еще до политики.

– Ты еще скажи, полюбил? – паясничал Рыбенко.

Тут у Валеры затренькал мобильный – звонила Даша.

– Валерочка! – зазвенело в трубке. – Любовь моя, ты где? Мы с Ирочкой походили по всем магазинам, и нам теперь скучно! Ты не занят? – по голосу чувствовалось, что они «с Ирочкой» уже чуточку приняли.

Валера ощутил привычную забавность ситуации.

– Ну, что ты, Дашутка, – ответил в тон ей, – кафе «Шоколадница» на Большой Дмитровке, подъезжайте. Когда будете?

– Летим! – в трубке крякнуло и восстановилось молчание.

– Девки будут? – оживился Рыбенко. – Девушка, еще пива принесите! – отвлекся на шмыгнувшую мимо официантку. – Все в норме, Валерьян, денег – море.

Валера с некоторой завистью глянул на Рыбенко.

У самого у него денег никогда не было море, все до копейки отнимала Даша. У нее всегда находились неотложные развлечения – наращивание волос, куртка с песцом, новые сапоги и выходные в Питере.

– Что за девки-то? – по-деловому осведомился Рыбенко, но мгновенно сам себя осадил: И че, за вопрос, скажи, тупой? Если есть пизда и рот…

– Моя жена с подругой, я попрошу все же вести себя прилично.

– Не вопрос! – Рыбенко замахал поросшими черным волосом кистями. – Жена – это, как говорит один наш знакомый, «дело такое», жена – это наше все, как сказала, так и будет.

Он вдруг привстал и через стол шлепнул Валеру по плечу обезьяньей рукой.

– Не отобью, не волнуйся, старичок!

– Не думаю, что у тебя есть шансы, – усмехнулся Валера.

– Э, старик, – протянул Рыбенко, – кто знает, что письке надо? Никогда не угадаешь, она и сама порой не знает.

Проскользнувшая философская нотка ознаменовала прибытие Даши в «Шоколадницу». Она вошла, осторожно, но не без пафоса ступая на шпильках, с правой стороны ее перевешивали три картонных пакета с популярными надписями. Валера замечал, что женщины почему-то очень любят такие пакеты.

Сзади напирала Ирка. Эта Ирка была вроде гермафродита: мужского роста, с густыми итальянскими бровями, она независимо от сезона ходила в черных сапогах. У них с Дашей была особая, недоступная постороннему пониманию игра – Даша в присутствии подружки отчего-то принималась дробно хихикать, жеманиться и выпучивать губки, а Ирка баском бранилась, сплевывала на землю и, если была возможность, хлестала крепкое пиво из бутылки.

Девицы, покачиваясь на своей непригодной для жизни обуви, подошли к столику. Рыбенко вскочил и принялся, кланяясь, целовать им прокуренные пальчики.

– Федор, – представлялся он, отклячив немалый зад, – Федор, можно Федя, с вами, мадам, кажется, встречались, – Рыбенко нагло вперился в Дашу.

Воспитанная на заискивающих шоферах, по малейшему капризу увозивших и привозивших ее на государственную дачу в Снегирях, а также избалованная своим болезненным отцом, Даша несколько секунд презрительно обозревала Рыбенко.

– Вы мне ногу отдавили. – Сказала она, наконец.

– Виноват, – засуетился Рыбенко, отодвигая стул, – простите, пьян. Исправлюсь.

Ирка, зажав в зубах папиросу, равнодушно кивнула Валере и бухнулась на стул.

– Чего пьете? – спросила она.

– Пиво, – быстро отозвался Рыбенко, – но если б вы были так добры, с наслаждением бы попробовал ваше пис-пис.

– Сегодня не советую, – баском отозвалась Ирка, – мексиканский ресторан плюс жутчайшая похмелюга.

Рыбенко пораженно примолк.

– Закажите мне клубничный дайкири, – потребовала Даша.

С этими словами она демонстративно углубилась в исследование своих глаз в карманном зеркальце.

Ирка пожелала темного пива.

Рыбенко энергично звал официантку.

Валера опустил правую руку под стол и коснулся Дашиного колена. Колено недовольно дернулось. Даша, со всей очевидностью, злилась за присутствие Рыбенко. Обычно ее устраивало общество Ирки и Валеры – он исполнял роль полупьяного шута. Развлекал девчонок жизненными анекдотами, хохмил и изображал политических лидеров страны.

Официантка подлетела, Рыбенко надиктовывал обширный заказ.

– Друг мой, – попросил Валера, – может, сделаешь в пиве паузу?

Рыбенко внезапно оказался вызывающе нетрезв. Полулежа на столе, время от времени сбривая носом Иркину папиросу и делая слабые попытки намотать на палец светлые волосы Даши, он бормотал:

– Лесбиянки, девчоночки? Э, да, такое видно, я уж в этом смысле такой ходок! Да не ревную, не ревную, к девкам не ревную, Дашун, чего огорчилась?

Даша отклонялась и била Рыбенко по рукам.

– Посплю часок, мадам, не против? Всего лишь пару, так сказать, десятиминутий…

– С чего он так нажрался? – спросила Ирка, зевнув во весь рот.

Рыбенко профессионально свернулся на стуле, уткнув голову в скрещенные ручки.

– Как ты можешь общаться с этим человеком?! – воскликнула Даша. – Он же – банальный алкаш!

Она наотрез отказалась прикасаться к Рыбенко, и Валере пришлось вдвоем с Иркой выволакивать того из «Шоколадницы», а потом поддерживать в вертикальном положении, пока ловилось такси.

Глава 2
Доноры

И гадчайше завертелось.

Избавившись от Рыбенко, собирались погулять и посмотреть новый ужастик «Призрак красной реки», но почему-то оказались на Пушке, причем Даша истошно визжала – пропал один из картонных пакетов, как она говорила, важнейший. Опять поперлись на Большую Дмитровку – Валера запомнил, что сумерки наползли очень скоро, пока шли с Пушки на Большую Дмитровку. Пакет благополучно обнаружился в «Шоколаднице», официантки припрятали в подсобном помещении. Он помнил, как Даша, в сумеречном сиянии волос, наклонилась к Иркиной зажигалке, а потом, разогнувшись, сказала:

– Я красные сапоги в стиле «милитари» неделю искала…

Потом как-то сразу очутились в фойе кинотеатра, и он, роняя сотенные бумажки на пол, старался купить девочкам попкорн. Дальше все сбивалось, по крайней мере, ощущение кинозала отсутствовало, а сразу была зассанная арка, где в углу копошились наркоманы, а в середине Даша, кричавшая:

– Да приди ты в себя, еб твою мать!

Он не помнил определенно, пришел в себя или нет, но мягкое, шуршащее движение наличествовало. Скорее всего, тачка. Следующая вспышка выхватывала из хмельного бреда Ирку, которая танцевала под «Красные звезды» и вроде как у них дома. В мозгу пульсировало, сливаясь с током крови: «Мы стоим у пропасти, трогаем горизонт руками, люди с чистой совестью и голубыми глазами!». И нарастал, как ему казалось, скандал, еще подумал: «Столько лет вместе, пьют вместе и не ругаются…». Дальше – темнота, короткий выплеск света, когда шел поссать и за водой, толкнулся в гостиную и стал свидетелем некоего переплетения ног. Свой собственный неприличный кашель, хриплый вопрос и ответный женский визг, потом снова – чернота, ритм будильника, издевательски повторяющий: «мы стоит у пропасти, трогаем горизонт руками, люди с чистой совестью и голубыми глазами!».

Валера сел на постели.

Отзванивал будильник в телефоне.

Придерживая голову, сполз на пол, сорвал трубку с тумбочки и, наконец, отключил дрожащими пальчиками. В непосредственной близости располагалась Дашина голова с косичкой.

Это было своего рода показателем. Сильно нажираясь, Дашутка пренебрегала плетением кос, и поутру плакала в ванной – волосы было не расчесать.

«Значит, не напилась вчерась», – в рифму подумал Валера.

Встал. Даша сонно поморщила личико и подобрала под себя Валерину сторону одеяла.

Он долго стоял под шипящими струями воды, Даша хотела особый душ – с вибромассажем, но душ этот быстро сломался, оставив, впрочем, за собой одну, вполне обыкновенную функцию – обдавать водой.

Валера обмотался полотенцем с принцессой и пошел на кухню поставить чайник. Там уже сидела, мрачно куря, Ирка.

– Вскипел, – сказала она.

Перед Иркой, однако, стояла не дымящаяся чашка, а запотевшая алюминиевая банка.

Валера вяло поискал глазами по кухонным полкам, он совершенно не знал, где хранится кофе.

– На хуй, кофе, – Ирка одним движением загасила окурок, – пива выпей.

– А есть? – тихо спросил Валера.

Ирка, не вставая со стула, распахнула дверь холодильника и продемонстрировала свирепую батарею банок, правда, разбавленную в середине парой шампанского. Валера выхватил одну и спасительно припал.

– Ира, ты прекрасно выглядишь, – сказал он.

– А ты как хотел? – спросила Ирка, вдруг с женской тоненькой стрункой рассмеявшись.

– Вам, Ирина, такой смех не подходит, – забыв, что хотел сказать, ответил Валера.

– Пошел ты, – беззлобно ответила она.

– Отчего предпочитаете пиво в банках? – сменил тему Валера.

– Хули стекло таскать? – удивилась Ирка.

Валера заметил, что, ненакрашенная, без зверских ободков теней и печеночной помады, Ирка выглядит почти что невинно. По-детски даже, со своими черными волосами и черной родинкой с волосинками на середине щеки. Ее щеки утром воспламенились красным. Это показалось Валере очень здоровым.

В повседневности они с Иркой выработали отношения ненападающей враждебности, но в дни, подобные этому, случались прорывы нежности.

– Что так рано поднялась, девица-краса? – осведомился Валера.

– А ты хули вскочил? – не осталась в долгу Ирка.

– Мне на важную акцию, па-анима-ишь, надо, – с интонацией Ельцина произнес Валера.

– Ой, да пошел ты, – Ирка отвернулась и снова закурила.

– Вы, душенька, крайне в вербальном плане неоригинальны, – заметил, отпивая из банки, Валера.

Банка заканчивалась, и Валера напряженно сопоставлял все pro et contra, чтобы взять вторую.

– Вам нравится моя жена? – вкрадчиво спросил он. – И, если не тяжело, передайте еще одну емкость.

Ирка без всякого выражения отдала банку, выскребла из полупустой пачки сигарету и сказала:

– Иди на акцию.

Валера театрально схватился за стол:

– Гоните?!

Он, конечно же, опоздал.

У Центра планирования семьи уже колыхалась толпа.

Пара дядечек с расчехленными телекамерами пускали сигаретный дым в небо, шатались нарядившиеся с убогим шиком политические журналистки.

Рыбенко с лиловой сосудистой сеткой на щеках что-то бранчливо втолковывал похожей на вороненка сурдопереводчице. Опережая его возможный бросок к камере, Валера влетел в кадр.

Ему быстро ткнули в подбородок микрофон.

– Объясните смысл акции в трех словах, – потребовала телевизионщица.

– Какой канал? – с достоинством осведомился Валера.

– Рен-ТВ, – последовал рассеянный ответ, – вы, кто? Рыбенко? Нам Рыбенко нужен.

– Я представляю смежную организацию, – сказал Валера.

На камере приветливо мигнул красный глазок.

– Итак, – понес Валера, – наш президент Владимир Владимирович Путин не так давно выступил с ежегодным посланием федеральному собранию, о чем он говорил? О любви. Что есть любовь в самом общем, простом понимании? Любовь – это мужчина и женщина, любовь – это дети. Что же мы видим сегодня? – Валера погрозил камере вздернутым пальцем. – Продолжительность жизни россиянина составляет в среднем 52 года! Задумайтесь об этом! 52 года! В то время как женщины живут на двадцать лет дольше. Мы не будем вдаваться в причины такого катастрофического состояния – их нужно искать в антинациональной, не побоюсь этого слова, людоедской политике девяностых. Сейчас важно другое – сбережение нации. Именно для этого благого дела мы – молодежная организация партии Любви пришли сегодня в Центр планирования семьи, чтобы…

– Так, что вы делать-то будете? – тявкнула телевизионщица.

Валера с достоинством откашлялся.

– Сегодня мы – молодежь, цвет нации оставим частичку своего генофонда в Центре планирования семьи, чтобы в будущем многие и многие женщины, которые захотят родить, воспользовались…

Кто-то на заднем плане пораженно крякнул.

Немногие представители «цвета нации» согласились расстаться с частичкой своего генофонда в рамках публичной акции. Правда, Рыбенко нашел гениальный выход из затруднительного положения, наняв за какие-то шоколадки и жвачки целое полчище глухонемых. Теперь переводчица-вороненок доходчивыми жестами объясняла глухонемым, как нужно действовать в лаборатории Центра планирования семьи.

– Это ж, ебать-копать, сколько времени-то! – расстроился Рыбенко.

Его тут же осенило.

– Эй, слушай, – Рыбенко дернул переводчицу за рукав, – пускай они там все скопом дрочат, чтоб компактно получилось!

Переводчица брезгливо отвернулась.

Из здания появилась пожилая лаборантка в тапках, на которые были натянуты голубые бахилы.

– Ну, чего, ребят, долго думать-то будем? – заговорила она скандально. – Чего стоим, молодые люди? Проходим, берем по журнальчику, и в кабинку! Так, кто первый? Ну, долго я ждать тут буду?

Глухонемые, было, попятились, но Рыбенко, как опытная овчарка стадо овец, погнал их в лабораторию.

– Так, – командовал он, – по двое в кабинку! Кабинок мало! Не задерживаемся! Сделал дело – гуляй смело! Выходим, улыбаемся! Широко улыбаемся!

– Они не слышат, – робко напомнила переводчица.

– По губам пусть читают! – оборвал Рыбенко. – Блядь, я с такого похмела, когда эта херня вся закончится? Валерьян! Не уходи! Давай, потом по пивку.

Валера обреченно кивнул.

Глухонемые постепенно рассредоточились по кабинкам и только сопели из-за тонких перегородок.

– Ты-то сам, как? – вдруг поинтересовался Рыбенко. – Не пойдешь?

– Воздержусь, – сказал Валера.

– А че? Может, пошли с тобой, а?

– Ты совсем охуел уже? – Валера разозлился.

– Как вы с девчонками вчера? – Рыбенко, подмигнув, сменил тему. – Все успешно? Попоролись?

– С какими девчонками?.. Что за бред?..

– Ну, бред не бред, – возразил Рыбенко, – а блонди – высший класс, за свою жену можешь быть спокоен, а эту светленькую я бы ебал и рыдал.

Валера с интересом посмотрел на Рыбенко. Этим утром, стоя в коридоре между кабинками, в которых выделяли сперму глухонемые, он никак не мог понять, в своем Рыбенко уме или просто над ним, Валерой, издевается.

Пауза затягивалась. Рыбенко покачивался на носках и то и дело нервно поглядывал на часы – ему, по всей видимости, немедленно требовалось выпить.

– Устал я, – сказал, наконец, Валера.

– Ладно, старик, не раскисай, – Рыбенко с видом человека, который на что-то решился, похлопал Валеру по плечу. – Ща пойдем, посидим, тут рядом нормальное хачовское местечко есть. А я, – скверно ухмыльнулся, – загляну в журнальчик.

И Рыбенко исчез в ближайшей кабинке. Оттуда послышалось встревоженное мычание, но быстро стихло.

Валера вышел на улицу и дал еще два комментария. Никому не нужным, дециметровым каналам.

Потом часа три они сидели в хачовском заведении с сурдопереводчицей. Ей, оказалось, было всего восемнадцать лет, и язык глухонемых она выучила, потому что очень хотела помогать людям. Никто не спросил, осталось ли у нее это желание и поныне, но, судя по тому, с каким суицидным упорством переводчица пила водку, оно поиссякло. Валера с Рыбенко сначала пили пиво, но затем внезапно перешли на текилу.

– Эх, – говорил Валера, – я ведь ненавидел эту власть, мой путь в политике был путем революционера, я не перед кем не прогибался, я сидел в вонючих провинциальных КПЗ, меня избивали омоновцы.

– Ну, ну, – поддакивал Рыбенко.

– Я помню, как зажег Воронеж, как я поднял людей! – воодушевлялся Валера. – Мы шли на какую-то площадь, где был концерт, люди кричали: «Мы ненавидим эту власть! Долой Путина!», у всех были петарды, их пускали прямо в рожи ментам – получи, мразь! – и что теперь? Чем все закончилось?!

– Ой, – перебила переводчица, – а ты, правда, считаешь, что у нас будет революция?

– Сексуальная, несомненно, – вставил Рыбенко.

– Нам нужна либеральная политика и социальная экономика, – принялся растолковывать Валера, – жесткая власть и реформы в пользу народа!

Все разом поскучнели.

Переводчица курила какие-то длинные с кислым запахом сигареты. Рыбенко делал неоднократные попытки залезть ей в свитер, но она упрямо отбивалась.

– Я вот его хочу! – Прояснила свои мотивы переводчица, указав на Валеру. – А ты, урод, не лезь.

Рыбенко, впрочем, не оставил надежды, и его волосатая, толстопалая рука терзала узенький бочок напившейся переводчицы. Он умел добиваться женского расположения: что-то горячее и похабное шептал переводчице в ушко, одновременно тискал, мял, просовывал в ушко толстый язык, и скоро уже переводчица тихо, покорно текла. Уехали они вместе, после того, как Рыбенко широким жестом заплатил за всех.

Валера поймал машину и назвал домашний адрес.

Его вез скучный старик, чья политическая позиция сводилась к тому, что никому нельзя верить.