Текст книги "Отчаянные подружки"

Автор книги: Анна Яковлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Сзади кто-то сигналил, Алька не обращала внимания, голова ее была до отказа заполнена своей несчастной любовью.

Спортивная «ауди» красного цвета обогнала подругу и с визгом затормозила. Из нее вышел Решетников. Он выбросил сигарету и открыл дверь, жестом приглашая Альку сесть.

Подруга, не чувствуя земного притяжения, впорхнула на сиденье рядом с водителем.

Решетников опять закурил и в полном молчании повернул ключ зажигания. Так, не произнеся ни слова, они доехали до какой-то пятиэтажки за городом.

– Здесь я когда-то жил,– ввел Альку в курс дела Валентин.

Дальше им слова вовсе не понадобились. Их желания совпали, риск сделал связь пикантной, а влечение прямо каким-то сумасшедшим.

Когда Алька вернулась домой, я поняла все с одного взгляда.

– И что теперь?– спросила я ее.

– Не спрашивай, откуда мне знать, что будет дальше? Может, нас сожгут, может, утопят. Какая разница? Я готова умереть за свою любовь.

…Алька порхала по квартире, все время мурлыкала под нос какие-то никем не написанные мотивчики. Разговаривать с ней было невозможно, все ее интересы сузились до одного метра семидесяти сантиметров с голубыми глазами и светленьким чубчиком. А если я ее усаживала за учебники, она смотрела в них бессмысленным взглядом, не видя букв. Будто совсем читать не умела. Приближалась последняя сессия, потом госэкзамены, а с ними катастрофа. У Альки не все зачеты были сданы, а она не выказывала никаких признаков беспокойства. Хоть бери справку о невменяемости подруги и переноси ей госы на следующий год. Я не знала, что можно предпринять.

В университете подруга появлялась только со мной за руку, были бы наручники, я бы ее к себе пристегнула. О Валентине я без раздражения слышать уже не могла.

Как-то столкнувшись с ним у нашего подъезда, я спросила:

– Слушай, герой-любовник, у тебя командировки бывают?

Окинув меня ленивым взглядом, Решетников поинтересовался:

– А в чем дело?

– Покинь этот город на время, пока Алевтина сессию сдаст, прошу тебя.

– Да сдаст она все, мама-Вася,– отмахнулся чужой муж.

– Понятно, – вздохнула я и прошла мимо.

Алькино будущее беспокоило только меня. Жаловаться на нее было некому, родителей Алевтины уже не было в живых, а всем родственникам она давно внушила мысль, что ее жизнь не касается никого, кроме нее самой. Да и что они могли сделать?

Незаметно прошел Новый год, не оставив в памяти ничего, кроме Алькиных истерик. Уже на следующий день после праздника я бегала, хлопотала, договаривалась в деканате и на кафедрах и выбилась из сил, а Алька принимала команды только с одного пульта.

Отчаявшись, я пригрозила ей, что пожалуюсь Черных. Она испуганно вытаращилась на меня и тихо спросила:

– Неужели ты в самом деле сможешь это сделать?

– Не знаю, но лучше не проверяй.

С этими словами я вручила ей лекции по прокурорскому надзору, поставила рядом с ней чашку кофе, будильник и предупредила:

– У тебя есть десять часов. Утром экзамен. Сдашь – твое счастье. Не сдашь – я сдам вас.

Алька косила на меня черным глазом, хмурилась, но собралась с силами и утром мы с ней поехали на экзамен.

Получив общегосударственную тройку, она решила, что может устроить себе выходной. Но я уже не стесняясь ее шантажировала, и Алька с учебником в обнимку провела еще два дня. Так мы доползли до конца сессии.

Сил у меня к тому моменту не осталось, но злость на Алевтину не улеглась. Подруга мне даже спасибо не сказала за то, что я перетащила ее в следующий семестр.

К тому же погода стояла какая-то невразумительная, будто природа никак не могла определиться с выбором сезона, и снег, не успев выпасть, сразу таял.

Чувствовала я себя отвратительно, все время хотела спать.

Сдав последний экзамен, Алька укатила с Решетниковым в его пятиэтажку, а я, приехав домой, посидела в горячей ванне и утроилась под одеялом с детективом и яблоком. На второй странице начала дремать, и прямо с яблоком в руках уснула.

Проснулась я от тревожного и безобразно настойчивого звонка в дверь. Я забыла вытащить ключ, и Алька не могла попасть в квартиру. На лестнице слышались подозрительные всхлипы. Открыв дверь, я испуганно отскочила в сторону.

Рыдая, Алька ввалилась в прихожую, села на подзеркальник у порога и, давясь слезами, объявила:

– Он меня разлюбил. Пока я училась в этом твоем дурацком университете, он меня забыл и разлюбил.

– Горе-то какое,– посочувствовала я.

– Да что ты в этом понимаешь? – накинулась на меня Алька.

– Где нам, дуракам, чай пить,– согласилась я.

Столько лет зная Алевтину, я не могла поверить, что из-за этого насекомого она может так расклеиться. Мне опять пришлось возиться с подругой, утешать, умывать, укладывать в постель, поить валерьянкой и класть ей в ноги грелку. Алька вскрикивала во сне, звала любимого, а я сидела рядом и думала: «Ну, что за мыльная опера».

Утром я услышала подробности их ссоры.

Алька зачем-то предложила Валентину совместный отдых.

Решетников посмотрел на нее удивленно:

– Ты что, прикидываешься? Вот, блин, повезло, еще одна дура на мою голову.

– Кто дура? Я?!?

Алевтина Сумрай поразилась искренне, от души.

– Конечно, ты. Отдыхать с тобой? Да мы не успеем доехать, как нас поймают и казнят. Черных шкуру с меня сдерет с живого. А заодно и с тебя.

– Ты это придумал, чтобы отделаться от меня, – заявила подруга любимому.

Решетников рассмеялся:

– Знаешь, это на самом деле отличная отмазка, когда девчонка мне надоедает, я начинаю пугать ее своим тестем, действует отлично, до сих пор проблем не было. Но ты же все сама своими глазами видела, я думал, тебе ничего не придется объяснять.

– Валечка, давай поедем отдыхать. Придумай что-нибудь,– опять заныла Алевтина.

– Нет, я жить хочу, не проси.

– Денег ты хочешь, права Василиса, ты женился на деньгах, и ни за что не расстанешься со своей калясочницей, пока ее папаша тебя содержит.

У Валентина оказалось недостатков больше, чем я могла предположить. Он был обидчив и чувствителен к своему статусу, поэтому он оскорбился и влепил Альке пощечину, она, вся в слезах, хлопнула дверью хрущевки и оказалась дома.

После того, как она мне все это пересказала, подруга тут же стала каяться в содеянном и звонить любимому.

Его телефон находился вне зоны, и Алька прямо у меня на глазах раскисала все больше и больше. Чистый маниакал. Я налила ей водки вместо валерьянки. Алька хлопнула полстакана, закусила докторской колбасой и переместилась в свою комнату, чтобы я ей не мешала убиваться по любимому. Вскоре всхлипы перешли в храп, и я выскользнула из дома.

Набрав в грудь морозного воздуха, я посмотрела в низкое небо и поняла, что чаша моего терпения переполнена, что я нуждаюсь в покое и отдыхе.

Опять пошел снег, на дорогах стразу выстроились очереди из машин, а пешеходы, пользуясь случаем, переходили дорогу, где им вздумается. Бродя по городу, я думала о том, что не хотела отдать сердце не тому человеку.

На следующий день я уехала к маме, и провела десять дней в долгожданной тишине, перемещаясь из кухни в спальню и обратно.

Возвращаться назад не хотелось, а тут еще Алька позвонила и сообщила мне радостную новость: она помирилась с Валентином, значит, градус их любви вырос до угрожающей отметки.

Мама прислушивалась к нашему разговору и, чтобы ее не расстраивать, я перешла на междометия. Алька сообразила, что разговаривать я не могу, и закруглилась.

– Василиса, мне никогда не нравилась ваша дружба, – не упустила случая напомнить мне мама,– мне было бы намного спокойней, если бы Алевтина освободила твою квартиру.

Квартира досталась мне от деда со стороны отца, который тоже был преподавателем, только математики в военном училище. Мы с Алевтиной со вступительных экзаменов жили вместе, и мама терпела, а теперь почему-то стала возражать.

– Мам, до окончания осталось совсем чуть-чуть, чего ты?– удивилась я.

– Я вижу, как ты устала, думаю, Алевтина к этому приложила руку.

– Все обойдется, мам,– я обняла ее и поцеловала,– все будет хорошо.

…Вернувшись в город, я стала искать работу. Рассылала резюме, выходила на сайты компаний, которым требовался помощник юрисконсульта, ходила в кадровые агентства. Алевтина по-прежнему была уверена, что у них с Валентином большое, светлое чувство и строила планы на безоблачное будущее.

Начались занятия, я прилежно ездила в институт, махнув рукой на подругу. Алька через день исчезала с Валентином в хрущевке за городом. Твердо решив, что буду беречь силы для госэкзаменов, я не лезла к ней, уговаривала себя, что все как-то само наладится. Алька обратила на это внимание, и как-то, собираясь на свидание, спросила:

– Вась, почему ты меня не воспитываешь больше? Поняла, что у нас с Валентином все серьезно?

– А у вас серьезно?

– Конечно, мы вместе уже почти пять месяцев.

– Ты права, это серьезный срок. Я рада, что ошиблась.

Конечно, я не ошиблась.

Алька ушла, разбросав вещи и оставив после себя смесь ароматов: шампуня, крема для ног, геля для душа, туалетной воды и лака для ногтей. А я села к компьютеру и погрузилась в работу над курсовой.

Меня отвлек звонок, и, недовольно вынырнув из рабочего процесса, я открыла дверь.

На лестничной площадке стояли незнакомые мужчины. Их было трое, выглядели они как чеченский то ли спецназ, то ли ОМОН, фото которых я однажды видела в каком-то мужском журнале, только одеты были в гражданское. Я удивилась, но не испугалась:

– Вам кого?

– Алевтину.

– Ее нет.

– Где она?

– Не знаю,– уже не так уверенно ответила я, начиная догадываться, что самые мрачные мои предчувствия стали сбываться.

– Когда вернется?

– Не знаю.

В процессе этого незатейливого разговора мужчины друг за другом вошли в квартиру и по-хозяйски расположились кто на диване, кто в кресле. Я стояла посреди комнаты, не зная, как себя вести и куда деваться.

– Мы подождем ее, – объяснил мне один из гостей.

Мне стало плохо, испарина выступила над верхней губой, я примостилась на край дивана и спросила:

– А мне что делать?

– Занимайся своими делами, мы мешать не будем. Только телефон отдай.

Похожая на тень отца Гамлета, я нашла свой мобильный, положила его на стол и вернулась к компьютеру, лихорадочно пытаясь сообразить, как предупредить Альку.

«Все еще можно исправить»,– уговаривала я себя.

У Альки был коммуникатор с подключением к сети. Сев к компьютеру, я отправила сообщение по «аське», что домой ей возвращаться нельзя, что ее ждут сурового вида незнакомцы. От Альки пришел желтый кружок с улыбкой. «Пофигистка»,– успела подумать я. Но те, кто зашел на огонек, дураками явно не были. Услышав характерный звуковой сигнал о полученном почтовом сообщении, один из них заглянул мне через плечо и хмыкнул: я не успела выйти из сети.

– Детка, тебе нужны неприятности?– ласково спросил меня «продвинутый».

– Не нужны,– прошелестела я.

– Что ж ты себя так ведешь? Собирайся. Поедешь с нами.

– Куда?

– В гости. Давай, шевелись.

Я оделась, и меня вывели из квартиры. Затравленно оглядываясь на родную дверь, я была уверена, что больше не вернусь сюда.

Меня везли за город. «Убьют,– вяло думала я, с тоской глядя в окно машины,– глаза мне не завязали, и сами лиц не прячут, точно, убьют».

Дорога показалась мне знакомой, но понять, куда мы едем, я не могла. Только когда джип подъехал к усадьбе Черных, я ее узнала и окончательно уверилась, что это последнее, что я вижу в жизни. Стало жалко маму, на глазах закипели слезы и, стыдясь своей трусости, я на трясущихся ногах вышла из джипа. «Вот видишь, Алька, – как с того света говорила я с подругой,– чем все твои приключения закончились?»

Споткнувшись о ступеньку, я чуть не упала на крыльце и вспомнила, как вывихнула ногу на юбилее Владимира Ивановича. Очевидно, мне противопоказано посещение богатых домов.

Бросив меня одну, «полевые командиры» ушли.

Ноги меня не держали, я сползла по стене. Не надеясь выбраться из этого дома живой, подняла к потолку глаза и попросила: «Господи, помоги!»

Потолок был идеально ровным, белым, с бордюром под старину, с люстрой в стиле «ампир» в центре. Хозяин дома отдавал предпочтение классике, привычным, надежным, спокойным формам.

Так на корточках под стенкой Черных меня и застал. Я боялась на него поднять глаза, видела только дорогие туфли из змеиной кожи.

– Это что такое?– услышала я голос, он которого внутри стало холодно и пусто.

Я не подавала признаков жизни. Владимир Иванович откинул капюшон и уставился на меня.

– Василиса?

Стараясь быть вежливой, я отвесила полупоклон:

– Здравствуйте.– Голос дрожал.

– Ты что тут делаешь?

– Я думала, вы мне скажете.

– Все правильно,– сам себе ответил Владимир Иванович,– ты же подруга Алевтины, как я мог забыть?

Оттолкнувшись от стены, я поднялась и теперь стояла перед ним, чувствуя себя куклой в игрушечном театре Карабаса.

Черных рассматривал меня и светлел лицом. Потом потер лоб пальцами и пригласил:

– Давай, располагайся.

Я скинула дубленку и огляделась. Мы находились в комнате, заставленной шкафами с книгами, по всей видимости, библиотеке. Между окнами стоял огромный письменный стол с компьютером, факсом, и еще какой-то навороченной техникой и все вместе это напоминало современный офис.

«Не пыточная, слава богу»,– успела подумать я, но, кажется, поторопилась. Именно к допросу Черных и приступил:

– Ты знаешь, что твоя подруга крутит любовь с моим зятем?

– Понятия не имею. У нее своя жизнь, у меня своя. Спросите у нее тему моей курсовой работы, она не знает. А я не знаю, с кем она встречается.

– Ты серьезно?

– Абсолютно.

– Вы же подруги?

– Да, подруги. Но Аля меняет своих бойфрендов так часто, что я не запоминаю их имен. Запамятовала, как зовут вашего зятя?

– Валентин.

– Нет, о таком ни разу не слышала. Был Константин, был Федор, был Сергей, еще были Герман и Филипп, а про Валентина она не рассказывала.

– Ты хочешь меня разозлить? – догадался Черных.

– Бог с вами, Владимир Иванович, все знают, что вас лучше не злить. Я не самоубийца.

Передать невозможно, как мне было страшно, когда я несла всю эту чушь. Губы не слушались. Имена Сергей и Федор я произнесла как «Фергей» и «Седор». Владимир Иванович как гоблин возвышался надо мной, сверлил меня таким взглядом, что я не выдержала и захлюпала носом.

Черных растерялся. Смешно, но этот страшный человек ничего так не боялся, как женских слез. Он выхватил из кармана белоснежный платок и стал вытирать мне нос, приговаривая:

– Ну, что ты, ну, не реви, ну, что ты?

Нос и брови у меня тут же покраснели, губы распухли. Вместо того, чтобы остановиться, слезы текли рекой. Наконец, Черных не выдержал, вздохнул и прижал меня к себе. Я втянула носом приятный незнакомый запах и затихла.

Сначала это было вполне дружеское объятие. Большая теплая ладонь как-то равнодушно гладила мою спину, потом его пальцы заинтересовались и стали прощупывать свитерок в поисках под ним резинок и бретелек от нижнего белья. Их не было. Поняв это, Черных разволновался. Я сцепила руки на груди и сопела, уткнувшись носом ему в рубашку. Ему мешали мои руки, он злился, но терпел. Я подняла глаза и чуть не рассмеялась, таким растерянным было его лицо. В этот момент меня поразила догадка: моя власть над этим мужчиной была неограниченной!

– Если я тебя сейчас не поцелую, то умру,– подтвердил мою догадку Черных.

Когда кислород в легких кончился, он выпустил меня, и я, не успев отдышаться, спросила:

– Я ваша пленница?

– Глупости. – Кислородный голод испытывала не только я.– Ты гостья. Я ищу твою подругу, ребята сказали, что ты отправила ей сообщение. Их все равно найдут. Пусть Решетников разведется, и делает, что хочет. А то некрасиво получается, согласна?

– Не имеет значения, как я к этому отношусь. Что вы от них хотите?

– Будем оформлять развод.

– А зачем вам понадобилась Алевтина?

– Я хотел с ней поговорить. – Владимир Иванович поднялся и стал прохаживаться по ковру.– Понимаешь, сколько я знаю Валентина, он всегда был таким блудливым. Моя вина, что дочь с ним познакомилась. Юлька – она, конечно, влюбилась, а я заметил поздно и уже не смог ее отговорить.

Я улыбнулась. Отговорить от любви – сильно сказано. Хороша любовь, если от нее можно отговорить! Черных заметил мою улыбку:

– Смешно, ты права. Если что-то должно случиться, оно случится. Вот мы с тобой встретились, значит, судьба. А я сначала не поверил,– признался он.

У меня испуганно подпрыгнуло сердце. Судьба? Что, черт возьми, он имеет в виду? Встреча с оружейным бароном – это не может быть моей судьбой. Или может?

Мысли заскакали, забегали, в голове начался переполох. А Черных уже опять меня целовал. Теперь уверенно и как-то по-хозяйски. Видимо, я все-таки была пленницей.

– Выходи за меня,– прервав поцелуй, предложил Владимир Иванович.

– Куда выходи?

– Замуж.

– Кто? Я?

– Ты.

– Почему я?

– Потому что это судьба.

– А любовь?

– Судьба – это больше, чем любовь,– авторитетно заявил Черных.

– Я не могу замуж.

– А как ты можешь?

– Никак не могу,– совсем запуталась я.

– Почему?

– Потому что вы …– я остановилась, не зная, с чего начать. С того, что он старый или с того, что он бандит, или с того, что мы совсем-совсем не подходим друг другу? Подумав немного, решила, что лучше сказать, что мы мало знакомы.– Потому что мы мало знаем друг друга.

Черных что-то во мне рассматривал, рассмотрел и остался доволен:

– Я знаю о тебе все, что нужно. Остальное узнаю в процессе.

– Это вы так называете совместную жизнь?

– Некоторые называют это браком. Как ни назови, смысл один – двое живут вместе и строят отношения. Я хочу строить отношения с тобой. Согласна?

– Я никогда не принимаю решений второпях.

– Похвальное качество.– Он посмотрел на часы,– сегодня первое февраля, двадцать ноль-ноль. Даю тебе сутки. Завтра в двадцать ноль-ноль ты дашь мне ответ. А пока идем ужинать.

Владимир Иванович решительно поднялся с дивана, взял меня за руку и повел в столовую.

На входе он притормозил и вдруг скомандовал:

– Стоять!

Я оторопела.

– Найс, иди сюда, будем знакомиться, – позвал Черных.

Откуда-то к нам выбежал роскошный пес, белый, в серо– голубых пятнах.

Он вилял навстречу хозяину не хвостом, а всей задней частью туловища, припадал на передние лапы и норовил лизнуть руку.

– Знакомьтесь, это – Найс, сеттер, отличный охотник. Найс, это Василиса. Василиса хорошая, – предупредил он пса, и тот поверил, обнюхал меня и потерял интерес, вероятно, определив для себя мой статус как «не дичь».

Мы прошли к столу. Белые свечи в сверкающих серебряных подсвечниках, белоснежные туго накрахмаленные салфетки, орхидеи в вазе. Я обратила внимание, что стол сервирован на две персоны, и забеспокоилась:

– А где Юля?

– Ее нет, она в санатории.

Предложив мне стул, Черных занял место напротив, отослал официанта и спросил:

– Что будешь пить?

– Сок.

– Хорошо. А вино?

– А что у нас на ужин? – осмелела я.

– Есть мясо, есть какие-то морские гады, есть дичь. Что ты будешь?

– А что из морских гадов?

– Что-то с рисом.

– Тогда мне этих гадов с рисом и сухое красное.

– Нет, к морепродуктам подают сухое белое. Предлагаю Бургундское, Шабли.

– Давайте,– небрежно пожав плечами, согласилась я.

Но не тот человек был Черных, чтобы от него отмахивались. Он прочитал мне лекцию о французских винах, сказал, что покупает вино только из виноградной лозы, выращенной во Франции, потому что там лозу возделывали еще до рождества Христова.

– В зависимости от почв, на которых растет лоза, сухое белое вино Шабли делится на шабли, пти шабли, грамм крю и премьер крю.

Не скрою, для меня это была китайская грамота. Не было никакой необходимости запоминать названия французских вин, но почему-то я старалась сделать приятное этому человеку.

– Во всех винах, созданных на виноградниках Шабли, присутствуют цитрусовые нотки,– закончил Владимир Иванович и велел: – Сделай маленький глоток и подержи вино во рту.

Ни одной цитрусовой нотки я не почувствовала, потому что Черных не отрываясь смотрел на мои губы.

После ужина он повел меня на экскурсию по дому. На втором этаже показал небольшую коллекцию живописи. Мое внимание привлек портрет молодой женщины. Бледное худое лицо, круги под глазами, отсутствующий взгляд ярко-синих глаз. Что привлекло художника в этом лице?

Словно отвечая на мой вопрос, Владимир Иванович объяснил:

– Это портрет жены художника. Она умирала от чахотки, он каждый день делал наброски, наблюдал и фиксировал угасание, тщательно выписывая его следы. Своеобразная хроника. Портретов несколько, у меня один из первых.

– По-моему, это жестоко, – ужаснулась я.– Это то же самое, что снимать на видео аварию, вместо того, чтобы помочь.

Черных не согласился:

– Не одно и то же.

– Вы смогли бы так?

– Ты просто еще не знаешь, что значит, терять,– он опять посмотрел на меня глазами больного волка.– Если бы у меня был дар художника, я каждый день писал бы портреты своих близких, и постарался бы не пропустить момент их ухода. В этом нет ничего ужасного.

Поддавшись порыву, я протянула ему руку, Черных накрыл мою ладонь своей и повел дальше, рассказывая по пути о своих родителях.

Род его начался с конца шестнадцатого века, когда Екатерина Великая присоединила Северный Кавказ и переселила запорожских казаков на новые земли. Дед Владимира Ивановича был терским казаком, прошел две войны, умер в лагере на Колыме.

Портрет его висел в библиотеке, куда мы, обойдя дом, вернулись. Сходство Владимира Ивановича с дедом было несомненным.

– Я, наверное, тебя утомил, давай пить чай.

– Спасибо, я, пожалуй, домой поеду.

– Уже поздно, ты переночуешь здесь, тебе постелют в комнате для гостей.

– Значит, я все-таки ваша пленница?

Владимир Иванович поморщился:

– Да что ты заладила: «пленница». Может, я просто не хочу оставаться один.– Он навис надо мной, но его низкий голос звучал очень ласково, и мне было совсем не страшно.– Мне очень давно не было так хорошо, и не хочется тебя отпускать, но я дал тебе время до завтра и сдержу слово. Завтра в восемь сообщишь мне о своем решении. Не забыла?

– Не забыла, только я хочу домой,– заметив недовольство на его лице, я заторопилась:– Владимир Иванович, я не засну в чужом месте, не умею.

Он уступил.

– Хорошо, я отвезу тебя домой.

– Сами?– не поверила я.

– А что тебя не устраивает?

– Вы не можете, мы же с вами пили вино,– в глазах у меня был настоящий, неподдельный ужас.

Владимир Иванович засмеялся. Опять меня поразило, каким ласковым был его смех, и как он не вязался с его мрачным взглядом. Отсмеявшись, он прижал меня к себе, прошептал «Василек ты мой» и ушел одеваться.

У крыльца стояла какая-то черная большая машина, в темноте я не разглядела, какая именно. За рулем обнаружился водитель, и я вздохнула с облегчением. Владимир Иванович сел рядом со мной и как мальчишка держал меня за руку до самого подъезда. Неожиданно для меня Черных поднялся со мной в квартиру.

Моя двушка жала ему в плечах, он все время боялся что-нибудь уронить. Осторожно прошел по комнате, остановился у компьютера, перед которым стояла моя лучшая фотография, заглянул в спальню, увидел на стене портрет Валентина, покачал головой и сдвинул брови. Потом извлек из кармана мою трубку и отдал ее мне. Я решительно не знала, что делать: проявлять гостеприимство, предлагать гостю мыть руки, вести на кухню, поить чаем или это будет глупо? Тем более, что мне очень хотелось остаться одной. Черных видел мою растерянность и помог с выбором:

– Василек, напои меня чаем.

Я кивнула и стала протискиваться мимо него на кухню. Черных не пропустил, обнял и задышал где-то в районе темечка. Я растерялась еще больше. «Неужели начнет приставать?»,– от этой мысли я чуть не лишилась сознания. Как можно спать с ним? Что за кошмарный кошмар? Во всяком случае, у меня не хватало воображения представить его в постели с собой. Я напряглась и стояла, окаменев, пока он дышал мне в макушку.

– Ты все еще боишься меня?

– Нет, – я подняла глаза на Владимира Ивановича, чтобы он понял, что я не вру.

– Тогда чего ты вся сжалась? У тебя что, никогда никого не было?

«Господи, ну, зачем так орать?» – я чувствовала, как кровь затопила лицо до корней волос. Я не собиралась отвечать на его вопрос, молчала и рассматривала ворот его джемпера. Джемпер был стильный, из тонкой шерсти, благородного кофейного цвета.

– Все, все, не буду больше, не сердись, – зашептал он, опустил руки, и я выскочила из комнаты.

«Как он догадался? С ума сойти», – приложив ладони к щекам, испуганно думала я.

– Так что, чай будет?– весело спросил Черных, заглядывая на кухню.

Пока я возилась с чаем, ему позвонили. Взглянув на трубку, Владимир Иванович вышел на лестничную площадку и там ответил на звонок. Мне очень хотелось узнать, кто звонит ему и почему он делает из этого тайну. Была версия, что звонок касался Альки и Валентина, поэтому сам Черных сейчас со мной, а за мостами, на окраине города, в пятиэтажке что-то происходит. От этой мысли рука у меня дрогнула, и я уронила ложку.

Черных вернулся, присел к столу, я постелила салфетки и поставила тонкие волнистые чашки на блюдцах в цветочек, бабушкин подарок, мои любимые. Подала вазу с вареньем из крыжовника и розетки. Варенье мама варила по особому рецепту, из ягод удаляла зернышки, и оно получалось красивым, прозрачным, ягоды светились как виноград на картинах Брюллова. Я оглядела чайный стол и осталась довольна: не на приеме у английской королевы, но тоже сойдет.

Подождав, пока мой гость оценил варенье и удовлетворенно покачал головой, я задала мучавший меня вопрос: