Текст книги "Поломанные судьбы"
Автор книги: Анна Рожкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Поломанные судьбы
Через неделю меня эксгумируют. Черт, черт, черт. Без паники, успокоиться, выдохнуть, досчитать до десяти. Не помогает. Опрокидываю рюмку коньяка. Фу, вроде полегчало. Пять лет, пять лет спокойной жизни. Расслабилась, дала слабину. Ведь знала же, знала, что придется бежать, начинать все с чистого листа. Но в душе надеялась – обойдется. Вечный русский авось. Не обошлось. Билет – есть, паспорт – есть, загранпаспорт – есть. Чемодан в зубы и вперед – в новую жизнь.
–
Первый раз он меня ударил через неделю после свадьбы. Это нельзя забыть. Вечер. Довольно напевая, поправляю на столе скатерть, укладываю салфетки. Последний штрих, зажигаю свечи. Парам... Романтический ужин в честь недельной годовщины свадьбы готов. С нетерпением жду возвращения любимого мужа.
Наконец... Звук открывающейся двери. Сияя, выбегаю в коридор. Хочу продемонстрировать новое платье, макияж, над которым провозилась почти час, старательно уложенную прическу. О, Боже, кажется, он пьян. Еле на ногах держится.
– Дима, что случилось? Неприятности?
– Замолчи, голова разламывается, – еле ворочает языком.
Я наклоняюсь, чтобы помочь снять туфли.
– Отстань, говорю, – грубо меня отталкивает.
– Дима, с тобой все в порядке?
– Да что ты прицепилась, как банный лист, – он наотмашь ударяет меня по лицу. В голове что-то взрывается, в глазах темнеет, я падаю на пол, и, кажется, теряю сознание. Очнувшись, отползаю в ванную, оцениваю в зеркале размер нанесенного ущерба. На скуле огромный кровоподтек. Достаю из аптечки перекись. Ох, как жжет. На глаза наворачиваются слезы. Отпраздновали. Как же больно. Выпиваю таблетку анальгина. На весь дом раздается Димин храп. Ну да, завалился на кровать прямо в туфлях и костюме. О, Господи. Плача, бреду в столовую, убираю со стола, сворачиваю скатерть. Свечи тушить не понадобилось, сами успели оплыть и потухнуть. Горько оплакиваю свою едва начавшуюся семейную жизнь. Собираю чемодан. Ухожу, без сожалений.
Суббота. Разлепляю глаза, морщась от боли. На часах семь утра. Время есть. Успею умыться и спокойно уйти, до того, как проснется супруг. Осторожно плещу в лицо холодной водой, чищу зубы. Не успела. В дверном проеме показывается его помятое лицо с красными глазами. Усмехается, глядя на опухшую скулу.
– И куда это мы собрались? – он еще издевается.
– Ухожу, – цежу я, – пропусти.
Он не трогается с места.
– Да что ты говоришь? И далеко? – от него воняет перегаром.
Первое избиение – почти то же самое, что и потеря девственности, врезается в память навеки. Остальные случаи не запоминаются. Говорят же, что человек ко всему привыкает. Привыкать-то привыкает, только остается ли он после этого человеком? Я – точно нет. Дима полностью подчинил меня своей власти. Из красивой женщины я превратилась в затравленное существо, пугливо жмущееся по углам и со страхом ожидающее прихода своего мучителя. Днем я была его домработницей и поваром, ночью – секс-игрушкой или грушей для битья, а иногда и тем, и другим. Он вытворял со мной такие вещи, что даже вспоминать стыдно. Стыдно и противно. Но самое унизительное, что иногда мне даже нравилось. И он не приминал об этом вспомнить утром.
Расчет был верен – идти мне некуда, защитить – некому. Я стала затворницей, никуда не выходила, да и далеко ли уйдешь с постоянно разбитым лицом? Он меня даже не запирал. А зачем? Закрытый поселок с охраной по периметру. Куда бежать? Шикарный дом, который стал для меня темницей, любимый муж, превратившийся в тюремщика.
Через год я забеременела. Он на время оставил меня в покое. Я гуляла по территории, подолгу сидела в парке. Иногда звонила сестра:
– У тебя все хорошо?
– Да, все отлично.
– Точно? Ты ничего от меня не скрываешь?
– Нет, нет.
– Как себя чувствуешь?
– Нормально.
Вешала трубку и заливалась слезами. Не могла сказать даже ей. Единственному близкому человеку на всем белом свете. Боялась. За нее, за себя. Он постоянно угрожал расправой. Ну да, у него – связи, деньги, власть. И я молчала.
Потом родилась Ксюшенька. Моя девочка, красавица. Наглядеться на нее не могла. Теперь боялась еще и за дочь. Слава Богу – зря. Как ни странно, но он оказался хорошим отцом, гулял с дочкой, с гордостью демонстрировал соседям. В то время как его забитая жена проливала дома слезы. Ксюшенька подрастала, издевательства возобновились. Он бил меня по любому поводу, хотя я, как могла, старалась ему эти поводы не давать. Но иногда ему и повод был не нужен. Любая неприятность на работе отражалась на моем лице в буквальном смысле. Один раз я осмелилась спросить:
– За что?
Он заржал:
– Знаешь анекдот? Цыган отправляет сына за сметаной, дает стеклянную банку, деньги и бьет мальчика по лицу, говоря: "Не разбей банку". Прохожий удивляется: "Но зачем ты его ударил? Ведь он же банку еще не разбил". "Когда разобьет, поздно будет".
Хотя, зачем спрашивать. Тирану не нужен повод, ему нужна жертва.
Он отчаянно хотел сына, наследника. Еще через полтора года я родила Димочку. Даже не постеснялся назвать в честь себя – любимого. История повторялась. На время он от меня отстал. За две беременности я набрала пятнадцать килограммов. Не критично, потому что до этого была совсем худенькой. Но ему не нравилось. Я часто ловила на себе его брезгливый взгляд.
– Корова, – цедил он, но не трогал.
Я радовалась. Пусть корова. Я готова весить тонну, лишь бы избежать издевательств. Мне это удавалось. Но надолго ли?
Понимала, что нужно бежать, нужно что-то делать. Но куда бежать? Дети привязали меня к нему крепче любых веревок. Он потерял ко мне интерес, делал вид, что меня вообще не существует. Брал детей и молча уходил. Я ликовала. Он даже купил мне автомобиль, чтобы возила детей в развивающий центр.
– Смотри за детьми хорошо, поняла?
Я сникала под его гипнотическим взглядом, нервно сглатывала, кивала. Мне даже удавалось встречаться с сестрой. Но я по-прежнему молчала, как партизан. Она увещевала, уговаривала открыться. Я – ни в какую. Конечно, сестра догадывалась, что не все гладко. Но даже представить себе не могла, до какой степени.
–
Мы с сестрой родились в небольшом приморском городке. Когда нам было по тринадцать, родители погибли в автокатастрофе. Нашим опекуном стала бабушка – папина мама, приехала из деревни и поселилась с нами. Мы с сестрой – однояйцовые близнецы. В раннем детстве мама одевала нас одинаково, только по ленточкам на руках можно было отличить, кто есть кто. Надо ли говорить, что нашим любимым развлечением было меняться ленточками? Сколько было радости, когда взрослые нас путали. Мы росли, и различия между нами – тоже. Я была спокойной, даже флегматичной, любила почитать, могла часами мечтать, глядя в потолок. Сестра – полная противоположность. Шустрая, как сто чертей, с вечно разбитыми коленками, она обносила с ватагой пацанов соседние сады, гоняла в футбол, рассекала на велосипеде. Но, несмотря на разные характеры, мы были очень близки. Если я заболевала (а болела я часто), сестра отказывалась от своих развлечений и сидела со мной весь день, грустно глядя в окно. Мы делились всеми нашими секретами. Но у меня-то какие секреты? Только грезы, да мечты. Не то, что у сестры. Какой она жила насыщенной, интересной жизнью. В одиннадцать она в первый раз поцеловалась с главным хулиганом района – Семой. Взахлеб рассказывала, как это классно и как ей понравилось. Только через неделю я вытянула из нее, что она наврала. Ей совсем не понравилось, было мокро и противно. Родителям как-то удавалось сдерживать буйный характер сестры, а бабушка во всем ей потакала. Марина росла своенравной, заносчивой. Бабушка по традиции одевала нас одинаково. В четырнадцать сестра воспротивилась:
– Еще чего? Не хочу, как Машка одеваться.
Я молчала. На самом деле я была не против. Сердце сладко замирало, когда в школьном коридоре меня окликал чей-нибудь ломающийся голос:
– Марина?
Я оборачивалась.
– А, это ты, Машка. Марину не видела?
Я мотала головой. И разочарованный кавалер, тяжело вздыхая, отправлялся на поиски моей неуловимой сестры.
Как я мечтала, как хотела быть похожей на Марину – яркой, запоминающейся, сильной. Еще я балдела от ее имени. Вроде звучит похоже – Марина и Мария. Но она – Марина, а я – всего лишь Машка. Я скрывала свои страдания и переживания, пестовала втайне от всех.
В первое лето после смерти родителей мы пошли работать. Бабушкиной пенсии катастрофически не хватало. Работу, конечно же, нашла бойкая Марина. Договорилась с каким-то армянином, хозяином точки на пляже. Сестра продавала мороженое, я – наливала соки. Не Бог весть, какие деньги, но и эти не лишние. Это лето было, пожалуй, самым счастливым в моей жизни. Печет солнце, прибой лижет гальку, а главное – Марина целый день со мной. Никто ее у меня не отнимает, можно говорить до посинения.
– Ох, Машка, скукота-то какая, – говорила разомлевшая на жаре сестра, развалившись на пластиковом стуле. Но вот подходил отдыхающий, и Маринка оживлялась, надевала дежурную улыбку, стреляла глазами. Ей пачками назначали свидания, звали вечером в кафе. Марина улыбалась, но решительно отказывалась.
– Еще чего, а потом расплачиваться за твое кафе в придорожных кустах, – говорила она, когда поклонник отходил подальше.
После рабочего дня мы наперегонки бросались в теплое море, плавали, ныряли до одури, потом валялись на берегу, глядя на звезды. На заработанные деньги я накупила себе нарядов.
– Марин, а ты куда деньги потратишь?
– Ох, какая ты, Машка, непрактичная. Я свои отложила. Мало ли.
В десятом классе сестра решила, что поедет поступать в Москву.
– Маша, подумай серьезно, кем ты хочешь стать.
И я думала, усиленно думала, но ничего в голову не приходило.
– А ты?
– Я – бухгалтером, – веско ответила Марина.
– Ты? Бухгалтером? Да у тебя тройка по математике. И тебе что, бумажки перебирать хочется, дебет с кредитом сводить? – удивилась я. Совсем эта работа не для Марины.
– Дура ты, Машка, – вздыхала сестра, – всему тебя учить приходится. Мне денег хочется заработать. А профессия – хорошая, никогда без куска хлеба не останешься.
Отложенные за несколько трудовых лет деньги Марина потратила на репетиторов. Гулянки и мальчишки были забыты. Сестра готовилась. Серьезно и основательно, как и все, за что бы ни бралась. А заодно готовила меня. Для двоих денег на репетиторов не было. Я наконец-таки определилась, кем я хочу стать – психологом.
– Психологом? – Марина не поверила своим ушам. – А где ты работать будешь? В коррекционном центре для трудных подростков, или как он там называется? Или в школе?
– Неважно, мне всегда были интересны чувства и поступки людей, – стояла на своем я.
– Ну, ну...
Не то, чтобы мне были интересны чувства и поступки других людей, но это первое, что пришло в голову. Я смотрела какой-то американский фильм. Главная героиня была психологом. И мне так понравилось. Сидит целый день в уютном кабинете, слушает других, да еще и деньги получает. И судя по ее машине и квартире – немалые. Ну да, у нее частная практика. Где взять деньги на свой кабинет я в расчет не брала.
Получив аттестаты, мы помахали бабушке рукой и сели в поезд. В плацкарте было скучно, душно и многолюдно.
– Марин? – канючила я, лежа на верхней полке.
– Отстань, Машка, не видишь, я готовлюсь, – обрывала меня сестра.
Я вздыхала и лежала, глядя на полку багажного отделения. Лес за окном – надоел, вниз к Маринке – нельзя. Она всю постель своими конспектами завалила. Оживлялась я только, когда подъезжали к какому-нибудь городу, выбегала на платформу размяться, купить нам по пирожку, да минералки. Зато когда поезд подходил к Москве, мы обе, как приклеенные, стояли, уткнувшись носами в окно тамбура. Перед нами в лучах восходящего солнца предстала Москва.
– Ого, какая огромная, – восхитилась я.
– Да, – вторила сестра.
Благодаря Маринке мы обе поступили. В один институт, только факультеты разные. Стыдно признаться, но один экзамен, диктант, сестра сдавала за меня. Отмела все мои возражения: «Чтобы наверняка». Сдалась я быстро. Действительно, так будет лучше. Все несколько дней до диктанта мы до посинения разучивали подделывать подписи друг друга. Тоже на «всякий пожарный».
В общежитие нас тоже сестра устроила, в одну комнату. Правда, с нами еще одна девочка жила, Татьяна.
Только мы увидели свои фамилии в списках поступивших, как Марина деловито заявила:
– Надо работу искать.
– Как? Уже? – погрустнела я.
– А ты как думала? Жить на что-то надо. Пока стипендию получим...
В общем, вместо осмотра достопримечательностей, о котором я так мечтала, мы оббивали пороги в поисках работы. Маринке повезло. Она устроилась в парикмахерскую. Мне, как обычно, везло меньше. Удалось найти работу только в ЖЭКе. Подъезды мыть. Не об этом я мечтала, когда в Москву ехала.
– Тебе везет, будешь в парикмахерской работать, – как-то заявила я сестре.
– Какая разница, где полы мыть, в парикмахерской, или в подъезде? – удивилась Марина.
Мы хоть и жили в одной комнате, но разными жизнями. Я сдружилась с такой же тихой и блеклой Татьяной. Марина совмещала учебу с работой, вечерами бегала на свидания. При этом как-то умудрялась учиться на одни пятерки.
– Черт, где же москвича найти, одни приезжие, – сокрушалась Марина.
– Ты что, москвича ищешь? – удивилась я. – А как же любовь?
– Дура ты, Машка, – вздохнула сестра, – далеко ли ты со своей любовью уедешь, когда жрать нечего?
Но москвич все не попадался. Когда мы учились на пятом курсе, тихо скончалась бабушка. Мы с Маринкой написали заявление в деканате и на месяц уехали домой. После похорон сестра заявила:
– Квартиру надо продавать.
– Зачем? – я сделала круглые глаза.
– Не все ж в общежитии жить, купим что-нибудь в Москве.
Пока Марина занималась оформлением и продажей, я ходила по любимым местам, прощаясь с городом детства. Вот здесь мы с Маринкой мороженым торговали, а здесь я впервые поцеловалась.
Покупкой квартиры в Москве тоже занималась Марина. На вырученные с продажи деньги удалось купить убитую однушку на окраине. Зато как мы радовались. Какая-никакая, а своя. Счастливые, вытаскивали оставшийся после предыдущих жильцов хлам, драили полы, клеили обои.
Получив диплом, Марина быстро нашла работу бухгалтера. Мне же, как всегда, не везло. Сестра была права – психологи на фиг никому не нужны. Приближался Новый Год. Марина собиралась на корпоратив.
– Машка, пошли со мной. Ну что ты все дома сидишь? Жизнь мимо проходит.
Я впала в депрессию. "Безработная, сижу на Маринкиной шее", – корила я себя. Пока сестра бегала по магазинам в поисках платья, туфель, делала прическу в парикмахерской, я сидела, вперившись невидящим взглядом в ящик.
– Ну, как? – в комнату влетела раскрасневшаяся Марина, покрутилась передо мной, демонстрируя новый ярко-рыжий цвет волос. Я ахнула и показалась себе еще более блеклой и бесцветной. Захотелось заплакать, нет, зарыдать в голос.
– Все, собирайся, хватит киснуть.
Я отнекивалась, но упорства Марине было не занимать. Она решительно вытащила меня из кресла и за руку поволокла в ванную. Помыла мне голову, высушила волосы, навела макияж. Накрашенные, одетые в платья, мы стояли, обнявшись, возле зеркала.
– Вот видишь, все не так уж плохо. Ты – красавица, – сказала Марина.
Я улыбалась, но сравнение все равно было не в мою пользу. "Эх, почему я не Марина", – думала я, оглядывая сестру.
Из-за моих сборов мы, конечно, опоздали. Зашли, когда празднество было в самом разгаре. Все взоры устремились на нас. Я ужасно смущалась, не знала, куда деть глаза.
– Машка, не дрейфь, – Марина сжала мою руку.
Уж кто-кто, а сестра точно чувствовала себя королевой, удостоившей вниманием холуев. Не шла, а вышагивала, как по подиуму. На губах легкая улыбка, голова горделиво поднята. Тяжело вздохнув, я тащилась за ней, проклиная тот час, когда согласилась на эту авантюру. Лучше бы перед ящиком сидела. Нам помахали из толпы. Марина, как ледокол, рассекая танцующих, двинулась к спасительному якорю.
– Привет, Миша, – небрежно бросила она, усаживаясь за столик.
Миша смотрел с преданностью верного пса, получившего кость. Меня она даже не удосужилась представить, сразу развернулась на стуле на сто восемьдесят градусов, не обращая на нас никакого внимания.
– Мария, – проблеяла я.
– Михаил.
Незадачливый ухажер снова погрузился в уныние. Щенячья радость на его лице потухла, как свеча на ветру.
– Ты посмотри туда, – Марина повернулась ко мне и указала глазами на барную стойку.
Я нехотя отвлеклась от созерцания разноцветного коктейля в бокале. О, Господи. Небрежно оперевшись о стойку, стоял мужчина моей мечты. Да что там моей? Наверное, любой женщины. А, может, не только женщины. Темные волосы, смуглая кожа, твердый подбородок. Пиджак в спортивном стиле и потертые джинсы не скрывают атлетического сложения. Он медленно тянул что-то из бокала и явно скучал.
– Ну, я пошла, как я выгляжу?
Как я ее ненавидела в этот момент. Мы с Михаилом проводили ее глазами. Сестра села на стул, оголив стройные ноги. Миша вздохнул. Вот она наклонилась к мистеру Совершенство. Они уже чему-то смеются. Я судорожно сглотнула. Нам с Михаилом только оставалось наблюдать за этими двумя богами, спустившимися с Олимпа. Но вот они идут к нам. Я вцепилась в край стола. Он присел рядом, наклонился к моему лицу, чтобы перекричать гул.
– Вы Маринина сестра? – на меня пахнуло дорогим одеколоном. Пронзительно голубые глаза улыбались. О, Господи, у него голубые глаза. Я была готова потерять сознание. Или наброситься на него прямо здесь. Нет, сначала наброситься, а потом уже потерять сознание.
Я кивнула, горло сжал спазм.
– Дмитрий, – моей руки коснулись его длинные смуглые пальцы. Какие у него красивые руки, совершенной формы.
– Мария, – каркнула я.
– Потанцуем? – он уверенно поднял меня со стула. Я на негнущихся ногах последовала за ним.
И мы закружились в танце. Мне хотелось, чтобы это длилось вечно. Я ощущала мускулы под футболкой-поло, пиджак он предусмотрительно снял. Он обнимал меня за талию. Я таяла, как мороженое на солнце. Скажи он: "Давай прыгнем с крыши", я бы не задумалась ни на минуту. Но все когда-нибудь кончается. Музыка стихла, кареты превратились в тыквы, а Золушка вернулась на свой стул.
– Дима, я хочу пить, – Марина капризно надула губки. Весь ее вид говорил: "Ты достаточно внимания уделил моей бесцветной сестре, приличия соблюдены, не забывай, кто здесь королева бала". Но к моему удивлению, Дмитрий отмахнулся от Марины и шепнул мне на ухо:
– Пойдем отсюда, здесь слишком шумно.
По спине поползли мурашки. Я не верила своим ушам. Мы попрощались. Вернее, прощался Дмитрий, я просто стояла на ватных ногах и точно бы упала, если бы его сильная рука не удерживала мой локоть.
Наш роман развивался стремительно, бурно. Дмитрий красиво ухаживал, дарил цветы, водил в театр и рестораны. Дома я почти не бывала. Через неделю он пригласил меня в путешествие, в Париж. Дмитрий ускорил оформление моего загранпаспорта, оформление остальных документов взял на себя. Это сказка, сон. Завтра я проснусь. Но уже через неделю мы были в Париже. Остановились в одном номере. Гуляли по заснеженным Елисейским полям, разглядывая празднично оформленные витрины. "В одном номере, в одном номере...". Эта мысль не давала покоя. Да, я все еще оставалась девственницей. Дмитрий был очень деликатен. Вдруг я ему не понравлюсь? Я боялась оказаться не на высоте, боялась его разочаровать. А вдруг он потеряет ко мне интерес? Я читала, что так бывает. Как-то пыталась поговорить на эту тему с сестрой, но та лишь фыркнула:
– Не будь дурой.
Романтический ужин, свечи, цветы. Мы в номере, вдвоем. У меня тряслись поджилки.
Он вышел из душа, бедра обернуты полотенцем. Я еще не видела его без одежды. Судорожно сглотнула. О, Боже. Он идеален. Да ему надо рекламировать нижнее белье.
– Дим, ты знаешь, у меня еще никого... в общем, я...
Но он закрыл мне рот поцелуем. Все было прекрасно, зря я переживала. Утром, когда я еще была в постели, Дима преподнес мне кольцо.
– Мария, выходи за меня замуж, – он стоял у кровати на одном колене.
Надо ли говорить, что я согласилась.
Когда мы вернулись в Москву и приготовления были в самом разгаре, Марина заявила:
– Маша, тебе не кажется, что все несколько поспешно?
Я взорвалась:
– Да ты мне просто завидуешь. Всю жизнь все доставалось тебе. А теперь, когда я счастлива, как никогда, ты.. ты..., – я задохнулась от переполнявшей меня ярости.
– Дура ты, Машка, я за тебя переживаю. Какой-то он чересчур идеальный, – и она скрылась в кухне.
Но ей удалось заронить зерно сомнения в душу. При первой же возможности я попросила Дмитрия нарисовать воображаемое животное. Есть такой простенький тест в психологии. Обычно я его шутки ради предлагала всем друзьям и знакомым. Он засмеялся, но не отказался. Потом показал рисунок. Я ахнула. Прекрасная, яркая бабочка с головой ощерившего пасть волка.
– Ну, что, я прошел твой тест? – он смеялся.
– Где ты научился так рисовать? – только и смогла выдавить я.
– Ходил в художественную школу, – он небрежно повел плечами.
– Дима, ты знаешь, я же совсем ничего о тебе не знаю, – начала я.
– Ты из-за этого дурацкого рисунка? У нас впереди много времени, чтобы друг друга узнать, – он выхватил у меня из рук лист бумаги и опрокинул меня на кровать. Все страхи и сомнения были тут же забыты.
Сон развеялся через неделю брака. Мне понадобилось совсем немного времени, чтобы узнать Дмитрия. Узнать, как эти изящные руки могут бить, как эти прекрасно очерченные губы могут оскорблять. Все встало на свои места. Вопрос: "Почему я?", который я так часто задавала себе, отпал сам собой.
Расчет был верен – идти мне некуда, защитить – некому. Одинокая, неуверенная в себе – идеальная супруга. Теперь понятно, почему его выбор пал на меня. Марина никогда бы не позволила превратить себя в страдалицу. Она бы билась до последнего. Я же сдалась без боя. Тиран нашел свою жертву.
Пока я, растирая по лицу слезу вперемешку с кровью, жалела себя, Марина пахала, как проклятая. Она сменила два места работы и, наконец, нашла то, что искала. За три года доросла до главного бухгалтера в солидной строительной фирме. Через пять лет переехала из нашей однушки на окраине в шикарную двухкомнатную квартиру недалеко от центра. Вот только с личной жизнью не ладилось.
– Так и не нашла москвича? – спрашивала я.
– Да какой уж там москвич? – смеялась сестра. – Я уже и на приезжего согласна, на завалящего какого-нибудь.
Но шутка отдавала горечью. С возрастом росли запросы, которым, видимо, ни один кавалер не соответствовал. У меня двое детей, у Марины – карьера.
Нам исполнялось тридцать. Дима решил закатить шикарный прием, заказал ресторан, пригласить "нужных" людей. Нет, не чтобы порадовать меня. А чтобы все видели, какой он идеальный супруг. Для бизнеса полезно. Естественно, пришлось пригласить Марину. Ей же тоже тридцатник. Это было мое условие.
– Как знаешь, – Дима на удивление легко согласился пригласить сестру, которую он терпеть не мог.
В разгар праздника Маринка вытащила меня покурить.
– Бросала бы ты, – в который раз сказала я.
– Да уж, бросишь тут, – сестра жадно затянулась, глядя на тлеющий кончик сигареты. – А давай махнем куда-нибудь вдвоем на неделю. А что, дети уже большие.
Это было на нее не похоже. Я вглядывалась в знакомые до боли черты. Морщинки в уголках глаз, взгляд какой-то затравленный, вид усталый. Или мне показалось?
– Марина, что-то случилось? Ты что-то недоговариваешь? – забеспокоилась я.
– А что, обязательно должно что-то случиться, чтобы я захотела провести время с сестрой? – но смех вышел невеселым, наигранным.
Через неделю мы ехали в Крым. Впереди две недели отпуска. На небе ни одного облачка. В машине играет джаз. Что еще нужно? Не буду рассказывать, как я умудрилась выторговать себе эти две недели у Димы, на какие ухищрения и унижения пришлось пойти. Но это того стоило. Махнули на Маринкиной машине. Сестра сама предложила Крым, мы были там в детстве с родителями.
– Что-то ты сентиментальна стала, – удивилась я.
– Возраст, – усмехнулась она.
Дорога заняла три дня. Ехали не спеша, сменяя друг друга. На ночь останавливались в придорожных мотелях. Я отдыхала душой и телом. Дорога снимала стресс, будоражила воображение. Марина же все время казалась напряженной, скованной, больше отмалчивалась, часто вспоминала родителей, бабушку. В общем, была сама не своя.
К вечеру третьего дня доехали до Ай-Петри. Остановились на ночь в отеле неподалеку. Марина приняла снотворное. Только в пути я узнала, что у нее проблемы со сном. Рано утром мы были у подножия. Я глянула вверх. Дорога змеей обвивала терявшуюся в редких рваных облачках гору. Встающее солнце золотило пейзаж. Я ахнула, Марина осталась равнодушной. Когда добрались до вершины, сели в кафе, заказали плотный обед, Марина призналась:
– У меня рак нашли. Сказали, осталось три месяца.
– Как? Не может быть, – ужаснулась я.
– Да, вот так, – Марина зло засмеялась. – Я еще никому не говорила, да и не скажу.
– Что говорят врачи? Каковы шансы?
Она пожала плечами:
– После поездки ложусь на операцию. Сказали, грудь отнимать не будут, поздно, только опухоли удалят. Но метастазы уже поразили легкие. Потом курс химиотерапии, потом – ящик.
– Марина, не говори так. Надо бороться.
– Знаешь, самое страшное, что я не столько боюсь умереть, сколько боюсь утратить красоту. Я так привыкла к восхищению, обожанию. Глупо, да? – по ее щекам катились слезы.
– Да, глупо, – ответила я.
– Спасибо за честность, – сестра улыбнулась сквозь слезы, – умеешь ты утешить. А ты, почему так себя запустила? – она критически оглядела мои округлившиеся формы, спрятанные под просторным платьем-балахоном.
– Так вышло, – я не хотела вдаваться в подробности.
– Сейчас приду, руки помою, – Марина выскользнула из-за стола, пошла по направлению к туалету. Я смотрела вслед, не веря, что в этом совершенном теле, отточенном годами регулярных тренировок, поселился рак. "Три месяца, три месяца" – мысль сверлила мозг. Пока Марины не было, принесли по стакану заказанного сока. "Три месяца, три месяца". Я встала, залезла в сумочку сестры, достала снотворное. Сердце билось, как бешеное. Быстро растолкла горсть таблеток двумя ложками, насыпала в Маринин стакан с соком. Когда подошла официантка, обронила:
– Рюмку коньяка.
– Коньяк, ты же не пьешь? – удивилась подошедшая сестра, но, видимо, вспомнив наш недавний разговор, замолчала.
Я с непривычки закашлялась, когда спиртное обожгло горло. Но потом стало легче, нервы расслабились, сердце уняло свой сумасшедший бег. Марина выпила сок, поморщилась.
– Горький какой-то.
– Не заметила, – пожала плечами я.
Гуляли, пока не стемнело, наслаждались теплом, видами. Почти не разговаривали. Как-то не тянуло. Каждая думала о своем. В шесть собрались в обратный путь. Сестра зевнула.
– Может, сядешь за руль? Меня что-то в сон клонит.
– Я же выпила, – напомнила я.
– А, ну да. Тогда я вздремну немного, ты не против?
Она съехала на обочину и быстро уснула. Я вылезла из машины, размять затекшие ноги. Мозг работал как часы. Вытащила Маринину сумку, заменила своей. Глянула вниз. Высоко. Очень высоко. Посчитала до десяти. Завела машину, перевела рычаг на D, немного повернула руль. Автомобиль ухнул вниз, загорелся. О, Господи. Руки предательски дрожали. Я села на обочину. Как только увидела фары приближающейся машины, выбежала на дорогу, размахивая руками.
– Помогите, помогите.
Водитель глянул вниз, на то, что осталось от Марининой малолитражки, почесал затылок:
– Сейчас позвоним в полицию.
Я снова села на обочину, предоставив действовать ему. Меня била крупная дрожь, зубы стучали, как от холода.
Вскоре место оцепили, вокруг сновали какие-то люди в форме, что-то говорили, записывали. Я сидела на том же месте, обхватив себя руками. Меня поместили в больницу, сделали укол, я уснула. Утром пришел следователь. Задавал вопросы. Я отвечала односложно. Приехали отдохнуть, спускались вниз, попросила сестру остановить, захотелось размять ноги.
– А сумку зачем с собой взяли?
– Так покурить хотела.
– Понятно.
– Я могу позвонить?
Он молча протянул мобильный. Набрала Диму. Спазм сдавил горло.
– Дима, это Марина. Маша погибла.
Он приехал на следующий день. Я, к счастью, все еще была в больнице. Натянула одеяло до подбородка, чтобы скрыть далекие от совершенства формы. На голове – косынка, закрывает темные волосы. Перекраситься не успела. Он долго, изучающе смотрел.
– Как же вы похожи.
Расследование шло вяло, приходили, задавали стандартные вопросы. Было видно, что только для проформы. Через несколько дней тело отправили в Москву. Я со страхом ждала, что Дима будет настаивать на возобновлении расследования. Но ничего подобного не произошло. Машу-Марину тихо похоронили. Спустя неделю я была свободна. При выписке я с удивлением узнала, что Дима оплатил мое пребывание в дорогой клинике в Подмосковье. Как странно. Хотя, по размышлении, я решила, что это его плата за избавление от опостылевшей жены. Отсюда и поспешные похороны. На душе было мерзко. Но не в моем положении отказываться от щедрого дара. Да и отказ мог вызвать подозрения.
У Марины в сумочке обнаружилась банковская карта. Я стояла возле банкомата и кусала от бессилия ногти. Какой же пароль? Думай, думай. Дата нашего рождения. Терминал противно запищал. Черт, черт, черт. Осталось две попытки. У Марины всегда была плохая память на цифры. Парадокс. Бухгалтер с плохой памятью на цифры. В детстве у нас был свой пароль. Тайный, известный только нам двоим – дата смерти родителей. Непослушными пальцами вбиваю код. Фу. Облегченно выдыхаю. На карте оказалась приличная сумма. Как кстати.
Я на год легла в клинику, проплаченную ненавистным Дмитрием. Клиника больше походила на санаторий. Тишина, лес вокруг, услужливый персонал. Самый сложный год в моей жизни. Сбылась моя мечта. Я стала Мариной. Теперь мне предстояло стать ей не только по документам. Изнуряющие тренировки, жесткая диета, курсы самообороны. Но самое сложное – избавиться от комплексов и страхов, отпустить демонов на свободу.
– Нужен гипноз, иначе не помочь.
Я долго сопротивлялась. А потом махнула рукой. "Надо, так надо". Увидев округлившиеся глаза психиатра, поняла: "Проболталась".
– Все равно никто не поверит, – небрежно бросила я.
Он кивнул. В его глазах плескался ужас. После этого я полностью отпустила ситуацию, пошла на поправку. Дима иногда звонил, интересовался моим самочувствием. Через год я была готова вернуться к нормальной жизни. К Марининой жизни. Ее квартира, ее вещи. Нет, моя квартира, мои вещи. Подруг и поклонников пришлось отвадить. Слишком опасно. Они легко заметят подмену. Из фирмы тоже пришлось уволиться. Стала посещать курсы бухгалтеров, жить-то на что-то надо. Диплом есть, дело осталось за малым – стать им, бухгалтером. Знания не давались, ускользали, песком проспались между пальцев. Но я упорная. Как оказалось. Спустя полгода устроилась работать по профессии. Зарплата невысокая. Приходилось экономить. Деньги Марины я не трогала. Пока.
