Текст книги "Зеркало смерти"

Автор книги: Анна Малышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Конечно, она никуда не переехала за эти три года. «Куда, на какие средства она могла бы переехать? – подумала Наташа. – Глупо было это предполагать».

И почти не изменилась. У нее было все то же худощавое, желтоватое, чуть лошадиное лицо, те же крашеные черные волосы и хриплый голос. И курила она все так же много.

В школе подружки считались серьезными девушками, подающими большие надежды. Жизненный путь они наметили класса с восьмого. Наташа мечтала о педагогическом институте, Женя – о медицинском училище. Другие их одноклассницы не смотрели дальше замужества.

Потом их пути сильно разошлись. Наташа сразу уехала в Москву – Женя осталась в родном городе. Наташа благоразумно откладывала рождение ребенка – Женя рожала по старинке, очертя голову и не задумываясь о последствиях. И все-таки они не теряли друг друга из виду до последнего времени.

– Хорошо, что у тебя есть муж, – глубокомысленно говорила Женька. – Можно и без него, но все-таки с ним как-то лучше. А то все подружки, подружки… Даже тошно становится! Главное, что ты довольна. Господи, бывает же у людей… Все как полагается – и муж, и отец у детей… А у меня…

– А что у тебя? – возразила Наташа. – Ты могла бы сто раз выйти замуж, если бы захотела. Не говори, что тебя не звали!

Польщенная женщина засмеялась:

– Звали, конечно! Даже тот звал, кто… А что толку? Иногда бабе лучше без мужа, а детям – без отца. Знаешь, от кого я родила Димку, своего младшего?

Конечно, Наташа этого не знала. Таких подробностей не знал никто. Но Женька неожиданно сообщила всю правду.

– От писателя. Не веришь? От настоящего писателя. Он романы писал…

– В стол? – уточнила Наташа. Ей самой приходилось сталкиваться с людьми, которые искренне считали себя писателями. Но только писателями обиженными, непризнанными, никем не издаваемыми. Всех литераторов, достигших успеха, они считали личными врагами, перешедшими им дорогу.

Женька даже обиделась:

– Почему это в стол? Его издавали!

Она так возмутилась, что Наташа подумала – да не влюблена ли ее подруга до сих пор в этого неведомого писателя? Ведь женщина, даже расставшись с мужчиной, продолжает его защищать, если любит…

– Издавали, но платили очень мало, – продолжала Женька. – Сперва я терпела. Думала – если любит – задумается. Все-таки у нас ребенок… Он и к моему Жене относился, как к сыну…

Старшего сына она назвала в честь самой себя, из чего одни сделали вывод, что отец его был фигурой незначительной, а другие – что родители ребенка были тезками. Но точно этого никому узнать не удалось.

– Представь, однажды я все испортила… – уже тише говорила Женька, угнетенная воспоминаниями. – И кто меня за язык тянул, какой бес? Решила ведь – на этот раз точно выйду замуж! Но нет! Понимаешь, я вдруг прикинула, сколько он заработал за год в среднем, разложила его гонорары по месяцам, как зарплату. Не потому, что я скупая, не подумай!

– Да кто так думает?

– Вот видишь! – вздохнула та. – А он рассердился. Потому что вышло, я в месяц получала в четыре раза больше… Я ему намекнула, что у нас ребенок, и вообще, он себе даже на продукты не зарабатывает. Я ведь за деньгами не гонялась! Мне бы только не чувствовать его этим… Был такой в одном французском романе!

– Ты имеешь в виду, «Милого друга»? – подсказала Наташа.

– Не помню. Давно читала. Там было другое имя…

– Ты хочешь сказать, альфонсом?

– Ах, да! – просияла она. – А он обиделся. Сказал, что для меня деньги важнее любви! Я-то думала, на этот раз все серьезно! Поживем-поживем, а там и поженимся… Я ведь только хотела справедливости, чтобы знать, сколько я получаю, сколько он! А ему не понравилось! Сказал – уйду. Я его уговаривала, прощения просила. Думала, что умные люди всегда могут договориться…

Последовала тяжелая пауза. Наташа никогда прежде не предполагала, что подруга может так огорчаться по поводу своего одиночества.

– А он оказался дураком, – со вздохом заключила та.

Чай снова был налит и выпит – без всякого удовольствия, так как Женя покупала самые дешевые сорта и заваривала их до того небрежно, что на поверхности кипятка плавали какие-то обломки, очень похожие на хворост. Наташа наконец изложила свою просьбу. Она нисколько не удивила подругу.

– Значит, ты психуешь из-за сестры, – почти удовлетворенно говорила Женька, стряхивая пепел в уродливого керамического осьминога – бабушкино наследство.

– Ну и напрасно. Ты свидетельство о смерти получала?

– Да.

– А перед этим медицинское заключение о смерти?

– Ну конечно!

– И что там сказано?

Наташа пожала плечами. В сущности, там ничего не было сказано. Нагромождение медицинских терминов, все значение которых в общем сводилось к тому, что ее сестра умерла от передозировки сильнодействующего снотворного.

– Значит, от того и умерла, – заключила Женька. – Если бы ее убили – заключение было бы написано иначе. Неужели ты не понимаешь?

«Это ты ничего не понимаешь. Ты слишком опытна в таких делах, а значит – чересчур наивна».

Эта парадоксальная мысль пришла сама собой – она как будто вовсе и не думала. Мысль выпала, как монета из продранного кармана, и покатилась, мерзко позванивая. Женя все говорила правильно, но ведь был еще и стук часов, испорченных тридцать лет назад. И незакрытая задвижка на окне, которую она точно закрывала на ночь. И необъяснимая смерть сестры.

– Я понимаю, – Наташа слышала свой далекий и спокойный голос. – Но мне хотелось бы знать кое-что еще.

«Еще? А как ты спросишь об этом? Трудно забраться в голову живому человеку. Любая женщина, бывшая замужем, скажет тебе об этом. И любой мужчина – только они редко об этом задумываются, даже прожив всю жизнь в браке. Из-за чего разводятся люди? Они не знают друг друга. А как трудно узнать мысли мертвого! Медицинское заключение скажет все о теле и ничего – о душе».

– А чего ты хочешь еще? – будто эхом отозвалась Женька.

– У нее никогда никого не было. Ты понимаешь? Никогда.

Та кивнула:

– Ясно, понимаю. Твоя сестра жила совсем, как монахиня. И что?

– Я хочу знать – был у нее кто-нибудь или нет?

– Неужели ты не знаешь?

Вопрос был, казалось бы, дурацкий, но на самом деле, вполне разумный. Сестры знали друг о друге все. Если старшая не знала чего-то о младшей, значит, с младшей этого не случалось. И наоборот.

– Я хочу знать в медицинском смысле, – мрачно пояснила Наташа.

– Понятно! – отреагировала подруга. – То есть жила она с кем-то или нет?

– Ты меня поняла.

Та задумалась, потом яростно почесала в спутанной прическе искусанным карандашом, висевшим на веревочке, и сняла телефонную трубку.

– Позвоню старой приятельнице из морга, – пояснила Женька. – Она дежурит. Надеюсь, меня там не забыли. Присмотри за детьми, а?

Присматривать за сыновьями Женьки было делом нелегким – с одной стороны. А с другой – очень простым. Если не обращать внимания на то, что старший в это время забрасывал носки на люстру, а перемазанный младший умолял выдать ему «еще чернила», то дети были в полном порядке. В их комнатке царил разгром. Наташа прибралась, как смогла, и все еще воевала со сломанными дверцами шкафа, когда в комнату заглянула Женька:

– Выйди-ка.

Ее тон изменился. Она стала намного серьезней и смотрела как-то странно. Ее глаза потускнели, карандаш, очевидно забытый, торчал за ухом. Наташа прикрыла за собой дверь детской.

– Дозвонилась?

– Да. Сразу нашли… Ты хотела знать, жила ли твоя сестра с мужчиной? Так вот – жила.

Женя сама казалась потрясенной.

– Кому ты звонила? – непослушными губами выговорила Наташа. – Кто это тебе сказал? Они могли ошибиться!

– Нет. Ты понимаешь, – виновато заговорила та, – в свидетельстве о смерти, которое выдают на руки, ставят самые общие причины… Есть вещи, которые никого не касаются, если они не повлекли за собой смерть. Например, гланды удалены или протезы во рту… От этого же человек не умирает… Короче, ты меня спросила – я тебе ответила. У нее кто-то был.

– Это изнасилование?

Та замотала головой:

– Нет, нет и нет! Это была регулярная половая жизнь! Во всяком случае, она начала ее задолго до… Ташка?! Ташка!

Но Наташа не нуждалась в ее помощи. Она прислонилась к стене, стараясь справиться с отвратительным ощущением слабости. «У Анюты был любовник? И я ничего об этом не знала? Не изнасилование? Регулярная…»

Подруга тянула ее в кухню. Та осторожно освободилась от ее объятий:

– Прости, мне пора идти.

– Куда ты на ночь глядя? Оставайся! Я сплю одна, положу еще подушку…

– Нет, я пойду домой.

Говоря это, Наташа сама не знала, что имела в виду – московскую квартиру или дом на горе. Но отправилась именно на гору. Ноги сами пронесли ее мимо станции. Ей очень хотелось вернуться домой, увидеть сына и мужа, прийти в себя… Но бросить все, как есть? Смириться с тем, что дело никого не интересует, исключая разве сестричек-близняшек? Да, так будет проще, и даже выгоднее, что бы там ни говорила соседка. Дом купят, оторвут с руками. И можно будет все забыть – не сразу, конечно, а постепенно… Год за годом. Все забывается – забудется и это. Но все же… Она все вспоминала, как они навестили Анюту под Новый год. Заснеженный двор, щепки на снегу, резкий стук топора, которым ловко орудовала сестра, играючи раскалывая полешки. И ее наивное, румяное, радостное лицо. Что с этим делать? Так и бросить?

«Теперь я не могу никуда ехать, – повторяла она в сумерках, отпирая калитку и входя во двор. – Я обязана все узнать!»

Глава 6

Она зажгла свет на кухне. «Вот Елена Юрьевна удивляется – уехала и сразу вернулась. Она-то смотрит в оба! Пусть. Мне до нее дела нет. К сестричкам схожу завтра. Заберу вещи. Сказать им про Анюту?»

Наташа подумала и решила, что не стоит. В каждой семье свои тайны. Если бы сестры знали, что у Анюты был любовник, они бы сразу сообщили. Да что там! Тогда бы все соседи это знали!

Задернув занавески, женщина уселась за стол. Ноги ныли – сегодня ей пришлось немало побегать. Глаза слипались. Усталость была какая-то нездоровая, нервная, и Наташа понимала, что если ляжет в постель, то вряд ли уснет.

«Или ты боишься спать в этом доме? Вдруг тот, кто приходил вчера, придет и сегодня?»

Эту мысль она прогнала. Ей не хотелось об этом думать, не хотелось придумывать ужин, не было сил заваривать чай. Она могла только сидеть вот так, сложив перед собой руки, и слушать тишину.

«Как Анюта умудрилась завести роман? И ведь недавно завела, после Нового года, иначе рассказала бы мне, когда мы приезжали. Кто он? Разумеется, не Егор! Даже подумать смешно! Где она его нашла? Раз здесь никто о нем не знал – значит, не среди соседей. Могла об этом знать библиотекарша?»

Она вспомнила Татьяну, ее миловидное лицо без возраста, ее спокойную манеру разговора и усомнилась… «Татьяна сказала бы мне. Ведь сказала бы? Но она ничего не знала ни о каком романе. А… Ее брат?! – вспомнила Наташа. – Священник! Анюта исповедовалась, значит – он знает! Может быть, даже знает имя! Но почему же он молчал?»

О тайне исповеди она знала лишь из художественной литературы, но тем не менее сразу заподозрила, что столкнется с трудностями. Однако можно было действовать через Татьяну. Если она уломала брата на отпевание самоубийцы, то уломает на еще одно маленькое нарушение. Маленькое или большое?

Наташа досадливо вздохнула: «Знать бы все эти тонкости… А то чувствуешь себя, как слон в посудной лавке! Ничего тебе не скажут, но посмотрят, как на неграмотную. И что Анюту к ним потянуло?»

«Но, – продолжала она раздумывать, – если священник знал все об Анютином романе, разве после ее смерти он не должен был задуматься? Девушка покончила с собой. А из-за чего может покончить с собой девушка? Из-за любви. Она любила, и очень любила, раз сошлась с этим человеком без брака. А он ее бросил… И возможно, обокрал перед смертью!»

Теперь все становилось на места, делалось простым и понятным. За исключением одного – кто был этот человек? Как он умудрился обольстить Анюту, которая ни разу в жизни не взглянула ни на одного парня, была одета, как старуха, и не поднимала головы от огородных грядок и книг? Где она его нашла? Где они встречались, в конце концов? Не здесь же, под носом у Елены Юрьевны! Та бы давно заметила!

«Значит, виделись у него на квартире. Анюта дальше рынка не ходила, стало быть, встретила его где-то здесь, неподалеку. Это кто-то местный или московский дачник. Хотя нет. Если роман начался после Нового года, никаких дачников тут еще быть не могло. А началось все уже после нашего приезда, уверена. Ну почему мы не виделись чаще! Уж я бы заметила, я бы все из нее вытянула!»

Искать в доме улики против загадочного любовника было бесполезно. Все вещи покойной осматривали много раз – и следователь, и сама Наташа. Анюта либо уничтожила перед смертью все свидетельства своей любви, либо вовсе их не имела. Дневника девушка никогда не вела, бумаг у нее не было. Но…

«Но когда она любила, она стремилась жертвовать. И желательно не просто делиться, а отдавать все. Если бы я попросила у нее все сбережения Ильи, она отдала бы их до последней купюры. Ей бы и в голову не пришло, что это грабеж. Когда она показала мне те деньги, то предложила их разделить поровну из простого чувства справедливости. Но если бы я сказала, что мне нужно все – она отдала бы все. Деньги за машину я сама уговорила не делить… Их я тоже могла бы получить целиком, если бы захотела. Ну а будь на моем месте кто-то другой? Более хитрый, более жадный? Тот, кто хотел все, а не половину?»

Все, вместе с коробкой. Эта жестяная коробка снова возникла перед ее внутренним взором – коробка из-под дорогого датского печенья, с красивой картинкой на крышке, изображавшей колокольню, торчавшую посреди озера с лесистыми берегами. Озеро целиком поглотило церковь, но колокольня была в полной сохранности – на ней даже виднелся крест. Анюте эта коробка очень нравилась, и кроме того, напоминала о старшем брате. Это Иван как-то купил ей дорогое лакомство, хотя на те же деньги мог приобрести для себя полтора литра водки… Он сделал подарок в пьяном виде, а протрезвев, был потрясен своей безрассудной щедростью и долго не мог прийти в себя.

«Если она была влюблена, а любовник сумел узнать о деньгах или просто пожаловался на свои затруднения, Анюта своими руками отдала ему все. Но без коробки! Значит, коробку с деньгами украли».

Возможно, ни один следователь не согласился бы с такой логикой, но Наташа была убеждена, что подошла к правде очень близко, почти вплотную. Деньги – да, коробка – нет. Саму по себе коробку не стали бы красть, она имела ценность только для Анюты. Зачем она тому, кто ценит только деньги? Ее забрали потому, что так было быстрее, удобнее… А потом где-то выбросили, чтобы не оставлять улик. Во всяком случае, в доме ее больше не было.

«Может быть, этот тип проследил за тем, как Анюта взбирается на чердак, и понял, что каждый раз после этого у нее появляются деньги. Может, он обыскал чердак в ее отсутствие, нашел коробку и забрал ее, даже не заглянув вовнутрь. Но это уже грабеж! А что было потом? Что могло случиться с Анютой, когда она поняла, что любимый человек ее обокрал?»

«Тогда она нашла таблетки и проглотила их. Была настолько убита горем, что не вспомнила даже о кошке, которая умрет с голоду в запертом доме. Записки не оставила – как она могла написать что-то дурное о человеке, которого любила? А врать, придумывать другую причину она не могла, не хотела. Или… Или просто решила принять успокоительное, но в нервах не заметила, сколько таблеток выпила? Может, ей казалось, что таблетки не действуют. Когда человек очень возбужден, такое бывает, зато потом он валится как подкошенный».

«Но если все так, этот тип должен был тут бывать! И не раз! Почему же никто этого не замечал?!»

И тут она услышала за спиной дробный, частый стук. Женщина вскочила, схватившись за край стола. Она так испугалась этого простого звука, что едва устояла на ногах. «Я тут одна!» – была единственная мысль.

Она сразу поняла, что стучат в дверь, но кто мог прийти? Ирина? Но та ведь обещала ждать ее дома. Соседка? После сегодняшнего неприятного разговора – вряд ли. Ей в голову пришла ужасная мысль, которая совершенно ее парализовала. «А если это тот, кто был здесь прошлой ночью? Тот, кто оставил открытым окно в Анютиной комнате и помял рассаду у стены?»

Стук не повторился, и это было еще хуже. Лучше бы выламывали дверь, тогда бы она закричала, стала звать на помощь, и ее услышали бы. Обязательно услышали бы! Но эта выжидающая тишина…

Женщина прислушалась, и ей показалось, что она различает какой-то шорох – на этот раз не за дверью, а под окном. В кухне горел свет, одна штора была отдернута, и тому, кто стоял в темному саду, было все отлично видно.

«Он стоит там и смотрит на меня, – поняла Наташа.

– Я уверена, что он там!»

И в этот миг за стеклом показалось бледное пятно – чье-то лицо. Она не выдержала и взвизгнула – но звук вышел слабый, полузадушенный. По раме требовательно забарабанили пальцы, но Наташе потребовалось не меньше минуты, чтобы узнать лицо мужа, который с тревогой смотрел на нее из-за стекла.

– Как, это ты! – вскрикнула она и бросилась к двери. В следующий момент она уже обнимала мужа, одновременно оглядывая дорожку за его спиной, темные деревья и соседский забор. – Ты один?

– Конечно, – с неменьшей тревогой ответил он. – Что с тобой? Почему ты мне ни разу не позвонила? Ни вчера, ни сегодня… Я пришел с работы и позвонил соседке – а та едва зубы разжимала, сказала только, что не видела тебя после полудня. Ну я и приехал с последней электричкой.

В доме у Елены Юрьевны зажглось еще одно окно. Наверняка соседей удивил, а то и разбудил шум. В этой семье ложились по-патриархальному рано. Наташа торопливо ввела мужа в дом и заперла входную дверь.

– В каком ты состоянии, – продолжал он, оглядывая ее бледное лицо и тени под глазами. – Вся дрожишь, губы серые! Это я так тебя напугал?

– Я сама себя напугала, – она без сил присела к столу. – Задумалась, и вот… Я же не знала, что ты приедешь, разве я думала, что это ты… Прости, я просто забыла позвонить…

Ей было одновременно и очень хорошо, и скверно – наступала реакция после нервного стресса. Она едва шевелила губами и чувствовала отвратительную слабость.

– Много раз могла тебе позвонить… – бормотала она, уцепившись за эту мысль. – В самом деле! И с почты… И от Женьки. Извини… Как Ванька?

– Отлично, – нетерпеливо бросил он. – Только скучает по тебе. Так кого это ты думала увидеть вместо меня?

Немного придя в себя, она рассказала ему все. Наташа пыталась привести свои мысли в порядок, не перескакивать с одного момента на другой, не впадать в истерику, но рассказ тем не менее получился весьма сумбурный. Тут перемешалось все – и подаренные в библиотеку книги, и маньяк, напавший на одну из близняшек, прорезавшийся у девушек дар речи, загадочный любовник Анюты, о котором узнали только врачи, осматривавшие ее тело. И еще – часы. Часы и незапертое окно, которое она, несомненно, запирала на ночь.

Павел не перебивал, не пытался что-либо уточнить. Он слушал, изредка кивая и не сводя глаз с бледного лица жены.

– Ну что ты скажешь? – вздохнула Наташа, закончив отчет. – Назовешь меня сумасшедшей?

– Почему же… – медленно проговорил он. – Но кое-что ты притянула за уши. Особенно, что касается денег. Ты говоришь, она бы сама ему все отдала… Так зачем этот тип украл коробку? Проще было попросить.

– А может, не проще! – возразила Наташа. – Может, он не знал Анюту так, как я ее знала! Может, думал, что она обычная, такая, как все, а какая нормальная женщина отдаст любовнику все свои деньги! Любовнику – не мужу!

– А кто запрещал мне называть Анюту ненормальной? – торжествующе воскликнул Павел. – Теперь сама?

Женщина раздраженно тряхнула волосами и встала.

Подошла к окну, вгляделась в темноту. У соседей уже погасили свет. Она плотнее задернула шторы и повернулась:

– Давай-ка спать. Я страшно устала.

– Обиделась? – Он тоже поднялся из-за стола. – Ну прости, я ведь тоже устал…

Наташа ответила, что не обиделась, но когда она стелила постель, а муж, подойдя сзади, попытался ее обнять, она передернула плечами, освобождаясь от его рук. Павел промолчал.

Забравшись в постель, Наташа сразу отвернулась к стене. «Из всего, что я рассказала, его задело только это… Случайно назвала Анюту ненормальной! А он и обрадовался! Поймал меня на слове! Потому что плевать ему на Анюту, на всю мою семью и на меня тоже!»

За восемь лет их брака она никогда не думала так о муже. Да, им случалось поспорить, и часто эти споры так и кончались ничем – супруги не могли прийти к общему мнению. Как правило, в таких случаях Павел сдавался и замолкал, а Наташа некоторое время продолжала кипятиться про себя, пока не начинала понимать, что это не становится глупым. Но серьезных размолвок не было, а уж из-за Наташиной семьи – тем более. В сущности, они жили так, будто она была сиротой и никакой семьи на Акуловой горе вовсе не существовало. Тем более что семья эта становилась все малочисленней… И что это место значило для нее, кем для нее были эти люди, Наташа поняла только, когда умерла сестра.

«Вот что значит быть совсем одной! – думала она, закрыв глаза и стараясь дышать потише, чтобы муж с ней не заговорил. – Это – когда нет выбора. Раньше выбор всегда был. Я могла сюда вернуться, поболтать с Анютой, поругать Ивана за пьянство, поиздеваться над скупеньким Ильей… Да, наша мать гениев не рожала, здесь все были настолько обыкновенными, что у меня иной раз скулы сводило… Одни и те же разговоры, мысли, интересы. Замкнутый круг! Они будто ехали на карусели – лошадки скачут, а на самом деле, не двигаются с места. У каждого был свой конек, и каждый на нем потихоньку ехал, год за годом, не думая что-то менять. У Ивана – алкоголь, у Ильи – деньги, у Анюты – книжки, потом вот религия. А теперь их нет, и кто же у меня остался? Этот мужчина, которому все равно, что тут происходит?»

Павел неожиданно поцеловал ее в плечо. Наташа вздрогнула.

– Я же слышу, что ты не спишь, – прошептал он. – Ну прости меня еще раз, если одного раза мало. Ладно?

– Простила уже, – неохотно ответила она.

– Хорошо, если так. Клянусь, что больше никогда не скажу…

– Договорились.

– А вообще, я хотел сказать, что ты молодец, – продолжал он, придвигаясь еще ближе. – Столько всего раскопала за два дня! Я помню этих сестренок… Они и вправду заговорили?

– Во всяком случае, одну я слышала. – Наташа продолжала отвечать холодно и отрывисто, хотя ее гнев понемногу проходил.

– Но если ты права и у Анюты был кто-то… Тогда маньяк тут ни при чем.

– А может, и при чем. Может, это вообще одно и то же лицо.

– Ну ты даешь, – пробормотал он с некоторым испугом. – Чтобы твоя сестра связалась с таким?!

– Она могла не знать, что он «такой», – упрямо ответила Наташа, хотя вовсе не была уверена в своей правоте. – На Инну напали здесь, недалеко от нашего дома.

– Это еще ни о чем не… – начал было он, но жена оборвала:

– Главное, найти Анютиного парня. Сейчас это для меня важнее всего. Должны же были их заметить вместе! Тут люди зоркие!

– Насчет маньяка не знаю, а насчет ограбления ты права, конечно… Наверняка права, – продолжал он. Женщина чувствовала на плече щекотку от его дыхания и невольно пожалась. – Девушку обокрали, обманули, ну она и… По крайней мере, какая-то причина… Наташ?

Она знала этот голос – нежный и чуть просительный, исключительно ночной. Раньше она с готовностью отвечала на этот зов, но сейчас он только раздражал, как что-то неуместное, почти кощунственное. «Неужели он не видит, не понимает, в каком я состоянии! Да какое мне дело до…»

– Нашел время, – пробормотала она. – У меня настроения нет.

– Совсем?

– Никакого. Лучше спи.

И отодвинулась от него. Теперь она даже слегка улыбалась, открыв глаза и рассматривая стену в лунных узорах. «Это таким образом он пытался ко мне подлизаться? Хитрец… А настроения в самом деле никакого. Мысли только об одном…»

– Что ты думаешь о часах? – спросила она, чуть повернувшись.

Муж промолчал. Казалось, на этот раз обиделся он, и Наташа очень удивилась, когда спустя минуту услышала ответ. Муж сказал нечто довольно странное, отчего она даже приподнялась на локте и попросила повторить.

– Даже сломанные часы два раза в сутки показывают верное время, – повторил супруг. – Слышала такую пословицу?

– Нет, – призналась она. – А ведь это так! Только это скорее загадка на сообразительность, чем пословица. Но что ты хотел этим сказать?

– Вообще-то это значит, что даже дурак иногда бывает прав. Только не принимай на свой счет! Я хочу сказать, что история с часами безумная, но ты можешь быть в чем-то права. Но конечно, не во всем.

– Так ты не веришь, что они шли?!

– Давай спать, – предложил муж. – Я тоже дико устал.

Ночь прошла спокойно, утро тоже не принесло неприятных сюрпризов, к которым Наташа уже начинала привыкать, как к чему-то неизбежному. Едва встав, она немедленно обошла весь дом и проверила двери и окна. Все было заперто.

«По крайней мере, на этот раз тут никто не побывал, – подумала она. – Может, ему хватило одного раза, а может, он понял, что я не одна».

Наташа рылась в кухонных шкафах, ломая голову над тем, что приготовить на завтрак. Павел все еще спал, но она предчувствовала, каким будет его первое желание, когда он проснется. По утрам его одолевал волчий голод, и он завтракал так плотно, что был сыт до прихода с работы. Однажды Наташа, шутки ради, подала ему на завтрак миску борща. Павел съел и борщ, даже порадовался… А сейчас в холодильнике было пусто, она разморозила его во время большой уборки.

«Бежать в магазин? Стоит ли? Может быть, махнуть на все рукой и немедленно уехать? Сколько может ребенок жить у бабушки с дедушкой, так он совсем меня забудет! Вот и Паша не выдержал, приехал… Беспокоится обо мне, а я веду себя, как будто мне и дела до них нет. Я вчера ныла, что осталась одна? У меня есть семья!..» Как всегда, вечерние страхи наутро казались преувеличенными. Она снова вернулась к простейшему вопросу – то ли идти в магазин, то ли срочно возвращаться в Москву?

Наташа заглянула в спальню, прислушалась к ровному, глубокому дыханию мужа. В Москве он иногда спал беспокойно, вздрагивал, будто куда-то проваливаясь, иногда что-то бормотал. Но здесь, вблизи леса и реки, Павел даже дышал во сне иначе.

«Проспит еще час-два, – поняла она. – Ну что ж… Сбегаю в магазин, куплю сыру, немного колбасы. Необязательно набивать холодильник. А потом будет видно, что делать».

Взяв сумку, она вышла, заперев мужа в доме. Оставить дверь открытой, как обычно, она побоялась. Спускаясь с горы, Наташа думала, что теперь не скоро вернется к прежней беспечности – оставлять дверь нараспашку. Мужа это только обрадует.

Через полчаса она набила продуктами два пакета и, только подняв их, чтобы перейти к последнему прилавку, поняла, чем занимается. Какая тяжесть! Ведь она хотела купить чего-нибудь перекусить, соорудить легкий завтрак! А на самом деле, запаслась продуктами по меньшей мере на несколько дней. При условии, что все съест одна… В доме на горе.

В свое время она с интересом прочла несколько популярных книг по психологии и теперь засмеялась про себя: подсознание сыграло с ней шутку. Ее разум все еще колебался, не торопясь принимать решений, а подсознание уже сделало выбор между «уехать» и «остаться». На самом деле Наташа хотела остаться. Об этом свидетельствовала и замороженная курица, и пачка гречневой крупы, и два пакета молока, и десяток яиц… Целый натюрморт.

– Еще пакетик майонеза, пожалуйста, – обратилась она к продавщице.

Наташа расплатилась, прижимая пакеты ногой к прилавку, чтобы те не упали, и уже собралась уходить, как вдруг продавщица остановила ее кратким, но выразительным вопросом.

– Не узнала, что ли?

Наташа удивленно подняла на нее глаза, встретила ее взгляд… Очень знакомый взгляд на незнакомом лице… И тихо охнула. Это была Людмила, но какая Людмила! Совершенно новая, ничуть не похожая на ту, которую Наташа когда-то называла про себя «вешалкой»!

У этой новой Людмилы была пышная грудь, массивные бедра, второй подбородок. Намечался и третий… Щеки, прежде впалые, будто присохшие изнутри к зубам, стали округлыми. Птичий острый нос теперь казался короче из-за избытка окружавшей его плоти. Только глаза не изменились – те же сверлящие зрачки, оценивающий, пристальный взгляд.

– Как вы изменились… – начала было Наташа и тут же сменила тему: – Так вы теперь тут работаете?

– Как видишь.

Они по-прежнему были на «вы» и на «ты», как и три года назад.

– Я слышала, вы замуж вышли. – Наташа старалась нащупать хоть какую-то тему для разговора. И желательно такую, которую можно быстро закруглить. Просто повернуться и уйти ей казалось неудобным.

– Вышла, – подтвердила та. – Ну и что?

– Да ничего. Я так спросила…

Продолжать разговор смысла не имело. Наташа подняла пакеты и хотела попрощаться, но Людмила неожиданно и фамильярно поманила ее пальцем. Руки у нее тоже поправились, и обручальное кольцо туго врезалось в пухлый безымянный палец. «Его и с мылом не снять, придется распиливать,» – почему-то подумала Наташа.

– Что теперь будешь делать? – поинтересовалась Людмила, стараясь смягчить свой пронзительный голос до шепота. Голос у нее ничуть не изменился и теперь до странности не подходил к телу.

– Как – что? – удивилась Наташа.

– Ну что делать с домом? Продавать будешь или?..

Наташа поморщилась. «Дался всем этот дом! Какое им дело! Лезут с вопросами, как будто их это касается! А эта особа хороша – все знает об Анюте, и ни слова! Хоть бы из вежливости!»

– Посмотрим, – отрезала она. – Счастливо оставаться.

Но Людмила как будто не услышала последних слов. Она фальшиво заулыбалась, показав запачканные помадой передние зубы. Было видно, что женщину переполняет какое-то сильное чувство, рвущееся наружу, и ей доставляет удовольствие его сдерживать. Когда она заговорила, ее голос звучал вполне буднично… Но в нем все равно чувствовалось затаенное торжество.

– Будешь продавать дом, не забудь со мной поделиться.

– С какой стати? – Пакеты стали как будто еще тяжелее. «Еще минута с этой бабой – и я начну орать, как на базаре! Как же она меня бесит!»

– А с такой, что у Илюши сын родился, – с той же фальшивой улыбкой сообщила Людмила. – Не слышала? В его честь и назвали.

Это был бред, но какой-то уж очень будничный – бред в продуктовом магазине, среди замороженных продуктов и кондиционированного воздуха. Наташа сделала глубокий вдох и приказала себе успокоиться.

– Бог знает, что вы говорите, – промолвила она, наконец. Пальцы, оттянутые тяжестью пакетов, совсем онемели, но ставить их на пол она не хотела. Это бы значило, что она принимает все всерьез и желает обсудить. А она вовсе этого не желала!