Текст книги "Лук для дочери маркграфа"

Автор книги: Анна Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Часть I

1. В комнате под крышей

Город Эсхен – оплот постоянства и благочестия, и двое молодых людей, пришедшие сюда охранниками торгового обоза, успели в этом убедиться. На весь город – один трактир, где добропорядочные горожане сходились по вечерам пропустить по кружке пива, и ни одного весёлого дома. Даже на базаре торговались тихо и чинно. В соседних селениях вовсю собирали урожай, готовились везти товар на ярмарки и искали охранников, но эсхенцам будто не было дела до налившихся медом и золотом яблок, тугих гороховых стручков и крепких кочанов, зреющих в окружавших город садах и полях. Не положено здесь было ездить на ярмарки до Черничного воскресенья¹, поэтому эсхенские купцы терпеливо ждали, и с ними маялись двое молодых воинов, застрявшие здесь без лошадей и лишних денег. Старшему было восемнадцать, его спутнику – на два года меньше. Деньги, полученные за последний поход, быстро растаяли, и оба отчаянно искали, чем заработать.

Друзья обосновались в старой части города, где на узкой невымощенной улице стоял дом вдовы бондаря. Первый этаж, где раньше была мастерская, пустовал, на втором обитала сама хозяйка, строгая и любопытная женщина, а под самой крышей была отгорожена большая и светлая комната с отдельным входом, куда вдова пускала жильцов. Раньше здесь жили подмастерья, и о тех временах напоминал большой стол-верстак под окном. Сейчас он был завален луками, заготовками для стрел, перьями, нитками для обмоток, наконечниками и разным инструментом, недвусмысленно указывавшим род занятий нового жильца. Следы пребывания второго были не столь очевидны: почти весь свой скарб, включая оружие, он носил на себе. Разве что в изголовье второй лежанки стоял крепкий щит, а в ногах лежал моток прочной верёвки.

Лестница заскрипела, лязгнул засов, хозяин лучного инструмента распахнул дверь и подпёр её бруском, впуская свежий воздух. Бросил на стол аппетитно пахнувший свёрток, потянулся, зевнул и остановился посреди комнаты, посматривая то на заваленный верстак, то на лежанку, уютно застеленную плащом. Дисциплина победила, и когда вернулся второй сосед, лучник трудился за верстаком, мурлыча себе под нос.

– Тáкко! – приветствовал вошедший.

– Здорово, Верéн!

– Есть чего пожрать?

– А то! Глянь на столе.

Верен заглянул в свёрток и с наслаждением принюхался.

– Ммм, свежий!.. Что, разбогател, раз берёшь выпечку без уценки?

– С уценкой, – ухмыльнулся Такко.

– Когда-нибудь я расскажу Кайсе, что ты ходишь к ней только ради пирогов.

Оба рассмеялись. Верен успел спуститься к хозяйке за кипятком – жильцам она не разрешала разводить огонь, опасаясь пожара, – и нарезáл пирог тяжёлым боевым ножом, когда на лестнице вновь послышались шаги, и в комнату вошла девушка. Вечер выдался по-летнему теплый, но её платок был крепко завязан под круглым подбородком, а плащ запахнут. Такко улыбнулся ей, не отрываясь от работы, а Верен приветствовал шумно и радостно:

– Кайса-благодетельница! Да хранят тебя мука, вода, соль и всё, что ты кладешь в свои пироги! Верно, дело тётушки Аслаг процветает, раз утреннюю выпечку начали продавать с уценкой?..

Девушка застенчиво улыбнулась, и ее некрасивое лицо словно осветилось изнутри. Она молча прошла к столу и достала из-под плаща ещё один небольшой узелок, набитый пирожками, коржиками и прочим, что не продали в пекарне.

– Такко, заканчивай! – позвал Верен. – Останешься без ужина!

В комнате стемнело. Зажгли свечу, поставленную в миску с водой. Выпечка, принесённая Кайсой, пригорела снизу и лопнула по бокам, но разве это помеха для двух голодных парней! Уплетали так, что за ушами трещало. Кайса смотрела на них и улыбалась, держа дымившуюся берестяную кружку двумя руками. Она распустила и скинула платок, сняла вязаное верхнее платье и развязала ленту, стягивавшую в узел тонкую косу. Свеча бросала теплые блики на её лицо, и оно казалось почти красивым.

– Он сказал, что всё, что может мне предложить – сопровождать его дочь делать прически! – негодовал Верен, потрясая коржиком, неровно облитым глазурью. – Я сказал, что не для того учился сражаться. Что за город! Если и завтра ничего не найдём, надо затянуть пояса и двигать в Нижний Предел. Говорят, там повеселее!

Верен говорил так почти каждый день, уже вторую неделю.

– Погоди, – остановил его Такко. – Ты ходил в каменный дом с цветником? В южной части города?

Верен кивнул.

– Я тоже был там сегодня. Странно, что мы не встретились… Маркграф заказал мне лук для девчонки.

– И ты взялся?

Такко мотнул головой в сторону верстака. В комнате уже стемнело, но из окна лился последний вечерний свет, и можно было видеть маленькую заготовку для лука, выгнутую в стапеле. Верен презрительно сплюнул и отвернулся.

– Я не делал детских луков раньше, – сказал Такко, расправляясь с остатками пирога. – Во всяком случае, таких слабых. Самому интересно, что получится.

– Где взял заготовку?

– В лучной лавке, где же ещё. Дитмар был рад от неё избавиться. Орешник двухлетней сушки.

Дитмар держал лучную мастерскую и лавку, которая раньше принадлежала его отцу, а до него – деду.

– Он не обрадуется, когда узнает, для чего тебе эта заготовка! – хмыкнул Верен. – Увёл у него такой заказ.

– Маркграф сам спросил, умею ли я мастерить луки, – пожал плечами Такко. – Буду делать самый простой. Девчонка там – сама как этот прут. Тонкая, бледная…

– За каким лядом ей лук? – зло выругался Верен, заедая обиду сочнем.

Остатки ужина убрали в узел и подвесили к потолку, чтобы не добрались мыши. Такко со свечой вернулся к верстаку и придирчиво оглядывал заготовку. Тряхнул головой, задул свечу и взял Кайсу за руку:

– Останешься?

Та кивнула все с той же мягкой улыбкой. Верен уже лег и старательно сопел, отвернувшись к стенке.

– Если мне хорошо заплатят, купим тебе то ожерелье, – прошептал Такко, обнимая Кайсу. Она уткнулась ему в плечо, вдохнула ставший родным запах – смесь свежеструганного дерева, клея и выпечки, которую она приносит почти каждый вечер. Ожерелье, приглянувшееся им обоим, стоило дорого и не могло сделать Кайсу красавицей, поэтому она тут же выбросила слова друга из головы. Тем более им было чем заняться помимо пустых разговоров.

¹ Черничное воскресенье – последнее воскресенье июля, когда пекут пироги с черникой и готовятся отмечать начало сбора урожая.

2. Спорный заказ

Кайса покинула комнату под крышей ещё до рассвета – работа в пекарне начиналась рано. Верен, угрюмо пристегнув меч, снова ушёл вызнавать, не нужны ли кому охранники и телохранители. Такко, оставшись один, сел за работу. Дел было много: оперить два десятка стрел, сплести две тетивы и заняться заготовкой для лука, заказанного маркграфом.

Во дворе он под бдительным присмотром хозяйки растопил на летней печке янтарные кусочки клея и принялся за перья. Движения ловких рук были точны: располовинить перышко тонким острым ножом, смазать клеем, приложить под выверенным углом к древку, прижать… Со стороны кажется, дело нехитрое, но Такко, опытный стрелок, хорошо знал, как положение пера влияет на скорость и точность, и был поглощён работой с головой. К полудню два десятка стрел были готовы и сохли, подвешенные за наконечники, на хозяйской бельевой верёвке. Он успел остругать заготовку для маркграфского заказа и старательно гнул её, пытаясь понять, будет ли лук по руке девочке, когда вернулся Верен, сердитый и усталый. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что достойной работы в городе молодому воину снова не нашлось.

– Ножи взялся точить, – с горечью усмехнулся Верен, усаживаясь рядом с Такко на скамейку. – Что за город! Домоседы… Никому охрана не нужна!

– Задаток-то дали?

– Как же, дадут они… Спасибо хоть ножи боевые, а не кухонные! На кой ляд их точить? Всё одно будут на стене висеть. Ты моё точило не брал?

– Нет, лежит на месте. Пожрать, конечно, не принёс?

Вместо ответа Верен вывалил на скамейку с десяток мелких яблок.

– Повезло нам застрять здесь в конце лета, – сказал Такко, когда Верен вернулся с точилом. – Зимой мы бы нашли яблоки только в чужих погребах. И отправились бы за воровство на имперские рудники.

Верен тихо выругался, разом помянув и яблоки, и погреба, и весь город Эсхен с его несговорчивыми жителями и ленивыми купцами.

– Повезло мне здесь с лучником застрять, вот что я скажу, – сказал он. – Твоими заказами и кормимся… Эх, сказал бы мне кто, что буду жить за твой счёт, не поверил бы! А ещё больше повезло, что ты Кайсе приглянулся, хотя и не знаю, на что она там глаз положила!..

Такко рассмеялся. Рядом с широкоплечим, плотно сбитым Вереном он выглядел как мальчишка – худой, невысокий, тёмные волосы вечно торчали в стороны и лезли в глаза, а штаны и рубахи приходилось ушивать и плотно подпоясывать, чтобы не свалились. Верен часто шутил, что Кайса водится с Такко из жалости, и ему самому она подошла бы больше: статная, круглолицая, с ямочками на щеках и полными белыми руками. Впрочем, непроданный товар из пекарни, где работала девушка, они поедали вместе, а потому дружба между ними была по-прежнему крепка.

– Дитмара видел, – сказал Верен. – Стоял у своей лавки мрачнее тучи. Зол, что заказ достался не ему.

– Плевать на него, – дёрнул плечом Такко. В последний раз оглядел гладко оструганную заготовку и накинул на неё ненужную тетиву.

– Пойду на примерку, – подмигнул он Верену.

– Задаток возьми!

Верен остался точить ножи, тщательно выверяя угол заточки и попутно взвешивая оружие в руках. С каким удовольствием он бы швырял их в разбойников, что осмеливаются нападать на торговые обозы! Хоть бы кто напал на бондарню, что ли, было бы не так тоскливо… Но нет, Эсхен – городок тихий, мирный, где все друг друга знают, все злоумышленники давно сосланы на имперские рудники, и оставалось только ждать.

***

Дом маркграфа стоял в южной части города, на мощёной камнем улице. Сразу было видно, что здесь жили богатые люди – не поскупились привезти с моря камней, чтобы весной и осенью не знать забот из-за непролазной грязи. На крепких воротах красовался родовой герб и вилась надпись, уведомлявшая, что всякий входящий в эти врата ступает на землю маркграфа Олларда.

В передней было светло. Свет проникал сквозь окна, затянутые дорогим цветным стеклом, в стенных нишах горели свечи. Такко успел отметить аккуратную побелку стен, дорогую резную мебель и богатую одежду слуги, отворившего ему дверь. Загляделся было на часы – на башнях и ратушах время мерили одной стрелкой, а здесь стрелок было две – вот так диво!¹ Высокие резные двери, ведущие во внутренние покои, распахнулись, и слуга провел Такко в большую и богато украшенную комнату.

Маркграф Оллард – высокий и худой человек лет тридцати, одетый в чёрное, – сидел в массивном кресле, обитом шёлком. Такко вновь удивился его необыкновенному лицу: бледному, будто вытесанному из белого камня, с резкими чертами и горбатым носом. Оллард что-то писал и сделал свободной рукой знак подождать.

Пока маркграф работал, Такко рассматривал комнату. Его внимание привлёк портрет, висевший по правую руку маркграфа. На нём была изображена очень красивая молодая женщина с такими пышными и светлыми волосами, что не верилось, что они настоящие. Глядя на её пушистые волосы, светлые глаза и белую пену кружевного платья, легко было представить, будто женщина спустилась с небес – настолько лёгкой и неземной она казалась. Такко загляделся на портрет и заметил, что маркграф зовёт его, только когда тот окликнул во второй раз.

– Готов ли лук для моей дочери? – спросил он со странной холодной улыбкой.

– Почти, – сказал Такко, подходя к столу. – Я снял лишнее, но нужно убедиться, что лук по руке хозяйке.

– Позовите Агнет, – сказал маркграф слугам, и вскоре в комнату вошла молодая девушка, скорее – девочка, очень похожая на женщину на портрете. Её сопровождала няня, строго смотревшая из-под белого чепца.

Пока дочь маркграфа натягивала тетиву, Такко украдкой рассматривал её. Девочка была тонкой, хрупкой и бледной, и у неё были такие же нездешние глаза и пушистые волосы, как у женщины на портрете. Казалось, выведи её в ветреный день на высокий берег, и она оторвётся от земли, столько в ней было лёгкости и какой-то… нездешности, что ли, Такко не мог подобрать иного слова. На первый взгляд ей трудно было дать больше двенадцати лет, но держалась она с таким чувством собственного достоинства, что Такко невольно залюбовался её не по-детски плавными движениями.

– Агнет, тебе не тяжело натягивать этот лук? – заботливо спросил маркграф.

– Немножко тяжело, – отозвалась девочка. Голос у неё был звонкий, как колокольчик, но тихий и слабый.

– Я сделаю полегче, – кивнул Такко. – Послезавтра будет готово.

Агнет с няней вышли. Маркграф проводил их взглядом и снова повернулся к Такко:

– Моя дочь не совсем здорова. Я привёз её в город в надежде немного развеселить. Надеюсь, стрельба развлечёт её, когда мы вернёмся в замок. К сожалению, ни один из луков, хранящихся в семейной оружейной, ей не по силам.

– Лучнику не нужна сила, – улыбнулся Такко, снимая и аккуратно сворачивая тетиву. – Важнее иметь твёрдую руку и верный глаз, а ваша дочь, я уверен, обладает этими достоинствами в избытке.

– Агнет Оллард – мужественная девочка и достойная наследница своего рода, – кивнул маркграф. – Который год она борется с болезнью… Но я задерживаю тебя. Вот, половина суммы, как и договаривались. Остальное – когда закончишь работу.

Глаза Такко загорелись при виде монет, которые маркграф высыпал на стол. Позаботился, припас помельче, чтобы не было проблем с разменом на базаре… Такко с сожалением отвёл взгляд от денег. Слишком часто ему доводилось уходить от заказчика без только что выплаченного задатка, и он научился осторожности.

– Благодарю за щедрость, – поклонился он, – но я не очень опытный мастер и боюсь не оправдать доверия. Я возьму десятую часть, а остальное, если вам удобно, заплатите, когда приду с готовой работой.

– Как знаешь, – пожал острыми плечами маркграф. – Возьми, сколько нужно.

Такко отобрал самые мелкие медяки, поклонился маркграфу и вышел.

В передней он остановился, делая вид, что пересчитывает монеты. Слуга, стороживший у двери, отвлёкся на что-то на улице, и Такко быстро поставил полуготовый лук в тёмный угол. Дубовые двери закрылись за ним, следом хлопнули ворота с гербом, и Такко оказался на улице.

***

Дитмаровы подмастерья ждали его совсем близко, сразу за углом, где от мощёной улицы отходил узкий проулок. Трое статных, мускулистых парней – таким бы в кузнице работать, а не в лучной мастерской! Видно, им не впервой было иметь дело с несговорчивыми соперниками: первый пропустил жертву вперёд и показался, только когда двое других преградили дорогу. От толчка и удара спиной о крепкий бревенчатый забор перехватило дух. Двое ухватили Такко за запястья и локти, а старший в недоумении обшаривал взглядом его фигуру:

– Где лук?!

Такко прикусил губу, пряча торжествующую улыбку. Пусть переломают ему рёбра, но не драгоценную заготовку.

– Где лук, скотина?!

Старший кивнул одному из спутников, и тот побежал осматривать улицу. Даже за угол заглянул, не бросил ли Такко заготовку там. Первый удар пришёлся по рёбрам, второй по лицу; от третьего, выбившего воздух из лёгких, перед глазами поплыли разноцветные точки.

– Нигде нет! – донеслось как сквозь плотную ткань.

– Да куда ж ты его спрятал? Мастер говорил, что лук не готов, в доме он остаться не мог!

От очередного удара Такко зашатался и осел на землю, выгладив спиной чужой забор. Крепкие руки тут же подняли его, ухватив за шиворот, сорвали с пояса кошель:

– Хоть задаток-то получил?

Медяки рассыпались по земле и тут же были вдавлены в мягкую почву тяжёлыми сапогами. Такко передёрнуло, пока у него шарили под рубашкой в поисках серебра. Ещё удары по т, один по лицу, и подмастерья ушли, обсуждая, что сказать мастеру, и не переставая оглядывать улицу в поисках таинственно исчезнувшей заготовки.

Такко ждал, пока дыхание не восстановилось. Осторожно поднялся: больно, но бывало хуже. От отца ему доставалось куда сильнее, да и в уличные стычки он ввязывался не впервые. Перед глазами уже не плыли разноцветные пятна, движения отдавались вполне терпимой болью – легко отделался. Он утер кровь подолом рубахи и аккуратно собрал медяки, которыми побрезговали Дитмаровы подмастерья. Пока не стемнело, как раз успеет на базар, в овощной ряд, и сегодня он будет угощать Кайсу ужином, а не наоборот. А когда совсем стемнеет, заберёт лук. Слуга, конечно, обругает забывчивого горе-мастера, зато заказ будет готов в срок.

¹ Минутная стрелка на часах появилась только в XVII веке.

3. В пекарне и особняке

В пекарне, где работала Кайса, как в любом уважающем себя заведении, было два входа. Парадный вёл к прилавкам, где покупателям приветливо улыбались старшие дочери хозяйки. В плетёных корзинах исходили жаром караваи и пироги: с капустой или яблоками, какие часто брали за медяки Такко с Вереном; с грушами, изюмом и мёдом – для зажиточных горожан вроде вдовы бондаря или мастера Дитмара. Иногда попадала сюда и выпечка с привозными лимонами и сушёными абрикосами, но чаще её пекли на заказ, и мальчишка-посыльный разносил её по богатым домам: бургомистру, судье или маркграфу Олларду.

Чёрный ход вел в комнату, где день и ночь топились печи и стоял одуряющий запах теста и пряностей. За этими печами и огромным столом – дубовая столешница изрезана ножом, в щелях и порезах окаменело тесто, которое раскатывали поколения пекарей и подмастерий, – царствовали Кайса с младшей дочерью пекаря. В четыре руки девушки месили и разделывали тесто, готовили начинки, сбивали кремы. Через парадную дверь Такко входил лишь однажды, когда впервые заглянул сюда и увидел Кайсу, ставившую на прилавок корзины с горячим хлебом. Чёрным же ходом он пользовался почти каждый день.

Сегодня Кайса управлялась за столом одна. Волосы были убраны под безукоризненно чистый чепец, раскрасневшиеся щеки выбелены мукой, мука забилась и в складки одежды, и под коротко остриженные ногти. Ловкие руки с ямочками на локтях двигались быстро и точно, как у Такко, когда тот плел тетиву или клеил перья. Кайса достала один за другим два противня с выпечкой, потянулась загрузить следующие и резко обернулась – как раз вовремя, чтобы огреть полотенцем по руке, потянувшейся за пирожком.

– С ума сошёл? Хозяйка всё считает! Хочешь, чтобы мне не заплатили?!

Такко с виноватым видом отодвинулся от стола, впрочем, не спуская глаз с пирогов. Кайса погрозила ему пальцем, отправила противни в печь и устало вздохнула.

– Ты закончил работу? – спросила она.

– Почти. Остались стрелы для охотника… забыл, как его зовут… И лук для дочки маркграфа. Сегодня вечером закончу. Ты видела её?

– Пару раз. Я думала, вечером ты проводишь меня в деревню.

– Давай завтра. Сегодня хочу доделать работу и поскорее получить деньги. Кто знает, сколько придётся на них жить… Едва ли в Дитмаровой лавке мне теперь продадут хоть одно перо.

– Если бы ты с самого начала нанялся к нему подмастерьем…

– Работать ради еды и подзатыльников? Нет уж, спасибо. Что-нибудь придумаю. Маркграф обещал хорошо заплатить. Видела бы ты его дочку! Тонкая и такая белая, как весенняя травинка…

Полные руки Кайсы ловко разделывали тесто, веснушчатые щёки раскраснелись даже под слоем муки. Такко загляделся на ямочки на её локтях и не мог понять, отчего девушка хмурилась.

– Приходи вечером, – сказал он, поднимаясь. Кайса кивнула, увернулась от объятий и помахала на прощание выпачканной в тесте рукой.

***

Вечером все трое собрались во дворе вдовы бондаря. От летней печи шёл жар, в хозяйском горшке кипел и булькал горох. Такко с Вереном в четыре руки кромсали капустный кочан. Кайса куталась в платок, время от времени поддразнивая горе-поваров.

– Ты рубишь капусту, как мясник мясо, – хихикнула она, глядя на Верена.

– Я и есть мясник, – свирепо отозвался молодой воин. Такко прыснул со смеху, не удержалась и Кайса.

– Верен поклялся с первого заработка купить барана и съесть его целиком, – сказал Такко, орудуя ножом. – Не его вина, что денег хватило только на капусту.

– Я слышал сегодня на базаре, будто старый Гест собирается везти мёд, – пропустив шутку мимо ушей, сказал Верен.

– Куда и когда? – оживился Такко.

– В Нижний Предел, – выдержав паузу, объявил Верен. – Большой город, где много работы и весёлая жизнь!

– Когда? – повторил вопрос Такко.

– Он до последнего таится, боится, как бы его не обогнали другие, но вроде как собирается выходить со дня на день.

– Отлично, – выдохнул Такко. – Завтра я отнесу стрелы охотнику и лук маркграфу, и мы развяжемся с Эсхеном!

– Этот, с позволения сказать, лук потянет хоть на пять фунтов? Не лук, а лучинка…

– Ну… где-то так. Верен, я в жизни не видел таких девчонок! Кажется, что она вот-вот растает. Похожа на подснежник, такая же нежная и тонкая. Кожа… каждая жилка просвечивает… Страшно на неё смотреть!

– Некрасивая? – уточнил Верен, доставая горшок и ссыпая туда капусту.

– Красивая, очень. Но странная.

Друзья ещё какое-то время поговорили о предстоящем походе. Верен один раз был в Нижнем Пределе и не уставал сравнивать его с Эсхеном: мол, там и люди приветливее, и мясо дешевле, и на улицах грабят только так, поэтому охранники там нарасхват, и даже если до срока польют дожди и размоет дороги, можно спокойно зимовать – остаться без работы не грозит.

Горшок с тушёными овощами опустел, а на улице окончательно стемнело. Верен попрощался с Кайсой и отправился наверх. Такко подсел к девушке и взял её за руку:

– Мне жаль оставлять тебя.

– Ничего, – улыбнулась она. – Ты ведь сразу говорил, что не задержишься здесь.

Её голос не дрожал, а блеск глаз ещё нужно было заметить в темноте. Такко обнял её за плечи. От неё пахло той же пьянящей сладостью, что и в пекарне, а в складках платья притаилась мучная пыль. Такко прижался к ней, прильнул щекой к щеке. Кайса – сама как хлеб, как земля, олицетворение материнской заботы и домашнего уюта. Она вздохнула, сама обняла Такко и одним резким движением выдернула его рубаху из-за пояса.

– Скажи… а волосы у дочки маркграфа такие же светлые, как у меня?

Такко на миг задумался, и его руки замерли на спине подруги.

– Не совсем. Они лёгкие и пушистые… как одуванчик.

Он быстро огляделся и увлёк Кайсу в темноту около дома. Хотел подсадить на бочку, стоявшую у стены, но девушка толкнула его к стене и прижалась так, что он вздрогнул и заторопился, комкая платье на её бёдрах и отдаваясь непривычно настойчивым рукам.

– А глаза у неё серые? – прошептала Кайса ему на ухо.

– Нет, – выговорил Такко. – Светлые, как небо на рассвете.

– Небо на рассвете, – повторила Кайса. Отпрянула назад, одёрнула подол и отвесила Такко звонкую пощёчину. – Иди ищи у неё утешения! И побыстрее убирайся из города!

Стукнула калитка, лязгнул засов. В этом вся Кайса – что бы ни творилось, а запереть за собой дверь она не забудет.

– Ты без Кайсы? – удивился Верен, когда Такко поднялся наверх. – Обиделась, что уходим?

– Ага. Скверно вышло.

Верен пробормотал что-то насчёт того, что он предупреждал и вообще не в первый раз. Такко отмахнулся. О пощёчине он не расскажет. Друг и так не пожалел насмешек, узнав, что охранник обозов не смог отбиться от троих подмастерий, пусть даже те и были старше и сильнее. Но уличные схватки – обычное дело, Верену тоже доводилось приходить в очередное жилище без денег и в синяках, а получить от девчонки… Скверно вышло с Кайсой, куда ни глянь, скверно. И наверняка причиной её обиды был не только их скорый уход, но что ещё, Такко так и не понял.

***

Такко проспал рассвет, и его растолкал Верен, успевший спозаранку сбегать к старому Гесту. Оказалось, тот уже объехал пасечников, снарядил обоз и собирался пуститься в путь сегодня вечером. У него был свой охранник, но Верен умудрился сторговаться – за гроши, зато купец обещал кормить в дороге. В Нижнем Пределе молодым воинам точно найдётся работа, а может, по пути удастся подзаработать ещё. Верен уселся чистить меч и в сотый раз осматривать щит, а Такко занялся луком для Агнет. Внимательно оглядел, не пропустил ли сколов и заноз, проверил, хорошо ли высохла кожаная обмотка на рукояти, и взялся доплетать тетиву.

– Ты как девчонка с куделью, – поддразнил его Верен. Такко и ухом не повёл. Агнет будет легче натягивать тянущуюся тетиву, а когда окрепнет, наденет обычную кручёную. Перед глазами стояли её пальцы со странно утолщёнными кончиками, тонкие запястья с синей сеткой жилок, большие прозрачные глаза… Впрочем, какое ему дело до её глаз. Если он сделает по-настоящему удобный лук, маркграф, быть может, заплатит сверх оговоренного.

Верен, поднявшийся до рассвета, зевал и тёр слипающиеся глаза. Такко справился с тетивой, завязал последний узел, накинул на кибить и отложил, чтобы полюбоваться своей работой. Лук и вправду был хорош. Светлое дерево пропитано маслом и воском, рукоять туго обвита кожаной лентой, чтобы не скользила в руке, льняная тетива крепко держится на резных наконечниках, полочка для стрелы вырезана из плотной кожи и намертво приклеена сухожильным клеем. Загляденье, а не лук! И к нему – десяток тонких стрел с белым гусиным оперением. Подходящих наконечников для них не нашлось, да и ни к чему утяжелять, достаточно заострить и закалить древко на огне. Не забыл Такко и накладку на пальцы – крепкая кожа защитит нежные руки от мозолей и ударов тетивы. Потом маркграф, конечно, закажет дочке перчатку, но на первое время хватит и простой накладки.

Он сунул в мешок оставшиеся заказы: стрелы для охотника и тетиву для мальчишки с соседней улицы. Подумав, бросил мешочек с каменной крошкой, остатки кожаной ленты и прочие мелочи. Мало ли, лук для Агнет всё-таки будет плохо лежать в руке, и понадобится доделать на месте.

– Я вернусь до темноты, – сказал он Верену. – Если задержусь, не жди. Выходи без меня, я догоню на тракте.

Старый Гест собирался выйти вечером, но наверняка изменит планы в последний момент. В самом деле, не ночью же он пойдёт! Верен в любом случае успеет выспаться и собраться, а Такко нужно было спешить.

***

Когда Такко подходил к дому Олларда, его кошель приятно оттягивал пояс. Заказчики честно расплатились и даже посочувствовали размолвке с Дитмаром, впрочем, ненавязчиво дав понять, что новых заказов ждать не стоит. Как будто они теперь были нужны!

В передней на широкой дубовой лавке сидел и ждал маркграфа сам Дитмар, продавший Такко заготовку. При виде соперника он кашлянул, нахмурился и заёрзал. Такко кивнул ему и опустился рядом, крепко сжимая лук.

Часы неспешно отсчитывали время. Дитмар наклонился к нему и заговорил:

– Хороший заказ ты получил. Редкая удача для молодого мастера. Только не боишься ли ты, что лук для дочери господина маркграфа будет плохо лежать в руке?

– Не боюсь, – бросил Такко в ответ, но Дитмар не отставал:

– Сделать хороший лук трудно, сам знаешь. Мало ли, заготовка окажется с недостатком или ещё что. Я здесь тружусь третий десяток лет. Чинил лук отцу нынешнего маркграфа, когда он ездил охотиться, и угодить ему было трудно. Лучше бы тебе сперва набить руку на том, что попроще. Ты слушай, я дурных советов не даю, хоть ты и увёл у меня заказчика!

– Я не думал никого уводить у тебя, почтенный Дитмар. Я приходил сюда узнать, не собирается ли маркграф в путь и не нужны ли охранники. Сказал, что хорошо стреляю. Он сам спросил, умею ли я делать луки. Мог ли я отказаться?

– Мог! Другой бы напомнил маркграфу, что в городе есть мастера старше и опытнее тебя. Нет в тебе уважения к старости, и удачи в работе тебе не будет, так и знай!

Такко вздохнул и отвернулся. Мало он слышал дома об уважении к старшим, ещё здесь выслушивать! Посидишь с таким ворчуном часок-другой и окончательно уверишься, что не зря оставил отчий дом.

– Будь благоразумен! – шептал ему в спину Дитмар. – Уступи заказ! Маркграф выйдет, так и скажи ему: мол, не справился, зато есть у вас в Эсхене мастера получше!

Оллард принял их в той же комнате, что и в предыдущий раз. Агнет сидела у него на коленях и рисовала на бумаге, не жалея дорогие листы.

– Готов ли лук для моей дочери? – спросил маркграф.

– Выслушай сперва почтенного Дитмара, – ответил Такко, пропуская мастера вперёд с лёгким поклоном. Мастер рассыпался в любезностях и в велеречивых выражениях объяснял маркграфу, как тот ошибся с выбором лучника, а Такко рассматривал портрет над столом и думал, что даже если Оллард не примет работу, часть денег всё равно заплатит.

Наконец мастер закончил. Маркграф поднял глаза от рисунков дочери и обратился к Такко:

– Я понял, что мастер Дитмар считает, что ты слишком молод, чтобы справиться с таким важным заказом. А что скажешь ты сам?

– Я сделал хороший лук, – упрямо сказал Такко. Он старательно смотрел только на заказчика, избегая встречаться глазами с разгневанным мастером.

– Я тоже так думаю, – неожиданно сказал маркграф. – Нужно давать дорогу молодым, мастер Дитмар. Если же мне самому понадобится оружие, я непременно обращусь к тебе.

Мастер склонил голову, но Такко видел, что он не смирился с отказом. Дитмар вышел, а маркграф осторожно снял Агнет с колен и поднялся.

– Пройдёмте во двор, – предложил он. – Испытаем твою работу.

Во дворе, под защитой крепкого бревенчатого забора, совсем не было ветра, но это не мешало стрелам Агнет лететь как попало. Такко терпел, сколько мог, и наконец обратился к маркграфу:

– Я бы посоветовал вашей дочери по-другому браться за тетиву.

Оллард кивнул, и дело пошло на лад. Может, и прав был Дитмар, что Такко небольшой мастер делать луки, но стрелять он умел. За это Верен и взял его в товарищи: лучник не вышел ростом и силой, зато меткостью превосходил иных опытных воинов. Агнет оказалась левшой, но и Такко было всё равно с какой руки стрелять. Когда три стрелы из десяти воткнулись в мешок с соломой, Агнет торжествующе обернулась к отцу:

– У меня получается!

Маркграф улыбался, и улыбка смягчила резной камень его лица. Агнет бросила лук, подбежала к отцу, обняла его, и тот подхватил её на руки, прижал к груди, зарылся лицом в пушистые волосы… Такко деликатно отвернулся и принялся собирать стрелы.

Несмотря на советы, Агнет умудрилась раскидать стрелы по всему двору. Пока Такко собирал их, няня увела девочку отдыхать. Какая же она хрупкая и слабая, эта Агнет! Не прошло и получаса, а уже пожаловалась на головную боль.

– Кожа да кости…

Такко вздрогнул от шёпота за спиной и чуть не свалился с шаткой опоры, с которой пытался достать последнюю стрелу, залетевшую под крышу сарая. Оллард стоял рядом и рассматривал его со своей обычной холодной улыбкой. Такко невольно поёжился под его взглядом и спрыгнул на землю.