Текст книги "Петербург (СИ)"

Автор книги: Анна Веневитинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

На этикетке была изображена надменная коротко стриженная брюнетка в элегантной шляпке и с папиросой в зубах. Частью затёртая надпись гласила: «Папиросы «Десертъ». Табач. Фабрики Колобова и Боброва…»

– Обалдеть! «Десерт»! Никогда даже не слышала о таких! – Маша удивлённо покачала головой. – Чувиха на Юльку похожа… Кстати, где она?

– Пошла в могилах рыться. Думаю, до вечера мы её не увидим.

– Эту дрянь я не курю. Потом у Юльки стрельну, – возвращая папиросы, она как бы невзначай взяла его за руку.

Юрий Владимирович поднял брови и оценивающе посмотрел на Машу. Та кокетливо улыбнулась и попыталась притянуть его к себе, но ножка табурета треснула, и они с грохотом рухнули в траву, осыпая друг друга ласками и поцелуями.

Когда всё закончилось, они ещё долго лежали на спине и молча смотрели в глубокое, голубое небо. Поодаль шумела листва векового дуба, стрекотал кузнечик, время, казалось, остановилось.

– Юр…

– У?

– А кто к тебе приходил ночью?

– Местные гули, – он приподнялся на локтях, вид у него был заспанный. – Требовали одну из вас в общак отдать. Голодают они.

Маша подавилась смешком.

– Юр, а ты давно здесь?

– Давно. Только не Юра, а деда Жора.

Кровь ударила Маше в лицо, внезапно нахлынувшая обида выплеснулась наружу. Она схватила свои трусики, лежавшие рядом, и швырнула в его ухмыляющуюся физиономию:

– Да пошел ты! Мудак!

Маша вскочила и побежала в сторону леса.

В лесу она остановилась и в изнеможении прислонилась к сосне, чтобы отдышаться – стало невыносимо душно. Оглядевшись, Маша поняла, что она уже на кладбище. Могильные плиты, ночью казавшиеся ярко белыми, были самыми обычными. Потемневшие от времени и поросшие мхом, они не производили никакого впечатления, ни мрачного, ни величественного. Между двумя соседними могилами валялись вещи Юли, но самой подруги нигде не было. Одна плита была уже расчищена, работа над второй была, видимо, в самом разгаре.

Маша подошла поближе, и от увиденного у неё засосало под ложечкой.

«Долбаное днище!»

Надпись на расчищенной плите гласила «Юлия Павловна Кузьмина»; и чуть ниже, уже курсивом: «Здесь разрывается кольцо вечности».

Чудовищная догадка заставила сердце сжаться от ужаса, и Маша бросилась к соседнему надгробию. «Мария Викторовна Антонова» – значилось на плите, нижняя часть которой была завалена инструментом Юли. Маша схватила какой-то шпатель, смахнула прочь всё остальное и стала лихорадочно соскребать мох с почерневшего камня.

– Не трудитесь, Мария Викторовна, я помню, что здесь написано, – Юрий Владимирович стоял неподалеку в своей плащ-палатке и, скрестив руки на груди, хладнокровно наблюдал за Машей. – На вашей плите написано: «Терзающим город бедам – конец!»

– Что это?! – На фоне накатившего ужаса его внезапное появление её даже не испугало. – Долбаное днище! Что это за бред?!

– Это «Инкеримаанская заповедь»! – он был по-прежнему спокоен. – Вернее сказать, не заповедь, а летопись. Все, кто ищет Петербург, оставляют на этих плитах свои имена. Сегодня ночью, – он кивнул на расчищенную плиту, – здесь появилось имя вашей подруги.

– Я! Я-то здесь причем?!

– А ваше имя… – он немного помолчал. – Ваше, Мария Викторовна, было здесь всегда! – отшельник поднял глаза к небу, и голос его приобрел зловещую торжественность. – Перед лицом белокурой всадницы померкнет Красная луна. В огненной колеснице она трижды объедет город, очищая Петербург от скверны. Злая вода отступит, злой огонь погаснет. Трижды она произнесёт заклятие, трижды от её гласа содрогнётся бездна, и трое ангелов будут вторить ей: «Терзающим город бедам – конец!»

– Какой Петербург?! – мысли понеслись кубарем, и Маша была уже не в состоянии справляться с ужасом и гневом. – Придурок! Какая колесница?! Совсем крыша поехала?! Ты меня сжечь собираешься?!

– Пророчество уже исполняется! – он грустно улыбнулся. – Дело за малым…

С яркой зеленой вспышкой молнии к Маше начала возвращаться память. Прямо над ними раздались оглушающие раскаты грома, небо стало резко темнеть, но совсем другое небо, окрашенное звездопадом давно позабытой июньской ночи, воскресло сейчас перед её взором. Стоявшая рядом сосна вспыхнула как спичка. В уши ворвался протяжный гул, запахло керосином, и глаза обожгло огнём. От жгучей боли Маша ослепла и упала на землю. Теряя сознание, она понимала, что вокруг пылает уже весь лес.

«Господи! Как же там Юля?!. Терзающим… город… бедам…»

И вдруг все кончилось. Сквозь щели наброшенной на Машу плащ-палатки хлынула прохладная невская вода. Боль отступила, глаза прозрели, и взору открылось петербургское небо, раскрашенное нежной акварелью северного лета.

Маша сидела на Сенатской площади, прислонившись спиной к холодному Гром-камню, под самой дланью Медного всадника. Вдали сиял шпиль Петропавловского собора, с Невы веяло прохладой. Напротив, скрестив ноги, сидел отшельник и жевал травинку.

– Еще чуть-чуть и не успели бы, – он улыбнулся. – Жалко, трусики забыли, швыряться теперь нечем.

Еще не вполне осознав случившееся, Маша всмотрелась в его бледное, усталое лицо, пытаясь воскресить его в памяти.

– Кто вы, Юрий Владимирович?

– Не важно, кто я. Важно – кто ты.

***

Июнь 2188 года. Окрестности Петербурга.

Они дружили еще с училища, хотя многих это удивляло. Эффектная брюнетка Юля была полной противоположностью невзрачной белобрысой Маше, которая всегда находилась в тени окружённой постоянным вниманием мужчин подруги.

С самого детства очарованная величием и таинственностью родного Петербурга, Маша мечтала посвятить себя разгадкам его пленительных тайн и стать историком.

Этим планам помешала война. В боевую авиацию её поначалу не брали, но мужчины гибли, и им на смену приходили женщины. В летном училище Маша и повстречалась с Юлей. В ней Машу с самого начала привлекло то, что даже на войне, там, где, казалось бы, нет места нежным чувствам, счастью и веселью, Юля умела оставаться женщиной, умела любить и радоваться жизни такой, какая она есть.

Потом были десятки совместных боевых вылетов. Они делили кров, делили скудную фронтовую пищу, губную помаду и кабину аэроплана.

Конечно, были и ссоры. Маша была тайно влюблена в командира их эскадрильи Юру Белосельского. И когда Юля тоже положила на него глаз, подруга устроила ей истерику, которая чуть не закончилась тасканием друг друга за волосы.

Потом Юра погиб, а Маша так и не успела рассказать возлюблённому о своих чувствах. Застенчивость и робость преследовали её с детства, а после гибели командира Маша и вовсе замкнулась в себе, проводя краткие минуты фронтового досуга уткнувшись в одну из своих книжек. Юля переживала за подругу, но понимала, что сделать с этим ничего нельзя.

Тем вечером их полк подняли по тревоге. С аэродрома под Тосно взлетели десятки машин и взяли курс на северо-запад. Летели молча. Над ними раскинулось усыпанное яркими звездами небо, впереди полыхал багровый закат, в воздухе повисло напряжённое ожидание грядущего боя.

Но боя не было. Когда вдали уже показался купол Исаакиевского собора, сиявший в лучах заходящего солнца, Машин изумлённый голос тихо прошептал в наушниках:

– Юль, что это?! Ты видишь?!

Над Петербургом, одна за другой, начали осыпаться звёзды.

Спустя мгновение Юля поняла, что сейчас произойдет. Она заложила вираж, пытаясь уйти от взрывной волны, но взрыв оказался настолько мощным, что аэроплан отбросило километра на три. Одна вспышка, вторая, третья… Взрывы поднимали в воздух тысячи кубометров земли и освещали ночное небо сотнями солнц. Машина вспыхнула, словно пучок сухой соломы, и стала падать. Руль заклинило, запахло керосином, взорвался топливный бак в хвостовой части аэроплана, и от истошного вопля подруги у Юли сжалось сердце.

– Маша! Держись! Я сяду! Я посажу нас!

Руки не слушались, от ярких вспышек глаза отказывались видеть. Горящая машина падала и наворачивала круги над обречённым городом. Один круг, второй…

Голос в наушниках умолк. От неимоверного жара и гари стало нечем дышать, подступила тошнота. Но вдруг обезумевшим шёпотом Маша принялась читать стихи. Или нет! Не стихи? Слов всё равно было не разобрать. Что-то из своих нелепых книжек. Что-то…

– Маша! Мы вернёмся! Ты слышишь меня?!

Очередным взрывом аэроплан подбросило вверх, и Юля, ударившись виском о стенку кабины, потеряла сознание. Спустя несколько минут аэроплан рухнет в болото, где его в считанные мгновения поглотит затхлая вонючая жижа. Но пока голос Маши всё ещё будоражил эфир, хотя его уже никто не слышал. Падали звёзды, а огненная колесница заходила уже на третий круг над уходящим в небытие Петербургом.

Юля открыла глаза. Гремела внезапно налетевшая гроза, по лицу стекали крупные капли по-летнему тёплого дождя, смешавшиеся с радостными слезами возвращения. Память вернулась к ней, а она вернулась домой. На шпиле Петропавловки парил золотой ангел, осеняющий своими крылами бессмертный город, а напротив сидел Юрий Владимирович, бледный, уставший, но, как всегда, довольный собой.

– Кольцо вечности разорвано! – глядя Юле в глаза, он торжественно и грустно улыбался.

– Кто я теперь?

– Это тебе решать! – он пожал плечами. – Иди, Маша ждёт тебя на Сенатской.

Юля встала, пригладила мокрые волосы рукой и нерешительно двинулась в сторону Дворцового моста. Пройдя несколько шагов, она остановилась и обернулась. Юрий Владимирович лежал на мокром песке, подложив руки под голову, и смотрел в низкое грозовое небо.

– Кто вы? Как мне вас называть?

Он приподнялся на локтях и удивлённо поднял брови.

– Ты все забыла, девонька! – он снова ёрничал. – Деда Жора. Хотя, не уверен, что это теперь важно…

Эпилог.

Когда академик Пономарёв забил тревогу, под Тосно отправили поисковую экспедицию, но никаких результатов она не принесла. Престарелый отшельник, судя по состоянию тела, умер от истощения еще весной. Точный ответ на этот вопрос могла дать только экспертиза, но её проводить не стали.

Следов девушек ни в его развалившейся чахлой лачуге, ни вокруг неё обнаружено не было, видимо, они так и не добрались до его пристанища, заблудившись и сгинув где-то в окрестных болотах.

Манящий и пьянящий миф призрачного Петербурга уже давно сам стал зловещим камнем Атаканом, неустанно собирающим свою кровавую жатву.

Их искали всё лето и всю осень, а с наступлением холодов перестали. И никто не заметил, что на древнем кладбище, неподалёку от хижины отшельника, стало на две могилы больше.

Просто потому, что их и до этого никто не считал.