Текст книги "Монстр в ее постели"

Автор книги: Анна Веммер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Даш… – сонно бормочет брат.

– М-м-м? Ты чего не спишь?

Вдвоем на кровати тесновато, но меня спасает, что когда мы въехали, здесь уже была полноценная односпальная кровать, и мы не покупали Ване детскую.

– Не бойся его. Он хороший.

– Не неси ерунду. Спи.

– Хороший, Даш. Только такой же грустный, как ты. Может, от него тоже мама с папой уехали? Как думаешь?

– Думаю, это его проблемы. А твоя задача – выспаться перед школой. Поэтому закрывай глазки и спи. Утром поболтаем.

Я и сама смертельно устала. Думала, этой ночью уснуть не получится, но тело неумолимо клонит в сон. Несколько минут я пытаюсь сопротивляться, сама не до конца понимая, зачем, но потом сдаюсь. Укутываю нас с Ванькой одеялом поплотнее и расслабляюсь, проваливаясь в сон.

Мне чудится в дверях какое-то движение и темный силуэт, но я не успеваю испугаться. На смену страшной реальности приходят не менее жуткие сны.

Вадим

Я не думал, что у девки, родившей лет в пятнадцать, предложение поразвлечься будет вызывать праведный гнев. Ну то есть я угрожал ей, чтобы позлить и припугнуть, но на миг почувствовал себя работягой, домогающимся до принцессы. Да ей лет восемнадцать! Пусть выглядит молодо, худенькая и мелкая, но пацаненку не больше пяти, а значит, Дарья Богданова не молодая мамочка, а юная шлюшка. И уж не ей играть роль недотроги.

Впрочем, мне плевать.

Я выхожу на балкон, откуда открывается вид на скромный дворик. Как и двадцать лет назад, он чистый, опрятный, но совершенно устаревший. В песочницу давно не завозили песок, а на турниках и качелях лишь обновили краску. Сколько там уже слоев? Можно определять возраст двора, как по кольцам у дерева.

Хочется курить, но сигарет нет. Я не думал, что вернуться сюда будет так сложно. А ведь придется прожить еще довольно долго, возможно, несколько лет прежде, чем получится взять какое-то жилье, да и вообще вернуться на прежний уровень. Если это получится, потому что не скатиться в депрессию адски сложно.

Здесь не делали ремонт. Только небольшую перестановку, и я пытаюсь убедить себя оставить все, как есть. Но руки так и чешутся вернуть все на место. Отмахнуться от модного зонирования и превратить квартиру в храм прошлого.

Но получится скорее склеп.

Надо звонить. Я оттягивал этот момент, как мог, но больше нельзя.

Больше всего я боюсь, что почувствую боль, услышав голос бывшей жены. Ту самую боль, которую я зарекся принимать от мироздания. Я договорился, она мне не нужна.

Гудки идут недолго – у нее нет этого номера.

– Алло.

Несколько секунд я вслушиваюсь в собственную реакцию и выдыхаю.

Ничего.

Ненависть, презрение, отвращение – да. Никакого намека на чувства. И никакого намека на боль, по крайней мере, связанную с бывшей.

– Говорите.

– Здравствуй, Лена.

Я уверен: она задыхается от ужаса, мгновенно узнав мой голос.

– Вадим…

– Узнала. Молодец.

– Как ты… что…

– Как я вышел? Адвокат попался хороший. Скостил срок по УДО. Не ожидала? Да, я просил тебе не рассказывать, решил сделать сюрприз. Как ты, любовь моя? Скучала?

– Что тебе нужно, Вадим?

Пожалуй, мне нравится этот страх в ее голосе. Граничащий с паникой. Ей полезно хорошенько просраться, и я дам еще много поводов. Но сначала надо получить то, что принадлежит мне.

– Мои вещи, Лена. Мне нужны мои вещи.

– Я же сказала, что все раздала. У меня больше нет твоих вещей, не нужно звонить, оставь меня в покое.

– А я тебе сказал, – с нажимом говорю я, – что если ты выбросишь коробку отца, я выйду и грохну тебя. Думаешь, я боюсь снова сесть? Думаешь, пожалею тебя? Только скажи, что ты ее выбросила, и я тебя найду, Лена, и придушу. А может, сброшу с моста. В зависимости от настроения. Кстати, я в тюрьме познакомился с интересными ребятами. Они, конечно, с летальными исходами не очень, но могут существенно осложнить твою дорогу к женскому счастью, если ты понимаешь, о чем я…

– Хватит! – Бывшая срывается на истеричный крик. – Прекрати! Я обращусь в полицию!

– Обращайся. Они со мной непременно побеседуют. Погрозят мне пальчиком и сделают строгое внушение. И я обязательно их испугаюсь и не поеду к тебе домой, на Проспект Мира, семнадцать.

– Забери их послезавтра. Меня нет в стране, я в отпуске. Тебе отдаст домработница. Там все, что мне отдали. И забудь о моем существовании, Вадим!

– История забудет, – холодно отвечаю я и отключаюсь.

Значит, Лена все же не решилась выбросить вещи отца. Хорошо. Для меня. Для нее это означает полный, беспросветный звез-дец.

«Не живите местью, Вадим Егорович. Она убьет вас. Вам повезло, у вас есть шанс начать новую жизнь. Не тратьте ее на ненависть», – говорила психолог в тюрьме.

Но у меня была на этот счет своя позиция. Если я не буду жить местью, смысла жить не будет вообще.

В квартире темно. Соседка уже угомонилась. На кухне стоит аромат жареных сосисок и яиц, и я понимаю, что дико голоден. Но маленькая стервь утащила в комнату сковородку, чайник, мультиварку и даже гребаную лопатку для жарки.

– Дарья Сергеевна начала воевать, – хмыкаю я.

Меня не обломает сходить и взять все, что нужно, раз она хочет играть в эти игры.

На пороге комнаты я останавливаюсь, не в силах заставить себя войти внутрь. Вот эта комната и впрямь не изменилась. Те же обои в тонкую перламутровую полоску, металлическая кровать с изрисованным маркером изголовьем. Старенький стол, я готов поклясться, в нем все так же заедает верхний ящик. Разве что стул здесь новый, безликая хрень из икеи, но все остальное… люстра, шкаф, зеркало со сколотым краешком. Кажется, словно если я загляну в ящики, то увижу знакомые тетради, вкладыши от жвачек и старую-старую фотокарточку.

Где маленький мальчик сидит на пороге деревенского дома и от души тискает здоровенную собаку, размером больше него самого. А рядом, на покосившейся скамейке, на него с улыбкой смотрит отец.

Я прожил в этой комнате целых восемнадцать лет. Восемнадцать лет счастливого детства и юности. Потом менял гостиницы, апартаменты, дома, города и страны, но того ощущения уюта, особого умиротворения, возникавшего в часы заката, когда небольшая комната наполнялась ярко-оранжевым солнечным светом, я не испытывал никогда.

На моей кровати теперь лежит светловолосая девчонка. Она такая худая, что помещается на небольшом матрасе вместе с ребенком. Мальчишка крепко спит, а девка морщится и ворочается. Наконец она устраивается поудобнее, прижимая к себе мальчика, поправляет ему одеяло и будто бы замечает меня в дверях.

Уже не хочется никакой яичницы.

Я быстро ухожу, чувствуя новую волну злости и ненависти. На этот раз за то, что у этих двоих есть семья. А у меня ее не осталось.

Удается поспать всего несколько часов, но и они больше напоминают дремоту. Сон поверхностный и беспокойный. Хотя сейчас, впервые за много лет, мне не о чем волноваться. Я точно знаю, что буду делать, чего хочу и к чему все должно прийти. У меня нет никого, о ком можно переживать и ничего, за что стоит держаться. Это ли не лучшие условия для постройки идеального будущего?

Я бы солгал, если бы сказал, что хочу отомстить любой ценой. Что готов расстаться с жизнью, свободой, лишь бы отплатить бывшей и брату той же монетой. Нет, я собираюсь отомстить со вкусом, по возможности избежав для себя последствий. Я не просто уничтожу стерву и отморозка, по величайшей вселенской ошибке состоящего со мной в родстве, но еще и верну все, что потерял. И буду наслаждаться их агонией.

Когда за окном начинает брезжить рассвет, я понимаю, что вряд ли уже усну. Надо что-то съесть, но продуктов у Богдановой нет. Придется дождаться открытия хоть какой-нибудь столовки. Ну а пока можно сделать кофе, который почему-то блондиночка не утащила в свою комнату.

В нижнем ящике находится турка, и через некоторое время кухня наполняется ароматом бодрящего кофе. День обещает быть долгим и тяжелым. Я не собираюсь ждать послезавтра, я более чем уверен, что вещи отца уже готовы. А Лена вовсе не на отдыхе, а судорожно ищет гостиницу на пару ночей, лишь бы не встречаться со мной. Ей это все равно не поможет, но любая рыба дрыгается перед тем, как ей отчекрыжат жабры.

Жаль, что нет ноута или смартфона, не мешало бы выйти в сеть и заказать пожрать. И у Богдановой нигде нет, словно ребенок у нее вообще не смотрит мультики. Или прячет, что правильно, но немного бесит. Она вообще меня бесит. Самим фактом своего присутствия, тем, что считает эту квартиру своей. Может, было бы проще, если бы новый владелец сделал ремонт, но все здесь осталось прежним, и я никак не могу смириться с присутствием в привычной обстановке чего-то раздражающего.

Сигарет нет, а сидеть наедине с самим собой тошно. Я вспоминаю, что в комнате был книжный шкаф, и, пожалуй, что-то унылое отлично подойдет сегодняшнему утру. Может, удастся немного поспать. Или хотя бы скоротать время до девяти, когда откроются магазины.

Когда я подхожу к шкафу, настроение становится еще поганее: все книги отца на месте. Квартиру продали не только с мебелью, но и с ненужным хламом, а эта малолетняя мамаша даже не подумала его разобрать.

– Да идите вы… – сквозь зубы цежу я, даже не притрагиваясь к шкафу.

Меньше всего хочется вспоминать, как ребенком я часами рассматривал корешки, придумывая замысловатым названиям собственные сюжеты. Отец смеялся, я обижался, и тогда он говорил «вот прочитаешь – тоже посмеешься».

Я так и не прочитал. Почти ничего из библиотеки родителей.

Вернувшись на кухню, я цепенею в дверном проеме.

Мелкий, едва-едва доставая до столешницы гарнитура, тянет свою тощую ручонку к турке, рискуя опрокинуть на себя кипяток.

– Ты охренел? – мрачно интересуюсь я.

Ребенок отскакивает от плиты и смотрит на него круглыми от страха глазами.

– Че надо?

– Извините. Я хотел взять турку. Можно?

– Нахер тебе турка в шесть утра?

– Кофе сварить. Нам скоро вставать в школу.

– В школу? – удивленно хмыкаю. – Какой-то ты мелкий для школы.

– Мне уже семь!

Семь… интересно, эта дура родила его в четырнадцать или у них это семейное: выглядеть младше своих лет?

– И чего ты собирался делать с туркой? Скажешь, кофе варить?

– Варить, – кивает пацан.

– А мамашка у тебя совсем безрукая? Сама себе не сварит?

– Она не умеет. Говорит, у нее не получается.

– Понятно.

– А вы кто?

– Я? Преступник.

– Настоящий?

– Конечно. Видел, вчера мент приходил? Это ко мне. Я даже в тюрьме сидел.

– Чем докажете?!

И почему я до сих пор с ним говорю? Взять за ухо, отвести к мамашке и пригрозить, что если еще раз ее щенок полезет, то откручу ему голову!

– Да ничем. В тюрьме фотки не делают.

– Татуировки покажите! Я в кино видел, в тюрьме у всех татуировки!

– А у меня нет.

– Как это?

– Вот так. Я один сидел. Некому было делать.

Мальчишка хмурится, обдумывая мои слова и, кажется, так для себя и не определяется, верить новому знакомому или нет. Зато с важным видом протягивает маленькую ладошку.

– Иван.

Я хмыкаю.

– А мать не заругает?

– Она спит!

– Аргументный аргумент. Окей, Вадим.

– А вы голодный?

– Есть такое.

– И я голодный. Давайте я вам скажу, где можно еду достать, вы достанете, и вместе съедим?

Где можно еду достать? В магазине, только он еще не работает.

– Ну, давай.

Иван тянет палец к верхнему шкафчику.

– Вон там лежат «барни»! Даша их прячет и выдает в школу по одному! Потому что у нас мало денег и надо растягивать удовольствие.

Какой интересный мальчишка. Я сто лет не разговаривал с детьми, и дело даже не в отсидке. Лена не то чтобы не хотела, скорее, относилась к этому пофигистично. Не получается – и плевать. Да и я не видел смысла убиваться ради наследников. Не такой уж великий генофонд. Сейчас, пожалуй, я радовался, что не завел с бывшей детей. Если бы в уравнении стоял еще и ребенок… страшно представить, кем бы он вырос, зная, что его отец – убийца.

Несколько минут мы молча едим кексы. Мальчишка, явно предвкушая смачные звездюли от матери, ограничивается одним и лишь завистливо смотрит, как я откусываю голову уже второму бисквитному медведю.

– Да ладно, вали все на меня. Ешь.

Его не надо долго уговаривать: за несколько минут мы на двоих приканчиваем сразу шесть пирожных, о которых теперь напоминают только обертки. Идеальное преступление. Малолетняя мамаша выйдет из себя.

– Иди, давай, пока звезды не прилетело, – от души – сытость все же делает даже такого отморозка, как я, добрее – советую.

Иван со вздохом кивает, сползая с табуретки. Кажется, заряд бодрости кончился. От сытой сладости ему снова хочется спать.

– Морду вытри, спалят.

Уже когда мальчишка плетется к выходу, я вдруг поднимаюсь и наливаю оставшийся в турке кофе в чашку.

– Эй, малой. На вот.

Пацан обеими руками, не боясь обжечься, сжимает кружку.

– Скажешь, сам сварил. Сдашь меня, расскажу, кто сожрал медвежье стадо, понял?

– Понял, – кивает он.

Потом пробует на вкус кофе, морщится и добавляет:

– Я же говорил Даше, что вы хороший.

– Ментам в отделении так же скажешь, когда твоя Даша на меня их напустит, – бурчу я.

Только когда мальчик возвращается в комнату и все стихает, я задаюсь вопросом: а почему, собственно, ребенок называет мать по имени?

Я клялся себе, что мне совершенно неинтересно, кто теперь владеет квартирой родителей. Но сейчас чуточку любопытно. Это первое проявление хоть каких-то чувств, кроме злости и ненависти, за много лет.

Это что, я еще и радоваться свободе начну?

Глава третья

Даша

Первое, что я вижу, когда просыпаюсь: чашка с кофе. От нее исходит божественный аромат. Но откуда в комнате горячий кофе?

Я резко сажусь в постели. Вани рядом нет. К счастью, брат тут же обнаруживается в кресле-мешке, играющим в какую-то игру на мобильнике. Когда он проснулся? Как я, имея в доме бывшего уголовника, умудрилась так крепко уснуть?

– Вань… ты где кофе взял?

– Сварил.

– Что ты сделал?!

Сначала мне хочется инстинктивно отругать его, но я успеваю спохватиться и засунуть свои нотации поглубже.

– А как ты сумел?

– В гугле посмотрел. Вот!

Он демонстрирует историю поиска, и мне становится нехорошо.

– Ты что, варил кофе в турке?! Ваня, плита! О, господи. Пообещай, пожалуйста, всегда меня предупреждать, когда собираешься ее включать. Хорошо?

Он кивает, и я слегка успокаиваюсь. В конце концов, ему семь. Достаточно взрослый, чтобы немного помогать по дому. И хорошо, что такое желание у него возникает.

– Ванюш, еще просьба. Ни в коем случае, ни за что, не говори с нашим соседом, ладно? Что бы он ни сказал. Не подходи к нему, ладно?

– Почему?

– Он плохой.

Ванька хмурится, и я боюсь, что начнет спорить, но, к счастью, брат только кивает.

– Пей уже кофе! В школу опоздаем!

Он еще горячий и очень ароматный. Я делаю глоток и жмурюсь от удовольствия. Божественный вкус! Почему, ну почему у меня не получается варить приличный кофе, хотя я делаю все по инструкции?

– М-м-м, Вань, обалденно! Где ты нашел рецепт?

– В гугле, Даш, я же говорил.

– Покажи страницу.

– Я не помню, какая. Вот, – он показывает кучу ссылок в истории браузера, – их много. Главное – не давать закипать.

– Ну ты даешь. – Я ерошу его волосы, и брат довольно жмурится, как кот, пригревшийся на солнышке.

В квартире, к слову, холодает. Отопление дадут еще нескоро, так что ближайшие недели мы будем кутаться в свитера и литрами пить горячий чай. Единственный плюс в том, что мы теперь живем в маленькой комнате – ее проще согреть.

Я вслушиваюсь в звуки в квартире, и Ваня замечает это:

– Он ушел. Я слышал. Сначала шуршал на кухне, а потом ушел.

– Хорошо. Давай, собирайся. Я тебе уже все подготовила. В школу пора. Я пока завтрак сделаю.

В кухне меня ждет сюрприз: сволочь сожрал все Ванькины "барни", которые я покупала, чтобы давать ему в школу. Ну что за скотина! И я забыла их убрать.

– И что мне теперь тебе дать в школу?! Наличных нет даже на буфет!

– Не расстраивайся, Даш, – почему-то виновато говорит Ваня, усаживаясь за стол. – Сегодня всего четыре урока. Он, наверное, голодный был.

– Кто?

– В… сосед.

Ванька будто спотыкается на этом слове, и я смотрю на него с подозрением. Неужели снова откат? Логопед говорила, это возможно, особенно при стрессе. А тут и школа, и мужик по соседству. Ваня прекрасно видит мое состояние и не может не переживать.

– Ладно, по дороге зайдем в магазин и купим. Ешь давай кашу, я пошла собираться. Только не испачкай рубашку, вчерашняя еще не высохла!

– Даш! – окликает он меня. – А тебе правда понравился кофе или ты так сказала, чтобы меня не обидеть?

– Кофе офигенный. Видишь, весь выпила? Только больше не включай плиту, пока я сплю, хорошо? Предупреждай меня! Что? Что ты так улыбаешься?

– Ничего. – Ванька продолжает загадочно сиять.

Но у меня нет времени размышлять над природой его веселья. Я должна воспользоваться отсутствием Исаева: отвести брата в школу и, пока соседа нет, забрать свои вещи и рабочие инструменты.

По дороге в школу мне некогда злиться, но по пути обратно я буквально закипаю от возмущения. Хорошо, допустим – всего лишь допустим! – я могу понять ситуацию, когда продавец квартиры оказался нечист на руку, а покупатель – больной на голову, и получилось то, что получилось. Человек освободился, ему нужно где-то жить, и в ситуации с продажей квартиры он тоже пострадавший.

Но Исаев ведет себя как подонок! Может, надеется выкурить нас и жить в одиночку? Это вряд ли, я точно не готова спать под забором.

Так я подбадриваю себя всю дорогу, но несмотря на то, что злость доходит до точки кипения, открывая дверь, я едва дышу. Стараюсь все делать бесшумно и, лишь когда понимаю, что новый сосед еще не вернулся, выдыхаю. Мне хочется пойти на кухню и сделать себе завтрак, чашка кофе, пусть и божественного, с утра – все, что мне удалось закинуть в желудок. Но сначала надо собрать вещи. От них зависит наше выживание.

Я начинаю с кабинета. Просто перетаскиваю все в комнату, не заботясь о порядке. Лампа, лаки, расходники, вытяжка, аппарат – только когда последняя коробка с материалами оказывается в нашей с Ваней комнате, я немного успокаиваюсь. И в очередной раз думаю о том, чтобы перенести и стол.

Да, в спальне мало места, но если убирать раскладушку, немного подвинуть Ванькин стол и убрать в угол шкаф – войдет мой рабочий стол. Да, не всем клиентам понравится новое рабочее место с ребенком по соседству, но хоть какая-то возможность заработать будет.

Только имею ли я право приглашать в квартиру посторонних девушек, имея такого соседа?

Я готова разреветься от обиды! Но времени на это нет. Стол тоже переезжает в нашу комнату. Пока что он лежит кверху ножками на Ванькиной кровати, и страшно представить, сколько времени уйдет, чтобы все разобрать.

Туда же я скидываю свою одежду из шкафа, косметику, все, что теоретически может мне понадобиться. Я так устаю, что едва шевелюсь, но почти все вещи перенесены, и теперь остается лишь придумать, где все хранить. Я не строю иллюзий: Исаев узнает, что я была в «его» комнате. Но собираюсь до последнего отстаивать свое право на собственные вещи.

В конце я подхожу к книжному шкафу. Он достался нам вместе с квартирой, от прошлых владельцев. Здесь и старые книги, и относительно новые издания. В основном книги по истории, но и целых три полки приключений. Дюма, Жюль Верн, Джек Лондон, Гамильтон, Булычев – настоящее сокровище! Ванька любит слушать фантастику на ночь. Конечно, я могу скачать любую книгу, чтобы почитать брату и отвлечься самой, но читать с бумаги – особое удовольствие.

Я выбираю несколько книг, стараясь вытащить их так, чтобы со стороны не было заметно. Цикл про Алису от Кира Булычева, «Астровитянку» Горькавого, Айзека Азимова и, конечно, рассказы про Шерлока Холмса. Жаль, нет «Гарри Поттера». Ванька обожает эти фильмы. Я очень хочу накопить денег и подарить ему на день рождения полный комплект, чтобы читать на ночь.

Точнее, хотела. Теперь бы выжить.

Ненавижу! Снова придется дарить какую-то недорогую фигню! Да когда я уже смогу воспитывать брата нормально?! Чтобы у него был хороший телефон, самокат, компьютер?!

Когда я в сотый раз окидываю взглядом комнату и понимаю, что перенесла все, что хотела, я перехожу к еще одному делу, не менее важному, чем вещи. В магазине по пути из школы я купила три здоровые щеколды, и теперь прибиваю их к двери изнутри. Вряд ли они, в случае чего, спасут, но мне так спокойнее. Еще одну я прибиваю к двери ванной, и одну – к кухне. Да, в этом случае они могут сработать и против меня, но я хочу быть уверена в безопасности, когда ем или моюсь.

– Будем жить, как в коммуналке. Следовало ожидать чего-то такого. Если жизнь вляпалась в дерьмо, чем дальше – тем сильнее воняет.

Сил больше нет. Я чувствую себя такой уставшей, что не могу пошевелиться. Надо начать разбирать вещи, продумывать перестановку, заказать раскладушку и желательно приготовить обед до того, как придется идти за Ваней, но руки дрожат от напряжения.

– Десять минут. Десять минут отдыха! – говорю себе я.

Сажусь прямо на полу и открываю первую попавшуюся книгу. Между слегка пожелтевших страниц я вижу фото. Обычное фото, слегка выцветшее, но неплохо сохранившееся. Таких сотни сейчас в каждом телефоне: школьник с ленточкой выпускника и улыбающийся пожилой мужчина, обнимающий его за плечи.

Я долго всматриваюсь в лицо парня на фото.

Должно быть, фото сделано лет пятнадцать-двадцать назад. С тех пор он изменился. Его почти не узнать, небритого, неспособного на улыбку и человеческие чувства. Но черты все равно угадываются. Это Вадим Исаев.

О, господи. Почему я об этом не подумала? Он не просто был здесь прописан, он здесь жил!

Я переворачиваю фото.

«Прокопенко Е.И., 2003 г.»

Восемнадцать лет назад… значит, сейчас Исаеву от тридцати четырех до тридцати шести.

Вадим Егорович.

«Е.И.»

Отец? Черт, я точно помнила, что отцу продал квартиру не Исаев, там была другая фамилия… не Прокопенко ли?

Документы, к счастью, папа не стал забирать, и я храню их в ящике со всей макулатурой вроде гарантийных паспортов на технику. Ящик тоже переехал из большой комнаты, нужно только его найти. Несколько минут поисков – и я уже достаю «зеленку», чувствуя, как нарастает волнение.

У меня только что появился шанс сражаться.

«Прокопенко Артем Егорович, 1988 года рождения».

Егорович…

– Как же тебя найти, Артем Егорович… как же сделать так, чтобы ты заставил своего братца навсегда уехать из моего дома…

Вадим

Я прав по всем фронтам: бывшая побоялась со мной встречаться. И не стала тянуть со сбором вещей до послезавтра. А еще мразь «забыла» сообщить домработнице, кто я. Как мило, неправда ли? Если к вам домой собирается наведаться убийца, только-только отсидевший, не будет ли хорошим тоном предупредить миленькую девицу из соседних республик?

Но нет, она с улыбкой отдала мне здоровую коробку и даже любезно угостила кофе. А я получил возможность осмотреться в доме. Лена неплохо устроилась на мои деньги и, похоже, они еще не закончились. Наверное, потрать я силы и время на суды, я бы мог вернуть часть того, что осталось. Это и предлагал адвокат. Но серьезно? Лаяться с бывшей женой за копеечку, доказывая, что я имею на нее право?

Нет уж, спасибо. Подожду, когда Елена сама приползет ко мне, виляя задом. Пока ей наверняка помогает братик, но и он скоро сольется.

Я малодушно дохожу до ближайшего парка и, найдя скрытую от посторонних глаз лавочку в тени деревьев, ставлю на нее коробку. Не хочу копаться в ней в квартире. И слушать вопли Богдановой на тему сожранных медведей тоже не хочу. Не сейчас, по крайней мере. Девица и ее пацан довольно забавные, но я точно не хочу, чтобы они совали нос в мое прошлое.

От отца осталось не так уж много вещей, во всяком случае, для меня. Все, что можно было продать, брат продал. В коробке в основном всякий хлам. Увы, нет никаких фотоальбомов и пленок. Мои аттестаты, дипломы, золотая медаль – порядком выцветшая и почти превратившаяся в бронзовую. Трудовая книжка, как брошенная в восемнадцать лет, так и валяющаяся здесь, среди никому не нужных документов.

Свидетельство о смерти. Меня берет злость – брат даже не хранит его, кинул в коробку с хламом.

«Прокопенко Егор Иванович, 20 августа 2018 г.»

Отец умер на следующие сутки после оглашения приговора, но мне сказали только через семь месяцев. Я только и успел рыкнуть в трубку, что если Артем выбросит мои вещи, я его достану, я со всей колонией передружусь, но найду того, кто скоро выходит, но очень хочет обратно. Повезло: брат всегда был ссыклом, и к тому же не успел разбазарить все, что получил в наследство.

Еще в коробке какие-то записи отца, старые письма. И на самом дне несколько больших ярких коробок, при виде которых горло сжимается от накативших воспоминаний.

Наверное, я был хреновым сыном. Даже не наверное, а совершенно точно. Попытки отца спустить меня с небес на землю всегда вызывали раздражение, а его нежелание переезжать из старой квартиры – злость. Чего он цеплялся за старую жизнь? Дети выросли, выбились в люди, могут подарить тебе дом в хорошем поселке, с охраной, домработницей – ну зачем, зачем жить в старой халупе? Но папа наотрез отказывался пользоваться моими деньгами. И постоянно, на каждый праздник, дарил мне эти дурацкие наборы.

Он любил историю, приключения, фэнтези. Любил читать, погружаться в другие эпохи и миры. Собирал библиотеку и просто тоннами поглощал всю современную литературу, до которой мог дотянуться. Единственный мой подарок, который он оценил – электронная книга с доступом к хорошей библиотеке.

Он дарил мне сборные модели кораблей, техники, механизмов. По большей части кораблей: парусников, лайнеров, авианосцев. Когда-то в детстве мы с ним действительно проводили вечера за сборкой пиратского фрегата, но с того времени прошло больше двадцати лет, и на кой хрен взрослому мужику детские модельки?

А сейчас я жалею, что отмахивался и складывал наборы в подвале, не глядя. Несколько я даже забыл у отца: приезжал, чтобы поздравить его с новым годом, получал очередную коробку и случайно (или «случайно» забывал ее у него в прихожей). Оказалось, папа их хранил.

Какой-то парусник и тот самый пиратский корабль. Старое издание, неужели он каким-то чудом его нашел? Удивительно. Я не обратил внимания, а сейчас смотрю на выцветшую со временем картинку и хочется выть. Все казалось, что у меня куча времени. Еще настанет какое-то «потом», когда я разгребу дела, работу, встречи, и проведу время с отцом. Дела не разгребались, работа сменилась арестом, а встречи остались только с адвокатом. И времени с отцом уже не будет.

Я открываю коробку и долго перебираю деревянные детальки. Пузырьки с красками давно засохли, но остальные элементы все так же ждут, когда на них обратят внимание, когда позволят им превратиться из вырезанных в тонкой фанере фигурок в красивый корабль с развевающимися на воображаемом ветру парусами.

И вдруг, помимо инструкции и спецификации, я замечаю толстый конверт, подписанный рукой отца.

«Вадик».

Еще до того, как я открываю конверт, я знаю, что найду внутри.

Деньги – все, что я дарил отцу. Тысячи долларов.

«Папа, найми бригаду и сделай уже ремонт, как тебе нравится».

«Папа, обнови, пожалуйста, технику, у тебя еле пашет плита».

«Папа, не знал, что тебе подарить, выбери то, что нравится».

«Пап, не успел ничего купить, но ты найдешь, куда потратить».

Я даже не хочу считать, сколько здесь. Наверное, хватит, чтобы выбраться из задницы, в которую я угодил, но мне не нужны эти деньги. Я бы отдал их все, чтобы поговорить с отцом. Удивительно, как Артем их не нашел. Он вряд ли заглядывал в коробку.

Помимо денег я замечаю небольшое фото, еще со времен полароида. Миловидная женщина на пляже, на берегу моря, держит рыдающего младенца. «Крымская драма: Анечка не разрешила Вадику есть песок».

Как счастливая и самая обычная семья из мамы, папы и двоих сыновей, превратилась в то, что мы имеем сейчас? Я бы хотел обвинить во всем деньги, которые испортили нас, но правда в том, что мы сами отказались от того, что имели.

Надо взять себя в руки и подумать, что делать дальше. Деньги из коробки отца решают часть проблем, но теперь у меня нет права на ошибку.

Я стараюсь не думать, что посоветовал бы с деньгами сделать отец. Вряд ли он одобрил бы жгучее желание отомстить жене и брату. Он бы надеялся, что я найду жилье, работу, выстрою новую жизнь на обломках прежней.

Но я так часто его разочаровывал, что еще один раз не сыграет роли.

Возвращаясь домой, я так погружен в свои мысли, что не сразу замечаю изменения в комнате. А потом доходит: Богданова забрала весь свой хлам. Но он меня мало интересует. Стервь копалась в книжном шкафу отца.

Собираясь залететь в ее комнату и уже по ходу дела разобраться, что я буду делать с маленькой дрянью, я вдруг неожиданно для самого себя врезаюсь в дверь.

Замок?! Она повесила замок?!

Ладно, возможно, какие-то зачатки мозга у нее есть. Хотя будь у нее мозги, дурочка бы не додумалась остаться со мной наедине. Я громко стучу в хлипкую дверь, и отстраненно думаю, что она может и не выдержать.

– Открой немедленно!

За дверью тишина. Мышка затаилась и надеется, что кот не знает, что она там. А изнутри закрылись, видимо, тараканы.

– Я сказал, открой немедленно, иначе я тебя снаружи заблокирую, и твой щенок будет куковать в школе прям до выпускного.

Спустя несколько секунд раздаются три щелчка. Заходя в комнату, я мельком кошусь на три здоровые щеколды, и даже начинаю слегка побаиваться соседку. Как-то же она умудрилась их прибить.

– Это мои вещи!

Ух, какая дерзкая. Растрепанная, напуганная, но боевая. Да, я бы ее трахнул. Жаль, не согласится добровольно, а брыкающиеся девицы никогда меня не привлекали. Да и такой в рот давать страшно, не откусит так покусает.

– Я их купила! И я имею право их забрать!

– Книги верни, – спокойно говорю я.

Богданова настолько не ожидает такого поворота разговора, что удивленно моргает и… мигом из готовой сражаться забавной зверушки превращается в испуганную.

– Книги мои, и ты это знаешь. Верни на место.

– Я…

– Я тебе даю пять минут, и чтобы книги стояли там, где стояли до этого. Иначе я устрою тебе и твоему индюшонку веселую жизнь, и можешь звонить участковому, старшему по подъезду, в техподдержку провайдера, на прямую линию президенту. Доступно выражаюсь?

– Я просто хотела почитать их Ване.

– В интернете скачаешь! – отрезаю я.

К счастью, Богданова не собирается дальше спорить. Она молча подхватывает стопку книг и несет ее в мою комнату, старательно избегая даже смотреть на меня.

– Ну и срач у тебя, – хмыкаю я, рассматривая горы хлама в крошечной комнатке.

Зато так она больше не напоминает ту, в которой прошло мое детство.

– Да, кстати, если ты рассчитываешь, что к тебе будут ходить курицы с когтями, то забудь. Мне нахрен никто не вперся здесь.