Текст книги "Перстень Рыболова (СИ)"

Автор книги: Анна Сеничева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Только на вас и уповаю.

– Желаю приятного пребывания в Лафии, князь. – Лоран еще раз поклонился. «Провалиться бы тебе».

– Благодарю, господин Ласси. – Расин вернул поклон. «Змея Асфеллотская».

Лоран направился к своему отряду. Дневная стража заступила на пост.

Селезень, который принял обмен любезностями за чистую монету и остался весьма доволен встречей, взял Расина под руку.

– Вот сейчас бы и чарку за знакомство, – сказал он. – Самое время.

– Успеется. А где бы ты посоветовал?

– Я все там же столуюсь – на Проездной рыбной улице, против часовни. Лоран больше в «Золоченый вертел» захаживает.

«Неплохо для стражника», – мелькнуло у Расина.

Они миновали Мраморный дом, и вышли под арку на улицу Доброго улова, где над каждой дверью вырезаны или нарисованы были фигурки рыб. Князь, разглядывая морских окуней, камсу, белуг, палтусов, вспоминал, кто жил в этих домах, спрашивал, Леккад рассказывал.

С Доброго улова вышли на Гаванский спуск, густо заросший лиственницами и старыми кустами сирени. Откуда-то донеслись мелодичные, тонкие удары часов, вслед за тем еле слышно полилась старинная мелодия лафийского морского гимна.

– Гильдейская торговая школа, – вполголоса сказал Расин.

– Что? – переспросил Леккад, оторвавшись от своего рассказа.

– Часы бьют на башне гильдейской школы, – повторил князь. – И фальшивят немного, как раньше. Так и не настроили… Что сейчас в том доме?

– Да купцов учат, как и прежде.

– Зайдем, Леккад.

Башенка часов с розеткой и разноцветным циферблатом выступала из зелени сада. Над ней весело полоскался флаг городской торговой гильдии.

В школе, которой лет было за сотню, преподавали основы навигации, ведение счетов, историю, наречия и нравы краев Светломорья. Почетными гостями были здесь при жизни родители Расина, служившие посланниками, и сын частенько лазил на задворках особняка, играя во «взятие корабля пиратами». Хотя играть запрещалось: от школы было рукой подать до Мальтиада – тайной гавани, куда вставали на якорь особые корабли. В саду рос великанище вяз, на котором Расин когда-то вырезал свое имя, присовокупив к нему разные титулы, правдивые и вымышленные.

Все это князь вспомнил так ясно, будто только вчера сидел под вязом и ковырял шершавую кору. И так же сильно захотелось зайти в тот сад – глянуть, жив ли еще старый исполин.

– Постой, Леккад, я сейчас, одна нога здесь, другая там, – сказал Расин и шагнул на тропку, выползавшую из кустов.

К его радости, здесь почти ничего не изменилось. Особняк подновили, выкрасив в новый цвет, и освежили мозаичное панно над входом, изображавшее карту Архипелагов. За садом по-прежнему не следили, и ему это шло на пользу – разросся, прямо целый лес. Старый вяз стоял там же. Расин глянул на него и застыл.

Под деревом сидел на корточках человек в одежде стражника – синяя куртка, из разрезов которой торчала серая ткань, и закрывал плащом лежавшее на земле тело. Из-под плаща виднелись те же цвета городской стражи.

Князь шевельнулся. Под ногой хрустнул сучок, и стражник вскинул голову.

– Кто такой? – грозно спросил он.

Расин приблизился, не сводя взгляда с мертвого.

– Что случилось?

– Что бы ни случилось, разберемся без вас, сударь, идите своей дорогой!

– Не хотите говорить мне, скажете Леккаду. А я послушаю.

Стражник изменился в лице, но тут же резво вскочил – к ним торопливо, продираясь через кусты, шел сам Селезень. Встав около, он засунул большие пальцы под ремень и засопел.

– Дал и, – обратился он к стражнику. – Рассказывай.

Услышав старинное имя, Расин впервые внимательно посмотрел на того, к кому Селезень обратился. Так и есть – тоже Асфеллот, хотя не такой заметный, как Лоран.

– Не из моего отряда, – начал Дали. – Из ночного десятка, час назад его у гавани встретил. Спросил – почему здесь, он ответил, что на Гаванском спуске встреча назначена. Вроде кому-то деньги собирался вернуть. Потом я крик услышал, прибежал – все, – стражник кивнул на тело. – Я послал за Лораном, чтобы доложить.

– Пусть откроет плащ и покажет рану, – так, чтобы слышал только Селезень, сказал князь.

– Я знаю, что делать, Расин!

– Сейчас же.

Леккад, багровея, повернулся к Расину и схватил его за пуговицу.

– Ваша светлость, подмогу ценю, но без советов как-то раньше обходился! – свистящим шепотом сказал он. – Я своим доверять привык, и прошу… прошу…

– Не вмешиваться не в свое дело, так?

– Именно!

– Я учту, Леккад, – краем глаза князь заметил, как шевельнулись кусты у стены, и тут же в траве ярко сверкнуло. Дали поднял с земли кинжал, какие носила стража. Клинок был чистым.

«Его здесь не было, – пронеслось в голове Расина. – Не было, трава невысокая, затеряться негде, я бы увидел…»

– Дождешься Ласси – передай, чтобы вечером был у меня. – Дали кивнул. – Извините, Расин, но я вас сопровождать не смогу.

Князь кивнул и двинулся вон из сада.

Выйдя снова на Гаванский спуск, он постоял на улочке, успокаиваясь. Строго говоря, Леккад прав, упрекать Селезня не в чем – князь бы первый дал от ворот поворот всякому, кто позволил бы себе сунуть нос в его дела. А пока Расин ничего определенного сказать не мог.

«Неужели мне глаза застит, – неожиданно подумал он, – и я врагов ищу на пустом месте… Но до чего же гадко все это…»

«В каких-то делах чувства – плохой советчик, – часто повторял Фиу Лэм. – А вот чутье – во всех делах хороший». Только как отличить одно от другого, чародей не говорил. Видимо, считал это вполне очевидным.

А ведь у стражника на поясе болтались пустые ножны… И клинка рядом не было.

Кинжал, который поднял Дали, и вправду был не его. Свой он вытащил из-под плаща, которым укрыл тело. Клинок был в крови по самую рукоять.

– Ты все слышал? – коротко спросил стражник, обернувшись к кустам.

За кустами, на ступенях дровяного сарая сидел Лоран. Он потер подбородок и кивнул. Встал и подошел к приятелю.

– Еле развязались, – сказал он. – Что вы с ним не поделили?

– Новичок. Сунулся в Мальтиад, – Ласси вздрогнул, – а ты сам знаешь, чей корабль там стоит.

– Он увидел?

– Там бы только слепой не увидел. А приказа на стоянку в гавани не было. Он и ринулся Селезню докладывать, я едва уговорил повременить. – Дали вытер свой клинок о траву. – Кто это был, со стариком?

– Королевский племянничек, будь неладен. Принесло на нашу голову.

Дали удивленно поднял голову.

– То-то я смотрю, лицо знакомое! Будто Серен-покойник. И зачем пожаловал?

– Видимо, тоска заела по родным берегам. Гм… А ведь он твои пустые ножны увидел, Дали. И Селезню что-то на ухо сказал – видно, рану велел посмотреть. Твои люди далеко?

Второй Асфеллот кивнул головой в сторону Мальтиада.

– Через минуту должны быть.– Давай-ка бегом двоих в городской одежде. Княжич вроде в сторону Приморского рынка пошел, пока будет по Гаванскому спуску бродить, они догнать успеют. – У Дали округлились глаза. – Чего вылупился? Нет, пока только следом походят, поглядят, что делал, куда ходил, с кем. Вечером расскажешь. Все понял? Исполняй.

VI

Дали разделался со стражником бесшумно и умело, потому был уверен, что свидетелей не будет. Однако он ошибся. Все происшедшее под старым вязом видел один-единственный человек, который накануне вечером забрался на чердак особняка покопаться в рухляди, и остался там ночевать. Он видел все, от начала до конца, из крохотного окошка. Потом с не меньшим вниманием и тревогой наблюдал продолжение. Взгляд его с отвращением перебежал с одного Асфеллота на другого, метнулся мимо Селезня и остановился на Расине. Пришелец рассматривал князя с возраставшим удивлением, затем отодвинулся от оконца и в раздумье присел на краешек поломанного стула. Вдруг он вскочил, точно его подбросило, и кинулся к черному ходу, которым попал на чердак.

…Расин стоял перед гончарной палаткой на Гаванском спуске, где рядами расставлены были горшки, крынки и плошки, а сам краем глаза наблюдал за нищим, который тряс на углу своей кружкой для подаяний.

«Если он и сейчас поплетется за мной, значит – не показалось, – думал князь. – Упитанный какой нищеброд, у меня бы живо работать отправился…»

Он отошел от палатки, спустился в погребок, где торговали вялеными фруктами и орехами – старый погребок, знакомый еще с детства. Там, на его памяти, был второй ход, весьма удобный для побегов от воспитателей.

Ход и вправду остался, им Расин и вышел на другую сторону улицы. Там прислонился к стене, не сводя глаз с подозрительного нищего.

Тот терпеливо стоял на малолюдной улочке, не обращая внимания на прохожих, звенел медью в кружке, а когда князь, как ему показалось, уж слишком задержался, приблизился к погребку и глянул в оконце. Расин усмехнулся.

Бросив воробьям горсть орехов, он осмотрелся, взобрался по карнизу на плоскую крышу сарайчика; оттуда спрыгнул на задний двор, вспугнув кур. Через низкую калитку вышел на Глухую рыбную улицу, откуда с Гаванского спуска прямым путем поворотов пять, да и был таков.

Слежку Расин распознал сразу, но решил, что к нему прицепилось обычное гаванское жулье, приметившее нового человека, да еще одетого на чужеземный манер. На Лорана и не подумал.

Задумавшись, Расин несколько раз сворачивал в тупички, которых по улице было много – на то она и звалась Глухой рыбной – наконец, вышел к Приморскому рынку, и на маленькой площади против Моряцкой часовни снова увидел своего попрошайку. Тот о чем-то трещал с разносчиком мелкого товара. Это, надо думать, второй. Князь оглядел обоих и пошел своей дорогой.

На рыночных рядах разносчик нагнал князя, и дальше толкался от него шагах в двух, что даже в сутолоке было заметно. Расин разозлился. За полчаса он облазил лавок двадцать, да все в таких местах, что с лотком еле протиснуться можно было, раза два прошелся разносчику по ногам – великодушно простите, сударь! – в обжорном ряду пролил на него горячий бульон, потом незаметно дернул завязки лотка, отчего тот пополз вниз, а весь мелочный товар раскатился по мостовой.

За последними телегами рынка открылся переулок с ободранными домишками и деревцами на крышах, где на веревках сушилось латаное белье. В конце переулка блеснула ослепительно синяя полоса моря.

Расин остановился, прищурившись от серебряной ряби. Свежий ветер ударил в лицо, над головой что-то качнулось и ржаво заскрипело. Князь поднял глаза. «Мокий-брадобрей, – красовалось на жестяной вывеске. – Пиявки». Расин перечитал надпись, украдкой глянул через плечо на разносчика, который снова маячил за спиной, и спустился в лавку.

После солнечного дня лавка показалась подземельем. Свет в пиявочное царство проникал из двух оконцев под самым потолком. В сумраке стоял тот запах, про который говорят, что он глаза ест: пахло то ли нашатырем, то ли кошками. В углу висело кривое зеркало, вдоль стен прибиты были покосившиеся полки, завешенные линялой тканью.

Правду сказать, желающие побриться, освежиться и отворить кровь в лавку толпой не стояли. Был там один Мокий.

Брадобрей стоял спиной к дверям, упершись коленом в стул, и точил огромные ножницы. Расин, глянув на его бычью шею, рыжие волосы и фартук, прошитый красными нитками, понял, что перед ним «рыдварь»: так насмешливо, подражая их говору, называли жители столицы выходцев из гористых поселков, особенно тех, что шли в лекари и брадобреи.

Князь вытащил монету и постучал ею по столу.

– Денек добрый.

– И тебе того, коли не шутишь, – пробасил в ответ Мокий, даже не обернувшись.

– Дело у меня, – князь, убедившись в своей догадке, перешел на говорок, перенятый еще в детстве у Селезня, которого он любил передразнивать.

Мокий глянул через плечо на безбородого Расина, оценил, что много тут не заработаешь, и собрался было вернуться к ножницам, но тут приметил хорошую одежду князя.

– Волосы подровнять? – спросил он.

– Подровнять, да не свои, – ответил Расин. – Брату бы моему бороду сбрить.

– А где брат-то?

– У дверей стоит.

– Так чего нейдет? Или безногий?

– Боится, вот и нейдет. Ему десяти лет отроду деревенский цирюльник полщеки отхватил, с тех пор сам только бороду и стрижет. Знаю их, говорит, лодырей проклятых, лишь бы деньги задарма брать, – Мокий недовольно свел брови, – а назавтра смотрины, хоть бы чуть его облагородить. Как есть пугало. – Расин подошел к брадобрею и доверительно склонился к его уху: – Только ты сразу хватай, прямо как зайдет, а то ведь опять убежит.

– Не извольте беспокоиться, – пообещал Мокий. – Тащите сюда братца.

Расин выскочил из лавки.

Соглядатай стоял на углу, торгуясь со старушкой, продававшей каленые орехи.

– Почтенный! – воскликнул Расин. – Да, вы! Уделите минутку!

Разносчик прищурился и отошел от торговки.

– Вы местный? – спросил князь. – Лафиец?

– Чего надо вашей милости?

– Да сущую мелочь! Присмотрел в лавке кое-что, а как называется – забыл! – Расин в досаде хлопнул себя ладонью по лбу. – Напрочь вылетело! Случится же такое! – он бросил на лоток мелкую монетку.

– Беде грех не помочь, – осклабился разносчик и последовал за князем.

Расин, ступив во владения брадобрея, схватил помощника за шиворот и крикнул Мокию:

– Господин брадобрей! Пожалуйте!

Мокий сцапал добычу и притянул к себе.

– Да, бороденка-то поганенькая, сразу видно, сам стрижет. Ну, ничего, сейчас подправим! – он крепко ухватил «брата» за бороду, как вдруг та отлетела от подбородка и осталась у него в руке. Разносчик, не удержавшись, свалился на пол. Посыпались банки.

– Чего творишь, деревня?! – завопил он.

– Куда ж ты на посуду завалился, свинья! – возмутился в ответ Мокий. – Ты посмотри, все стекло мне побил! И бороденку свою козью забирай, я еще не начал, а уж брить нечего!

Князь не стал дожидаться, чем дело кончится, и в мгновение ока взлетел по щербатым ступенькам. Перед ним тянулся переулок, откуда начинались Старые верфи – старинные приморские улицы, где можно было мигом затеряться без следа.

VII

Старые верфи вовсе не изменились. Их узенькие улочки, заставленные цветочными горшками, перетянутые веревками с бельем, весело карабкались вверх и сбегали вниз по взгоркам. В просветах между домами вставала литая синяя полоса моря с корабельными мачтами. Пахло копченой рыбой, где-то скворчала яичница. С крыш, хлопая крыльями, срывались голуби. На карнизах и ступенях чинно сидели коты.

За Расином из окошка наблюдал дед, должно быть, местный старожил. Наблюдал долго, потом осторожно окликнул:

– Шударь не из городшкой штражи?

Князь поднял голову:

– Нет, что ты, моряк, – так звали себя жители Старых верфей. – Я сам по себе. А что, не рады здесь городской страже?

– Ишшо бы рады! – с сердцем ответствовал дед. – Душегубы проклятые! Тьфу! А ты гуляй шебе, моряк, коли хороший человек, – и старичок исчез из окна.

Расин двинулся дальше, перешагивая через горшки с геранью. Следом увязался чей-то ручной баклан – тут всякую живность прикармливали. Князь свернул наугад и оказался в переулочке, заваленном рваными рыбачьими сетями. И тут за легкими шажками птицы он различил человеческие шаги, будто кто-то шел босиком. За ним. Расин повернул голову, но тут же за спиной раздался умоляющий голос:

– Не оборачивайтесь, сударь, богом прошу! Клянусь, я вам плохого не сделаю! – говоривший был молод. Кроме того, взволнован и, кажется, сам боялся князя до смерти.

– Кто вы? – спросил Расин.

– Бедняк, сударь, житель Старых верфей. Мое имя ничего вам не скажет!

– Тогда почему бы не обернуться?

Говоривший помялся.

– Нет, сударь, так оно надежнее. Кто знает, а ну как мне это боком выйдет… Хотя, кажется, не большие-то вы друзья с Лораном Ласси.

– Угадали.

– Тогда выслушайте меня! Держались бы от него подальше, сударь! Добра от Асфеллотов не жди. Парнишку-то у гильдейской школы зарезал Дали, а, поди, на жителей Старых верфей свалили!

Расина точно кипятком ошпарило.

– Вы видели?!

– Да, видел! Своими собственными глазами! Думаю, заметил он чего не надо, вот и поплатился. И Остролиста, другого стражника, тоже Асфеллоты прибили, это я уже от других слышал. Рэнона хватили камнем по голове и сбросили в море, а незадолго до того он крепко поссорился с Лораном.

– Погодите… Из-за чего?

– Точно не знаю, но, думаю, из-за гаваней. Здесь все, сударь, из-за гаваней. В потайных местах целый флот можно укрыть, шутка ли! Там иногда яблоку негде упасть.

– Что за корабли заходят?

Голос незнакомца упал до шепота.

– Пираты, сударь…

– Вы уверены? – Расин попытался повернуть голову, чтобы хоть уголком глаза разглядеть таинственного советчика, но тот заметил:

– Не оборачивайтесь, иначе убегу!

– Хорошо, продолжайте.

– Старые верфи об этом давно знают. Частенько сам Черный Асфеллот наведывается, прямо по городу шастает! Наши рыбаки его раньше-то встречали, кой-кто в лицо знает, да и кораблик заприметили. Нынче зимой наши одно судно пожгли, так на следующий день шести домов не досчитались. Лоран скоро все Верфи изведет, здешний люд ему поперек горла…

– Кто сейчас капитан гавани?

– Да все тот же – Фереш Ракоци.

– Что с ним сталось? – поразился князь. – Он же был честный старик!

– Будешь тут честным, когда дочь с зятем убили, а внук, по слухам, пропал без вести.

Расин слушал и чувствовал, как кровь заливает ему лицо.

– Есть ли среди стражи те, кто верен королю?

– Стало быть, кто не Асфеллоты. И кто появился не раньше трех лет назад, их Гусак подобрал самолично.

– Гусак? – переспросил князь. – Селезень, что ли?

– Он самый. Старый хрыч королю предан, только умом не вышел. Остролист посмекалистей был, то и Лорана ненавидел. Чувствовал, что тот неспроста в стражу-то заявился, – человек помолчал. – Можно еще долго говорить, но главное я сказал… Вы сможете хоть что-то передать королю? Он вас послушает?

– Дядя? Надеюсь.

– Как это дядя? – удивился незнакомец. – Вы кто ж будете, сударь?

– Расин. Расин Ланелит.

Невидимый собеседник охнул.

– Младший принц! Благослови боже…

– Стойте!

– Прощайте, прощайте, ваша милость! Удачи вам и будьте осторожны! – Расин услышал быстрый топот босых ног по булыжнику. Он обернулся.

– Да постойте вы! Я еще…

Но увидел только мелькнувшую за поворотом серую рубаху. Лоцман подводного города удрал наутек, в очередной раз оправдав свое прозвище.

– Я дорогу назад хотел спросить…

Фиу Лэм в то утро проснулся рано. Он не стал беспокоить князя, разбудил кота и в его сопровождении покинул садовый домик.

Солнце золотило верхушки кедров, ослепительно вспыхивая сквозь просветы в кронах. Роса дрожала и переливалась разноцветными огнями. Белые космы тумана уползали прочь, прячась под мостами.

Кот, фыркая, обходил места, где было совсем свежо. Около одному ему известного логова он мяукнул, обещая вечером прийти опять, и скрылся.

В городе Лэм позавтракал, потом бродил по незнакомым улицам, долго бродил, расспрашивал, наконец, в безымянном переулке, таком узком, что двое еле могли разойтись, нашел то, что обычно искал в любом городе.

Переулочек наполнен был лавками и погребками, в которых продавали все, что душе угодно. Оговоримся сразу – душе чародейской. Простой люд не совался. Торговали порошками, зельями и книгами со всех краев Светломорья. Обитали здесь и особые ростовщики, сбывавшие драгоценности, чья цена была тем ниже, чем более сомнительную историю они имели. Никто бы не поручился, что, прикупив здесь кольцо или браслет, нельзя было потащить за собой чужую беду, проклятие или того хуже.

Лэм заглянул наудачу в дверь без вывески. Слабо звякнул колокольчик на красном шнурке – должно быть, глубокий старик, как и все здешние обитатели. Фиу попал в лавку старьевщика.

На все лады тикали часы, пахло пылью и старыми духами. Рухлядь тут была не самого высокого разбора – это чародей понял сразу. На полках тускло блестели флаконы, шкатулки без крышек, дешевые латунные кольца с выбитыми камнями и прочий хлам. Фиу огляделся. Глазу остановиться было не на чем, но тут шевельнулось чутье колдуна.

Чародей шаг за шагом прошелся вдоль полок, обследуя каждую вещицу. Нет, тщетно… Лэм озадаченно поскреб в затылке и снова вернулся к началу, не желая уходить без разгадки.

Вот прислонилась к стене стопка старых холстов. Первый из них – сильно испорченный, изрезанный ножом портрет дамы в голубом платье фасона полувековой давности. Лэм коснулся холста. Кажется, художник был влюблен в оригинал. И потом кромсал картину ножом с отчаянием безумца. Столько занятных историй хранят старые портреты, но вряд ли сейчас ему нужна хоть одна из них.

Шкатулка с обитыми медью углами. Фиу взял ее и сразу поставил назад, опасаясь прибрать чужое. Во втором дне шкатулки лежало когда-то письмо, из-за которого немало пролили крови и слез.

Над шкатулкой висел веер, украшенный стеклярусом – вещица вовсе пустая. Лэм, едва удостоив его взглядом, прошел дальше и остановился. На гвозде висел кожаный поясок. Занятная штука, хотя Лэму случалось видеть богаче и затейливее. Поясок старый, истертый, а к нему крепились крохотная чернильница, перышко, моток серых ниток с воткнутой иголкой и зеркальце. Пояс на тонкую талию, но не женский, и наводил на мысль о мелочности обладателя.

Фиу смотрел на поясок и мучительно вспоминал, на ком мог его видеть. «Скаредный, маленького роста, худой и вечно в серой одежде, иначе с чего бы ему таскать нитки такого мышиного цвета… А вот и перетершаяся завязка».

Чародей приподнял за цепочку зеркало – маленькое, круглое, чуть больше монетки. Сзади гравировка, но уже стерлась. Кстати, именно про такие зеркальца и зашел вчера разговор. А в самом пояске, кажется, зашито что-то… Фиу обернулся и поймал на себе взгляд хозяина. Старьевщик следил за ним, застыв над счетами и зажав в руке лупу.

– Давно он у вас? – осведомился Фиу, кивнув на поясок.

– Третий день, – хмуро ответил тот. – Внучка на улице нашла. Да тогда же ногу вывихнула, лежит теперь.

Старьевщик сердито глянул на поясок и снова склонился над счетами, ожесточенно щелкая костяшками.

– Сколько возьмете? – продолжал Фиу. Он ожидал, что торговец заломит несусветную цену, но тот махнул рукой и бросил:

– За четверть дуката отдам. Добра от него не жди…

Чародей, не глядя, вынул из кошелька горсть мелочи и положил на стол:

– Без сдачи. Все с собой беру, и хорошее, и плохое. А девочка ваша завтра утром встанет.

Торговец изумленно воззрился на молодого посетителя.

– А вы, сударь, простите… из…

– Он самый. В расчете?

– В расчете, – еще не до конца придя в себя, ответил старьевщик.– Тогда прощайте, – Лэм сложил пояс в сумку и вышел из лавки.

VIII

Оставим пока Фиу Лэма разбираться со своей покупкой, которая, наперед скажем, изрядную роль сыграет во всей истории, а Расину предоставим самому выбираться из трущоб.

Граф Леронт в это утро отправился в гавань.

«Лафисс», на котором они прибыли в Лафию, был приписан к тамошнему порту, а владел им молодой шкипер Рельт Остролист. Увидев его имя в судовой роли, Леронт не удержался от улыбки.

– Какая фамилия!

– Да это скорее прозвище, – ответил Рельт, – там, откуда я родом, их раздают обеими руками. Старые верфи – самое лучшее место в мире! Будем в Лафии, свожу вас туда…

Нынешним утром Леронт нашел корабль без труда, а рядом с ним, на пристани, увидел и самого Рельта – он говорил с краснорожим толстяком в одежде городской стражи. Разговор шел на местном наречии, и Леронт понимал через слово. Ясно было только, что недалеко до ссоры.

Кто-то с корабля окликнул Рельта.

– Подожди! – крикнул моряк.

Стражник поймал миг и улизнул. Рельт зло посмотрел ему вслед, выругался и повернулся к Леронту. У него было приятное лицо, загорелое, осыпанное веснушками, и серые глаза.

– А, это вы, господин люмиец, – без особой радости поздоровался он, хотя еще вчера вечером сам звал Леронта.

– Если вам не до меня, так я…

– Да что вы! Вовсе не из-за вас, – он протянул Леронту горячую ладонь. – Нынче утром я получил скверное известие. Очень скверное. Но вы здесь ни при чем, – он помолчал немного, улыбнулся через силу. – Пройдемся?

– Как его светлость? – спрашивал Рельт, когда они пробирались по запруженным народом улицам от гавани.

– Неплохо. Уже восьмой год, настоящим люмийцем стал. Только от вашего выговора все никак избавиться не может.

– Да, это у лафийцев на всю жизнь. Расин ведь отца моего хорошо знал… Постойте-ка, – Рельт приостановился, оглядываясь. – Чуть не прошли. Нам сюда, – он толкнул тяжелую деревянную дверь под вывеской, на которой красовалась черная лиса. От порога вниз вел десяток ступеней.

– Самый стоящий кабачок во всей Лафии, – пояснил Остролист. – Вы голодны? Нет? Тогда, по крайности, составьте мне компанию. Осторожно, здесь ступень разбита.

Едва они ступили под низкий потолок, над столами прошел сдержанный шепоток, повторивший имя Остролиста. Все головы, как по команде, повернулись к ним. Леронт решил поначалу, что он тому причиной – в таких местах народ собирается больше свойский и чужаков не жалуют, но Рельт только невесело усмехнулся. Все тут уже знали…

За стойкой возвышалась, словно башня маяка, дородная женщина в синем платье с черной вдовьей каймой.

– А, вернулся, морячок! – добродушно прогудела она, завидев Рельта.

– День добрый, матушка Таифа, – ответил капитан. – Покормишь?

– Как не покормить, дружок! Вон, истаскался весь, в чем только душа держится. Садись, садись, вон и место твое свободно.

Они устроились за столом в углу. Рельт сидел, барабаня пальцами по изрезанному ножом дереву, а Леронт не спускал глаз с его расстроенного лица.

– Послушайте, Остролист, – начал он. – Если не хотите, можете не отвечать. Что за скверное известие вы получили?

Рельт мгновение молчал, собираясь с мыслями.

– Пока я был в море, убили отца, – он разом будто состарился лет на двадцать. – И провалиться мне, если не знаю, по чьей указке это было сделано…

Хромой слуга приволок деревянный поднос, на котором стояли две кружки лафийской браги и тарелка с бараниной.

– Ну, будьте здоровы, господин люмиец! – они чокнулись тяжеленными кружками, и брага плеснула на стол. Остролист выпил залпом и на мгновение закрыл руками глаза.

Они сидели с полчаса, беседуя о всякой всячине. Рельт расспрашивал о князе Расине, о том, как живется ему в Люмийском анклаве, потом разговор перешел на самого Леронта, затем перекинулся на Остролиста. Тут наверху послышался шум, и в зал ворвался растрепанный человек в холщовой рубахе и штанах, подпоясанных веревкой. На нем был передник, какие носят подмастерья. Беглец метнулся к стойке Таифы и перемахнул через нее. Хозяйка ничуть не удивилась такой прыти, будто так и положено. Таифа нажала рычаг, и шкаф бесшумно отошел в сторону, открыв зиявший темнотой проем. Беглец юркнул туда, и хозяйка вернула шкаф на место, точно закрыла за очередным гостем дверь.

– Кто это был? – спросил граф.

– Почем я знаю, – пожал плечами Рельт. – Очередной бедолага, за которым гонится городская стража. Штука обычная, – он мрачно задумался. – Это надо же, чтобы я, сын Рэнона Остролиста, верой и правдой служившего королю, да говорю такое! – на лестнице забряцало, загремело вперемешку с ругательствами. – А вот и они!

Мгновение спустя в таверну с грохотом ввалились двое стражников. Они замерли у сводчатой арки, шаря взглядами по залу. Правду сказать, при их появлении никто и не встрепенулся, но Леронт явственно почувствовал, как вокруг повисло напряжение. Он взглянул на Рельта. Молодой капитан сидел, привалившись к стене, и тяжело, исподлобья смотрел на новоявленных гостей. Светлые глаза его наливались кровью.

Стражники, стол за столом, обошли таверну, внимательно приглядываясь к каждому.

Подмастерья уже и след простыл, но уходить ни с чем стража не торопилась. Около пьянчужки, перепачканного углем и мирно сопевшего на бочонке, они остановились. Один из них толкнул его, так что нищий слетел со своего насеста.

– Эй, старуха! – гаркнул первый. – Старуха, тебе говорю! Ты заведение держишь?

– Я, – с достоинством ответила Таифа. Она выпрямилась за стойкой, уперев руки в бока. – Чего надо?

– Забегал сюда подмастерье?

– А ко мне каждую минуту забегают, – молвила хозяйка, протирая стойку. – И подмастерья, и грузчики, и матросы. Всех не упомнишь.

– Плети отведаешь, мигом вспомнишь, – грубо сказал второй. – А, старая кляча?

– Прикуси язык, с женщиной говоришь, – негромко, но внятно произнес Рельт.

– Верно, – послышался голос из закопченных сводчатых недр. Ему тут же вторили другие, и таверна наполнилась ропотом.

Стражник обернулся.

– Что сказал? – переспросил он.

– Я сказал – сбавь ход, на мель сядешь, – так же спокойно ответил Остролист. – А то и пробоину получишь. – Он сидел, по-прежнему облокотившись о стену, и гонял перед собой глиняную кружку из руки в руку. – В чужие воды зашел, так и веди себя по-людски.

– Встань, голь кабацкая, когда говоришь с человеком короля, – процедил стражник и, приблизившись вплотную к Рельту, уперся ногой в стул, будто готовясь выбить его из-под моряка.

– Людей короля я здесь не вижу, – бросил Остролист. – А Лоран Ласси не дозрел еще, чтобы капитаны стояли навытяжку перед его прихвостнями!

Верзила опешил, Рельт не стал ждать и крепко, без замаха, пнул стражника под колено. Тот охнул, как показалось Леронту, преувеличенно сильно и согнулся. Одной рукой он вцепился в свое колено, а другая метнулась к кожаному голенищу. Но тут же рухнул, как подкошенный, на каменный пол. Граф, стоявший позади него, бросил на стол остатки тяжелой глиняной кружки.

– Зачем уж так-то? – спросил Рельт.

Леронт носком ботфорта подцепил и вытащил клинок широкого ножа. Бледный свет из оконца хищно блеснул на клинке. Остролист кивнул.

В это время осмелевшие завсегдатаи, галдя, теснили в угол второго стражника. Таифа за стойкой выкрикивала что-то насчет того места, откуда берутся такие защитнички, как вдруг весь гул перекрыл властный окрик:

– Перестать!

Ропот смолк. Кабацкие мятежники оставили стража, чтобы поглядеть, кто пришел, и в зале воцарилась тишина. Из-под арки выступил статный человек. Он оперся о стену, брезгливо смахнув паутину, и обвел глазами притихший люд.

Граф дернул Рельта за край куртки и вопросительно поднял бровь.

– Дали, – коротко сообщил Остролист. – Десятник городской стражи. Не в добрый час мы сюда попали, господин люмиец.

Асфеллот шагнул под сводчатый потолок, а за ним уже гулко стучали по лестнице тяжелые сапоги. Судя по звуку, целый отряд. Дали, словно расчищая себе путь ледяным взглядом, прошел прямо к тому месту, где без чувств лежал стражник, залитый остатками браги.

Мельком глянув на Рельта – видимо, встречались раньше – Дали недобро смерил графа глазами.

– Кто таков? – бросил он.

– Не трогай его, Асфеллот, – вмешался Рельт. Он кивнул на стражника. – Это я молодца твоего уложил. Да не насмерть – такую башку и ядром не пробьешь.

– Лжет, – сказал Леронт. – Моя работа.

– Будь по-вашему, – пожал плечами Дали и щелкнул пальцами, обращаясь к своим людям. – Взять обоих.