Текст книги "Пострадалец правды (СИ)"

Автор книги: Анна Пирус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Annotation

Этот небольшой пейзаж, – за изгибом голубой речушки – песчаный берег, над ним поле со стайками ромашек, среди них тропа, бегущая туда, к окраине деревни, по ней идёт мальчик, а рядом бежит большой черный пёс, – был подарен мне художником, о котором и хочу рассказать. Мы встретились с ним случайно на Киевском вокзале Москвы: "Женщина..." – услышала за спиной и почему-то сразу приняв окрик в свой адрес, обернулась и увидела его, мужчину с большой черной собакой на поводке. "Ой, кажется это... Артур!" – воскликнула про себя и услышала: "Вы? – взмахнул свободной рукой. – Ну и встреча..." И дальше – обычное: "А Вы почти не изменились!" "Ой, да и Вы, только...", "Как Вы?..", "А Вы как?", ну и прочие банальные вопросы-ответы. Но потом выяснилось: он скоро пойдет на посадку к поезду и к тому же, что и я. "А какой у Вас вагон?" – спросил. "Двенадцатый." "А у меня одиннадцатый. Значит соседями будем, как и раньше" – и рассмеялся, будто эта встреча была для него желанной. И тут объявили посадку на наш поезд, мы заторопились и было уже не до расспросов. Но посадочная суматоха улеглась...

Пирус Анна Сергеевна

Пирус Анна Сергеевна

Пострадалец правды

Этот небольшой пейзаж, – за изгибом голубой речушки – песчаный берег, над ним поле со стайками ромашек, среди них тропа, бегущая туда, к окраине деревни, по ней идёт мальчик, а рядом бежит большой черный пёс, – был подарен мне художником, о котором и хочу рассказать.

Мы встретились с ним случайно на Киевском вокзале Москвы: «Женщина...» – услышала за спиной и почему-то сразу приняв окрик в свой адрес, обернулась и увидела его, мужчину с большой черной собакой на поводке. «Ой, кажется это... Артур!» – воскликнула про себя и услышала: «Вы? – взмахнул свободной рукой. – Ну и встреча...» И дальше – обычное: «А Вы почти не изменились!» «Ой, да и Вы, только...», «Как Вы?..», «А Вы как?», ну и прочие банальные вопросы-ответы. Но потом выяснилось: он скоро пойдет на посадку к поезду и к тому же, что и я. «А какой у Вас вагон?» – спросил. «Двенадцатый.» «А у меня одиннадцатый. Значит соседями будем, как и раньше» – и рассмеялся, будто эта встреча была для него желанной. И тут объявили посадку на наш поезд, мы заторопились и было уже не до расспросов.

Но посадочная суматоха улеглась. Со мной «поселилась» молодая пара, но наспех посовав рюкзаки под сиденья, попросили меня присмотреть за ними, а сами отправились в другой вагон «На минктку... друзей навестить». Ну, что ж, значит, побуду одна. И это хорошо. Есть время пролистать то, что «осталась» в Москве и дочитать книгу, которую посоветовал друг и которая не нравится, но надо «добить», а то он обидится.

За окном уже медленно пятились серые дома, изгороди, строения и под еще мягкий аккомпанемент колёс поезда, набирающего скорость, подумалось: и всё же как теперь Артур?.. что и где живёт? Он, муж моей бывшей соседки, уехавшей в другой город и о которой больше ничего не слышала. Но интересно ли я ему? Ведь когда жили почти рядом, "семьями не дружили", хотя, казалось бы, и могли, ведь он, как и мой муж, был журналистом, да и картины пробовал писать, но всё равно особого интереса мы к нему не проявляли. И знала я о нём только из реплик, а, вернее, сетований на него жены Таисии, потом начавших все чаще переходить в слёзные жалобы-обиды, из которых и услышала, что, когда они познакомились, ей как раз понравилось в её будущем муже то, что он всем говорил только правду, но теперь... Ах, если б знать, ЧТО именно с годами начнёт перерождаться в причину разъединения близких душ! Вот и у нас... И под уже уверенный однотонный стук колёс стала копаться в своих чувствах к мужу, отыскивая то, что прежде в нём нравилось, а потом... Но тут услышала:

– И о чем так грустно задумались? – Артур стоял в проходе моего плацкартного вагона, смотрел с улыбкой и, не ожидая ответа, пропел: – "Не надо печалиться, вся жизнь впереди..."

– Да нет, не впереди, – улыбнулась ответно, гася и впрямь налетевшую грусть: – Думаю, что большая часть моей уже позади.

– Увы... – Присел напротив, опёрся руками на колени, помолчал, взглянул на мельтешение за окном, потом на меня: – Да... Летит жизнь... всё мелькает, уносится... – И опустив голову, тихо добавил: – И безвозвратно.

– Ну что Вы так обреченно... в жизни одно уносится, другое... – И мягко улыбнулась: – А другое ею же приносится, подсовывается, предлагается, так что и впрямь печалиться не надо, ибо...

Но тут в проходе появились мои молодые попутчицы, ему пришлось пересесть на мою полку, а они вытащили рюкзак и стали доставать из него пакетики с едой, собираясь перекусить.

– Слушайте, – почти прошептал мне Артур, – я еду в двуместном купе... ну, с собакой, выхожу часа через два, так что берите свою сумку и-и ко мне. Выпьем пивка, поговорим о том, о сём, а?

А почему бы и нет? Впереди – почти четыре часа дороги, соседи мои, наверное, не станут собеседниками, так что... И я согласилась.

При нашем появлении пёс тихо сказал «Гав» и слегка вильнул хвостом.

– Однако... – на всякий случай приостановилась у двери, – не обидит меня Ваш...

И замолчала, не зная имени собаки.

– Урман – потрепал он пса по голове, – Урманом его зову, так что знакомьтесь...

И я неожиданно для себя протянула руку и погладила пса по загривку, на что тот лишь опустил голову, словно поощряя меня.

– Удивительно, – усмехнулся Артур. – Обычно на незнакомых смотрит настороженно и даже ворчит... если они, как Вы сейчас... Урман, а вообще-то ты молодец, что встретил мою гостью вот так...

И пёс вроде как понял хозяина, ответив ему коротким взглядом и снова вильнул хвостом.

Там, за окном, начиналась морось. Окна посерели, подернулись тонкой вуалью, отчего проносящиеся за окном деревья и кусты слились в ползущее серо-зеленое пятно, но в купе от появившейся замкнутости и спокойно лежащего рядом пса с большими человеческими глазами, стало как-то уютнее, да еще на столе появились яркие баночки с пивом, сухарики, пакетик с луковыми кольцами.

– Будем кутить, – пошутил Артур и, взглянув уже без улыбки, заговорил: – Вы, наверное, думаете, что сразу стану расспрашивать о Таисии... что да как она, вспоминает ли обо мне, кается ли, что выгнала, да? – И, почему-то разливая пиво по разовым стаканчикам... хотя можно было и без них... не ожидая моего ответа, продолжил: – А я не стану спрашивать. – Отпил глоток. – И потому не стану, что мне уже без-раз-лично как она там, что она там... – И махнул рукой. – Всё унеслось... всё прошло, всё подернулось дымкой, – и взглянул в окно: – как вот это окно моросью, в которое уже не хочется смотреть.

Несколько глотков отпила и я. Кажется, мой случайный собеседник не искренен... но не буду и я – о Таисии. А, впрочем, если придётся к слову, то расскажу то немногое, что знаю, а пока хотелось узнать: как жилось ему все эти годы с его прямотой, помогла ли он ему в жизни или также обернулась к нему спиной, как и Таисия, которую он "ну прямо до припадка достал своей правдой и только правдой", как говорила не раз. И, как и всегда при встрече с кем-либо "включая" своё любопытство, а заодно помогая Артуру выплыть из обобщений и грустных мыслей о жизни, спросила:

– Расскажите-ка Вы мне, мой бывший сосед и страж правды, как живёте и чем?

Он усмехнулся, бросил на меня короткий взгляд:

– Страж правды... – И хрустнул сухариком: – Да какой я страж? Просто... – Помолчал, подлил пива в стаканчики: – Просто к правде меня с самого детства приучил дед, вот и вросла в мою суть напрочь.

Снова замолчал... Будет ли говорить про деда, ведь интересно, как тот его приучал? И, чтобы подтолкнуть к рассказу, подбросила вспомнившуюся пословицу:

– "Кто за правду горой, тот и герой". Удалось ли Вам убедиться в этом?

Он отпил пива, бросил в рот колечко лука, прожевал:

– Может, и герой... – Помолчал, сделал еще глоток: – Да кому это геройство нужно? Всю жизнь я искал... – И чуть иронично усмехнулся: – "потребителей" на правду. Но, похоже, их нет. Помню... – И опять глоток пива: – Все стены в нашей хате были увешаны пословицами-поговорками вроде той, что Вы только что... "В ком правды нет, в том и толку мало", "Доброе дело – правду говорить смело", "Сила не в силе, а в правде", "Правда ино груба, а без правды беда"... Беда. – Интонацией подчеркнул последнее слово и взглянул вопросительно: – А скажите, кому беда? Тому, кто слышит, или тому, кто говорит эту самую правду?

Я молча взяла из пакетика колечко лука и через него взглянула на Артура, вкрадчиво улыбнулась:

– Да понимаете... – Но почти рассмеялась: – Ну что Вы спрашиваете? Ведь у меня никогда не было потребности "в правде и только в правде", я всегда разбавляла её неправдой, чтобы она стала более щадящей...

– Вот-вот, – подхватил он, – щадящей... Вначале ею, разбавленной, щадили кого-то, а потом, наверное, привыкали к такой... да и тех, кто принимал её... А я не смог, как Вы... – И встал, сделал шаг к двери, обернулся, отчего вроде бы дремавший пёс вскинул голову и чуть слышно заворчал. – А я не смог, вот и набивал себе шишки, а, значит, правда била по мне, а не по тому, к кому, казалось бы, должна была относиться. Вот уж точно, "Правду говорить – себе досадить."

– И в чём была Ваша досада? Например? – опять подстегнула.

– А вот в чём... вот пример... примеры. Когда после техникума на заводе работал, то довольно скоро мастер стал меня прижимать за мою правду-матку, о которой говорил на собраниях, да так, что пришлось уволиться. – Помолчал, наверное, что-то вспоминая из той, заводской жизни, но продолжил: – А когда в газету взяли, то все свои информации тоже стал писать о правде... правде колхозов, в которых был падёж скота от бескормицы, правде заводов, когда самых работящих сдерживали от перевыполнения плана, а позже – о правде начинающих кооператоров, которых всячески зажимали... А-а, что и говорить! Сами что ли не знаете?

И снова подхватился, сделал шаг к двери, обратно, на что Урман опять вскинул морду и настороженно уставился на своего хозяина.

– Отзывчивый у Вас пёс, – улыбнулась я собаке и протянула ей луковый кружочек, который он деликатно принял и медленно, нехотя сжевал.

– Урман не пёс, – Артур сел рядом с ним, положил на него руку: – Он – мой единственный друг и родная душа, без которой... Без которого я бы пропал и... Знаете, у нас ним судьба похожая. Меня выгнали из дома, и его... Помню, остался на улице, приехал на вокзал, сижу и думаю: и что теперь?.. куда идти?.. А тут объявили посадку на Москву, ну я и поехал... в ту сторону, денег на билет хватило только до Вязьмы. Приехал. Поплёлся по улицам, вышел на окраину. А дальше куда?.. да и зачем? Отчаяние такое охватило, что хоть топись! – Замолчал. Отпил пива. Уставился в заплаканное окно, но вдруг тепло улыбнулся, обернулся к Урману, погладил: – Ну, иду по тропинке к дачным поселкам, смотрю, мужик стоит, улыбается, а в руках ма-аленького щенка держит, но уже зрячего и... с кирпичом на шее: "Может себе возьмёшь?.. – кивает на него. – А то жалко топить-то, ведь у меня их еще четыре". "Да куда мне щенка... – сходу отвечаю, – я же бездомный. Вот если б..." А мужик окинул меня оценивающим взглядом и вроде как обрадовался: "Да я тебе помогу в этом деле. Живи в моей дачке, я редко там бываю, не до неё теперь, вот и будете вместе с ним", – протянул мне это... сокровище. – И, глядя на Урмана, снова улыбнулся так искренне и тепло, что я даже позавидовала. – Вот и остался я там, под Вязьмой. Потом нашел в ближайшей деревеньке пустой дом... их теперь хватает по России, подремонтировал и живу уже столько лет!.. пишу картины, отвожу их в Москву, продаю... На жизнь нам хватает. – И, погрустнев, усмехнулся: – А самое главное, что правды говорить не надо, да и некому...

– А если и захочется сказать правду, – подхватила, – то Урман примет её сразу и безоговорочно, да?

Но мой собеседник, распалённый воспоминаниями, ничего не ответил. Посидел, опустив голову, но вдруг резко встал:

– Пойду я... – кивнул на дверь, – Пойду покурю в тамбур. Посидите в одиночестве... а, лучше поговорите с Урманом, он у меня всё понимает, я скоро...

Пёс встрепенулся, спрыгнул с полки и, глядя на своего друга, всем своим видом сказал: "Ага, пошли...".

– Нет, Урман, оставайся здесь. Скоро приедем, тогда и...

И пёс послушно лёг на место, всё так же смиренно и преданно поглядывая на Артура, согласно вильнул хвостом.

"Ну что, Урман, поговорим? – с осторожностью протянув руку, почесала своего неожиданного собеседника за ухом и, как можно дружелюбнее, улыбнулась: – Давай-ка расскажу о твоём хозяине то, что вспомнится и чего не знаешь. – Пёс по-человечески уставился на меня, будто уловив то, о чём подумала, и я даже чуть вздрогнула: а, может, со временем собаки и впрямь начинают не только понимать нашу речь, но и считывать мысли? Ведь вот же, вижу: хочет, хочет слышать! «Ну, что ж, тогда слушай.»

И уже вслух тихо продолжила:

– Лет двадцать назад, они... молодая бездетная пара, поселились в нашем кооперативном доме. Уж и не помню, как мы познакомились, но Раиса стала захаживать к нам... вернее, ко мне, чтобы спросить, как сварить борщ или суп, как вывязать свитер, что-нибудь сшить... или еще о каких-либо женских делах. – Урман всё так же внимательно глядел мне в глаза. – И вначале смотрелись они любящей парой, но довольно скоро Рая стала ронять фразы вроде: "А мой столько не зарабатывает, как Ваш...", "А мы не можем себе позволить купить это...", "Не знаю, дотяну ли до своей зарплаты, ведь мой..." И это значило, что Артур опять без работы. – Я взяла колечко лука, похрустела им, предложила и псу, но на этот раз он, извиняясь, отвернулся, по-прежнему внимательно глядя на меня. – Ну, что тебе еще сказать, пёс? Дальше разыгралась довольно банальная драма, неведомая для вас, собак. Всё чаще стала я слышать от молодой супруги то самое, о котором уже упоминала: "Ну прямо до припадка достал меня муж своей правдой и только правдой!" Вариации этой её "летучей" фразы стали звучать всё чаще, чаще, а потом она пришла ко мне заплаканная и я услышала: "Всё. Выгнала своего... Надоел мне со своей правдой, которая никому не нужна и от которой страдаем только мы. Квартира моя, а он пусть катится вместе с ней, куда захочет." Вот такая грустная история тянется за твоим хозяином, умный и такой красивый пёс Урман, – хотела прикоснуться к его лапе, но на этот раз он чуть слышно заворчал, и я отдернула руку, а он, вроде как извиняясь, взглянул на меня и вильнул хвостом. И тут вошел Артур.

– А Ваш друг не позволил мне притронуться к его лапе.

– К левой? О да, этого делать нельзя. Однажды её лечили, вот он с тех пор и на страже... правую подаёт, здороваясь, а левую...

Открыл еще одну баночку пива, наполнил стаканчики, взглянул в окно, по которому всё так же слезами скатывались дождинки:

– Вот Вы сказали, что мой пёс принимает любую правду, которую я... Ну да, у них, у зверья неправды не бывает, это только у людей... да и то у каждого – своя. – Отпил несколько глотков: – Чего только пословицы нам ни подсказывают! И что, мол, на голой правде далеко не уедешь, и "Правда хорошо, а счастье лучше", а то еще и круче: "Всю правду говорит только дурак". И что? – взглянул мрачно, – мне надо было переучиваться, привыкать врать? – и слегка стукнул по столу пустой баночкой.

Да нет, он не у меня спрашивал, я видела это. Просто, обернувшись к своему прошлому, захотел сказать из него ещё что-то. И он словно уловил мою мысль:

– А тогда вылетел я из журналистики со своей правдой... как раз Перестройка начиналась. Может, и поспешил, так как за ней тянулась и гласность, можно было уже и правду иногда писать, но... – Отпил пива, похрустел сухариками: – А, может, и к лучшему, что ушел. Знаете, нынешним журналистам не позавидуешь, ищи-рыщи материалы остренькие, чтобы заманивать читателя и рекламу. Не-е, эта брехливая суета не по мне, не смог бы я...

– И решили стать художником, чтобы из правды природы создавать свои красочные мифы?

Он чуть вопросительно взглянул на меня, помолчал.

– А что... – и беззлобно усмехнулся: – Пусть то, что делаю, называется красочными мифами, согласен. Но ведь каждый мой миф становится копией правды, правды природы и приносит мне настоящую радость, которой хочу поделиться с людьми. – И встал, слегка расправил плечи: – Так что мои мифы не вымысел, а несколько преломлённая мною, но правда! – И добавил громче, вроде как поставил точку: – Да, правда.

Потом сел, сунул пустые банки и пакетики в боковой карман рюкзака, слегка встряхнул его, развязал шнурок, стягивающий горловину.

– Большой у вас рюкзак... и, наверное, тяжёлый, – посочувствовала.

– Да нет... Я привычный. Тут краски, кисти, холсты, продукты... Набирается в Москве разного и всякого, так что... – И улыбнулся дружелюбно: – Нам скоро выходить, а Вы оставайтесь здесь... если не попросят. Но на прощанье... – И взглянул чуть вопросительно: – Разрешите подарить Вам на память о нас... – Нагнулся, вынул из рюкзака рулон холстов, развернул, взял тот, что лежал внутри: – Вот, не продал сегодня... значит, судьба у него попасть к Вам. Будете вспоминать непутёвого пострадальца правды, создателя красочных мифов и желать ему издали удачи.

Вскоре мы расстались. Проводив их, я возвратилась в купе и, через всё еще плачущее окно глядя на них, стоящих на платформе, думала: ведь не только «пути Господни неисповедимы», но и наши, которые выбираем. Вот и он знал ли, уходя их журналистики, что станет писать картины, приносящие истинную радость, и пострадалец ли он?..

Поезд медленно тронулся. Артур, еще на накинув рюкзак, смотрел на меня и руками вырисовывал какие-то знаки... или пейзажи?.. а Урман стоял рядом с поднятой правой лапой, которую я только что пожала, и мне казалось... а, вернее, хотелось в это верить, что хочет подольше сохранить тепло моей руки. http://galinasafonova-pirus.ru/proza