Текст книги "Игрушки дома Баллантайн"

Автор книги: Анна Семироль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Брендон, – зовет она. Голос дрожит, как заячий хвост.

Минута, напоминает внутренний метроном. У тебя минута, девочка.

Он подходит, накрывает механическими ладонями ее стиснутые кулаки. Она поднимает глаза.

«Не плачь», – шевелит он губами. Глаза счастливые, лицо грязное, от одежды остались одни лохмотья.

– Говори, – просит Элизабет. – Говори со мной.

«Я в порядке, – отвечает он на амслене. – Мне сказали, что ты жива. Это главное. Пожалуйста, не плачь».

«Читай по губам, – беззвучно просит Элизабет, почти прижавшись лицом к решетке. – Продолжай говорить. Я тебя отсюда заберу. Сейчас».

«Я понесу наказание. Заслуженно. И я рад, что ты пришла. Посмотрю на тебя напоследок. Не плачь, Элси. Ты мое счастье. Теперь я могу это сказать. Я больше не боюсь».

– Говори со мной. Пожалуйста, говори еще.

С улицы доносится глухой хлопок, потом грохот взрыва, звон разбитого стекла и крик:

– Да здравствует демократия!

Элизабет делает глубокий вдох, считает до трех, выхватывает из корзины бутылку вина и изо всех сил бьет полисмена по голове. Звук удара совпадает со вторым взрывом. Полисмен мешком валится на пол.

– Сейчас, Брендон…

Девушка торопливо вытряхивает из рукава заточку, режет на себе юбку, вытаскивает из-за широкой резинки чулка отмычки. Вываливает из корзины сверток с ботинками, срывает второе дно, сует Брендону через решетку два револьвера:

– Если кто появится – стреляй.

Минута на возню с отмычками. Сбросить ненужную юбку, подхватить ботинки. Элизабет распахивает дверь в камеру, хватает Брендона за руку, неловко тычется губами в щеку. Нет времени на поцелуй, прости, все потом…

– Уходим. У нас единственный шанс.

Они бегут обратно через коридор, Элизабет тянет Брендона за собой. Девушка влетает в комнату охраны, захлопывает дверь, задвигает тяжелый засов.

– Их отвлекли, но ненадолго, – быстро поясняет она Брендону. – Нам в уборную. Где она здесь?

Ей кажется, что она тратит на поиски слишком много времени. Слишком долго они с Брендоном сдвигают тяжелый люк в полу.

– Прыгай, – умоляет она. – Скорее же! Прыгай и встречай меня.

Брендон неуклюже хлюпается в темноту канализации, секундой позже Элизабет приземляется к нему на руки. Быстро срывает с ног туфли на каблуках и несется по узкому тоннелю босая, увлекая Брендона за собой и слегка касаясь рукой щербатой стены.

– Скорее, – подгоняет она. – Здесь направо… Оружие не урони. Быстрее, милый! Доверься мне, я помню дорогу.

Хлюпает под ногами жидкая, зловонная грязь, над головой в переплетении труб попискивают крысы. Брендон и Элизабет в кромешной тьме перелезают через завалы мусора, бредут по колено в городских нечистотах, карабкаются по стальным лестницам, переходят по подвесным платформам. Не останавливаться. Только вперед. Не разжимать сцепленных пальцев, не оглядываться назад. Погоня слышна в отдалении, не видно даже отсветов полицейских фонариков.

– Скорее, скорее же! – шепчет девушка. – Еще немножко, давай же! Здесь наверх, забирайся скорее. На самый верх, Брендон, вылезаем!

Он подсаживает ее на лестницу, подтягивается сам. Роняет револьвер, но возвращаться уже нельзя. Подниматься тяжело, девушка с трудом переползает с одной перекладины на другую, у Брендона силы давно на исходе. Вот и крышка люка. Элизабет из последних сил долбит по ней кулаком.

– Эва-а-ан! Помоги-и-и!

Брендон добирается до самого верха, толкает люк наружу. Раз, другой – и тяжелый железный диск начинает двигаться, поднимаемый с другой стороны. Крепкие руки вытаскивают Элизабет, затем помогают выбраться Брендону.

– Привет! Ну и воняете же вы, ребята! – возбужденно орет Эван.

Вечерняя улица сияет фонарями. Безлюдно. Лишь вдалеке виднеется одинокий прохожий. Элизабет жмурится от электрического света, тяжело дышит. Брендон обалдело моргает, обтирает руки об грязные штаны.

Люк быстро прилаживают обратно, Эван подмигивает девушке:

– Быстро в машину. Тед знает, куда ехать. А я пока немного придержу полицию.

Он стаскивает с плеч ремни, удерживающие за спиной сварочный аппарат и, насвистывая, принимается заваривать канализационный люк. Захлопывая дверцу авто, Элизабет видит в темноте белесый огонек ацетиленовой горелки. Миг – и машина отъезжает.

– Ни слова про вонь! – командует девушка Теодору и ныряет в объятья Брендона.

Они замирают на заднем сиденье, вжавшись друг в друга, переплетясь руками. Элизабет наконец-то разражается счастливыми слезами, Брендон баюкает ее, уткнувшись лицом в русые волосы. Машина мчится через пустынный город, Теодор изредка поглядывает в зеркальце заднего вида и улыбается.

– Люблю… – сквозь слезы шепчет Элси Баллантайн, сглатывает подступивший к горлу комок и повторяет торопливо и уверенно: – Брендон, я тебя люблю!

У въезда в старый док, давно пустующий и облюбованный одной из городских банд, их встречает Фанни. Ахает, долго причитает, брезгливо морщится, почувствовав аромат канализации, затем чмокает Элизабет в щеку и тепло улыбается Брендону. Теодор загоняет автомобиль на территорию дока, и местные обитатели запирают за ним тяжелые ворота.

В вечерней тишине долго не смолкает фальцет Фанни:

– От мужчин одни беды! Куда ни сунься – вляпаешься в дерьмо! Голубка моя, немедленно мыться! Мальчик, тебя это тоже касается! Что значит «потеряла ботинок»? Штаны целы? Ну, слава тебе господи! Элизабет, что у тебя в волосах? Отмычка? Что ты хохочешь, маленькое чудовище?..

* * *

Третью неделю лайнер идет через Атлантику. Серая океанская рябь сливается с небом. Светает. Горизонт слегка обозначен бледно-розовым.

Русоволосая девушка, шатаясь, выходит из каюты, добегает до борта, перевешивается через ограждение. Освободив желудок, она садится на палубу, приваливается спиной к фальшборту и тяжело дышит, подставив лицо ветру. Услышав деликатное покашливание, открывает глаза.

В нескольких шагах от нее стоит молодая женщина в черном кружевном платье старинного покроя. Улыбается, приподняв правый угол рта.

– Доброе утро, мисс, – с трудом выговаривает девушка.

Молодая леди сочувственно качает головой.

– Ты хоть что-то ешь?

– Да. Понемногу.

– Держись. Когда скажешь ему?

Девушка каменеет лицом, глаза округляются. Молодая женщина смеется.

– Не бойся. Это девочка. И все будет хорошо.

– Но такого не может…

– С вами – может, Элизабет.

– Откуда вы… – начинает девушка и умолкает. Она на палубе одна.

Элизабет Баллантайн возвращается в свою каюту. Запирает за собой дверь, жадно пьет воду из оловянной кружки, ложится на узкую койку. Брендон спит, на его щеке отпечатался уголок подушки. Элизабет прижимается к нему, зарывается носом в светлые кудри и шепчет:

– Я тебя люблю, слышишь? Мы с тобой все преодолеем. Мы вместе. Свободны. Все будет хорошо. Я узнавала.

Книга вторая. Господин Крысобой

Часть I. Спаси и сохрани

Часы в глубине дома бьют трижды. Сэр Уильям Раттлер, генерал, верховный главнокомандующий Его Императорского Величества, встает из глубокого кресла в рабочем кабинете и поднимается на третий этаж в покои своей супруги Элеонор. В доме закрыты ставни на окнах, у входа удвоена охрана. Все со страхом ожидают утра.

Снаружи бушует ад. Кричат люди, хлопают выстрелы, воняет гарью. С рассветом сэр Уильям обязан выйти на улицу и ехать в штаб на окраину города. Но пока у него есть три с половиной часа, чтобы побыть дома, с семьей.

Он подходит к двери спальни Элеонор, стучится.

– Входи, – откликается усталый голос жены.

Комната залита светом. Элеонор сидит в кресле, раскрыв книгу на коленях. Уильям знает: она читает сто двенадцатую страницу вот уже три часа. Раз за разом начиная с начала и не запоминая смысла прочитанного.

– Ложись поспи, – просит генерал, едва касаясь ладонью седых волос жены, собранных в неаккуратный пучок на затылке.

Элеонор поднимает на него заплаканные глаза.

– Уилл, ей не лучше.

– Я знаю, – сухо отвечает он. – Пойди приляг в моей комнате. У тебя три с половиной часа, чтобы немного восстановить силы. Ровно в шесть тридцать мы отсюда уедем.

Он подает ей руку, помогает подняться. Элеонор вытирает уголком шали слезы с морщинистых щек и, бросив усталый взгляд в сторону кровати, медленно уходит из спальни. Генерал, подавив вздох, присаживается на край постели и поднимает одеяло.

Лежащей в кровати девушке на вид не больше восемнадцати. Спутанные темные волосы разметались по подушке. Между зубами – шейный платок, крепко завязанный на затылке. Девушка яростно грызет кляп, извивается. Ноги ее обернуты одеялом и связаны шнуром от шторы. Второй такой же шнур, пропущенный под кроватью, с двух сторон обвивает запястья, не давая лежащей поднять рук. Обе они ниже трети плеча – механические, а шею заменяет система гибких трубок и штырей, уходящих в плоть. Уильям Раттлер гладит бледный лоб девушки и просит:

– Держись, малышка. Помощь придет.

Спеленатое тело расслабляется. Исчезают из темных, словно спелая черешня, глаз злоба и ненависть. Девушка обмякает и плачет – без слез, беззвучно. Главнокомандующий убирает со лба дочери спутанные пряди и продолжает говорить – спокойно и четко:

– Мы выдержим. Мы с матушкой очень тебя любим, Долорес. Я уверен, что ты меня слышишь. Я тебя не брошу, малышка. Как только рассветет, я сделаю все, чтобы взять этого дьявола. Только держись. Я тебя отвоюю.

Мгновение – и она снова бьется в путах. О том, что будет, если девушка сможет вырваться, генерал запрещает себе думать. Счастье, что ночью он оказался дома. Счастье, что, когда все куклы Нью-Кройдона сошли с ума, у Долорес под рукой не оказалось ничего, что сгодилось бы в качестве оружия. Счастье, что Элеонор не растерялась и помогла мужу связать обезумевшую дочь. Счастье, что телефонная линия работала и Уильям Раттлер быстро доложил императору о ситуации.

– Ваше Императорское Величество, я уверен – это Баллантайн. В городе слишком много перерожденных, и сил полиции не хватит, чтобы установить контроль над ними. Мой император, в Нью-Кройдон необходимо срочно ввести войска. Я распорядился направить к нам полк из округа. Как только появится возможность, я прибуду в штаб. Нет, сэр, с моей семьей все в порядке, дом хорошо укреплен. Да, мой император. Спасибо. Так точно.

Генерал поправляет подушку под головой дочери и думает о куклах Нью-Кройдона. Он знает, что за безумие одновременно овладело всеми городскими перерожденными. И понимает, что быстро этот кошмар не закончится.

«Перед отъездом распоряжусь похоронить погибших», – думает Раттлер. Алиса, перерожденная-компаньонка Долорес, успела сломать шею мисс Нортон, экономке, и серьезно ранить садовника, прежде чем генерал застрелил ее. Раттлер понимает, что до утра садовник не доживет, несмотря на оказанную помощь. О том, как дому Раттлеров повезло, что кроме Алисы и Долорес у них нет других перерожденных, сэр Уильям старается не думать.

«Пережить ночь. Добраться до штаба. Вызвать подкрепление из соседнего округа. Связаться с командующим флотом… Черт! Время! Теряем время!»

Главнокомандующий в отчаянии смотрит на дочь.

«Скольких таких, как она, не смогли удержать? Как много погибло – людей, кукол?»

– Держись, малышка, – шепчет генерал. – Я тебя не брошу.

Ровно в шесть утра Уильям Раттлер распоряжается подать машину. Будит жену, просит не брать с собой ничего, кроме документов и топлива для дочери. Запирает деньги и драгоценности семьи в сейф, переодевается в штатское.

– Сэр, машина у парадного, – докладывает дворецкий.

Генерал сухо благодарит, возвращается в спальню. Отвязывает Долорес и защелкивает наручники на ее запястьях. С завернутой в одеяло девушкой на руках сэр Уильям выходит и садится в машину. Бронированное стекло делает рассветное солнце зловеще-пурпурным.

Раттлер устраивает дочь у себя на коленях, обнимает ее обеими руками. Поворачивается к жене:

– Элеонор, прошу: держи эмоции в себе. А лучше не смотри в окно.

Первая бронемашина трогается с места, за ней вторая. Автомобиль генерала следует за ними. Путь лежит через весь город в Даствуд – северное предместье Нью-Кройдона, в штаб командования имперской армии.

* * *

– Адъютант, доложите обстановку. Хватит уже трястись, не баба.

Голос главнокомандующего звучит устало. Раттлер не отрывает взгляда от настольных часов. Секундная стрелка описывает круг за кругом, молоденький адъютант за правым плечом мямлит, запинаясь, теряя нить повествования.

– Сэр, очень много жертв. Хуже всего дела в промзоне – там пожары. Горит фабрика Баллантайна, склады в Солте, – перечисляет парнишка. – Полицейские не справляются, их начальник убит. Мэр с семьей эвакуированы в столицу…

– Джефферсон, кто учил тебя рапортовать? – взрывается генерал, громыхая кулаком по столешнице. – Мне нужны цифры и факты! И доклад по районам: число погибших, потери противника, расстановка сил. А ты мне про мэра, идиот!

Адъютант бледнеет, вытягивается по стойке «смирно». Раттлер не сводит с него тяжелого взгляда, ждет. Секундная стрелка продолжает бег по кругу.

– Сэр, простите, эмоции… – бормочет Джефферсон.

– К черту эмоции! – рычит генерал. – Как я могу по твоему блеянию понять, что происходит?

– Все плохо, сэр. Уличные бои. Горят богатые кварталы. Старшие курсы кадетского корпуса получили оружие и вышли…

– Кто разрешил гробить детей?

– Господин главноко…

Раттлер с грохотом отшвыривает тяжелый стул и быстро выходит из зала. Ему навстречу спешит молодой капрал в сером от пыли мундире. Рапортует о прибытии драгунского полка в город, докладывает обстановку. Главнокомандующий слушает, не перебивая. Адъютант молча маячит за его спиной. Капрал заканчивает доклад, Раттлер хмурит густые брови, сдержанно благодарит.

– Джефферсон, который час? – спрашивает он через плечо.

– Десять пятьдесят одна, сэр!

– К десяти минутам двенадцатого подготовьте бронемашину. С полным боезапасом. Поедете со мной.

– К-куда, сэр?

– Туда, куда бросили детей, – отвечает Раттлер и возвращается в штаб.

Он спускается в бункер под зданием, открывает бронированную дверь, идет коридорами туда, где слышны голоса и раскатистый мужской смех. Входит в комнату для совещаний, смотрит на собравшееся командование.

– Хорошо сидите, господа. Картишки, вино. – Слова падают каплями расплавленного свинца. – Полковник Хиггс, а почему вы, собственно, здесь?

Пожилой обрюзгший начальник кадетского корпуса встает из-за стола. Падают на пол игральные карты, задетые рукавом.

– Господин главнокомандующий, я на своем месте. – В голосе полковника звучит искреннее удивление.

Раттлер медленно выдыхает. Не орать. Спокойно.

– Хиггс, почему вы здесь? – повторяет он.

– Сэр, по предписанию в случае возникновения военной угрозы я обязан прибыть в штаб как можно скорее, – чеканя каждое слово, отвечает полковник. – Что я и сделал.

– Кто позволил вам раздать оружие вашим кадетам и выкинуть их на улицы?

Молчание тянется слишком долго, и Раттлер не выдерживает:

– Черт возьми, вы понимаете, что это дети?

– Я посчитал ситуацию достаточно серьезной, чтобы…

– В одиннадцать десять отъезжает машина, – перебивает главнокомандующий. – Собирайтесь, Хиггс. И молитесь, чтобы хоть кто-то из ваших мальчишек выжил. Господин заместитель начальника окружной полиции, вы также едете с нами. Карты подождут.

– Сэр, это беспредел! – восклицает кто-то.

Раттлер оборачивается на пороге.

– Беспредел – это дуться в карты, зная, что твоя задница прикрыта детьми. Я доложу Его Императорскому Величеству. Во всех подробностях.

Он уходит, ощущая прямой спиной взгляды. «Когда-нибудь они меня сожрут. Но не сегодня, – думает генерал. – Вернем в Нью-Кройдон порядок – и будь что будет». Освещение в бункере мигает. Раттлер сворачивает в неприметный боковой коридор, открывает дверь.

– Элеонор, это я, – говорит он негромко. – Как она?

Седая женщина привстает с жесткой койки. В полумраке сложно разглядеть выражение лица, но сэр Уильям точно знает, как устала его жена.

– Она спит, Уилл. Ей уже легче.

Генерал склоняется над Долорес, лежащей рядом с матерью. В тусклом свете девушка выглядит мертвой. Раттлер гонит прочь дурные мысли и слегка касается щеки дочери. Густые ресницы чуть вздрагивают, и генерал прячет улыбку. Спит. Действительно спит.

– Сюда радиосигнал не проходит. Не буди ее, дорогая. Когда проснется – наблюдай внимательно. Наручники пока не снимай. Попроси кого-нибудь перестегнуть, если Ло покажет, что руки устали. Но только в присутствии вооруженного человека, запомни! Возьми ключ.

– Куда ты сейчас? – бесцветным голосом спрашивает Элеонор, укладываясь на плоскую подушку.

– В центр, с патрулем. Я не могу здесь сидеть, прости.

– Уилл, там опасно!

– Прекрати. Пока на карте жизнь моей семьи и судьба моего родного города, я не собираюсь отдавать команды по телефону. Я нужен там. Береги Ло. Ни в коем случае не выходите на поверхность.

Он целует жену в висок и почти бегом спешит к ожидающему бронемобилю. Джефферсон и Хиггс уже в машине, оба в кирасах и касках. Полковник сжимает карабин, адъютант монотонно бубнит молитву. Раттлер облачается в бронежилет, принимает у лейтенанта оружие и садится на переднее сиденье рядом с шофером.

– Хиггс, где ваши кадеты? – спрашивает он, обернувшись. – Едем туда.

* * *

Город горит. Над домами стелется едкий жирный дым, видимость из кабины бронемашины сильно ограничена.

– Следующий поворот направо, – напоминает полковник Хиггс.

Автомобиль проезжает еще сто ярдов и останавливается. Раттлер видит разбитый вагон монорельса, лежащий поперек дороги.

– Почему стоим? – подает голос полковник.

– Сэр, дальше мы не проедем, – отвечает водитель. – Дорога завалена.

– Хиггс, далеко до места? – не оборачиваясь, спрашивает главнокомандующий.

– Двадцать человек я отослал в городской архив, семьдесят – в доки. Еще человек десять-пятнадцать на вокзале.

– Вокзал в нескольких минутах ходьбы. До архива – минут сорок. До доков – в лучшем случае два часа пешком, – вслух прикидывает адъютант.

Раттлер открывает дверь, выпрыгивает из машины на мостовую.

– Пошли, – бросает он коротко.

– Сэр, это слишком опасно! Нас всего четверо! – протестующе кричит Хиггс.

– Не орите. У перерожденных прекрасный слух, – язвительно отвечает генерал. – И поторопитесь, полковник. Или останетесь здесь один.

«Наши преимущества: мы вооружены карабинами. Их преимущество – возможность нападения из засады, – думает Раттлер, осматриваясь и прислушиваясь. – Хотя вряд ли они будут устраивать засаду. Они пойдут туда, где люди. Цель сенатора – максимальное число жертв среди населения. Бо́льшая часть полицейских – перерожденные. Значит, все же и они вооружены хорошо».

Вчетвером они идут посередине улицы, прислушиваясь к малейшему шороху. Раттлер останавливается возле распростертых на мостовой тел, осматривает повреждения.

– Задушена. Убит ударом в затылок. Сломана шея, – комментирует он негромко. – Выброшена из окна. Здесь снова тупая травма. Смерть их наступила больше двенадцати часов назад, господа. И перерожденных, которые это сделали, здесь нет. Мертвецы им не нужны. Они там, где живые.

Куклы обнаруживаются за следующим поворотом. Двое мужчин-грузчиков и женщина в платье с рваным подолом пытаются тяжелым сундуком выбить дверь в подвал. Раттлер и Джефферсон стреляют, тщательно прицелившись из-за угла дома, женщина и один из мужчин падают, второй пытается убежать, но его догоняет пуля полковника.

– Наверняка их больше, – шепчет адъютант.

– Вряд ли, – возражает Хиггс.

Раттлер подходит к перерожденным. Одному из мужчин пуля разнесла череп, у женщины разворочена грудная клетка. Подстреленная полковником кукла едва заметно вздрагивает, и генерал добивает ее выстрелом в упор. Джефферсон стучит в дверь подвала:

– Есть кто живой?

– Оставьте их, адъютант. Мы не за ними пришли, – говорит Раттлер.

До вокзала они добираются спокойно. Выжившие попрятались, мертвецы лежат, обратив к небу остекленевшие глаза. На перекрестке Раттлеру со товарищи встречается патруль.

– Почему так тихо? – спрашивает полковник. – Где чертовы куклы?

– Сэр, чертовы куклы смещаются в сторону Лайон-стрит, – отвечает сержант лет сорока. – На периферии попадаются одиночки или маленькие группы. Основная масса сосредотачивается…

– Возле особняка Баллантайна, – мрачно завершает за него Раттлер.

– Да, господин главнокомандующий, – кивает сержант.

– Сколько их там уже?

– Около четырех тысяч, сэр. Хорошо вооружены. На приказы разойтись не реагируют, но и не нападают.

– Естественно. Наши основные силы сейчас там?

– Так точно, господин главнокомандующий. Наш полк старается перекрыть противнику подступы к Лайон-стрит, но…

– Ясно, сержант, – подавляет вздох главнокомандующий. – К вечеру ждем прибытия воздушного флота и поддержки с моря. Сержант, мы направляемся к Вест-стейшн, какая ситуация сейчас там?

Сержант медлит с ответом. Качает головой.

– Доложите по форме, – ледяным тоном требует Раттлер.

– Господин главнокомандующий, вокзал Вест-стейшн занят войсками час назад. Наши потери – шестнадцать драгун, четырнадцать учащихся кадетского корпуса Нью-Кройдона, девяносто гражданских. Потери противника – сто сорок семь перерожденных. Сэр, когда мы вошли в здание вокзала, живыми были только куклы. Если можно считать их живыми.

Раттлер медленно поворачивается к полковнику Хиггсу.

– Вы это слышите? – говорить тяжело, воздуха не хватает. – Ваши дети, Хиггс. Вы. Мальчишек. Бросили. На одержимую толпу.

Генерал опирается спиной на стену, расстегивает верхние пуговицы мундира. Полковник багровеет, трясет жирными щеками, пытается выдавить какие-то оправдания.

– Господин главнокомандующий, – подает голос Джефферсон. – Не принимайте близко к сердцу. На войне потери неизбежны.

Генерал молчит. И думает не об убитых кадетах. Мертвым уже все равно.

– Возвращаемся в штаб, – наконец говорит он. Кивает на прощание сержанту и идет в направлении бронемашины.

– И какого черта мы неслись сюда и рисковали? – слышит он обращенное в спину.

«Мы опоздали», – отвечает Раттлер про себя. Он прекрасно понимает, что его поступок был нерациональным, но… Его не оставляет мысль о том, что всего пару часов назад они могли многое изменить. И спасти мальчишек.

Тринадцать лет назад Долорес Раттлер умерла, не сумев разродиться первенцем. И когда генералу позвонил перепуганный зять, было уже поздно. Сэр Уильям приехал через двадцать минут после звонка, среди ночи, полуодетый.

«Мистер Раттлер, мы послали за врачом…»

Лицо и руки Долорес были белыми. Простыни, одеяло, даже подушки – алыми. Акушерка бессильно скулила в углу. Генерал, видевший сотни смертей и прошедший две войны, никак не мог понять, откуда столько крови в его маленькой хрупкой дочери. Тяжелые багровые капли срывались с угла простыни на паркет. Долорес еще дышала, слабо и прерывисто, и пыталась тужиться.

«Не надо, – просил Раттлер. – Родная, не надо. Потерпи, малышка, доктор едет».

Прибывший через полчаса врач констатировал смерть. Генерал словно окаменел. До рассвета он сидел рядом с дочерью, а едва солнце тронуло шпили городских крыш, Уильям Раттлер завернул тело Долорес в сорванную с окна штору и понес на заднее сиденье личного автомобиля.

Тринадцать лет назад он точно знал, кто ему нужен. И сейчас верховный главнокомандующий армией Его Императорского Величества собирается вновь нанести личный визит этому человеку. Только теперь он не станет просить Байрона ни о чем.

* * *

Элеонор нездоровится. Она не жалуется, но серый цвет лица и медленные движения говорят сами за себя.

– Сердце? – спрашивает сэр Уильям негромко.

Леди Раттлер отрицательно качает головой, кутается в шаль.

– Что там на улицах, Уилл? Что происходит?

Он жадно пьет воду из алюминиевой кружки, морщится.

– Там плохо. Мы опоздали. Действовать надо было в первые часы. Баллантайн все рассчитал. Удар нанесен внезапно. Ночь, люди в своих постелях…

– Много жертв?

– Тысячи.

– Господи…

– Сейчас в городе тихо и пусто. Кто смог отбиться, спрятались. Хиггс загубил мальчишек из корпуса. Бросил на улицы всех, кто старше четырнадцати. Из сотни живы семнадцать. Как Ло?

Элеонор пожимает плечами.

– Она проснулась. Я пыталась говорить с ней, но наручники мешают. И со мной она не хочет разговаривать.

– Я пойду к ней. Через два часа мне надо быть на Лайон-стрит. Император велел взять Баллантайна живым. Перерожденные стягиваются к дому сенатора. Кажется, он решил ими закрыться, как щитом. – Генерал умолкает, пристально смотрит на жену и спрашивает: – Позвать к тебе полкового врача?

– Не нужно, дорогой. Я уверена: у него множество дел посерьезнее. А я просто устала.

Раттлер понимающе кивает и идет в маленькую каморку, отведенную его семье под спальню. Долорес лежит на боку, съежившись под одеялом.

– Ло, это я.

Она вздрагивает, пытается подняться. Генерал помогает ей сесть, смотрит в лицо. Дочь глядит на него глазами побитой собаки. Раттлера от ее взгляда окатывает стыдом.

– Погоди минуту, малышка. Я тебя освобожу. Только запру дверь, – виновато говорит он.

Повернуть ключ в дверном замке, затем отомкнуть наручники. Долорес расправляет плечи, морщится от секундной боли и бросается отцу на шею.

– Тише, родная, задушишь, – невесело шутит генерал. – Я тебя люблю, малышка. Все будет хорошо. Самое страшное уже позади.

Девушка усаживается напротив него, плачет без слез, жестикулирует быстро и отчаянно: «Папа, я все помню. Мне страшно. Я хотела вас убить, папа! Я не владела собой! Папа, мне так плохо…»

– Ло, не плачь. В том, что случилось, нет твоей вины. Ни капли, милая. Тот, кто сделал это с тобой, за все ответит.

«Мама меня боится…»

Ладонь Уильяма Раттлера гладит спутанные волосы дочери. Девушка хватает отца за руку, порывисто целует пальцы.

«Папа, прости меня! Убей меня, пожалуйста! Я боюсь, что это снова случится», – умоляет она.

– Долорес, ни слова больше, – хмурится генерал. – Не смей себя винить. Послушай внимательно. Без меня – ни шагу за эту дверь. Ни с кем, кроме меня и мамы, не заговаривай.

«Что там происходит?»

– Я потом все тебе объясню, малышка. И запомни: что бы ни случилось – я тебя не брошу. Сейчас я уйду и оставлю тебя с мамой. А когда вернусь, все будет хорошо.

«Куда ты уходишь, папа?»

Генерал видит в ее глазах свое отражение – белый, как лунь, небритый, взлохмаченный. Улыбается, привлекает дочь к себе, прячет в объятьях.

– Ты – мое сердце. Сердце Нью-Кройдона, сердце империи. И за тебя, малышка, сегодня будут стоять четыре полка, морской и воздушный флот.

Долорес мягко отстраняется, смотрит на него с ужасом.

«Папа, там что – война?»

– Скорее, попытка революции, милая.

«Я в тебя верю. Ты всегда меня спасал. И спасешь на этот раз нас всех».

Генерал встает, одергивает мундир.

– Я ухожу, Ло. Жди меня и не покидай этой комнаты. Мать запрет тебя снаружи, если что-то нужно – стучи.

«Возвращайся с победой, папа», – просит девушка и целует его в щеку, привстав на цыпочки.

* * *

Ровно к девяти вечера генерал приезжает на Лайон-стрит. Джефферсон докладывает обстановку – по-прежнему эмоционально и бессвязно. Раттлер слушает и старается извлечь из его рапорта максимум полезной информации.

– Перерожденные стоят плотным заслоном, сэр. На передовой – женщины. Как показала воздушная разведка, огнестрельное оружие есть только у тех, кто находится ближе всех к особняку Баллантайнов. В доме занавешены все окна, со вчерашнего дня никакого движения. Наши лучшие стрелки заняли позиции здесь, здесь и вот здесь, – указывает адъютант на ближайшие к особняку дома на плане. – Один драгунский полк подошел со стороны Северна, второй…

– Будем пробиваться к воротам, – распоряжается главнокомандующий, не дослушав адъютанта. – Танк и три бронемашины. Полкам не атаковать без приказа. Держать оцепление, по возможности оттеснять перерожденных с дороги. Еще раз напоминаю: сенатор Баллантайн нужен Его Императорскому Величеству живым. По местам, господа. Приступаем.

На Лайон-стрит медленно выползает танк. Под траками тяжелой машины дробятся камни мостовой. Солдаты оцепления расступаются, пропуская технику. Главнокомандующий едет во втором бронемобиле, ему не видно, что делается впереди. Но он уверен в одном: нью-кройдонские куклы не сойдут с места.

– Перерожденные Нью-Кройдона! – несется из громкоговорителя с висящего над толпой дирижабля. – Немедленно расступитесь, дайте дорогу технике! Не вынуждайте нас применять силу! Разойдитесь!

Колонна останавливается, Раттлер напряженно ждет.

– Сэр, – обращается к нему сидящий рядом карабинер. – Почему они не расходятся? Неужели ни один из них не боится? Там же женщины, и дети тоже есть…

– Они под действием приказа, лейтенант. Это сильнее страха.

Утекают в никуда минуты. Ничего не меняется. Раттлер ждет, когда полковник Стивенс, командующий операцией, отдаст распоряжение.

– Перерожденные Нью-Кройдона! Расступитесь! Дайте дорогу технике!..

Машина трогается с места и медленно ползет вперед. И Раттлер с ужасом понимает, что под колесами – тела. Словно против своей воли, генерал смотрит в узкие окна-бойницы. Он видит лица перерожденных и понимает, насколько чудовищна сила, что удерживает этих мужчин и женщин на месте. «Стивенс, почему ты не приказал просто оттеснить их с дороги?» – думает генерал.

Техника останавливается у ворот особняка. Водитель бронемашины с тревогой наблюдает за происходящим.

– Господин Раттлер, можно высаживаться, – неуверенно говорит он. – Экипаж первой машины пошел.

Они высаживаются. Под ноги Раттлер старается не смотреть. Рядом молодой лейтенант сквозь зубы сыплет проклятьями. Генерал проталкивается через плотную неподвижную толпу кукол. Танк двигается вперед, выдавливает ворота. Со своего места Раттлер видит одинокую фигуру в темных одеждах, стоящую на ступенях парадного крыльца.

– Взять живым, – напоминает генерал. – И будьте начеку.

«Что-то не так», – хочется сказать ему, но он не имеет права сомневаться.

Солдаты входят на территорию особняка, несколько человек бросается к входу в дом. Байрон Баллантайн улыбается, снимает с шеи маленький свисток, дует в него. Звука не слышит никто. Секунды спустя из-за особняка с обеих сторон с лязгом выскакивает свора полумеханических датских догов. Твари со стальными мордами и защищенной сверкающими пластинами грудью несутся к людям. Пучки травы и комья земли летят из-под мощных механических лап.

– Огонь! – кричит Раттлер.

Поздно. Первые псы сбивают солдат с ног, катятся по земле, сомкнув челюсти, вцепившись в людей. Пули карабинеров, похоже, не причиняют им особого вреда. Но нет – сперва один пес падает, словно подкошенный, за ним второй и третий… Раттлер стреляет в несущуюся на него тварь почти в упор, чудовищная собака спотыкается, переворачивается через голову и неподвижно валится к ногам генерала.

– Господин главнокомандующий, мы прикроем! – слышит Раттлер, и тут же рядом с ним как из-под земли вырастает несколько солдат.