Текст книги "Мой любимый шут (СИ)"

Автор книги: Анна Семироль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Я просто кивнула. Шут потянул за уздечку, и маленький шоколадный пони послушно потрусил за хозяином по заснеженной улице к телефонной будке. Я подпрыгивала в седле и тоскливо думала о том, насколько глупо выгляжу со стороны.

А, плевать. Ну кто сказал, что у панков и счастье должно быть панковское? Фигня это всё и дурацкие предрассудки, доложу я вам…

* * *

– Ну, куда пойдём? – поинтересовался Шут, отведя пони в конюшню.

– Может, к тебе? – предложила я, зябко переминаясь с ноги на ногу в промокших туфлях.

– Да ну… – поморщился Шут, – у меня жуткий бардак, мне стыдно. И дёргают постоянно.

– Твоё предложение?

– Я бы погулял по ночному городу.

– Только не это! – вырвалось у меня непроизвольно, – Понимаешь, я в осенних туфлях, а они со снегом в контрах…

И тогда мы решили пойти туда, куда неохота нам обоим. А так как подобных мест оказалось великое множество, выбрали ближайшее – вокзал.

Шут оставил меня на скамейке напротив касс, а сам ушёл в буфет за «чем-нибудь горячим». Я сиротливо поджала под себя замёрзшие ноги в мокрых чулках и осмотрелась по сторонам.

Громадное, гулкое здание. Снаружи похоже на готический собор – островерхие крыши, многоярусная постройка, каменные горгульи, стрельчатые окна… ни за что бы не стала размещать здесь вокзал. Мрачно провожает, мрачно встречает хищным взглядом исподлобья. Предвзято. И кто ж додумался создать такого монстра?.. И внутри не лучше: огромное, практически ничем не заполненное пространство, высоченные своды, шариком для пинг-понга бьётся растрёпанное эхо. Слишком мало света просачивается сквозь бойницы окон, и вокзал дополнительно освещают пауками спустившиеся на длинных тросах аляповатые люстры. Пол мозаичный: рисунок не самого одарённого художника, изображающий короля, сходящего с поезда. А люди его топчут ногами…

– Где логика?.. – пробормотала я, разглядывая покрытое грязью лицо монарха.

– Ты о чём? – спросил подошедший Шут.

– Место дурацкое. Проект безвкусный, хуже некуда, – проворчала я, морщась.

– А я вот супу тебе принёс куриного. Ты ведь голодная?

– Угу, – я почти выхватила у него поднос с тарелкой и ложкой, спохватилась и выпалила, устыдившись собственной бестактности: – Спасибо. А себе?

– А себе – антиникотиновую жвачку.

– Фу, – подытожила я и всецело отдалась поглощению супа.

Шут уселся рядом, пнул носком ботинка пивную пробку. Та прошуршала по мозаике и остановилась аккурат на носу короля. Бедняга, почему-то подумалось мне, в прямом смысле слова втоптан в грязь…

Супчик неожиданно оказался очень вкусным и наваристым, курятина превзошла все мои ожидания. Пока я трапезничала, Шут мрачно и напряжённо жевал жвачку и сверлил взглядом расписание поездов в южном направлении. Со стороны казалось, что он ждёт, когда ему на зуб попадётся спрятанный в жвачке маленький коварный камушек.

– И всё-таки, почему ты так не любишь это место? – неожиданно обратился Шут ко мне.

– Я уже говорила.

– Маргарита, я ж тебя знаю… это обычная отговорка. А в действительности?

И тут мне захотелось в кои-то веки не уводить его от темы. Ладно, пора, наверное, и поворошить прошлое.

– Знаешь, я раньше тебе не говорила, но… Именно с этого вокзала почти пятнадцать лет назад уехал мой отец. С тех пор мы с мамой ничего о нём не слышали, – глухо сказала я.

Помолчали. Потом Шут спросил:

– Что ты об этом думаешь?

– Не знаю… А что принято думать в таких случаях? Он нас бросил, наверное. Хотя мама до сих пор ждёт. Не верит в очевидное, зачем-то отбрыкивается от реальности. А он нас просто бросил. Вот и всё.

– Ты рассуждаешь как Мартин года четыре назад, – изрёк Шут, насупившись, – В этом вы похожи – бескомпромиссностью.

– Угу, давай, вали всё на возраст, – проворчала я, – А что, Март правда – сын короля? Не какой-нибудь графёнок, послёнок, стилистёнок, а…

– Язва. Почему ты злая такая, Маргарита?

– Не люблю я твоего дорогого наследника престола. Он избалованный бабским вниманием придурок.

– Ошибаешься.

– Хотелось бы, но я недавно воочию убедилась в том, что Мартик никого вокруг за людей не считает. Мажор.

– Это бремя власти, – в голосе Шута прозвучало граничащее со скорбью сожаление. Не понимаю.

– Это недостаток воспитания, – отрезала я и перекинулась на другую тему: – Слушай, ты правда все рубашки изничтожил?

– Истина. И сейчас на мне под курткой и свитером ничего нет!

– Ладно. С утра засяду шить тебе наряды…

Прогудел проходящий поезд. Встрепенулись и захлопали крыльями потревоженные голуби высоко под сводами. Прошло в сторону перрона несколько человек. Поздний вечер, почти пустой вокзал…

– Шут, расскажи мне, откуда ты родом…

– Н-ну… Оттуда, где море. Там круглый год лето и в каждом дворе растут громадные деревья с розовыми персиками. Там хорошо и спокойно. Добрые дети, счастливые семьи, симпатичные собаки… и прочая романтическая чушь.

– А зачем ты оттуда уехал? – спросила я, кладя голову на плечо любимому мужчине, – Если там так хорошо, то с чего ты вдруг сорвался с места, объездил полмира и ни с того ни с сего решил осесть у нас и стать шутом…

– Глупая. Я к тебе приехал, – сказал он с лёгкой укоризной и поцеловал меня в нос, – Я искал по всему миру девушку с щеками, похожими на персики с дерева у моего дома. И нашёл.

Стало приятно и спокойно.

– А я всю жизнь мечтала о шуте, – призналась тихо.

– Тут я, девчоныш. Такой вот нескладный, стареющий мужчинка, на которого ты периодически дуешься и которому каждый раз приходится идти на самые разные ухищрения, чтобы пооригинальнее вымолить у тебя прощение.

Я засмеялась.

– Ты чего? – удивился Шут.

– Вспомнила, как мы с тобой первый раз поругались. Ты тогда предложил подраться подушками, и в самый разгар жуткого бедлама влетел Мартин. Ну и личико у него было!

Шут усмехнулся, подышал теплом мне в ёжик на затылке. Вздохнул. Я поджала ноги, повозилась и улеглась к нему на колени. Хотелось уюта, одеяла и опущенных тяжёлых штор. Чего-то домашнего, мягкого, спокойного. Того, чего у нас с ним никогда не было. Нет, ну было, конечно… Но как-то спешно, напряжённо – из-за боязни быть застуканными вездесущими придворными (а пару раз Мартин без стука врывался). Шут раньше смеялся: «Служебный роман!», а потом однажды я вдруг заметила, что это его тоже тяготит. «Я – самое свободное существо во дворце с максимальным числом степеней несвободы», – признался он мне как-то, – «Я творю то, что, как им кажется, хочу я, а на самом деле – они. Я сам себе не хозяин…»

– Шу-ут… – выдохнула я мягко.

Звякнули бубенчики. Тонкие, артистичные пальцы провели по ободку моего уха. Мимо нас прошла невыразимо-грустная, но очень упитанная собака.

– Знаешь, о чём она мечтает? – спросил Шут задумчиво.

– Кто? – недопоняла я.

– Собака.

– О чём же?

– Уехать на поезде туда, где её не будут выгонять под дождь, шпынять и пугать… И грустит она от того, что собакам не продают билеты на поезд.

– Это несправедливо, – скуксилась я.

– Зато весьма закономерно. Каждому своё.

– А мне? – я даже привстала, – Мне что предназначено? Ты же умный, ты должен знать…

Он снова провёл пальцами по моему уху. Приятно…

– Тебе – счастье. Много-много.

– На халяву? – с надеждой вопросила я.

– Как скажешь, – усмехнулся он.

«Как скажешь ТЫ», – хотела поправить я, но не стала. Что толку набиваться-напрашиваться? Я для себя всё решила, теперь его очередь. Терпеть не могу навязываться. Да и не-свою свободу несвободы надо уважать.

Я поёжилась и вздохнула. Шут тут же встрепенулся:

– Устала?

– Угу, – согласно промычала я.

– Домой?

Кое-как приняв вертикальное положение, я предложила:

– Поехали вместе. Мама будет только рада, – и добавила тихо: – Пожалуйста.

– Маргарита, ну я не при параде, – уныло произнёс Шут, – И без подарков мне стыдно.

– Как хочешь, – сухо сказала я и уставилась в сторону.

Помолчали. Потом он решительно хлопнул ладонями по коленям и выпалил:

– Ладно! Едем! Не хочу больше сегодня тебя разочаровывать! Жди здесь, я пойду ловить кэб.

Он умчался на улицу, а я сидела и улыбалась, довольная. Наверное, со стороны это выглядело уморительно-глупо. Подошла невесть откуда взявшаяся старушка-попрошайка (не иначе как привлечённая моей безалаберной улыбкой), я механически сунула ей в ладонь несколько монеток, доселе дремавших в кармане пиджачка. Бабулька обрадовано позвенела денежками и вдруг подмигнула мне и прошамкала:

– Достойный выбор, очень достойный…

– Вы о чём? – растерялась я.

Но старушка уже шаркала к выходу. У дверей вокзала она пересеклась с Шутом, ухватила его за рукав и что-то сказала. Шут усмехнулся и кивнул.

– Чего она? – настороженно спросила я, когда он подошёл поближе.

Шут засмеялся:

– Да так… Мы ей понравились.

– Прикольно, – согласилась я.

– Пойдём. Я поймал для нас самый уютный кэб на свете…

В кэбе оказалось неожиданно тепло. Мы с Шутом размякли на пахнущих кожей удобных сидениях и закачались кораблями на волнах звонкого цокота копыт вороной лошадки. Минут через пять я вышла из оцепенения и цапнула с головы Шута его обожаемый колпак. Ласково погладила щёточку коротких волос.

– Откуда в твоём возрасте такая седина?

– Неудачно пошутил, – зевая, отозвался Шут.

– Перед кем же? – заинтересовалась я.

– Перед жизнью, – ответил он до неприличия серьёзно.

Кэб тряхнуло, и я с удовольствием повалилась в шутовы объятья. Он легко пристроил меня на колени и медленно провёл по моему лицу линию тонким указательным пальцем – от лба до подбородка.

– Ты зачем рубашки изорвал? – вспомнила я.

– Хотел, чтобы ты пришла.

– И для этого уничтожал чужой труд? – я старалась выглядеть максимально суровой и серьёзной.

– Надеялся, что ты либо разозлишься, либо пожалеешь меня и придёшь.

– А мне было по барабану.

– Нет. Просто ты упрямая.

– А ты? – вскинулась я, – Мог бы и сам прийти!

– Я пришёл.

– А раньше?

– Я за девушками не бегаю, – усмехнулся Шут.

Обиженно засопев, я попыталась слезть с его колен и пересесть на своё место. Не позволил. Прижал к себе, примирительно чмокнул в висок и виновато сказал:

– Не дуйся. Я совсем заработался.

– Угу. Круглосуточно смешил придворных, – фыркнула я.

– Отнюдь. Я заканчивал работу над детской пьесой. Хочу поставить её в городском театре к Рождеству.

– Добрый ты какой, – сказала я ядовитенько.

Лошадка звонко зацокала по мосту. Ага, значит, до дома осталось всего ничего.

– Рита, чего плохого в том, что я делаю что-то для детей? – напряжённо спросил Шут.

Я помолчала, обдумывая, и ответила:

– Ты готов распылиться на всех понемножку. А мне хочется хоть на йоту больше твоего внимания.

– Девочка моя, ну ты же знаешь… И сегодня я с тобой. И завтра – если захочешь.

Я отвернулась. Стена между нами стремительно обретала признаки материальности.

– Почему для того, чтобы ты обо мне помнил, я должна на тебя постоянно обижаться, дуться, злиться? Ну объясни мне!

– Маргарита, я элементарно занят! Я государственный служащий! Ч-чёрт!..

Не на шутку разозлившись, я пихнула Шута локтём, лягнула как следует и заорала извозчику:

– Остановите кэб!

Распахнула дверцу, выскочила, подвернула ногу. Заскрипела от боли зубами, зашипела злой кошкой, наскоро стёрла ладонью навернувшиеся слёзы, поспешно заковыляла прочь.

– Барышня, так не доехали же! – растерянно пробасил извозчик.

Я даже не обернулась. Злая досада гнала по тёмной скользкой улице, хотелось орать и психовать. Угу. Среди ночи, пугая сонные дома и без того стрёмных кошек. Как же меня всё достало!

Кэб прогрохотал мимо. Я не сдержалась – громко и протяжно всхлипнула. Казалось: только всё утряслось…

Эхо шагов за спиной. Спустя секунды моё плечо стиснула крепкая сильная рука.

– Марго, ну-ка стой!

Дёрнулась – безрезультатно. Ладно. Стою. Повернулась. К обороне готова.

– Ну? – кидаю ему в лицо дерзкое.

– Что «ну»? – опешил Шут.

– Говори давай. Что там у тебя осталось в арсенале аргументов?

Пальцы на моём плече разжались. Вот так-то. Не всё вам хватать, голубчики.

– Маргарита, что ты вытворяешь?

Ага, присмирел! Щас я тебе всё выскажу.

– Нечего больше сказать? Замечательно! Вали в свой сраный дворец и продолжай служить – у тебя отлично получается! А я остаюсь! Ты действительно шут – гороховый! С тобой никогда нельзя быть серьёзной! Ты всё втаптываешь в фарс! И любить ты не способен, клоун дешёвый! Иди к черту!!!

Было до одури приятно видеть в его обычно спокойных глазах какое-то подобие испуга. С трудом совладала с собой, чтобы не наговорить новых гадостей. Вдохнула-выдохнула-замолчала. Морщась от боли в ноге, поковыляла вверх по улице к дому.

Жуткий грохот бьющегося стекла заставил остановиться и обернуться. То, что прежде было огромной застеклённой витриной одного из магазинов одежды, с торжественной медлительностью распадалось на мелкие осколки и осыпалось на мостовую. В свет фонарей стекляшки феерически блестели и переливались. Шут, взъерошенный и полный решимости, взирал на дело рук своих – равно как и я.

Щёлкнула задвижка раскрываемого окна, и кто-то закричал в ночь завидным контральто:

– Стра-аааааа-жааааааааа!!!

Шут повернулся ко мне. Помедлил и бросил коротко:

– Ну?..

– Что «ну»? – невольно передразнила его я, – Сматываемся!

Взявшись за руки, мы помчались прочь. Я даже про подвёрнутую ногу позабыла – так стало вдруг весело. Мы неслись вприпрыжку по спящей улице, выбивая дробь по сонной мостовой, и довольно хохотали. Ничто так не роднит людей, как разрешившийся скандал!

Добежали до дома в считанные минуты. Прыгая через ступеньку, поднялись на мой этаж. Остановились у дверей, тяжело, возбуждённо дыша. Я захлопала по карманам.

– Я забыла ключи, – сообщила жалобно.

– Что делать будем? – вкрадчиво прошептал Шут, прижимая меня к шершавой стене и покусывая за ухо.

Помучить его немножко? Пожалуй, стоит…

– Будить маму! – ответила я и коварно нажала кнопку звонка.

Шут отпрянул с тоскливым вздохом. За дверью зашлёпали тапочки, и мамин голос сонно произнёс:

– Кто это?

– Я, мамуль…

Далее последовали короткие фразы в духе «Привет, мам, это Шут, мы спать, утром поговорим», и я увлекла Шута за руку в свою комнату. Повозились, расстёгивая друг на друге и стягивая одежду, и нырнули в тёплые недра моей постели. Сплетались животами руки, губы лёгкими ночными мотыльками по телам разгорячённым мелькали, ласки лились мёдом из бездонной кружки…

Расслабленная, прислушивалась к дыханию засыпающего Шута. Что-то толкнуло спросить:

– А что вдруг заставило тебя купить столько апельсинов?

– Там… в кармане… – пробормотал мой любимый Шут сквозь сон.

Протянула руку к висящей на спинке стула возле кровати куртке, залезла в карман. Чуткие пальцы нащупали три маленьких шарика скомканных салфеток. Не стала вынимать – и так поняла.

* * *

А через три недели наш городок словно упаковали в коробку с белой, пушистой ватой – наступила зима. Как-то сразу, без неустойчиво-плаксивого снегодождя и порывов сырого предзимнего ветра, без крошева ледяных осколков, образующихся на лужах к полудню. Будто кто-то взмахнул волшебной палочкой, даря сказку всем одномоментно.

Наверное, мы все это заслужили, думала я, спеша утром на работу. Все, наверное, так хорошо себя вели в последнее время, что неизвестный мне Главный Волшебник Страны решил не мучить сограждан капризами межсезонья. Эх, красота! Люблю свой город – он под снегом становится совершенно игрушечным, хрупким, нереальным. Кажется тронь – зазвенит тоненько и неподражаемо…

В спину ткнулся снежок. Вернее, не в спину, а пониже спины. Я остановилась, оглянулась, и тут же получила очередным снежком по шапке. Охнула, села в снег у обочины. Следующий «снаряд» больно ударил в плечо. Закрылась руками, боясь получить ещё и в лицо. В висках пульсировало: господи, ну кто ж такой обормот?! Матом бы его, да на территории Дворца ругаться строго запрещено.

– Вставай! – услышала смутно-знакомый голос, – Встать, говорю!

Взглянула сквозь пальцы – Мартин! Довольный, весь из себя… Ещё один снежок лепит. Замахнулся…

– Не надо! – крикнула я умоляюще, но опоздала.

Холодом обдало ладони, снег посыпался в рукава. Я по-настоящему испугалась. Что я против принца? «А ведь он так и забить может» – мелькнуло в голове.

– Глухая? – издевательски прокричал Мартин над ухом, – Встать, когда к тебе Наследник обращается!

Путаясь в длинной тёплой юбке и натягивая на уши подобранную шапку, я спешила подняться. Март стоял рядом и подгонял меня окриками.

– Кошмар какой! Где воспитывали такую медлительную и непочтительную челядь? Да тебе даже черепах пасти доверить нельзя! Спит на ходу, еле шевелится!

Встала, поспешно отряхнулась от снега, выпрямилась. Мартин больно взял меня за подбородок холодными пальцами.

– Ну, на меня смотреть! – рявкнул принц.

Наверное, так смотрят кролики на удавов, думала я, беспомощно моргая под взглядом презрительных серых, как сталь, глаз. Меня колотило – не то от холода, не то от страха перед чем-то неясным. Кажется, я ещё и зубами стучала.

– Это ты – Маргарита? – спросил Март.

Я с трудом кивнула. Принц ухмыльнулся.

– Чёрт, представлял тебя хоть немного поинтереснее. Деревня деревней. Вот что, девка, тебе тут больше не работать.

«Почему?» – хотелось прошептать мне, но не было сил даже на это. Властям не задают вопросов.

– Я тут сделал вывод, что ленивее и бесполезнее тебя во всём Дворце нет никого. Решил подсократить штаты. Иди в бухгалтерию, пиши заявление об уходе.

Пальцы принца разжались. Я плюхнулась в снег снова: ноги не держали.

– Тебе всё ясно?

– Нет.

Я не узнала своего голоса – настолько твёрдо он прозвучал. Мартин вопросительно выгнул бровь, склонился к моему лицу.

– Что ты тут пискнула, повтори?

– Нет.

Стало жутко противно. Откуда-то из глубины моего непослушного «я» поднялась волна негодования: перед кем я трясусь? Перед семнадцатилетним хлыщом? Перед кумиром глупых школьниц?

– Идите в задницу, Ваше Высочество.

Холёная мордашка Мартина расцвела багрянцем. Глаза округлились. Ой, да ему ни разу в жизни в ответ не хамили, успела подумать я, прежде чем получила наотмашь по лицу. Ткнулась в снег лицом, зажмурилась от боли и холода.

– Гадина! – орал Мартин, – Да я тебя на каторгу мигом определю! В казармы у меня пойдёшь, потаскуха! Солдатню развлекать будешь с утра до вечера! Да тобой…

Он внезапно смолк, всхлипнув. Послышалась непонятная возня, заскрипел снег под торопливо приближающимися шагами. Я протёрла от снега глаза, села. Чьи-то крепкие руки помогли подняться.

– Рита, солнышко моё… Ты как?

Шут был не бледный – абсолютно белый. Лео тоже. Его Высочество согнувшись, сидел в сторонке, хлюпая разбитым носом. Судя по крови на перчатке, последнее было делом рук Лео.

– Рита, – Шут осторожно меня встряхнул.

– Я… я… – губы не слушались.

Родные, тёплые руки прижали меня к мною же связанному прошлой зимой тёмно-синему свитеру. Под свитером гремело перепуганной симфонией сердце моего Шута. Хотелось стать маленькой и спрятаться – прямо в глубину этого сердца.

– Урод! – плаксиво выдал Мартин, – Я тебя под суд отправлю…

Шут повернулся к принцу.

– Тот, кто бьёт слабых женщин, сам заслуживает каторги, – и обратился к перепуганному не меньше нашего Лео: – Иди, Лео. Я тебе гарантирую – ничего тебе не будет. Иди на пост.

Лео поспешно удалился. Мы остались втроём. Шут и Мартин смотрели друг на друга врагами. Март размазывал рукавом кровь. «Опять новые манжеты шить», – подумалось мне.

– Ты хоть понимаешь, кто она? – с усмешкой обратился Мартин к Шуту, – Девка из народа, а ты…

– А я и есть народ, – спокойно сказал шут, не глядя на него.

– Я не потерплю её с тобой рядом, – зло проговорил принц.

– Твоего мнения никто не спрашивал, – ответил Шут, по-прежнему прижимая меня к себе, и прибавил язвительно: – Твоё Высочество.

– Да ты как со мной разговариваешь? – от возмущения Мартин даже вскочил, – Да ты кто есть-то, клоун!

– Заткнись и вытри лицо снегом, – голос Шута звучал пугающе-спокойно. – Посмотри на себя со стороны. Наследник.

В последнее слово было вложено столько ледяного презрения, что мне стало жутко. «Шут, что ты творишь?»– захотелось крикнуть. А у него руки стали, как каменные. Было страшно даже шевельнуться: вдруг запросто так раздавит?

Мартин просто кипел. Ловил ртом воздух, как рыба на противне. В глаза Шуту почему-то не смотрел.

– Я тебе сказал… – начал было принц, но Шут его тут же перебил:

– Это я сказал. А ты… Чтобы духу твоего рядом с ней – кивок на меня, – не было! Идём, Рита.

Мы быстро зашагали по дорожке к Дворцу. Дошли до развилки, я попыталась вывернуться и пойти к себе, но шут не позволил.

– Посидишь у меня сегодня. Выбью тебе отгул, не волнуйся.

Я поняла, что так надо. Робко кивнула и позволила вести себя дальше. Когда мы подошли к парадному крыльцу, меня вдруг как осенило: я, обычная белошвейка – через вход для членов королевской семьи?! Жалобно затрепыхалась, протестуя, но Шут покрепче обнял меня рукой за талию и провёл за инкрустированные золотом высшей пробы белые двери.

Поднялись по центральной лестнице, прошли через крыло, занимаемое апартаментами принца Мартина. Я была просто в столбняке от такой наглости шута. Молчала всю дорогу. И даже очутившись в комнатке, занимаемой моим любимым под спальню, не могла успокоиться и вернуться в состояние равновесия. Ознобом колотило предчувствие катастрофы.

Шут усадил меня на кровать, опустился на колени, принялся бережно расшнуровывать мне ботинки.

– Испугалась, лапонька моя, – ласково и тихо говорил мне шут, – Всё, всё… Прошло, всё позади. Ну, будет, будет, Ритуля… Расслабься. Никто тебя не тронет, я тебе клянусь. Гарантирую. Всё у нас с тобой будет хорошо. И никакие принцы нам тут не указ. И даже королева. Девочка моя перепуганная… ножки замёрзли… мордашка бледная… Ну оттаивай, оттаивай.

Он принялся аккуратно массировать мне действительно замёрзшие стопы. Спустя пару минут шок прошёл, я растаяла и потекла слезами.

– Ну ты чего? – грустно улыбнулся Шут.

– Ты себе представляешь, что теперь с нами будет? – всхлипнула я.

Ритмично двигающиеся лёгкие пальцы замерли на мгновенье. Шут снова улыбнулся.

– А ничего не будет, Марго. С чего ты вообще взяла, что с нами что-то случится?

– Ты только что оскорбил принца… и думаешь, что всё сойдёт с рук?

– Уверен. Я же просто шут. На меня, дурака, грех обижаться. А ты не при чём.

– Так уж и не при чём! – проплакала я, – Вообще весь конфликт из-за меня! Если бы ты не вступился… ты и Лео… меня бы просто уволили, и тебе бы ничего такого не…

– Рит, – с мягкой укоризной произнёс Шут, – ты мне вообще-то веришь?

– Верю.

– Тогда просто поверь: никаких последствий этого инцидента не будет. Даю тебе слово. Ну, иди ко мне. И хватит слёз. Мне тысячекрат дороже твоя улыбка.

Обнялись. Я постепенно успокоилась, согрелась и утешилась. Шут принёс откуда-то целую тарелку фисташек, и мы уселись их шелушить. Пытались говорить на отвлечённые темы – сперва натянуто, потом как-то нормально пошло. Обсудили мою грядущую сессию, прикинули планы на выходные и далёкие пока рождественские каникулы. Решили съездить покататься на санях (хоть я и настаивала на снегоходах). Потом фисташки иссякли, Шут уселся за рукописи, а я принялась ворошить его гардероб, мучаясь вопросом: чего бы ещё такого ультраклёвого сшить или связать своему мужчине?

В голову снова упрямо полезли мысли о принце. И в кого он такой идиот? «Бремя власти…» То есть, любого человека сделай наследником престола – до Мартина деградирует? А может Марту, как и мне, отца не хватает? Поделилась мыслью с Шутом.

– Да, наверное, – задумчиво сказал он, – Избаловали бабы да лакеи нашего принца.

– Чудно. Мой отец пропал так же внезапно, как и король. Иногда думаю: а вдруг они – одно и то же лицо? Хотя фигня это полная. Я папу помню. И король раньше исчез. А ты его помнишь?

– Ритуль, не мешай работать, – жалобно проговорил Шут.

– Ну поговори со мной, – заныла я, – У меня стресс…

– Тогда не помню.

– Я раньше часто пыталась вообразить себе, что с ним могло случиться.

– С отцом?

– Нет, с королём. С папой всё ясно. Он себе нашёл другую, ну и… Ладно! Про короля интереснее представлять.

Я разлеглась на шутовой кровати, принялась вертеть в руках какую-то безделушку типа брелка для ключей в виде надкусанного яблока.

– Мне кажется, его убили с целью захвата власти.

– Тогда почему никто не узурпирует трон? – вздохнул Шут, не иначе как дивясь моей наивности.

– Не знаю. Другой вариант: он мог погибнуть на тех самых военных учениях, с которых не вернулся.

– А где труп? Размазало танком по всему полю для манёвров?

– Может, его бомбой расфигачило… не обязательно танком.

Шут расхохотался, кинул в меня колпаком.

– Кровожадная моя фантазёрка! И откуда такие брутальные мысли?

Я сконфузилась.

– Блин… А у тебя какие варианты?

– Никаких. Меня эта тема не волнует.

– Ого! Ты – придворный шут… и не волнует?!

– Абсолютно. Не с чего волноваться. В стране порядок. Наследник справляется с помощью советников. Её Величество тоже замечательно управлялась до поры… На фига король-то?

– Тьфу! Какой-то ты непатриотичный! – надулась я.

– Вполне патриотичный. Просто не циклюсь на несущественных для меня вопросах.

Дальше мы переметнулись на более нейтральные темы. Обсудили предстоящий спектакль в городском театре по пьесе Шута, я попыталась зазвать любимого с собой в рок-клуб в ближайшее время, Шут принялся выяснять, что любит моя мама…

Когда облачко нависшей над нашими бедовыми головами угрозы почти бесследно развеялось, дверь в кабинет Шута распахнулась. Сердце ёкнуло: раз без стука – значит, начальство. Спустя мгновенье стало ещё более неуютно, ибо на пороге возникла Её Величество. Я поспешно присела в корявом реверансе (потому что второпях ногу подвернула) и испытала острое желание спрятаться под кровать. Выражение лица королевы не предвещало ничего хорошего. А это вам не принц-подросток.

– Александр, у меня к тебе серьёзный разговор, – начала она, едва прикрыв за собой дверь, – Что ты себе позволяешь?

– А это уже не Вашего Величества дело, – негромко ответил Шут, не отрываясь от письма.

– Ты мне не дерзи! – воскликнула королева.

– А вы мне не угрожайте. Не мальчик уже.

– Ты что, забыл своё место?

– Отнюдь. Прекрасно помню. Если надо будет – напомню и вам.

Её Величество открыла было рот для очередной гневной тирады, но тут Шут оторвался-таки от своей писанины и спокойно, не повышая голоса, произнёс:

– Маменька, займитесь лучше воспитанием сыновей. Хамами детки растут, моя королева. И не лезьте в мою жизнь. Не ваш это уровень, мадам.

Королева молча ушла, грохнув на прощанье дверью так, что в шкафу упала одна из книг. Шут шёпотом выругался, потом покинул рабочее место и подошёл ко мне.

– Забавно, – сказал он с деланным весельем, – Судьбы шутов с каких-то пор волнуют их господ!

Я смотрела в пол. Мне всё происходящее нравилось всё меньше. Может, правда написать заявление о добровольном увольнении? Шут со вздохом потрепал меня по волосам.

– Не трусь, леди Марго! Собаки лают – ветер носит.

«Короли и собаки – не одно и то же», – захотелось сказать мне, но я обошлась другими словами:

– Я, пожалуй, пойду работать. Прогул мне совсем не нужен. Прости.

Шут прищурился, покачал головой. Помедлил, снял дурацкий колпак, бросил его на стол. Бубенчики жалобно звякнули, словно больно ушиблись.

– Рита, ты думаешь, тебе вообще сегодня стоит расхаживать по Дворцу? Я же сказал, что сам оформлю тебе отгул. Если хочешь уйти – только домой.

– Хочу, – выговорила я одними губами.

Шут проводил меня до ворот и долго махал рукой вслед. Я плелась, не глядя на дорогу, и с тоской думала, как новость о случившемся воспримет мама. Представила себе её печальное лицо с тонкими чертами, и внутри взвихрился обжигающий стыд. Мама, у тебя абсолютно бестолковая дочь. Если бы я мечтала о принце, не было бы никаких причин волноваться, плакать, что-то скрывать от других.

– Ну что я должна была сделать, мамочка? – плакала я дома, – Мартину в ноги кинуться, умоляя простить?

Мама покачала головой.

– Твой шут бы не позволил, ты же знаешь. Что стряслось, то стряслось. Ничего уже не попишешь.

Милая моя мама, подумала я, одна ты мне всё прощаешь и всегда поддерживаешь. А от меня тебе одни неприятности.

– Рита, я тобой горжусь, – сказала мама и устало улыбнулась, – Что бы и как бы там не было… я тебя люблю, ты же мой ребёнок – самый-самый лучший. Всё образуется.

Хотелось на этом поставить точку и перестать беспокоиться. Однако всё вышло совершенно иначе.

Вечером, придя на учёбу, я была вызвана к ректору. Уже по дороге в его кабинет я представляла, что меня ждёт. Предчувствие не подвело.

– Вы отчислены без права восстановления, – ректорским голосом можно было дробить камни. – У Вас есть сутки, чтобы забрать документы.

– Можно хотя бы узнать причину? – ровно и спокойно поинтересовалась я.

– Распоряжение свыше.

Могла бы и не спрашивать. И так всё ясно. Интересно, чей был приказ – принца или Её Величества?

– Простите, ректор, можно последний вопрос?

Взгляд исподлобья – как на мокрицу, не более. Вздох одолжения – великого одолжения.

– Спросите.

– Мне осталось только защитить диплом. Нельзя ли это сделать заочно? Это очень важно для меня.

– Милочка, я не знаю и знать не хочу, чем Вы там провинились, но одно ясно как божий день: своим пребыванием в этих стенах Вы позорите честь нашего славного Университета! – загремел ректор, – Да как Вы вообще смеете думать о таком! Какая наглость! Вон!

Вылетела пулей. Как не нашлось желающих пнуть под зад для пущей скорости, не знаю. Добрела до таксофона, набрала номер Лео.

– У аппарата, – раздался знакомый голос.

– Лео, это Маргарита. Ты чего сейчас делаешь?

– Ничего. У тебя проблемы? – голос взволнованный, ещё бы… – Приезжай ко мне.

Так и сделала. Наняла повозку подешевле и поехала на другой конец города.

В тот вечер мы с Лео завалились в какой-то грязный кабак и напились с решимостью вынужденных самоубийц. В полной уверенности, что послезавтра для нас обоих не будет.

* * *

– Рита, куда ты?

– На работу, мам.

– В таком состоянии?

– Плевать.

Перед глазами всё плыло, пуговицы вертелись меж пальцев, не желая застёгиваться. Где-то обувь валяется, найти бы… Ноги заплетались и подкашивались. Тошнило – от души.

– Рита, ты же пьянющая… – жалобно всхлипнула мама, – Тебе мало неприятностей?

– Мам, я в порядке. На свежем воздухе мне быстро станет легче.

– Солнышко, не слишком ли часто ты стала…

– У меня личная жизнь на волоске. Не хочу даже думать… а алкоголь в больших дозах изгоняет все мысли. Прости, мам.

Мерзкое состояние – нелады с телом в сочетании с абсолютно ясной головой. И правда, куда я направляюсь? Надо, надо… Уволят со скандалом? Да пусть. И так уволят…

Мама попыталась придержать меня за рукав, но я дёрнулась и буквально вывалилась за дверь. Стекла по лестнице, по стеночке вышла на улицу. Тут и вправду легче. Морозно, ярко. Снежок свежевыпавший под полозьями саней и ногами прохожих поскрипывает… Медленно повлеклась в сторону Дворца, тщательно координируясь перед каждым шагом. На повороте чуть не попала под копыта пегого жеребчика в расшитой попоне. Знать, так её и разэтак… Прикольно было бы, если б лошадка меня всё же помяла: всаднику пришлось бы раскошелиться на солидную страховку. Маме бы точно надолго хватило… Блин, скользко! И уцепиться не за что. Только не упасть… не поднимусь же. А помощи просить – стыдобища…