Текст книги "Лети"

Автор книги: Анна Савоян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Анна Савоян
Лети

И встретились со вздохом на устах,

На хрупких переправах и мостах…

В, Высоцкий

Пролог. Южная Америка

Шагаю, шагаю – кто мне запретит!

И шаги отсчитывают путь.

В. Высоцкий «Дорога, дорога – счета нет шагам»

Венесуэла. Каракас и морской воздух, от которого соль оседает на коже. Поэтому – прочь, прочь вдоль береговой линии, дальше на юг, через границы и сотни толпящихся на таможне людей.

До Боа-Висты и южнее – в самое пекло – взяв в аренду подержанный автомобиль и украсив темные кудри пестрым платком, подражая моде 60-х. А на бразильских базарах можно на ломаном португальском торговаться за сотню грамм муки маниоки11
  Маниоки – тропическое растение со съедобными клубнями.


[Закрыть] и позже жарить ее с луком и бананами на топленом масле, обжигая пальцы и торопясь попробовать, потому что иначе весь путь – впустую. Потому что нельзя промотаться по Южной Америке больше трех месяцев и ни разу не приготовить фарофа22
  Фарофа – блюдо бразильской кухни.


[Закрыть] самостоятельно.

– Когда ты вернешься, Лу?

– Вернусь? Я ведь не ловила еще меч-рыбу в «Белой Бухте 3 3
  Баия-Бланка – аргентинский портовый город. Одноименную бухту в народе называют «Белой» из-за соляного налета на берегу.


[Закрыть]»!

И – сквозь горячую пудру песка и пыльные хлопья – вновь к югу. По протертой, испещренной линиями карте, по дороге, у которой не будет конца.

А дальше уж – как повезет.

***

Лу заглянула в бакалейную лавку, чтобы купить несколько бытовых мелочей, и тут…

У него кудри – чистая медь. А глаза темные, раскосые. И улыбка кипит матовой смолью.

У нее оливковая кожа и острый профиль. Губы – алый росчерк на смуглой коже, яркий акцент, маяк.

Они столкнулись на пороге бакалейной лавки. Два бильярдных шара на зеленом сукне планеты. Бум – и в разные стороны.

Для того, чтобы потом…

Когда-нибудь.

***

Аргентина. Провинция Магдалена. Субтропики. Все ближе к морю и все дальше от пыльных дорог. Кого занесет сюда просто так?..

– Мне – комната, – Лу чертит в воздухе домик и с надеждой смотрит на хозяина небольшой таверны, Тео.

– Что? – он хмурится. Робко протягивает бумажную салфетку.

– No… я… хм. Quarto? De nada44
  Комната? Пожалуйста…


[Закрыть]…

– О! – полные губы мужчины растягиваются в добродушной улыбке. – Да, да!

Сошлись на десяти долларах, ударили по рукам. Затем Лу с удовольствием проводили в небольшую, но уютную гостевую комнатку.

Жена Тео, Лаура, принесла чистое вафельное полотенце и пригласила на ужин.

У нее пестрое платье с алым кружевным подолом и мексиканский акцент, а еще она прекрасно говорит по-итальянски.

– За чем ты едешь? – спросила она, когда Лу осталась вечером на кухне, чтобы помочь с посудой. На столе, сервированном в этот вечер по особенному специально для Лу, уже стоял заварочный чайник и блюдо с  карамельными блинчиками.

– Хочу потеряться в аргентинской глуши.

– Дело гиблое. В наше время к любой лейке норовят приделать навигатор.

– Во всяком случае, я научусь хорошо готовить альфахорес55
  Альфахорес – традиционное аргентинское печенье.


[Закрыть], – у Лу грустная улыбка. Тем не менее Лаура смеется, звонко и ласково.

А спустя сутки она провожает гостью. Собирает сверток сладкой выпечки и кладет сверху сложенный вчетверо листик с правильным рецептом.

***

– Взял тебе билет «Буэнос-Айрес – Рим». Рейс через неделю.

– Я в Чили.

– Что ты там забыла?!

– Пробую севиче 6 6
  Севиче – чилийское блюдо из сырой рыбы.


[Закрыть]. Здесь – свежайшая рыба.

– Все таки возвращайся, Лукреция. Я встречу тебя в аэропорту.

Глава 1. Рим

Лу вышла в зал ожидания с рюкзаком на плечах и с пухлой поваренной книгой подмышкой. Навстречу ей шагнул мужчина в темном костюме.

Она мягко прижалась щекой к его груди и тут же отстранилась.

– Я привезла тебе магнитик, Винни.

– Тебе удалось попробовать стейк из меч-рыбы? – уголки тонких губ Винсенте дрожат от сдерживаемой улыбки. – Словно не видел тебя целую вечность!Настолько ты изменилась.

Лу сверкнула вишневыми глазами из-под слоя сурьмы:

– Со стейком не сложилось – я его безнадежно сожгла. Но капитан «Дельфы» поделился своей порцией.

– Они доверили тебе готовку? – изумился Винсенте. – Поразительно! Я рад, что в итоге пострадал только лишь твой собственный обед.

– Это оказалось традицией – сам поймал, сам и изволь… пассировать.

Винни расхохотался и направил Лу в сторону подземной парковки, проводил к машине и галантно открыл перед ней заднюю дверь.

– О, нет! Мое кресло – штурманское, – заявила Лу безапелляционно.

– Как я мог забыть…

В Риме после пыльных ветров Аргентины ей дышится легче и в то же время тяжелее. И за тонированным стеклом дома, улицы, скверы и переулки кажутся нарисованными – полупустые, залитые молочным туманом раннего утра.

– В кофейню, Лу?

– Давай лучше домой.

А дома Лу ждет букет незабудок, корзинка душистых лимонов и новые встречи.

– Я ошибся… Это не квартира номер двенадцать? – незнакомец стоит на пороге квартиры Лу, придерживая увесистую спортивную сумку и широко улыбаясь.

– Нет, – она готовится захлопнуть дверь перед его носом.

– Прости, – он прищуривает темные глаза. – Мы встречались раньше.

– Не думаю.

– Я запомнил тебя. В Аргентине. Вспоминай.

Лу подпирает плечом дверной косяк, смотрит внимательнее.

– Ты чуть было не сбил меня с ног на пороге бакалейной лавки!

Он опускает сумку на пол и протягивает руку с перепачканными краской пальцами:

– Поль.

– Лу.

У него безумный взгляд и родинка над верхней губой.

У нее горячая ладонь и всполох небрежно собранных кудрей.

– Я выставляюсь в субботу. Приходи. Тебе должно понравиться, – он передает ей помятую бумажку с витиеватой подписью. Леопольд Моро. Француз? Пожалуй, для нее это интересно. Она принимает.

– Что это будет?

– Это будет искусство.

Взгляд с вызовом – взгляд наживка. Взгляд мольба.

Ты действительно то, что я вижу перед собой, Лу?

Что ты видишь?

Приходи. И я все тебе расскажу.

Она не пришла.

Он ждал ее, вглядывался в толпу, в лица других женщин, но нужной не находил.

Презентация прошла как нельзя гладко. Приглашенные были под впечатлением, он сдержанно и скромно отвечал на их реплики и кивками принимал похвалу, хотя на сердце у него было не весело.

Не пришла – ну и что?..

Ничего, по сути. Или же все-таки – что-то?

Он ждал ее. Даже про себя решил, что она сможет стать талисманом этого вечера!

Глупости какие… Не хватало еще начать поклоняться языческим кудрявым божествам!

Но.

Но…

Выставочный зал был все еще полон, хотя близилось закрытие. Поль выхватил из толпы высокий силуэт Лу практически сразу, как только она вошла.

Она – это ожившая статуя, сошедшая с античных полотен сеньора. Она сплетена их линий, пластичный материал, и кажется, стоит коснуться – начнет плавиться. Ее пьедестал оставлен, она сошла с него своей гарцующей походкой. Идет прямо к нему. Улыбается.

Хорошо, Лу, улыбайся. А дальше видно будет.

– Ты припозднилась, – отметил с укоризной. – Не было любопытно?

– Я рассчитывала на индивидуальную экскурсию.

Она сказала это вслух? Ну конечно. Она вполне может позволить себе сказать банальность, ведь женщинам с такими глазами прощают и большее.

Она – набросок. Незаконченный шедевр творца. У нее красивый голос и красивые фразы, но каждую из них ты, читатель, наверняка знаешь наизусть.

Зачем она здесь? Она не героиня романа. У нее нет прошлого и нет будущего, есть карта мира перед глазами, только и всего – ты это видишь.

Смотри глубже. У нее во взгляде дорога и ни одного указующего знака. Ты потеряешься.

Глубже – под кожу, которой метры и километры под платьем из чистого мрамора.

Ее клокочущее сердце ярким мазком горит на фоне опустевшего зала. Она – алая клякса среди множества законченных картин.

– Пойдем, я покажу тебе лучшие, – говорит Поль с улыбкой и берет Лу под руку. Ее руки по прежнему горячие. А взгляд цепкий и внимательный.

– Это похоже на Энрико Райсенда. Тонко. Очень тонко и много света, – она подошла к одной из картин практически вплотную и провела пальцем по линии горизонта, размытой предрассветной дымкой. – Масло. Прозрачное масло. Нонсенс.

– Ты меня так похвалила? – ухмыляется.

– Да. Ты лучше, чем я предполагала.

– Польщен!

– Что ты делал в Аргентине? Выставлялся?

– Нет. Вдохновлялся. А…

– А я – бесцельно.

– Так не бывает даже у самых банальных туристов! Ты лжешь.

– Не похожа на банальность?

– Похожа на лгунью.

– Польщена!

Она рассмеялась. Он улыбнулся краешком губ и достал из заднего кармана запечатанный конверт с золотым вензелем.

– Здесь приглашение, Лу. Один билет на «Кармен» в Опере Гранье. Проведи со мной еще одно бесцельное путешествие.

Она замерла. На миг застыла в своей мраморной оболочке. Поль облизнул губы и нервно тряхнул головой.

А Лу взяла конверт и улыбнулась.

Глава 2. Москва-Рим

Марк Филипсович Грацианов сидит на заднем сидении такси класса бизнес и устало, сквозь ряд полуопущенных светлых ресниц изучает быстро проносящиеся за стеклом дома, улицы, скверы, переулки. Пока пустые, залитые молочным туманом – раннее утро. За спиной долгий ночной рейс Москва – Рим, а впереди… Цифры, цифры, очевидно, кофе, крепкий и безвкусный, цифры, цифры, коды, бесконечное щелканье рябых клавиш…

Господин Грацианов свою работу уважает. В девять совещание, а материалы еще нужно пересмотреть и подготовить. Утренние пробки, опять же. Опаздывать нельзя. Непозволительная роскошь – явиться в офис позже потенциальных клиентов.

Сейчас у него есть всего несколько часов на то, чтобы войти в рабочий режим. И он ощупывал пустым взглядом рельеф города, ощущая кожей его каменный костяк, осознавая, что теперь уж до конца дня побыть наедине со своими мыслями ему не удастся.

Приглушенно выругавшись, водитель съехал на обочину.

– Что произошло? – устало спросил Грацианов на английском, оторвавшись от окна.

Таксист кашлянул и пожал плечами:

– Похоже, дальше ехать не получится. Прости, брат.

Марк поглядел на часы и поджал губы.

– Тут метро рядом. За углом, – подсказал водитель и быстро взглянул на экран телефона. – Минут через двадцать откроется.

Грацианов мрачно кивнул.

Опоздает.

Тем не менее, надеясь на лучшее и на ходу печатая сообщение в рабочий чат, он заторопился в сторону метро. В последний раз он добирался куда-либо общественным транспортом еще в ту пору, когда был студентом экономического факультета. Бульдожья хватка и гибкий, аналитический ум в свое время открыли перед ним многие двери.

Он не заметил даже, как заключил себя в тесные и день ото дня сжимающиеся все сильнее стальные рамки времени. Мистический маятник опускается все ниже, время становится почти-что материальным…

Недопустимо, когда без согласования с графиком ломаются машины, или метро открывается не раньше половины шестого утра. Работа не терпит досадных недоразумений. Работа требует рабского поклонения.

Марк носит шелковые рубашки и дипломат из кожи крокодила – смотрите, я и сам в некотором роде рептилия. Я вас сожру, а вы и не заметите. Если, конечно, у меня найдется на это несколько свободных минут между многочисленными переговорами и перерывами на обед.

На этой скорбной ноте оставим господина Грацианова, потомственного, чистокровного и неисправимого трудоголика на растерзание работы и перенесемся в противоположную часть северной столицы.

К областной больнице.

Поближе к людям в белопенных халатах. К одной из них, светлой и чистой, как речная вода.

Симона Сава бережно сложила больничный халат в шкаф и накинула на плечи легкую куртку. Взглянула на часы и зевнула, прикрыв рот рукой.

Раннее утро, но смену она уже благополучно сдала. А это значит, что можно с чистой совестью идти домой. Сквозь ватные улицы, свежие и окутанные утренней росой. Можно купить по пути пакет ароматных булочек и немного ярких лимонов. Можно даже позволить себе никуда не спешить. Что значит для нее время в столь ранний час? Она не может опоздать домой.

Симона была из тех людей, которые находят особое удовольствие в том, чтобы растягивать минуты. Для нее время – почти что музыка. В ее работе опоздание может стать непростительной ошибкой, и именно поэтому свободные часы она растрачивает, не считая. Непозволительная щедрость!

Но вот она действительно идет пружинящей походной, неспешно, заложив руки за спину и разглядывая небо так, как это часто делают пожилые люди. Куда же еще смотреть в тот час, когда небо хрустально-чистое, точно тщательно натертый бокал? Пожалуй, у Симоны нет даже при себе телефона.

Сейчас она пустой сосуд. Потом, когда снова начнется смена в больнице, она заполнит себя сосредоточенностью и отзывчивостью, будет успевать все и сразу. Но сейчас… Сейчас она – прозрачное стекло, прозрачнее неба и воды. Никаких суррогатов. Ничего не нужно. Только, пожалей, все же несколько лимонов из продуктовой лавки и эти вот замечательные персики. И орехи в меду, похожие на застывшие в янтаре драгоценные камни…

***

Они столкнулись в вагоне метро. Пакет с фруктами лопнул, и желто-оранжевые краски брызнули на затоптанный пол, под ноги равнодушных людей.

– Прошу прощения, – буркнул Марк Грацианов и заторопился к раскрывшимся дверям, обогнув Симону по широкой дуге.

Женщина на мгновение опешила, но тут же нахмурилась и втащила Марка обратно в вагон за кожаный дипломат.

Двери закрылись. Вагон тронулся.

Марк уставился на Симону совершенно безумными глазами и раскрыл было рот, чтобы что-то сказать, да только так и застыл, выпучив глаза. Сима в свою очередь беспомощно развела руками. Ее взгляд, укоризненный и в то же время расстроенный, вызывал у господина Грацианова совершенно смешанные чувства. Так смотрят на провинившихся детей, подумал он отрешенно и зачем-то повторил:

– П-прошу прощения…

Он говорит на плохом английском, и Симона сразу относит его к классу туристов.

– Не стоит, – вздохнула она и принялась собирать в дамскую сумочку разбежавшиеся по вагону фрукты. – Это вы меня извините. Дернула вашу эту сумку…

Марк, не отводя от нее странного взгляда и не менее странно улыбаясь, помогал.

– Я это не со зла. Так получилось. Вы очень торопились?

– Торопился, – кивнул Марк, складывая в сумку Симоны собранные лимоны. Закончив и выпрямившись во весь рост, он взглянул на часы и поморщился: – Очень.

– И что же, вы много потеряете, если не успеете?

– Вы спрашиваете меня об этом только для того, чтобы я попросил вас не беспокоиться? – хмыкнул Марк, взъерошивая беспощадно кудрявые волосы и хитро смотря на женщину исподлобья. Она робко улыбнулась и протянула ему тонкую ладошку:

– Симона.

У нее длинные пальцы и ногти абсолютно без маникюра.

– Марк.

У него руки перепачканы чернилами и тонкие порезы от бумаги на подушечках.

Вагон остановился, механический голос объявил прибытие на станцию.

– Пойдете со мной? – неожиданно для себя выпалил Грацианов.

Симона выгнула дугой левую бровь:

– И зачем же?

– Вы должны мне пятнадцать минут, которые я потеряю по вашей вине.

– Из-за вас порвался мой пакет!

– Я куплю вам новый, – улыбнулся Марк и вытащил Симону на станцию.

Двери закрылись. Вагон тронулся.

Глава 3. Рим

Однажды ночью на одной из множества улиц Рима, далекой от классических туристических маршрутов, вершилось злостное преступление. Презренные воришки, под покровом ночи вышедшие на свое не менее презренное мероприятие, были, впрочем, организованны отнюдь не так прилежно, как того требует бандитское ремесло.

– Держи крепко сумку и будь начеку, – громким шепотом велела Лу, прежде чем отправиться на дело.

– Если тебе очень хочется вишни – пойди и купи ее! – заявила Симона, тем не менее исправно выполняя свою часть работы.

Она стояла, широко расставив ноги и взволнованно комкая края матерчатого мешочка. Пытливый взгляд ее оленьих глаз был устремлен ввысь – туда, где Лу, кряхтя и тревожа зыбкий природный баланс, стряхивала в полу рубашки рубиновые ягодные соцветия.

– Чужая вкуснее, – назидательно пропыхтела Лу и спрыгнула с ветки. – Держи так, чтобы я могла пересыпать вишню.

Сима вздохнула, но выполнила требуемое.

Около часа назад Лу перехватила глупо улыбающуюся одному молодому человеку соседку у подъездной двери и, на месте завербовав, вынудила, так сказать, цузаммен прочесать район в поисках вишневого дерева, еще не оборванного ушлыми подростками или же предприимчивыми хозяевами.

А ночь дышала сквозь смог низкого городского неба. Ночь неторопливо ворочалась, текла мощеными переулками, сытой кошкой ластилась к нагревшимся за день домам.

Два силуэта таяли в тени римских двориков – один, очень высокий, и другой, в облачке льняного сарафана. Они прошли сквозь арочные ворота и дальше – вниз по узким переулкам, пустынными переходами, молча, тихо, по-женски плавно и неторопливо.

– Я собираюсь приготовить пирог. Зайдешь? – хрипло спросила Лу у самого подъезда.

– В этот час?

– Винни не дома.

– Тогда пойдем, – вздохнула Сима, толкая подъездную дверь.

В квартире Лу чисто, практически стерильно. Портреты в тяжелых рамах и обитые темным штофом стены. Симона знает, что семья брата и сестры де Тотти занимает комнаты в этом доме уже очень давно. Кованые канделябры в свой срок использовали по прямому назначению, а хмурые лица, что взирают с холстов, некогда жили и умирали в этих стенах.

– Хочешь выпить? – хозяйка сбросила туфли и направилась в кухонную зону.

– Лучше чай.

Лу пожала плечами и наполнила чайник. Затем достала из холодильника палетку с яйцами и сливочное масло. Быстро промыла вишни под проточной водой и вытащила из волос шпильку, чтобы удалить косточки.

Симона тоже проследовала на кухню сквозь темные мазки барочного декора. В этом доме ей всегда становилось не по себе.

Проходя мимо гостиной, она заметила собранный рюкзак и конверт с витиеватым вензелем.

– Снова уезжаешь?

– Я приглашена слушать «Кармен» в Опере Гранье. Послезавтра.

Сима кивнула и осторожно присела на стул. Лу быстро закончила с вишнями и поставила их увариваться в глубокий сотейник, засыпав сахаром и добавив немного корицы, анисовых звездочек и гвоздики.

Она готовила песочное тесто по рецепту, который несколько десятилетий назад ее бабушка привезла из Франции. Пожалуй, это стало некой семейной традицией – записывать в поваренную книгу лишь тот рецепт, который был получен на его непосредственной родине.

Лу утопила кухонный стол в муке. Тонко раскатала тесто, постелила его, уже готовое, на противень, щедро сдобрив начинкой и украсив сверху тонкими полосками, которые смазала молочно-желточной смесью.

И получился пирог.

А потом они перебрались в гостиной и Лу достала из шкафа чудесные чашки из тончайшего китайского фарфора.

– Этот набор моя бабушка вывезла тайком, – улыбнулась Лу, ставя перед Симоной блюдце с кружевной чашкой.

Сима кивнула и перевела взгляд на стол. Там высилась пухлая стопка пестрых конвертов, перевязанная бархатной лентой. Не выдержав, она тихо спросила:

– Это все – почтовые рассылки?

Лу рассмеялась.

– Конечно, в наше время странно получать бумажные письма вместо электронных! – она подалась вперед и переложила стопку себе на колени, затем потянула за край бархатной ленты и взяла первый конверт. – Это письма из всех тех стран, в которых я побывала. В каждом доме, у каждого доброго хозяина я оставляла свой адрес и очень просила писать мне о чем-то хорошем. Кто-то присылает рецепты, кто-то – фотографии…

– Это чудесно! – воскликнула Симона, сверкая глазами. – Ты позволишь?

Лу кивнула и протянула соседке всю стопку, кроме одного письма, самого последнего, упакованного в темный конверт. Оно единственное было без марок и других опознавательных знаков. Просто темная шершавая бумага и тонкий, сложенный вчетверо лист внутри.

Из тех писем, которые подкладывают под дверь.

– Ох, благодарю тебя! Я обязательно верну эти сокровища! – воскликнула Сима, прижимая конверты к груди. – Но это ведь так интересно! Ты посетила так много стран…

Хозяйка покачала головой и вновь тепло улыбнулась. Симона Сава напоминала ребенка своим простодушием и наивностью, но вот профессия у нее была совсем не детская.

– Я пойду, Лу, – пробормотала Сима после того, как от пирога осталась лишь небольшая доля для Винсенте. – Сегодня была в ночную.

– Конечно, конечно…

Проводив соседку, Лу села за письменный стол и положила перед собой письмо в темном конверте. От него пахло бергамотом и чернилами. Проведя пальцами по сгибу, она прикрыла глаза и тихо выругалась. А затем быстро вскрыла конверт и пробежала глазами по ровным строчкам. Буквы были мелкими и круглыми, точно нанизанные на леску бусины.

Здравствуй, Лукреция,

слышал, ты вернулась в Рим и даже не заглянула на огонек!

Но я не сержусь.

Не забудь купить новый шампунь. Я знаю, ты снова забудешь, как забыла позавчера пополнить запасы дробленого риса. В овощную лавку у твоего дома завезли утром свежие помидоры. Советую попробовать, на мой вкус, они достаточно сладкие. Будут очень хорошо сочетаться с мягким сыром и базиликом.

Не хмурься, тебе это не идёт. Впрочем, я уверен в том, что ты продолжаешь хмуриться, душа моя.

Не злись на то, что пишу тебе эти письма.

Или же злись, если тебе так хочется. Я все равно продолжу писать тебе. А ты будешь читать, потому что тебе интересно. Ты находишь особое удовольствие в том, чтобы просматривать мои письма перед сном, верно?

Твой Роберт.

Лу резко смяла в кулаке клочок надушенной бумаги.

В этот момент хлопнула входная дверь, щелкнул замок.

– Лу? – позвал Винсенте. – Ты дома? Пахнет изумительно! Пирог?

Женщина вздохнула и вышла брату навстречу, на ходу собирая волосы в высокий пучок.

– Как прошел день? – спросила, забирая пиджак и пристраивая его в шкафу. – Выглядишь уставшим.

– Работника прислали из Москвы, – вымученно улыбнулся Винни, проходя на кухню. – По обмену.

– И как он?

– Страшно опоздал, этот пунктуальный русский! Но, скажем так – ликбез состоялся. Но а ты, Лу? Я чувствую, ты снова куда-то собралась!

Женщина мягко опустилась на стул рядом с братом и подперла голову руками.

– Тот художник…

– Поль? – спросил, откусывая приличный кусок пирога.

– Ну, да. Так вот… Он пригласил меня в Париж.

Винни хохотнул и откинулся на спинку стула. Внимательно посмотрел в глаза сестры, смущенные и немного напуганные.

– И ты согласилась?

Лу кивнула. Помолчали.

– Что же, я рад этому, – сказал наконец Винни. – Я беспокоюсь гораздо больше, когда ты путешествуешь в одиночку.

Лу улыбнулась и принялась разогревать ужин. Про темное письмо она не сказала ни слова.

После ужина женщина приготовила платье для похода в оперу, пошитое из восхитительно гладкого золотого сатина, упаковала немного пирога в дорогу и забралась в постель.

Но перед сном все же прочла письмо Роберта еще раз…

***

Поль ждет ее на перроне. Внешнее воплощение рыжего Локки, олицетворение пронзительного противоречия – так думает Лу. Она видит в его чертах размашистые мазки его же собственных картин.