Текст книги "Дурочка"

Автор книги: Анна Саед-Шах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Саед-Шах Анна
Дурочка

Анна САЕД-ШАХ

Дурочка

Можно подумать, сами все такие умные, а дурочку увидели и обалдели от удивления. Лично мне ничего плохого от нее не было. Да и как она может сделать что-то уж совсем плохое, совсем, подлое– ведь дурочка, ума не хватит. Кстати, насчет ума – это ее личное дело. Ей за это государство пенсию платит. Ну ладно, предположим, что она совершенная дурочка. Как же тогда, простите, ей удается свои пенсионные рубли на месяц распределить? Я бы не смогла. И худенькой ее не назовешь– значит, питается надежно. И раздетая не ходит. Так что еще неизвестно, какие у нее математические способности. А я ее сразу узнала. У нас, оказывается, балконы напротив, только у меня на восьмом, а у нее на десятом и весь загорожен железными прутьями аж до следующего этажа. Я увидела ее и кричу: – Почему у тебя такой балкон? – из любопытства поинтересовалась: мы недавно въехали, и про балконы я ничего не знала– что сажать, как обставлять. Ну и спросила про прутья. – А это,– говорит,– для собаки, она у меня того, ненормальная. И тут я почему-то вспомнила. Нехорошо, конечно, что сразу после слова "ненормальная", но ведь не нарочно же! Ну да, это она приходила на днях в танцевальный кружок, куда я Катьку вожу. Пришла в розовой марлевой пачке прямо с улицы. Я еще удивилась и спросила учительницу, кто, мол, такая. – Не знаю,– говорит,– новенькая, наверное. Странной показалась мне эта новенькая: чуть выше моей шестилетней Катьки, а глаза строгие, умные, прямо как у шестиклассницы. Кость широкая, крепкаяне балетная. А на мордашку ничего, забавная. – Как тебя зовут, девочка?– спросила ее Люська-училка. – Лена. – А что ты, Лена, хочешь? В кружок записаться? – Очень мечтаю. – А сколько тебе лет? – Двадцать шесть. Мы с Люськой переглянулись, враз прыснули и чуть под скамейку не упали. Выходит, она старше учительницы на два года, а меня чуть младше. Я все Люська – да Люська. Можно подумать – подружки неразлучные! Как бы не так. Просто я ей к каждому празднику подарки разные делаю, а другие нет. То ли материально не могут, то ли морально не догадываются– только цветы носят. Зато я зову Люська, а они – Людмила Ивановна. Но раз уж она так подарки любит, то пусть в Люськах походит, потерпит. Отсмеявшись, Люська и говорит: – Вообще-то, Леночка, у нас кружок для детей. – Да вы не пожалеете, если меня возьмете! Я замечательно танцую. А еще петь могу, как Алла Пугачева. Хотите? – Давай,– скомандовала Люська, и Лена спела "Арлекина", очень похоже. – Нравится? А они говорят, что я дурочка. – Это кто говорит? – Да все. И злые и добрые. Вообще-то добрых больше. Но они тоже очень злые. Я их спрашиваю: что ж вы такие злые? Не знают. Даже красавицы из парикмахерской. Я к ним пришла волосы мести. Не для денег, конечно, у меня государственная пенсия, а чтобы бесплатно покрасили под блондинку. – А зачем под блондинку?– поинтересовалась Люська. – Как зачем? У них в парикмахерской все блондинки, очень красивые... Сначала хвалили, что убираю бесподобно, а как узнали, что желаю блондинкой стать, смеются. И тоже спрашивают: зачем тебе блондинкой? У тебя волос – с гулькин нос, лучше купи в аптеке касторовое масло да втирай. Ну я и втираю. А вы втирали?. – Нет, милая, мы не втирали,– надменно произнесла Людмила Ивановна, обидевшись на возможный намек в свой адрес.– И вообще, милая, я же ясно сказала, что кружок для детей. – А я и мечтаю, чтоб с детьми. – Ну Люсь, ну что тебе, жалко? Ты ее с моей Катькой в пару поставь... И вот когда я вышла на балкон и поинтересовалась оградой, то и Лена сразу меня вспомнила и давай через двор кричать: – Тетенька! Спасибо тебе, век не забуду! С тех пор стоит мне выйти белье развесить или просто подышать – она тут как тут со своим "спасибо". Глупость, конечно, однако и приятно тоже. Тем более что народ в наших двух домах все больше простой и к нам, интеллигентам, отношение особое – недоверчивое, но и уважительное тоже. А тут эта Лена именно меня из всех выбрала, даже неловко как-то – что уж я такого особенного сделала? Иногда нарочно весь вечер к балкону не подхожу так она голову между прутьев просунет и давай Пугачеву петь, чтоб я услышала. Сергей мой не злился, только подшучивал: выйди, мол, пожалей человека, а то всю ночь будет серенады петь. Так бы все и продолжалось спокойно, но Катька моя, как придет с танцев, так поет: все дети как дети, а я с Ленкой-дурочкой должна танцевать? Вот брошу кружок – будете знать! Я, как всегда, посоветовалась с Сергеем, и зря. Он начал благородными идеями фигурировать: пусть Катька привыкает, пусть даже переломит себя, попробует встать над толпой. Этой Лене, говорит, тоже необходимо самовыражаться. И если они подружатся, то наша Катька тем самым воспитает себя как личность гуманную и справедливую. И вообще, не отнимайте у Лены единственной радости жизни. Я, конечно, выслушала с самым серьезным видом – он не может без этаких тирад, все-таки в институте десять лет философию преподает. Сергея я с пониманием выслушала, но подумала; а Катька? У нее, извините меня, тоже не так уж много радости. И потом, для дурочки танцы развлечение. Ни возрастом, ни фигурой перспективу она не представляет, а у моей дочери, возможно, из-за нее отравляется представление о прекрасном призвании. Нет уж, обойдусь как-нибудь без ее "спасибо". И я сделала выбор. Роковой для всего нашего двора. Уж лучше б она плясала, ей-Богу.

...Где-то через месяц после ее отставки из кружка по нашим домам слух прогремел, что Лену другая дурь ударила. Будто бегает она по всему двору и кричит: "Эй, мужики, ну пожалейте меня кто-нибудь!" Я сначала не поверила. Но один раз вечером она пришла. Страшненькая, вся в слезах, с сальными от касторки волосами: – Вот скажи, в нашем дворе хоть один бабник есть? – Тише ты, ребенок услышит. – Прости, а все-таки? Есть или нет? – А тебе, собственно, зачем? – Значит, понадобился. Я ведь тебя не спрашиваю– зачем тебе, ведь про это неприлично спрашивать. – Мне стесняться нечего, у меня законный. – А у меня нету. Потому что я дурочка, на дурочках только ненормальные женятся. А мне ребеночек здоровенький нужен. Так ты что, родить хочешь? А тебе разрешат? – И ты про то же! Я не собираюсь разрешения спрашивать. Ведь я родилась обыкновенная, как все, а в восемь лет нас с мамкой грузовик сшиб. С тех пор – ни мамки, ни мозгов. Так раз я родилась умной, то почему ребеночек не должен быть умненьким? Мне бы вот только кавалера найти. Вот ты, ведь ты самая добрая, так, может, одолжишь своего? Может, одолжишь, а? – Ах ты!.. (тут я употребила некоторые выражения)... такая!... В общем, пока она с лестницы летела, я выдала полную обойму. И сразу успокоилась, даже рассмеялась. Когда Сергей с лекций пришел, я ему, смеясь, все рассказала. Очень уж любопытно мне было, что он об этом думает. Как, по его мнению, позарится ли все-таки кто-нибудь на дурочку? А он даже не повеселился со мной, только изрек: "А ты вспомни в "Карамазовых" Лизавету Смердящую". Тут я еще сильнее рассмеялась, да, видно, нехорошо, неправильно– потому что Сергей резко оборвал мое веселье и спать ушел. Отдельно. Пока он отдельно спал, я размышляла о причине такой к себе неприязни и догадалась – обиделся Сергей на слово "законный". Хотя слово и вправду противное. Дурочку я больше за всю зиму ни разу не встретила. А весной гляжуу Ленки из-под халатика живот торчит. Пройдет, важно поздоровается– и мимо, как королева какая. Вот такие деда. Поначалу соседки на лавочках посмеивались– нашелся-таки кавалер! – а потом вдруг призадумались, кто бы это мог такое над дурочкой совершить. Всех поквартирно перебрали, от подростков до пенсионеров, даже своих мужиков не побрезговали посчитать. И, по их подсчетам, выходило, что никто не мог. А факт оставался, как говорится, налицо. Посовешались обе лавочки и отправились делегацией к дурочке вопросик задать. И я пошла. Почему нет – все идут, и я с ними. – Скажи-ка ты нам, Леночка, кто это тебе, голубушка, ребеночка сделал? – А вам зачем знать? – Любопытно. А я и сама не знаю, память отшибло. – Нет уж, ты лучше скажи, а то с балкона скинем или милицию позовем! Никуда ее не скинули и милицию тем более не пригласили, испугались, что вдруг возьмет да от страху и вправду скажет. При всех. Что тогда прикажете делать? А потому решили раз и навсегда такую возможность пресечь. Для начала пошли к районному гинекологу: "Как же так,– спрашиваем – Ленка-дурочка с пузом гуляет, а вы игнорируете?" "Нет,говорят,– мы в курсе, но она слишком поздно явилась, и срок не позволяет прервать беременность". А мы свое: вы уж, пожалуйста, прервите, мы в долгу не останемся. Однако врач, женщина пожилая, но, видать, по-житейски неопытная, намека не поняла. "Мы,– говорит,– врачи, а не звери какие". Вот так-то. Я вечером возьми да и расскажи все Сергею. И опять напрасно. Очень он удивился: "И ты ходишь? – спрашивает.– Видно, вредно тебе, гражданка, дома сидеть, на работу пора, да поскорее". Вот тут-то я его и заподозрила. Но виду не подала, по умной голове погладила и спрашиваю: – Сергей, скажи откровенно. Как мужчина ты бы мог? Чисто по-мужски, по-человечески, смог бы? Сжал он кулаки, мнет пальцы: – Что ты вообще о людях знаешь? Смог – не смог? Знаешь, ты кто? Недоучка бесцеремонная! – Да так разволновался, что я не осмелилась дальше выпытывать. Не хочет мой муж, чтоб я как все,– ну и не буду. И то правда, мое-то какое дело? А Елена-дура тем временем сына родила. Соседки сказали, что, как на грех, здоровенький оказался мальчик. Из дома Елена выходила редко. Ребенка все больше на балконе гуляла, в коляске. Не знаю, кто ей эту коляску прикупил и когда – никто не видел. Но коляска хорошая, не совсем новая, зато немецкая, аккуратная. А у нас как-то скучно стало – Катька танцы бросила, дома сидит, задачки решает. Сергей совсем в науку ушел. Ровно в девять телевизор включает и смотрит "Время". Не просто так, а со смыслом, исключительно по второй программе, где для глухонемых. И тоже губами шевелит и руками манипулирует. Я поинтересовалась таким новым увлечением. – Мне интересно понять,– отвечает,– вот допустрм, если совсем маленькому ребенку каждый день эту программу показывать– сможет он самостоятельно выучить этот язык? – А зачем? – О, это очень редкая и гуманная профессия. И знаешь, я думаю, что сможет. Честно скажу, не все мне в его словах понравилось, но люди науки вообще странные. Во дворе я Лену почти не встречала. Правда, за продуктами она все-таки выходила– молока купить, хлеба или морковку какую. Подойдет к магазину, длинную веревку одним концом к ручке коляски привяжет, а другой конец на руку намотает, посадит дворнягу сторожить и пойдет с веревкой по магазину. К коляске не подойти, некоторые пробовали поглядеть, на кого похож, да псина зубы скалит. Маленькие дети могли бы, он детей не трогает. Но что дети? От них разве добьешься толку? Но один раз кому-то из соседок удалось перерезать веревку. Не стану описывать, как выскочила Ленка из магазина и как ее дворняга той любопытной юбку трепала. Я случайно свидетелем оказалась. А женщины во дворе пятьдесят подписей собрали и "Скорую" вызвали. Не для той, кому пес юбку порвал, а для дурочки. Вскоре после этого дурочкиного ребенка в Дом малютки забрали. Ведь это же надо, какие женщины злые. Я им накануне на лавочке просто к слову сказала, что если им Елена покоя не дает, пусть докажут, что она социально опасный субъект. Но так как они здесь сплошь и рядом необразованные, и слово "социальный" перепутали с понятием "социалистический", то пришлось разъяснить, что к чему. А они и рады стараться: пятьдесят подписей! Вот позор-то! Нет уж, я Сергею про это не стала рассказывать. На Ленку, как из больницы вышла, страшно смотреть стало: выскочит с утра на улицу, какую-нибудь мамашу молодую в скверике отыщет и слезно молит хоть на минутку позволить ей к груди младенца приложить. Молоко из-под Елениного халатика струйкой на землю капает. Как увижу такую сцену, тоже в груди ныть начинает. И кажется, вот-вот разорвется, не выдержит такой боли не грудь, а то, что под ней. За две недели я устала истекать этой тяжестью! А она не проходила. Вот тогда я и решилась с Сергеем поговорить всерьез. Он как раз "Время" смотрел. Выключила я без разрешения эту глухонемоту и прямо напротив него в полный рост села. – Я, Сергей, не знаю, может, это и не ты Ленку-дурочку тогда пожалел, может, это и не наш ребенок, но я так больше не могу! Молчит, не реагирует. – Сергей, ведь у нас балконы напротив! А если она прутья подпилит да сиганет прямо перед самыми нашими глазами? Он подошел к телевизору, включил его, снова сел в кресло. – А что ты, дорогая, хочешь предложить? Помощь? Интересно знать, какую? Или на меня надеешься? Нет уж, сама действуй. Ведь ты у нас добрая, обязательно чтонибудь придумаешь. А я посмотрю. ...Сначала Лена долго не открывала, разглядывала в глазок, но потом все-таки впустила: – А я решила, что это милиция. Проходи потихоньку. Я и прошла. Пол, стены– голые, стул, кресло-кровать да немецкая коляска. А в коляске– ребеночек. – Вернули? – Украла. Хочешь поглядеть? Только я ему рот тряпочкой перевязываю, чтоб соседи не услышали, если заплачет. – И давно перевязываешь?– ужаснулась я. – Как украла, так и перевязываю, часа три. Ты не бойся, я придержу пса, можешь поближе посмотреть. – Всю жизнь не наперевязываешь – все равно придут и отнимут. Нужно глобально решать. Я, Лена, вот что придумала– мой муж Сергей твоего ребенка на себя запишет, и тогда никто у тебя не посмеет его отнять, понимаешь? – А алименты? – Какие еще алименты? – Ну вдруг я на алименты подам? Не боишься? – И она хохотнула. – Я тебе верю. Завтра же и сделаем. Встретимся все втроем прямо в загсе в пять часов. Ты ребеночка в какую-нибудь хозяйственную сумку положи в не опаздывай. Туда десятый трамвай ходит. Только это сугубо между нами, никому не рассказывай– ни соседям, ни дочери моей, словом, никому на свете, ясно? – Потому что люди злые? – Вот и умница. Ну, я пошла. – Подожди. Значит, говоришь, в сумку? И на десятом троллейбусе к пяти часам, так? – Нет, на трамвае. – А остальное я все правильно запомнила?.. Проторчав в загсе битых два часа, но не дождавшись ни Сергея, ни Елены, я схватила такси и помчалась назад. Я велела водителю жать на газ. Почему-то боялась опоздать. Почему-то с каждой минутой все сильнее колотилось сердце. "Господи! – кричала я себе.– Ну почему? Я же хотела как лучше. Ну что я сделала не так? Ну не знаю я, как по-другому. Не умею! Господи, сделай так, чтоб все обошлось– просто она уехала куданибудь. В деревню! И прутья на балконе толстые. А как же иначе? Ведь есть же у нее в какой-нибудь глухой деревне хоть одна родственная душа! А Сергей на работе... Или дома. Вот сейчас приеду, открою дверь и найду его. Только б скорее... Ведь она же дурочка... дура... Дура!"