Текст книги "Лекарство от забвения. Том 1. Наследие Ящера"

Автор книги: Анна Носова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Доводы в пользу сына слились в голове Окайры в единый жаркий монолог. На волне этих чувств королева, сама того не заметив, заодно восславила и мужа, наделив его поступки и политические решения поистине божественной гениальностью.

Конечно, этот поток мыслей смахивал на отчаянное самовнушение, но какую мать и жену могло смутить подобное?

– Думаю, – сказала Окайра, – твой отец и дядя Явох все еще на Ладони, Бадирт. Если мне удалось хотя бы отчасти развеять твои сомнения насчет будущего, теперь ты можешь с легким сердцем присоединиться к ним. Давно мы все не любовались на твой танец с мечом, а я помню, как он прекрасен.

«Сейчас он вновь обнимет меня, как раньше, и мы вместе пойдем на Ладонь, – облегченно подумала королева. – Когда тренировка с оружием закончится, я сама скажу Каффу, что наш сын всего лишь волнуется о том, сможет ли сохранить и приумножить его государственные достижения. Пусть отменит запланированную беседу с Бадиртом о манерах на заседании совета. Ибо в его глазах я увидела достаточно здравомыслия, чтобы быть уверенной: вчерашний инцидент не повторится».

Теперь рассуждениями королевы управляла исключительно радость от примирения с сыном, подаренная свечой, погасшей в столь удачный момент. Следующим шагом Окайры могла стать публичная похвала Бадирта за какой-либо успех в тренировках или усердные молитвы в Святилище. Тем более, возможно, он в самом деле явился сюда в столь ранний час, чтобы первым вознести хвалу Огненному богу и попросить его о силе, мудрости, удачи и смирении?

Опознавать истинную природу мотивов и устремлений другого – искусство. Окайра частично овладела им за годы, проведенные в молчаливых отстраненных наблюдениях за подданными на многочисленных советах, судебных заседаниях, праздниках и религиозных обрядах. И все же ее догадки о том, каких качеств просит для себя склоненный над алтарной чашей Бадирт, были не совсем верны. По крайней мере, в одном из них она сильно ошибалась. А еще одним из перечисленных качеств принц и так был награжден (насколько это можно считать наградой) с рождения. И, увы, нет в этом заслуги ни родителей, ни легендарных предков, ни самого Огненного бога.

Бадирт задумчиво переставлял золотистые фигурки звезд с красноватыми лучами на широком обруче чаши. Выполненные лучшими мастерами ювелирной гильдии из кристаллов гелиодора, они отражались в воде алтаря и придавали ей теплый медовый оттенок.

– Вы меня перехваливаете, – ответил принц. – Мне еще нужно очень много тренироваться, прежде чем я смогу достойно смотреться с ними в настоящем, взрослом поединке.

Он хорошо знал, как мать ценит скромность и не терпит тщеславия.

– Вернемся к тому, с чего начали, сын мой, – попыталась мягко направить его Окайра. – Ты осознаешь это, а значит, уже обеспечен половиной успеха. Приложи к этому честный, упорный труд на тренировках, окропи Ладонь своим потом – и да узрит усилия твои посланник Прародителя…

– …И да наградит щедро, ибо милостив он к тем, кто не дает божественной силе и пламенной ярости своей праздно дремать в слабом, немощном теле… – в угоду матери подхватил Бадирт знакомые ему с детства строки Семи наставлений Прародителя.

– …а упорством дугорога¹³ и несгибаемостью железного сплава днем и ночью доказывает, что не зря его вечной душе на время даровано пристанище в теле огненного воина, сына пламенной земли Харх, – закончил за спиной матери и сына низкий хрипловатый голос с легким нездешним акцентом.

Еще сильнее повеяло флердоранжем, к нему примешались едкие ноты дыма и пряностей, остро щекочущие нос. Позади стояла жрица Йанги, власть которой простирались столь широко, что порой выходила за пределы понимания простых хархи.

Второй раз за утро Бадирт развернулся на звук знакомого голоса. Сейчас сердце его наполнилось совсем иными эмоциями, нежели при появлении матери. Перед ним словно из ниоткуда возникла молодая женщина – высокая, грациозно-худощавая, будто бы вовсе и не из народа хархи. У нее были длинные прямые пепельные волосы, высокие скулы и глаза, напоминающие два кристалла желтого гелиодора. Того самого, из которого высечены звезды, опоясывающие алтарную чашу.

«Может, это оттого, – подумалось вдруг Бадирту, – что Йанги слишком уж часто читала молитвы за всех нас, когда стояла здесь, склонив голову к водной глади алтаря? Может, она уже столько времени провела над этими плавающими свечами и этими блестящими фигурками, что ее глаза наполнились их светом? Она же как кошка. Так непохожа на наших женщин. Удивительна. И каждый раз какая-то… новая. Я люблю кошек». – Слившись в едином потоке восхищения, эти мысли стрелой пронеслись в голове принца.

Жрица, поправив на своем высоком лбу обруч с прикрепленными к нему черно-серебристыми перьями, не дополнила это непринужденное движение никакими иными знаками приветствия королевских особ. Она держалась величественно, но не стремилась подчеркнуть или как-либо усилить это. Облегающая бордовая туника простого покроя идеально сидела на изящной фигуре. Как и Окайра, Йанги никогда не злоупотребляла своими привилегиями, чтобы расцветить длинные узкие пальцы сиянием редких драгоценных камней, а платья – богатой вышивкой. Из придворных женщин замка-горы ее выделяли три основные черты: иноземная внешность (что как нельзя лучше объясняло прозвище «нездешняя», коим нарекли ее в народе), волосы цвета старого серебра без единой огненной пряди и татуировка в области «третьего глаза» – три закручивающиеся кверху спирали.

– Ваше Величество. Мой принц, – поприветствовала их Йанги.

Устремив отрешенный взгляд в небо, она сплела изящные пальцы в ритуальный треугольник и коснулась им лба. Было очевидно: все почтение жрицы адресовано не престолу, а иной власти – высшей и абсолютной.

Мать и сын одновременно последовали ее примеру. Бадирт – молча, а Окайра – одними губами монотонно шепча славословие в честь Огненного бога и его посредника на Харх в лице жрицы.

– Отрадно видеть вас здесь, – с улыбкой молвила Йанги. – Святилище всегда готово заново зажечь угасающее пламя в сердцах тех, кто денно и нощно печется о благоденствии и процветании земли нашей. Да не потухнут искры душ ваших, что озаряют своим светом все бескрайнее тело Харх.

Несмотря на торжественно-ритуальную интонацию, в речи верховной жрицы нельзя было уловить и тени фальши. Патетичное изречение прозвучало из ее уст так естественно, будто на самом деле Йанги произнесла самое обычное повседневное приветствие.

– Мой принц, – обратилась она к Бадирту, – ты пришел узреть справедливость Огненного бога?

Окайре показалось, что фраза заключала в себе намек на какие-то ранние договоренности. Будто была свидетельством некой незримой, но прочной связи, недоступной ей, матери Бадирта. Однако вместе с тем королеве не нужны были доказательства, чтобы и днем и ночью помнить об этой самой связи. И медленно сходить с ума. Будучи постоянно окруженной семьей, свитой и подданными, но в полном одиночестве.

И смирении.

– Да, Сиятельная, – с готовностью ответил молодой принц, вернув руки на цитриновую поверхность чаши. – Если это угодно тебе и посланнику Прародителя. Я пришел сюда с рассветом, как велел мне горбун.

– Не чье-то повеление, но зов сердца и пламя души должны вести тебя, мой принц, – ровным тоном заметила Йанги, покосившись в сторону хранившей ритуальное молчание королевы. – Мы с твоей матерью надеемся, что ты явился именно поэтому. Ибо все, что ты делаешь вопреки своей истинной воле, – делаешь наперекор своей судьбе, что вершится…

– …в неисповедимом танце искр, ниспосланных нам Прародителем чрез щедрую длань Огненного бога, – двумя медленными кивками завершила Окайра хорошо знакомую цитату из Наставлений.

Не более получаса назад она заходила в Святилище с двумя целями: заново найти общий язык с сыном и вернуть его к привычным занятиям, вытянув из порочного омута праздности. Заходила, уверенная в своей правоте, готовая начать разговор мягко и дружелюбно, но в случае необходимости прибегнуть к любым доступным ей мерам, вплоть до телесного наказания. К счастью, удалось обойтись доверительной беседой: взаимопонимание было наконец восстановлено, и душевные раны начали заживать.

Благодать, увы, длилась недолго. Во взгляде сына вновь сквозила холодная отстраненность. Окайра, судорожно дыша, пыталась понять, как ее успехи могли так скоро обратиться в ничто? Один взгляд жрицы – и они расползлись вместе с легким дымом, только что закурившимся из круглых окошек. И без того тонкая паутинка связи с Бадиртом, едва укрепившись между ними, снова натянулась и лопнула. Конечно, это никак не проявилось физически, но в голове у Окайры еще долго стоял резонирующий гул, вызванный разрывом незримых волокон.

Несколько мгновений она простояла, молча созерцая фигуры сына и Йанги. Они медленно и степенно удалялись в сторону высоких резных створок, отделяющих колоннаду от внутреннего помещения Святилища. Королева не двигалась с места, пока четыре массивных стражника в черных доспехах не скрестили алебарды поперек этих дверей, чтобы обеспечить полное уединение и покой вошедшей в них пары. Очевидно, жрица не намерена сегодня принимать жителей Харх в своей обители, хоть дым благовоний из окошек говорил об обратном. На стражниках не было традиционных эмблем в виде двух перекрещенных мечей над кольцом Перстня. Вместо них на нагрудных пластинах доспехов, покрытых черной позолотой, были высечены крупные перевернутые треугольники.

По завершении совета, что состоялся в Гроте заседаний днем ранее, Рубб вновь погрузился в свои мрачные мысли. Ничего необычного в том не было: последнее время беспокойный разум командующего часто занимали тяжкие раздумья, а сердце терзали смутные предчувствия. Инцидент на совете лишь позволил этим переживаниям прочно обосноваться в душе начальника королевских стражников.

Во время заседания он лично стоял на страже внутри самого грота, так близко к королевской семье, как никто другой из его подчиненных. Все прочие представители королевской стражи находились снаружи, равномерно распределенные по обширной территории замка-горы. Рубб не отличался суеверностью и обычно направлял поток рассуждений в мысленное русло, сложенное из жизненного опыта, заветов отца, воинской Заповеди и семи Наставлений. Но это было раньше, до того, как старый Имит предрек Харх нечто. Ожидание неизвестности – вот та ничтожно малая капля ярко-василькового раствора, которой под силу изменить прозрачные воды мыслей. Надо признать, что Имиту это удалось, хотел он того или нет. Со дна невидимой реки поднялся песок внутренней смуты.

«Грядет нечто, – прокручивал Рубб в голове калейдоскоп табличек Имита. – Не знаю что, но оно грядет и нас не спросит, готовы ли мы. Отреклись от истории, от самих себя задолго до Гимеона Безумца, теперь получим на орехи. Тут уж никакой звездочет не нужен, чтобы понять… А что, может, так нам и надо? Что сохранили мы от наследия воинственных предков? Одно тщеславие и напыщенность. Ах да, еще лоск, спасибо за наставления, отец! Это ими мы будем защищаться, когда придет время? А оно придет, ох, чую, придет! Не верил бы я старческой болтовне и карканью, да так уж вышло, что сам все вижу. И речи возвышенные о воинской славе и традициях Харх оставлю королю Каффу, пусть со своей высокой террасы тешит крестьян и лоточников – может, они ему и поверят. Далеко нам до тех великих хархи, которые отстояли огненную землю, когда мы еще бесплотными духами летали меж звезд!»

Сундучок с «предсказаниями» распалил Рубба не на шутку. Он так и продолжал стоять напротив входа в грот, не меняя позы и не выражая никаких эмоций на суровом лице, что совсем не сочеталось с поднявшейся в его сердце бурей.

Когда члены совета один за другим стали в полном молчании покидать грот, до этого еще колебавшийся Рубб окончательно принял одно важное решение. Оно касалось ближайшей судьбы двух служащих, нарушивших утром того же дня одно из правил Заповеди. Перспектива, проглядывающая в картинках со звездами, заставила начальника королевской стражи забыть о своей мягкости, порой избавлявшей его подчиненных от наказаний за мелкие проступки.

Убедившись, что все разошлись, Рубб, сверкая отраженным пламенем догорающих свечей на бронзовых доспехах, уверенным шагом подошел к горбуну, занятому соскабливанием оплывшего белого воска с малахитовой плиты. Застывшие восковые кусочки с глухим стуком падали в зеленую бутыль с широким горлышком, которую Эббих таскал за собой, обвязав грубой бечевкой. Завидев приближающегося Рубба, горбун не прекратил своего занятия.

– Главный королевский стражник, – с ехидной улыбкой процедил карлик, бросив в его строну короткий взгляд. – Как там твои игрушечные солдатики? Сегодня вы особенно нарядны. Это, надо понимать, для Гаркуна? Хе-кхе-кхе-е-е… – Саркастическая речь прервалась полусмехом-полукашлем.

Руббу на мгновение показалось, что где-то под каменными сводами грота закаркал старый ворон.

– Эббих, я не намерен выслушивать твои прибаутки. Прибереги их на тот случай, когда будешь ползать под ногами Йанги, чтобы она не пнула тебя за твой убогий вид, – будничным тоном парировал Рубб, готовый к подобному приветствию.

«Сила – в смирении», – сам не веря в это, твердил он про себя, до скрежета стискивая зубы.

– Намерен, не намерен – это не мое дело, и нет мне дела до тебя, – насмешливо проблеял Эббих. Он остановился и ткнул скрюченным мозолистым пальцем в сторону Рубба. – А тебе до меня – есть. Видишь, как оно получается, главный стражник? Не можете без нас? – Каждая фраза горбуна жалила острыми иглами издевок.

Ни тени страха, ни признака благоговения перед физическим превосходством.

– Получается, что так решили не мы, а Заповедь, а ее правила угодны Огненному богу, – отчеканил командующий. – Ясно тебе, бородатый прислужник? Так слушай и запоминай: завтра, как закурится дым из Святилища, пришлю к вам своих двоих. Нарушили вторую часть заповеди: не сохраняли молчание во время церемонии смены караула. Разбирайтесь там сами, но завтра вечером они нужны мне в охранной цепочке нижнего яруса замка-горы. Не буду отвлекать тебя от твоих обязанностей – вижу, плита еще недостаточно блестит.

Карлик мерно закивал, бегая глазками по поверхности стола.

Рубб остался доволен: не каждый день ему удается поставить не в меру остроумного прислужника на место, да еще так красноречиво. Начальник королевской стражи резко развернулся на каблуках и, звякнув металлическими кольцами доспехов, словно отвесив Эббиху звонкую пощечину, еще уверенней зашагал к выходу из грота.

Горбун, в свою очередь, продолжал согласно кивать Руббу вслед. На изъеденном пятнами морщинистом лице промелькнула торжествующая улыбка.

Глава 5 Гипноз во благо

За Яллиром закрылась дверь, окончательно отделив его от безопасности стен родного дома. Закрылась не посредством движения руки и не от холодного сквозняка поперечного течения, которые ранним утром часто пронизывают Нуа своими бурлящими пружинами. Определенно здесь вмешалась какая-то иная сила! Ибо старый купец готов был поклясться, что дверь затворилась сама, словно показывая: обратной дороги нет, дом примет своего хозяина обратно только по возвращении из Расщелины. И непременно – выполнившего долг. Будто в подтверждение этих мыслей за спиной седеющего торговца раздались мягкие переливы колокольчатых раковин, усеивающих природной мозаикой эту самую дверь. Разумеется, подобный музыкальный эффект был вызван легким ударом дверных створок о порог, что силой своего импульса и открыл ребристые половинки круглых раковин. По той же причине пришли в движение прикрепленные к ним металлические язычки – они тотчас завертелись по шершавой известняковой поверхности ракушек. Соприкасаясь в кружении с «молоточками» мелких темно-розовых жемчужинок, язычки послушно извлекали из них приглушенный каскадный перезвон.

Яллир в свое время самолично доставил с острова Харх этот особый металл язычков, прозванный местными «певучим» за свою исключительную звукопроводимость и способность до неузнаваемости менять тональность в одних и тех же условиях. В глубине души купца возмущало, что варварское население огненной земли не нашло великолепному металлу достойного применения. Молодому Яллиру, признаться, было искренне жаль мелодичный дар хархских рудников. Ведь вместо того, чтобы занять достойное место, скажем, в оркестре, он, подобно пастуху, созывал хархи то на ярмарку, то на очередной обряд, способный, по мнению этого народа, повлиять на природную стихию. Да что там! Ведь даже в королевском замке-горе «певучий» использовался не для музыкального сопровождения торжеств, а довольствовался куда более скромной ролью: впаянный в плоский металлический диск горбуна Эббиха, он знаменовал начало заседания совета.

Да, Яллир, само собой, знал об этом. Более того, купец втайне гордился тем, что лично заключил на Харх первую сделку по закупке «певучего». Сумел-таки обогатить свою родную землю Вига новыми дарами огненной земли, на проверку оказавшимися куда более полезными, чем предполагали невежественные хархи.

Как только не распекал купец жителей Харх по возвращении своих караванов обратно в Нуа!

«Живя преимущественно в горной местности, – говаривал прежде он, – имея открытый доступ к ценнейшим рудным месторождениям и редчайшим полезным ископаемым, эти религиозные фанатики даже не дают себе труда пустить сокровища недр на благо своего народа! Только ради оружия и доспехов отправлять рабочих на рудники – какое неслыханное узколобие!»

Теперь же, услышав в утренней тишине хорошо знакомый перезвон, Яллир воспринял его совершенно иначе. То была не музыка, а завеса из тончайшего кружева звуков, опустившаяся невесомыми складками между привычным миром и Расщелиной. Хоть торговец пока еще не сделал ни одного шага в сторону окраины Нуа, тем не менее он всем своим бледно-голубоватым телом ощущал, что уже находится на той стороне. И даже представшие перед его взглядом декорации родных окрестностей, слегка подсвеченные утренними косыми лучами эфимиров, не рассеивали этого темного наваждения.

Но как бы то ни было, дело, выхватившее Яллира из крепких объятий сна, настойчиво требовало его непосредственного участия и, увы, ждать не могло. Он со скорбным вздохом еще раз бросил взгляд на свой двухэтажный дом из жемчужных плит, напоследок вслушался в угасающую музыку колокольчатых раковин (прощальным диминуэндо она выразительно окрашивала сцену расставания с родной обителью). И слегка прихрамывающей, энергичной походкой отправился из Купеческого круга в сторону левой нижней окраины столицы, или Чернового круга.

Здесь разумно будет ненадолго прервать наблюдение за пешим маршрутом Яллира через весь Нуа, чтобы лучше разобраться в специфическом ландшафте этого города. Вот как описывает своим студентам внутреннее устройство столицы Вига мастер Циммиах с архитектурного факультета Университета:

Основы градостроительства для начинающих: пять великих территориальных центров Вига

Нуа (столица государства Вига)

Итак, обобщим вышеизложенные ключевые особенности Нуа как важнейшего территориального центра государства Вига.

Уникальная (и единственная в своем роде из доступных нам к изучению сегодня) городская система Нуа представляет собой обширный комплекс из кругов с расходящимися по спирали зданиями. Они, в свою очередь, разделены по отраслевым и функциональным признакам, но вместе представляют единое поселение. Всего существует шесть таких спиралевидных кругов: Дворцовый, Ученый, Виртуозный, Купеческий, Зодческий и Черновой. Как можно понять из названий, каждый из кругов служит для удовлетворения различных потребностей населения Вига: муниципальных, судебных, экономических, хозяйственных, научно-образовательных и духовно-эстетических. Рассмотрим принцип их формирования на примере Дворцового круга.

На заре возведения Нуа, в первой половине III световехи¹⁴, в самом сердце города был выстроен древний дворец хранителя Вига (на тот момент им был Золиатт), на сохранившемся фундаменте которого стоит нынешняя отреставрированная обитель нашего властителя Ингэ. Вокруг дворца по спирали выросли дома высокопоставленных вига, разграниченные между собой внутренними дворами с разбитыми в них цветущими садами и каменными водопадами. Статус приближенных к хранителю, как правило, был прямо пропорционален близости их домов ко дворцу. Так в городской системе Нуа появился первый круг, внешне представляющий собой спираль, закрученную внутрь.

Золиатту, поклоннику новых архитектурных и художественных стилей, пришелся по нраву такой принцип строительства, что отразилось в сохранившемся до наших дней указе: «Разбить нестройные нагромождения зданий, называемые столицей Вига, и на их месте закрутить спирали, подобно Дворцовому кругу. Между ними провести дороги для удобного перемещения из одного круга в другой». Таким образом появились новые районы Нуа, которые своей архитектурой полностью отразили требование Золиатта. Центрами этих районов-кругов стали здания, собирающие под своей крышей сообщество нынешних и будущих мастеров своего дела: Университет (объединенный подвесными мостами с Лабораториумом и Библиотекой), Купеческий черторг, Цитадель искусств, Мастерская зодчих и Черновик (огромный цех широкого профиля, в котором трудятся рабочие, ремесленники, алхимики и их подмастерья).

Яллир мысленно похвалил себя за пунктуальность и предусмотрительность. Эти две полезные привычки, взращенные годами торгового ремесла, позволили ему прибыть к месту встречи вовремя, несмотря на внушительное расстояние до него. Вереница домов бедного Чернового круга – грубо слепленные между собой морские глыбовые валуны, наглухо заросшие губками сфагнума, – осталась позади. Равно как и предшествующие им витиеватые дома Зодческого круга, построенные из гибких и прочных когтей угундра ползучего¹⁵, сплетенных в остроконечные пирамидки цвета слоновой кости. Ранний утренний час делал свое примиряющее дело: он укутывал абсолютно непохожие между собой круги Нуа покровом тишины и умиротворенности, стирая в своей божественной гармонии иерархические границы между спящими жителями столицы Вига.

Тропинка известково-глинистого ила, огороженная по бокам низкими плетнями из черных скользких коряг, которой доверился старый торговец, покидая последнее кольцо бедных домов вокруг Черновика, не подвела. Как, впрочем, и всегда. По правую руку от Яллира за высокими заостренными стеблями дикорастущего морского хвоща показалась открытая трехъярусная постройка. Однако открытой она была лишь на первый взгляд. Купец прекрасно помнил, что это вытянутое вширь невысокое здание на самом деле обшито вулканическим стеклом гокху, завезенном на Вига две световехи назад в виде обломков остывшей лавы одноименного вулкана на южной стороне Харх. Благодаря своей колоссальной прочности это стекло, соединенное с каменным каркасом, образовало доселе невиданное на Вига здание. Это был гигантский аквариум.

Еще несколько шагов – и обман зрения преодолен. Разумеется, аквариум не был открытым. Иначе какой в нем смысл? Уже ставшие ярче лучи эфимиров весело сновали вокруг здания, множа свое сияющее отражение в его стеклянных стенах. И стенам было что дать взамен. Не строя никаких преград любопытствующим посланникам «светлячков», они открывали панорамный вид на поистине необыкновенных созданий, величаво скользящих по своему прозрачному дому.

– Яллир, старина! – приветственно закричали двое, стоявшие у входа в аквариум.

Тот, что помоложе, слегка неуверенно переминался с ноги на ногу.

Купцу не пришлось напрягать зрение, чтобы узнать в этих фигурах своих собратьев из Купеческого чертога – Лиммаха и Елуама. Охваченный сумрачными размышлениями о долге, так и не развеянными цветистым калейдоскопом дорожных видов, Яллир был не расположен нарушать тишину аналогичным радостным криком. Да и было бы чему радоваться. Разве только встрече с собратом Лиммахом и знакомству с будущим купеческим пилигримом… И все же лучше бы она, эта встреча, состоялась в другом месте и причиной ей послужил бы иной повод. Поэтому Яллир удостоил ожидающих лишь сдержанным кивком и отрывистым взмахом бледной руки, покрытой чуть заметной сеточкой голубоватых полуколец, имитирующих чешую.

Подойдя на достаточное расстояние, «чтобы не драть впустую глотку» – именно так подумал про себя Яллир, – он, пару раз нервически кашлянув, обратился к Лиммаху и Елуаму:

– Здравия вам, собратья. Вы оба здесь – значит, я ничего не напутал. А то возраст уж не тот, сами понимаете…

Коренастый Лиммах, на гладко выбритом черепе которого также слегка проглядывала псевдочешуя, по-дружески хлопнул Яллира по плечу. Движение вышло широким и размашистым, как обычно это водится у Лиммаха, но старый торговец, что называется, ухом не повел.

– Это-то возраст, Ял? О чем ты вообще? Вот дед мой – скоро уж световеха стукнет, как он под светом эфимиров греется, – там и правда возраст! Да и то все новости Нуа наперечет вперед меня знает да про все новые товары с огненной земли ведает – ни дать ни взять архивариус! Или как там эта должность в ихней библиотеке зовется? Не припомнишь? – прогудел своим зычным голосом Лиммах.

Яллир не понял, что именно стояло за этой неуместной веселостью: стремление подбодрить весь собравшийся у аквариума торговый отряд или плохо скрываемое внутреннее напряжение. Как бы то ни было, пожилой купец лишь коротко вздохнул в ответ. Ял был слишком озадачен предстоящим путешествием и слишком углублен в свои тревожные мысли, чтобы соответствовать тональности Лиммаха. Вместо ответа он перевел взгляд на молодого Елуама – медленно и настороженно. Пожилой пилигрим не желал признаться самому себе, что боится. Вдруг уже сейчас он что-то прочтет на этом юном лице с большими светло-голубыми глазами, отчасти прикрытыми легкой серебристой волной ниспадающей челки?

К примеру, отражение своего собственного страха.

Будущий купец, тоже блуждающий в лабиринте собственных мыслей, не почувствовал на своей перламутровой коже тяжелого взгляда Яллира. Судя по всему, и Елуам не разделял бравурного настроя Лиммаха. Кто знает, может, оно и к лучшему? Зачем парню зазря обнадеживаться и уповать на то, что будет легко?..

Перекинув через правое плечо черную полу своего плаща, в третий раз поправив лямку торбы из узловатых прутьев болотной ивы и тем самым исчерпав все уместные в данной ситуации действия, Елуам все же подключился к общему разговору:

– Рад видеть тебя, почтенный Яллир, – проникновенно проговорил он, чуть опустив голову в приветственном кивке. – Мы не встречались лично, но мне доводилось не раз слышать твое легендарное имя у нас, в Купеческом черторге. Признаться, я даже не верил, что один вига может доставить на свою родину такое количество бесценного сырья, химических элементов и природных образцов. О великие искусники! Задуматься только: передо мной тот самый купец, караван которого подарил Вига первую горсть драммиров и сосуд с семенами вселекаря! – Будущий последователь Яллира не смог сдержать восхищения перед ним, титулованным купцом, известным на весь Вига.

– Тише, тише, Елуам, не расплещи запас сил раньше времени, – остановил его Яллир в своей суховатой манере. – Уж поверь бывалому караванному пилигриму: он тебе сегодня ох как пригодится…

– Да будет тебе, Ял, – вновь затрубил Лиммах. – Юнец уже несколько дней только о тебе и говорит. Да и, надо сказать, ты как от дел отошел, мы тебя почти и не видим. В Черторге-то токмо по праздникам большим появляешься да когда главный наш, Балоах то бишь, тебя за наставлениями молодым вызывает. Да и то не всегда дозывается. К тому же ты сам, поди, понимаешь, что Елуаму встреча с тобой и должна тех сил придать, о которых ты толкуешь. Инициацию пройти – это тебе не цену на ярмарке сбить.

Вот так в бурном словесном потоке Лиммаха, невзначай блеснув острой гранью в общем смысловом вихре, на свет показалась причина, побудившая трех вига в столь ранний час собраться у прозрачных стен гигантского аквариума на окраине Нуа аж за Черновым кругом. Каждого из купцов слово инициация резко полоснуло под ребрами. Ведь до этого момента оно замалчивалось, и даже не по воле самих собеседников. Слово будто бы имело собственную энергию и было наделено своенравным характером. Замалчивало само себя. Скручивалось тугим жгутом, крошечной куколкой в тесном коконе и не хотело наружу – наводить сумрак в пока еще светлых водах Вигари.

Но уже поздно. Случилось.

Кокон ссыпал свою защитную скорлупу прямо под ноги купцам, обнажив скрывавшуюся в нем личину. Увы, она вовсе не оказалась прекрасной бабочкой или драгоценной жемчужиной.

Первым вышел из замешательства Яллир. Все-таки та напряженная, скрытая от посторонних глаз внутренняя работа, которую он скрупулезно вел последние несколько дней, принесла свои плоды.

– Лиммах, советую поменьше рассуждать о том, что тебе незнакомо. Запомни это, ведь кто знает, что сулит вам следующий караван на Харх. Хоть ты обычно и не выходишь на берег с торговыми пилигримами, а ждешь их возвращения под водой, все же припомни мой совет. А те, кто выходит, слишком хорошо знают, что ярмарочная торговля и инициация – все равно что весы, где на одной чаше перышко, а на другой – глыбовой валун. Потрудись взвесить, дружище Лим, – тихим усталым голосом проговорил седой Яллир, слегка хлопнув собрата по плечу, как бы передразнивая его излюбленный жест.

Лиммах виновато потупился, поддел рваный клочок ила загнутым носком своего сапога из грубой кожи. Ил резко взметнулся наверх в толще соленой воды и плавно осел на зубчатой пряжке из потемневшего серебра, украшавшей задник сапога. Проводник караванов заметил это и с силой стукнул пяткой по коряге, опоясывающей дорожку, на которой стояли все трое.

– Прости, Ял. Прошло ведь столько светокругов… – Лиммах задумчиво поскреб свой блестящий гладкий затылок. – Когда ты учился дышать на суше, там, у слепых в Расщелине, я был несмышленым ребенком, а отец мой был не старше меня нынешнего! Что правда, то правда. Однако ж не будем загодя впадать в отчаяние, собратья! Что у нас с вами получается?

Яллир и Елуам устремили взгляды на Лима: отчего-то он решил взять на себя роль ответственного за моральное равновесие в «отряде». Проводник невозмутимо продолжал:

– Взять хотя бы тебя, Ял. Как ни крути, а все же ты благополучно вернулся в свое время с границы миров, и потом, после обряда того, выжил и столько лет еще курсировал с караваном туда-сюда! Сколько путешествий мы, помнится, совершили в ту пору! Я, когда меня провожатым к вам главный определил, торбу дома не успевал разобрать да к жене лечь – а ну как завтра снова на Харх, будь он неладен? Кхм-м-м… Так о чем бишь я?