Текст книги "ТриНити"

Автор книги: Анна Москалева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Хочу понять, как это можно использовать в терапии. Смеяться – хорошо. Хочу понять. Почувствовать.

– А тебе не хорошо? Ты не прошла регенерацию?

– Прошла.

Бионикл с пузырем в гортани задумался, не понимая ситуации. В его мозгу не состыковывались понятия «прошла регенерацию» и «хочу, чтобы было хорошо». Для него это было тождественно.

Тринити обернулась:

– Не обращай внимания. Я стараюсь быть ближе к детям. Мне кажется, это помогает их лечить.

– Тебе кажется?! – глубоководник впал еще в больший ступор. – Тринити, обратись к разработчикам за дополнением мимики.

– Да, хорошая идея, я подумаю, – Тринити еще раз посмотрела на свое отражение, плавно развернулась и ушла вглубь зала – одеваться к новому рабочему дню.

Глубоководник присмотрелся к своему отражению, потер стекло, попробовав убрать пятно со своей щеки, разочарованно булькнул и тоже ушел.

И только голубовласый профессор-борх не сдвинулся с места. Удивленный, озадаченный, нет – ошарашенный, он как вкопанный стоял по ту сторону темной стеклянной перегородки.

Глава 4

Открывающему труднее всего. В первый час наплыва посетителей он обычно ничего не успевает. С восьми до девяти человек работает один и у кофе-машины, и на кассе, а это основное время продаж «на вынос».

Именно поэтому Аля поехала в кафе к восьми. Хоть она и соврала маме – открывала сегодня другая бариста – была уверена, что в кафе ей будут рады.

Еще пустой зал встретил ее шумом воды и гулом кофемолки – коллега готовилась к смене. Аля повязала передник и вошла в зал. Солнечные зайчики скакали тут и там, отражаясь от зеркальных витрин. Картины, висящие по стенам, манили пейзажами. Девушки с плакатов широко улыбались, протягивая гостям чашку и, в общем, встречать тут утро было приятно.

Их кофейня была не сетевой. Благодаря этому они были спасены от единого кремово-коричневого дизайна. У них были белые стены, цветы и книги на окнах. Много искусственно состаренных баночек, леечек, вазочек, ящичков со всякой милой мелочью внутри. Але здесь нравилось. Место было красивое и, одновременно, уютное. Удачный и ненавязчивый стиль «Прованс»: как будто они зашли в кухню французского крестьянина, когда тот уже ушел в поле.

Местечко нравилось не только Але, но и многочисленной толпе студентов, обитающей вокруг. Вот и они – им на пары к восьми тридцати. Денег нет, все как один берут по простому американо. И дешево, и проснуться помогает.

Чуть позже – офисные работники. Эти уже просят и раф, и сиропы, и сэндвич или круассан с собой.

В потоке Аля не заметила знакомое лицо.

– Вам здесь или с собой? – спросила она на автомате, подхватывая картонный стакан.

– Здравствуйте, Аля. С собой.

Удивилась, выглянула из-за кассы. Сергей несмело улыбался, пытаясь поймать ее взгляд. Ах! Что там мне с утра советовали? Веркины пожелания вряд ли исполним, но почему бы не послушать маму и не начать гулять перед сном? К тому же, это доктор рекомендовал.

– Доброе утро, Сергей! – приветствие вышло каким-то чересчур торжественным. – Рада вас видеть, – проговорила Аля уже тише, убирая волосы за ухо.

Сергей расплылся в улыбке:

– Аля, вы знаете, вы мне очень помогли вчера!

– Я?

– Да, – Сергей замялся и покраснел. Не будет же он в самом деле говорить ей, что ему помогло то, что она была без макияжа. Он смотрел Але в глаза и понимал, что она ждет от него продолжения или хотя бы пояснения.

– Вы такая свежая, то есть, нет, вы такая неприукрашенная, то есть… я хотел сказать…

Губы Али сами собой расплывались в улыбке, а брови удивленно поднимались. Сергей чертыхнулся.

– Аля, а можно вас пригласить? – задумался. Начиная разговор, он не планировал никого никуда приглашать. Куда пригласить-то?

– На чашечку кофе? – смеясь, подсказала ему Алька.

– Да. То есть, нет!

Они оба рассмеялись. Она задорно и заливисто, а он натянуто. Пригласить бариста на чашечку кофе. Осёл. Неудивительно, что у него до сих пор нет подружки.

– Я сегодня до девяти. Поздновато будет. Может, встретимся завтра?

– Да, конечно, завтра! – Сергей ухватился за это предложение, как утопающий за спасательный круг. – Я посмотрю, что идет в кинотеатрах. Пойдемте в кино?

– У меня есть идея получше. Погода хорошая. Прогуляемся по центру?

Звон колокольчика заставил Алю вздрогнуть. Девушка уже и забыла, что она на работе. В кафешку ввалилась целая толпа спешащих посетителей, наперебой выкрикивающих: «Капучино, пожалуйста», «Латте с ванильным сиропом», «Раф сварите».

Алька смущенно улыбнулась и пожала плечами. Дескать, работа зовет. Сергей спросил:

– Ну так до завтра?

– Да, – Алька уже отвернулась к кофемашине.

– Ой, а где и во сколько?

– Давайте я приеду сюда к семи. Вы же до семи?

– Да, – он и подумать не мог, что она уже запомнила его расписание.

– Значит, завтра в семь.

– Завтра в семь.

***

На следующий день Аля приехала к родной кофейне в шесть сорок. Не то чтобы она ошиблась в подсчетах: вот уже семь лет она ездила по этому маршруту и могла рассчитать прибытие с точностью до двух минут (в зависимости от фазы светофора). Ей просто хотелось пораньше сбежать из дома.

Она крутилась у зеркала с самого утра. Дозвонилась по скайпу до Верки, и та, несмотря на рабочий день, все бросила и терпеливо рассматривала в видеокамеру Алькины наряды.

– Как ты думаешь, может это? – Аля приложила к себе светло-коричневое трикотажное платье.

– Стоп. Ты же мне уже его показывала! И мы решили, что это отстой.

– Да нет! Я тебе показывала бежевое, – Алька в сердцах кинула платье на кровать к трем уже отвергнутым.

– А-а. Прости. Видимо, цветопередача монитора хромает.

Три платья разных оттенков коричневого сплелись в бесформенный комок. Аля окинула их грустным взглядом. Да, платья действительно почти не отличались друг от друга. Ее любимый оверсайз. Кто ж думал, что настанет момент, когда он ей покажется некрасивым!

– Слушай, а почему бы тебе не надеть джинсы с той майкой, ну, что ты на фестивале покупала? Там кошка оранжевая.

– Да ты что! Эта майка обтягивает меня, как колбаску! Ни за что!

– Аля, какую колбаску?! Нет у тебя лишнего веса!

– Ага, это говорит мне человек с сороковым размером одежды.

– Ну и что, что с сороковым. Между прочим, всю сознательную жизнь потолстеть пытаюсь!

– Эх, мне бы твои проблемы, – Алька грустно плюхнулась на кресло у стола.

– Слушай, а погода у вас там какая?

– Ну так… Тепло, но ветрено.

– Ну так и надень кошку свою и ветровку сверху. Или кофту.

– Я надену кардиган! – восторженная Аля достала длиннющий темно-коричневый кардиган.

– Аля, нет! – Верка уже не сдерживала себя. – Повесь его обратно! У тебя что, обычной кофты нет?

Дверь отворилась, и в комнату заглянула мама.

– Что тут у тебя происходит? – ворох платьев на кровати, Верка в ноутбуке и взмокшая Алька составляли крайне интересную картину. – Ты куда-то собираешься?

– Нет, мам. Просто гардероб перебираю.

– Здравствуйте, Лидь Андреевна! – скороговоркой протараторила Верка. – Я Але платок решила привезти, выбираем цветовую гамму.

– Ей коричневый идет, – не терпящим возражений тоном проговорила мама. – Можно бежевый.

– Да-да, мы так и решили, – еле сдерживая смех, проговорила Верка. А Аля стала почему-то пунцовой.

– Аля, когда этот бардак разберешь, – мама сделала неопределенный жест рукой, – сходи в магазин. Молоко закончилось.

– Конечно, мам, – пролепетала девушка.

Как только дверь за матерью закрылась, Алька откопала в глубине полок ярко-зеленую футболку с неестественно-рыжей кошкой.

– Ты про эту футболку говорила?

Верка заливисто захохотала.

– Чего ржешь?

– Алька, надень к ней фенечки. Ну что я, зря их тебе вожу, что ли?

– Смысл в фенечках, если я буду в кофте?

– Ну наде-ень, – протянула подруга умоляющим тоном.

Алька обернулась к книжной полке. Там, повыше, чтобы случайно не смахнуть, пылилась статуэтка балерины, почти скрытая под разномастными цветастыми браслетами. Верка привозила ей их пачками – плетеные, из бисера, деревянные, медные – в память о том, как они плели в школе друг другу фенечки и обменивались, устраивая из этого великую девичью тайну.

У самой Веры руки были густо унизаны подобными украшениями. Причем те, что дарила ей много лет назад Аля, так и не снимались. Аля же, прикрываясь требованиями работодателя и особенностями московской погоды, фенечки давно не носила, а увешивала ими терпеливую балерину. Мама злилась, когда они попадались ей на глаза – мишура, ей богу! – но Аля их никуда не убирала. Ей нравилось иногда разглядывать их и представлять, что это она привезла из путешествий сувениры: этот из Индии, этот из Африки…

Сейчас она стояла и смотрела на них с неприкрытой тоской. Вот этот кожаный оранжевый браслет хорош. И черный с причудливо вплетенной серебристой нитью. Мама опять скажет – обвешалась, как елка. Комок подкатил к горлу, зубы сжались. Нет, не сегодня.

– Сегодня обойдусь без фенечек. Все равно в кофте. Успею еще поносить. Всё, – проговорила Аля, натягивая футболку с кошкой. – Пошла я за молоком, а там уже и ехать пора.

– Накраситься не забудь, – крикнула ее спине Верка.

– Точно! – Аля обернулась, вспомнив, что не закрыла ноут. Послала подруге воздушный поцелуй и захлопнула крышку.

***

Рабочий день Тринити всегда начинала с обхода. Ее маленькие пациенты еще сладко потягивались в своих разноцветных кроватках, когда бионикл заходила в палату и, улыбаясь, снимала показатели с систем жизнеобеспечения. Дети ее любили, Тринити знала это. Ведь, когда она широко улыбалась им, они смеялись в ответ. И только совсем малыши плакали. Тринити решила, что это потому, что они еще не умеют смеяться. В их арсенале выражения эмоций был только плач.

Она активно тренировала новую мимику и была довольна результатами. Дети узнавали ее среди других биониклов и положительно реагировали на назначенное ею лечение. Бионикл задумалась о том, чтобы добавить в свой арсенал еще эмоций. Загвоздка была в том, у кого их подсмотреть.

Из задумчивости ее вывел странный то ли стон, то ли рев. Это не было похоже на плач младенца. Тринити слышала совершенно животный звук, доносящийся, как ни странно, из палаты.

Пролистав карты, Тринити открыла нужную и вошла в бокс. На кровати лежала девочка, можно даже сказать, девушка. Она крутилась на постели, стонала и выла. В карте было указано, что девочка принадлежала к расе борхов, но на ее тщедушном взрослеющем тельце не было ни единого волоска. Борхи были сплошь покрыты растительностью. Волосы, длинные на голове и спине, короткие на животе и конечностях, были особенностью и достоянием этой расы. Только лишь лицо и ладони были без волосяного покрова. В среде борхов цветом волос меряли возраст, их густотой – здоровье, их внешним видом – статус. Но про лежащую на больничной койке девочку ничего этого нельзя было сказать – ее тело было абсолютно гладким. Кожа вместо бледно-желтой была почти оранжевой – явно воспаленной. Наверняка каждое прикосновение и каждое движение причиняли девочке острую боль.

Тринити подошла к ней и постаралась улыбнуться.

Глава 5

Как ни тянула Аля время, медленно нанося тушь и долго выбирая помаду, все равно приехала к родному кафе на полчаса раньше назначенного времени. Чувствуя себя полной идиоткой, Аля помахала рукой коллегам, которые уже успели ее заметить через витрину, и отошла к ближайшей лавочке. Садиться не стала. Нервничала.

Теплый ветерок игрался Алиными локонами. Гомон птиц почти заглушал шумящие машины. Отовсюду доносились обрывки разговоров и смех людей, окончивших свои дела и решивших отдохнуть приятным летним вечером. Но Алька этого всего не замечала. Невидящим взглядом смотрела сквозь витрину прилегающего к лавке цветочного ларька и сама себя накручивала: «С каких это пор вы, Алла Витальевна, мужчин на свидания приглашаете? Что, совсем уже безнадега?» Грустно вздохнула и посмотрела, наконец, на цветы. В палатке стояла огромная ваза с крупными ромашками, и какой-то чудак покупал их, кажется, все. Альке даже стало жаль, что их сейчас заберут. Такие красивые, нежные… Покупатель повернулся к кассе. Ой, да это же Сергей! Он как раз рассчитался и, выходя, заметил Альку. Запнулся на пороге и покраснел.

– Аля, здравствуйте. А это вот… Вам, – вид у него был такой, как будто его застали на месте преступления. Чувствовалось, что цветы парень дарит нечасто.

Алька не смогла сдержать восторженного вздоха. Глаза загорелись, губы расплылись в довольной улыбке. Потом подумала, что ей с этим букетом весь вечер таскаться, и слегка сникла. Она-то запланировала большую прогулку! На выручку пришла продавщица:

– Молодые люди, позвольте предложить, – цветочница, хитро улыбаясь, протягивала плотный конусообразный пакет с ручками. – Так будет удобнее гулять.

Серега спохватился первым:

– Да-да, спасибо огромное.

Алька расцвела в улыбке:

– А как вы угадали, что мы гулять?

– Да не по-ресторанному вы одеты, – продавщица оказалась опытной.

Аля еще шире улыбнулась, принимая пакет с цветами.

– Как ты узнал, что я ромашки люблю?

– Никак. А ты любишь?

– Люблю, – Аля зарылась носом в мягкие белые лепестки и глубоко вдохнула их естественный, слегка заметный аромат.

– Твои духи.

– Что?

– У тебя духи чуть горьковатые, цветочные. Как ландыш или, – Сергей пожал плечами, – ромашка. Вот я и подумал.

Алька смущенно вдохнула запах цветов. Действительно, чуть горьковатый аромат. Как ее духи. Какой он, оказывается, внимательный. А она отмахивалась от шуточек коллег про «ее посетителя».

Аля с Сергеем не спеша вывернули из переулка на Тверской бульвар и пошли в сторону Елисеевского магазина. Величественное шестиколонное здание не могло не обращать на себя внимание и приковывало взгляды даже завсегдатаев Тверской. Серега, конечно, тоже притормозил – засмотрелся на шикарно оформленные витрины, через которые проглядывали роскошные интерьеры. Алька обернулась на него и вдруг поняла, что он тут еще ни разу не был.

– А давай зайдем? – потянула она его за руку.

– Зачем? Это же вроде обычный продуктовый…

– Да ты что, это же самый настоящий памятник архитектуры! А ты знаешь, что до того, как стать магазином, это был самый просто дом? Его построила себе вдова Козицкого. При Екатерине Второй. Можешь себе представить, жить в таком вот домике?

Алька, слегка вальсируя, передвигалась по залам, плавным движением руки показывая то лепнину, то фрески. Сергей легко мог представить её танцующей на каком-нибудь балу – в пышном платье, с жемчужной нитью на шее. И это было намного приятнее, чем воображать какую-то там вдову Козицкую.

– Кстати, – не замечая мечтательного взгляда своего спутника, продолжала Алька, – ее внучка, княгиня Волконская, устроила тут литературный салон. Даже Пушкин, говорят, бывал!

Сергей стоял посреди бакалейного зала, силясь представить себе Александра Сергеевича. Ну не на прилавке же он стихи читал.

– Тут, должно быть, все изменили?

– Конечно, изменили! Но еще при царях. Григорий Елисеев купил особняк и открыл здесь магазин. У Гиляровского об этом хорошо написано.

– Наверное, всё потерял после революции.

– Да не совсем. Он успел вывести капитал и сбежал во Францию. С молодой женой. Говорят, чуть ли не до середины двадцатого века дожил. А старая его жена, ну, в смысле, первая, на собственной косе повесилась. Представляешь, какой ужас?!

– Черт, невероятная история. На собственной косе?

– Ага, когда узнала о его измене. Вот. Поэтому я не люблю длинные волосы, – Алька взъерошила свой коротко стриженый затылок и напряженно засмеялась. Дурацкая вышла шутка.

– Ну, я думаю, тебе никто изменять не будет, – выпалил Сергей и покраснел.

Ее начинала забавлять эта его особенность. Светлая кожа в считанные секунды заливалась краской. Как лакмусовая бумажка. Такой тест на искренность – покраснел, и ничего уже не скроешь. Аля нежно улыбнулась, чуть-чуть любуясь новым другом. Вышли из магазина.

– Пойдем на Красную площадь?

– Ну, если хочешь, пойдем…

– А ты не хочешь? – Алька вздернула красиво очерченные брови.

– Я там вроде недавно был, – Сергей замялся и опять смутился. – На Красную площадь первым делом положено сходить любому приезжему!

– Тогда пошли туда! – Сергей с Алей развернулись и направились по Тверской в сторону площади Маяковского. – А откуда ты приехал?

– Я с Алтая. Родился в Темиртау, – Сергей улыбнулся. Коротко и незаметно. Почти что одними глазами.

– Какое красивое название.

– Ага. Значит «Железная Гора», – с гордостью перевел парень. – Это недалеко от Новокузнецка. Чуть больше часа на машине.

– Значит, ты приехал из Темиртау.

– Если совсем точно, то из Новокузнецка. Темиртау совсем маленький. Почти деревня. Поэтому поступать уехал в Новокузнецк, – Сергей глубоко вздохнул, – ну и работать там начал. Первые программы еще студентом писал. Вместе с друзьями что-то вроде клуба организовали. Потом один из наших проектов неожиданно заработал грант, и нас с ребятами пригласили сюда. Работать, что называется, на новом уровне.

– Так ты программист?

– Ага.

Аля присмотрелась к его футболке.

– Так вот что значат эти загадочные буквы! – на футболке стояла эмблема М*& R*. – А я все думаю, что это такое?

– Ну… Да, – Серега смутился. – Это фирменные футболки. На каком-то тимбилдинге выездном раздавали.

– Здорово! Серьезная компания.

– Ага. Мы сейчас пишем программное обеспечение для спутников связи.

– Невероятно! Так интересно! Для меня программирование всегда было чем-то вроде китайской грамоты. Хотя… нет. Я – гуманитарий. Китайскую грамоту я бы освоила.

– Гуманитарий? – Сергей был рад сменить тему. – Ты учишься?

– Уже закончила. Я училась в Литинституте. Он тут, недалеко.

– А, так вот почему ты так хорошо знаешь этот район!

– Ну да. Много времени тут провела.

– А в кафе это подработка?

– Работала студенткой, да так и осталась. Опытный бариста получает больше, чем начинающий корректор.

– Ты мечтала работать с книгами?

– Я мечтала написать книгу, – Алька сникла.

Мысль о нереализованных мечтах ее расстраивала.

– Я верю, что у тебя все еще впереди! Смотри, качели! – Сергей решил ее отвлечь и плюхнулся на широкую белую доску.

– Да, сейчас качели, – вздохнула Алька и присела рядом. – Знаешь, эта площадь всегда была местом сбора несогласных. Здесь читали свои стихи шестидесятники. Потом собирались лимоновцы. Это Площадь Маяковского. Точнее, сейчас она называется Триумфальная, но многие по-прежнему зовут её «Маяковского». Из-за памятника и станции метро.

Ребята помолчали, разглядывая каменную спину поэта. Несогласный со всем на свете, он и после смерти притягивал к себе таких же несогласных. Сергей разглядывал площадь, здание гостиницы рядом:

– Здесь красиво.

Ноги сами собой упрямо отталкивались от асфальта, и молодые люди синхронно двигались, раскачиваясь. Что-то интимное было в этом детском невинном единстве. В этом ритме – одном на двоих, в этих энергичных движениях. Раз, два. Раз, два. Раз…

Алька вдруг, покраснев, гораздо резче, чем следовало, уперлась подошвой в землю. Серега чуть не слетел с качелей носом вперед.

– А пошли туда? – девушка вскочила, не смотря Сергею в глаза. – У меня есть одна идея!

Аля почти побежала по Садовому кольцу в сторону Патриарших. Ему оставалось только лишь следовать за ней.

– Если тебе вдруг станет неинтересно, – тараторила она в такт своим шагам, – скажи. Я просто подумала… Красную площадь действительно все приезжают смотреть. А это… Ты любишь Булгакова?

– Ну, не могу назвать себя его знатоком, но «Мастера и Маргариту» читал.

– Тогда эту парочку ты точно узнаешь! – Алька плюхнулась на лавку рядом с чугунными Бегемотом и Коровьевым.

– О! Знакомые все лица! Этот парень мне очень напоминает Саньку из отдела тестирования, – Серега покосился на бронзового Коровьева. – Вылитый!

Алька захохотала: так комично Серега разглядывал статую, оценивая ее то в профиль, то в анфас.

– Ты еще не устал?

– Не, я люблю пешие прогулки! Пожалуй, здесь мне их даже не хватает. Знаешь, в детстве мы с пацанами часто ходили в походы. Иногда просто с пачкой сосисок и кульком яблок. Иногда собирали рюкзак и уходили на несколько дней. Когда нам было лет по пятнадцать, ушли в горы в мае. Тут в мае люди в футболках ходят, а у нас еще снег может лежать. Мы хотели подняться по склону к озеру и там переночевать, но, пока шли, Юрка, сосед мой, свалился в какую-то лужу, и у него развалились кроссовки. Он ими так хвастался перед походом! Предки на центральном рынке купили. Фирма! А они раз намокли и все. Прям реально на части! Подошва отдельно, верх отдельно. А под ногами снег! Мы его же шнурками ему подошву к ногам привязали, но идти-то дальше невозможно. Пришлось разворачиваться и пиликать домой. Он потом две недели больной валялся.

– У меня таких историй нет, – Алька с грустью улыбнулась. – Я – москвичка. С подругами мы ходили в кафе и в музеи, а с классом выезжали на экскурсии в Петербург. Пока был жив папа, мы зимой катались на лыжах. Но потом… Мама лыжи не любит.

– Сочувствую.

– Чему?

– Ну, у тебя умер папа.

– Это было давно, – отмахнулась Аля.

– Ну и что. Похоже, ты до сих пор переживаешь.

Аля обернулась и внимательно посмотрела на своего спутника. Губы сами собой сжались, а брови поднялись домиком. Ей действительно до сих пор было больно. Без папы жизнь стала совсем другой.

Сергей молча и очень аккуратно взял ее за руку. Посмотрел ей в глаза. «Можно?» – спросил он взглядом. «Можно!» – ответила она, опуская глаза, и отвернулась.

Они свернули с Малой Бронной в какой-то из переулков и пошли в сторону Большой Никитской.

– А ты знал, что полет Маргариты на метле – это излюбленный маршрут прогулок Булгакова с его тогда еще любовницей, а потом женой?

– Ты все знаешь про Булгакова? – Сергею, похоже, надоело.

– Нет! – Алька смущенно улыбнулась. – Просто наша учительница литературы была его фанаткой и каждое внеклассное занятие водила на экскурсии по булгаковским местам.

– В его квартиру не пойдем! – картинно округлив глаза, заявил Сергей.

– Не пойдем! – Алька засмеялась. – К тому же, она не тут. Отсюда ближе к Арбату. Прогуляемся?

– Ага. А что ты знаешь про Арбат? Ну, кроме песен Окуджавы.

– Песен Окуджавы я как раз и не знаю.

– Ну, значит, и мне будет, что тебе рассказать, – Сергей покрепче взял ее за руку. Это у него вышло как-то само собой и очень естественно. И Алька совсем не чувствовала себя школьницей или, как там говорят, «по-дурацки». Нет. Ей было просто приятно чувствовать свою руку в его руке. И идти рядом. И слушать его рассказы о старом барде. Просто приятно.

Глава 6

Аля стояла на большом валуне лицом к рыжему морю. Резкие порывы ветра пронизывали до косточек, и она обхватила себя руками, поеживаясь. Штормило. Волны с силой разбивались о камни, и холодные брызги летели Але на ноги.

Крики странных птиц заставили ее поднять голову и посмотреть на светло-коричневое небо – оно было сплошь затянуто облаками, отчего казалось почти шоколадным. Очень яркие, красно-лиловые твари, похожие чем-то на чаек, кружили прямо над камнем, где стояла Аля, и противно клокотали. Стало не по себе. Опустила лицо и уткнулась взглядом в чужие ярко-зеленые глаза. Это было так неожиданно и пугающе, что Алька резко отпрянула и чуть не упала.

Удержалась на камне, размахивая руками и хватая ртом воздух. Та, вторая, внимательно смотрела на нее, слегка наклонив голову набок.

– Кто ты? – спросила Алька пришелицу. Хотя кто еще тут был пришельцем?

Странная девушка ответила не сразу. Казалось, вопрос заставил ее задуматься.

– Я – Тринити.

Очень содержательный ответ. Алька вспомнила любимый папин анекдот про Шерлока Холмса и программистов. О том, что их ответы абсолютно точные и абсолютно бесполезные.

Сам собой вспомнился предыдущий сон:

– Ты сказала, что это кровь? – девушка взмахнула рукой в сторону моря.

Тринити опять выдержала паузу, подбирая слова:

– Если бы я была тобою, то это была бы кровь?

– Если бы… Что? Что это вообще значит.

– Из этого, – Тринити зачерпнула горсть жидкости, – впервые сделали нас, биониклов, – опять пауза и долгий изучающий взгляд на Алю. – Я – бионикл.

Алька нахмурилась. Биониклы? Сделали? Это вообще как?

– А ты, ты живая?

Тринити долго и отрешенно смотрела прямо перед собой. Казалось, должна смотреть на Альку, но та понимала – Тринити ее не видит.

– Живая? – взгляд наконец-то сфокусировался на Алином лице. – Похоже, уже да.

Тринити медленно подняла руку к щеке. Коснулась себя пальцами, а потом медленно потянулась к Алиному лицу. Волна ужаса охватила Алю. Даже дыхание перехватило. Ей хотелось закричать, но из горла вырывались только жалкие хрипы. Тринити еле ощутимо дотронулась до Али, но ту как будто током ударило. Она вздрогнула всем телом и… проснулась.

– Аля, Аля, – мама со всей силы лупила ее по щекам. – Аля, проснись, Аля.

– Стой, стой, я не сплю, не сплю… – мама так и осталась с занесенной над Алей рукой. Выдохнула, села на кровати, наконец опустила руки.

– Ты так кричала, стонала… Я тебя трясла, брызгала водой – ничего не помогало.

Аля провела рукой по мокрой подушке. Ей казалось, что этот сон длился пару минут.

– Аля, я прошу тебя, сходи к Андрею Евгеньевичу, я волнуюсь за тебя.

– Мам, я ему позвоню, – девушка накрыла ладонью руку матери.

– Точно? – мама была похожа на капризного маленького ребенка, которому обещают карусель.

– Точно, – Аля приобняла мать. У той вырвался вздох облегчения. Она свято верила, что психиатр решит эту проблему. Альке бы ее уверенность.

***

Утро субботы выдалось необычайно суетливым. Аля работала два через два, и ее выходные нечасто попадали на субботу или воскресенье.

Сегодня был такой вот редкий день. Аля пообещала Сергею пикник. Это была ее идея – приезжие часто не видят красот Москвы за тоннелями подземки и каменными джунглями спальных районов. Но ведь Москва это и парки, и мосты над каналами, и соловьи в зарослях сирени, и закаты над озером.

Хотя сегодня закатов не получится. Аля пригласила Сергея в одну из парковых зон – позавтракать у пруда. По этому поводу девушка с шести часов суетилась на кухне: заворачивала в лаваш рубленую курицу с капустой и помидором, заваривала зеленый чай с медом и имбирем. С ее точки зрения, это был лучший напиток для теплого летнего дня.

Мама, поджав губы, взирала на Алькины сборы с любимой табуретки в углу кухни.

– На пикник собралась? – откуда-то из угла в сторону плиты наплывала грозовая туча. Мама хмурилась.

– Да, с подругами из кафе, – Аля старалась быть максимально невозмутимой. Ну подумаешь, не с подругами, а с другом. И не из кафе, а… Да и зачем маме все это знать?

– А ты Андрею Евгеньевичу позвонила? – по туче пробежали искорки.

– Мам, ну что беспокоить человека в выходные, в понедельник позвоню, – Аля приобняла мать и улыбнулась.

– Ты абсолютно несерьезно относишься к своему здоровью!

– Мам, я отлично себя чувствую. Правда. Я же взрослая девочка. Я вполне могу сама о себе позаботиться.

– Не знаю, не знаю… – мама смотрела, как Аля пакует две чашки, две тарелки, два набора столовых приборов. Интуиция подсказывала ей, что свою дочь, свою собственность, необходимо защищать.

– Ой, мам. Все ты знаешь.

– Хочешь сказать, что ты вполне самостоятельная и готова бросить пожилую мать в одиночестве?

Дело запахло корвалолом. Аля знала все мамины спектакли наизусть, поэтому быстро сгребла в рюкзак бутерброды, подхватила термос, чмокнув маму и протараторив что-то вроде «люблю-тебя-мамочка-честно-честно», вылетела из квартиры. Мама же пошла за телефоном.

Алькины разговоры о самостоятельности беспокоили ее все больше. С этим нужно было что-то делать. Лидия Андреевна не вчера родилась и понимала, что пикник у дочери, скорее всего, не с подругами. Или не только с подругами. Пожалуй, пора было пускать в ход тяжелую артиллерию.

Удобно расположившись в кресле у журнального столика, Алина мама набрала знакомый номер, и спустя три гудка бодрым и почти радостным голосом пропела:

– Андрюшенька, дорогой, здравствуй.

Глава 7

Тринити уже второй день пыталась снять интоксикацию у девочки-борха. Процесс выздоровления шел очень тяжело и осложнялся эмоциональным состоянием пациентки. Она почти ни с кем не разговаривала, большую часть времени лежала, отвернувшись к стене.

Химический ожог тела составлял девяносто семь процентов. Она была почти при смерти. Хорошо, что степень ожога была невысока: кожа пострадала вся, но не сильно.

В медкарте было указано, что девочка сделала это сама. Причину никто не выяснил. Тринити считала, что этому нужно уделить особое внимание, поэтому во время обхода пошла к ней в самом конце:

– Доброе утро, – Тринити широко улыбнулась.

Девочка-борх фыркнула и отвернулась.

– Как ты себя чувствуешь? – бионикл изо всех сил старалась проявлять дружелюбие.

– Ты что, припадочная? Что скалишься, как больная?

Лицо Тринити тут же выровнялось. Бионикл отметила, что слова борха относительно мимики надо будет обязательно обдумать, но сейчас важнее, что она получила ответную реакцию.

– Больной у нас являешься ты, – Тринити открыла карту. – Ты нанесла себе химический ожог. Скажи, зачем?

– Я хотела убрать эти уродские волосы! Что непонятного? – девочка кричала, из глаз ее лились слезы.

– Убрать волосы? Но ты же борх?! – Тринити совершенно не понимала.

– Вот именно! Борх! Я – борх, а он – отера!

– Он? – кажется, Тринити услышала что-то важное.

– Я просто хотела быть красивой для него!

– Но… Смешанные браки очень распространены, – Тринити озвучила вложенную в нее идею: расы равны, смешанные браки распространены. При желании можно даже зачать ребенка. Искусственно, конечно, но можно…

– Распространены? Между кем и кем они распространены? Вирфы и отеры еще уживаются друг с другом, а мы… Знаешь, как он называет борхов? «Мохнатые зверушки». Он смеялся надо мной! Я для него – мохнатая зверушка, – последнее девушка произнесла уже рыдая. Слезы было не остановить – она уткнулась в подушку и завыла тем воем, который так напугал и удивил Тринити пару дней назад.

– Смеялся? Но смех – это же хорошо.

– Да что ты понимаешь, ты, искусственный кусок мяса! – девчушка зашлась рыданиями, отвернулась к стене.

Тринити ошарашенно сидела и смотрела на нее. Смех – это не всегда хорошо. Борхи – зверушки для отер. Биониклы – искусственные куски мяса. Поступившая информация ломала все загруженные в Тринити стереотипы. Бионикл медленно поднялась и вышла из палаты. Надо добавить в назначения транквилизаторы и поднять вопрос о переводе пациента в стационар психиатрии.

***

Вечером, перед регенерацией Тринити спросила у голубовласого борха:

– Профессор, разве я – кусок мяса?

– Нет, Тринити, что ты. Ты – сложный бионический конструкт, – профессор не обратил внимания на вопрос, выставлял нужные ему параметры на регенерационной капсуле.