Текст книги "Сказка о золотом гребне, жадном крестьянине и ведьме (СИ)"

Автор книги: Анна Лофтрунн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Сказка о золотом гребне, жадном крестьянине и ведьме
Анна Лофтрунн

Ярко горел огонь в очаге старого Шона О'Брайна. За окном бушевала осенняя непогода, белые молнии рвали небо на части, жутко выл ветер, будто и не ветер вовсе, а Ку Ши, стенающий на болотах, на которых феи зажгли коварные блуждающие огни. Темна и глуха была ночь на исходе осени, до рассвета было ещё долго, но старик не торопился почивать. Он сидел за столом и делал вид, что ему ни капельки не страшно. Со стены на него стеклянными глазами смотрела старая голова оленя, которого он подстрелил в молодости, когда ни глаза, ни руки ещё не подводили.

– Что? – спросил Шон у головы, ткнув в её направлении куриной костью, которую только что закончил обгладывать. – Поджидаешь меня, небось, на пастбищах своего сумрачного хозяина? Э нет, погоди... Я ещё всех переживу! Всех! – бахвалился старик, обводя взглядом свои охотничьи трофеи. Мёртвые звери безучастно смотрели на абсолютно седого с иссечённым морщинами лицом, но всё ещё крепкого телом, старика, которому минул седьмой десяток, хотя сам Шон утверждал, что восьмой.

Оглушительный раскат грома заставил Шона подпрыгнуть на стуле, а от жуткого крика ночной птицы, так похожего на женский плач, волосы на голове зашевелились. Старик перекрестился несколько раз и сделал большой глоток виски прямо из горлышка бутылки. Его нос и щёки раскраснелись, на глазах выступили слёзы, а на душе сделалось легко и спокойно. И, может быть, старый Шон не стал бы делать того, что сделал дальше, будь он совершенно трезв. Алкоголь сделал его охочим до разговоров и компании, которая могла бы скрасить столь беспокойную ночь.

За дверью отчётливо послышался лай пса, а затем в дверь постучали. Уверенно и как к себе домой.

«Должно быть, это мужчина», – подумал старик с облегчением, потому что женщин он опасался пуще глаштиг и гончих Аннун с Охотником вместе взятых.

Кряхтя, Шон поднялся из-за стола, опираясь о столешницу худыми жилистыми руками с огрубевшими ладонями и узловатыми пальцами.

– Кого там Неблагие несут на ночь глядя? – проворчал он скорее для вида. К старику, живущему в одиночестве на отшибе деревни, мало кто захаживал, Шон был дёрганым и нервным, нелюдимым.

– Я держу путь в Дун Кэрроу, да сбился с дороги, добрый человек, и ищу ночлега, – донёсся из-за двери приятный мужской голос неопределённого возраста. – У меня есть золото и доброе вино, я не обременю тебя.

Шон никогда не слышал о таком городе, о котором говорил ночной гость, слишком долго он не высовывал носа из своего дома, все вести проходили мимо его ушей, а потому старику стало любопытно. А уж когда незнакомец помянул о золоте и вине, старик не раздумывая отворил дверь – не голытьбу в дом принесло, и то хорошо. Лиходеям и проходимцам в доме старого Шона делать было нечего.

«Золото и вино никогда не лишни», – подумал старик, а уж до этого он был весьма жаден.

На пороге, щедро освещаемом молниями и рыжими отсветами очага, стояла высокая фигура, закутанная в чёрный плащ с головы до ног. Ткань промокла под дождём, а оттого тяжёлые полы плаща вытянулись и волочились по грязи, прилипая к ногам. Худая чёрная собака высунула свой красный язык и тяжело дышала, спокойно поглядывая то на своего хозяина, то на Шона. Незнакомец снял капюшон, и Шон увидел перед собой молодого мужчину с длинными чёрными волосами, которые были мокрыми и пошли мелкой волной.

– Ну, проходи, проходи, гостем будешь.

Гость вежливо поклонился хозяину и без всякой опаски переступил порог дома, снимая мокрый дорожный плащ, который был вовсе не чёрным, как сначала показалось старику, а серым как зимние сумерки. И глаза незнакомца были не чёрными, а синими как глубокие воды моря, что плескалось совсем близко от дома старика – и полдня не пройдёт, как пешком до берега доберёшься. Совершенно ясно было то, что ночной гость был чужестранцем – так разительно он отличался от жителей Ирландии.

Шон усадил молчаливого гостя у огня, чтобы тот согрелся, подал ему еды и питья, а когда молодой человек отужинал, то решился, наконец и вопросы задавать.

– А теперь, дорогой гость, позволь узнать твоё имя.

Гость назвал себя, но старик, удовлетворённый ответом, к утру бы и не вспомнил ни имени, ни лица, ни голоса того, кто гостил у него этой ночью.

– Ты, должно быть, прибыл издалека, – начал Шон разговор, – и многое видел. Не уважишь ли старика какой историей, да поинтереснее и почудней? Уж больно я их люблю.

Гость кивнул. Да, он прибыл издалека, из-за моря, как и весь его народ когда-то. Да, он много где бывал и знает такие чудные истории, которые и правда случались в мире. Ни капли вымысла не было в них, и да поразит его тотчас же молния, если хоть одна из них ложь.

– У нас много времени до рассвета, – улыбнулся он старику, и зубы у него были ровные и белые.

«Как жемчужинки», – подумалось старому Шону, у которого из зубов дай бог половина осталась, да чего только с пьяных глаз не примерещится. Пёс, лежавший у порога, повернул свою голову, увенчанную большими лохматыми ушами, и в его по-человечески умных глазах блеснули огни очага.

– Слушай же то, что я расскажу, Шон О'Брайн, это чистая правда. Чище только вода в эльфийских источниках.

***

Шёл однажды Финн, сын крестьянина, по лесу мимо реки домой из соседней деревни. Больше книг на сайте кnigochei.net Была ночь и вот, услышал он прекрасное пение. Любопытно ему стало, кто же это так дивно поёт. Ни у одной из деревенских девушек Финн не слышал такого голоса.

«Чай не забьёт меня батька, если позже домой вернусь», – думал он, идя на голос.

Свернул с проторенной тропы сын крестьянина и вышел к реке, а там, на берегу, сидела дева и чесала золотым гребнем свои длинные волосы, да пела песни. Волосы у неё были белые как луна, глаза голубые как летнее небо. Дева не заметила юношу, а тот как услышал, о чём же она поёт, так и рад был, что не вышел из зарослей. Пела красавица о крови, сладкой как вино, и как по нраву ей страх человеческий, и мясо людское.

Испугался Финн и попятился, хрустнула под его ногой веточка, да не веточка – кость человечья. Дева замолчала и тут же, жадно втянув носом воздух, бросилась туда, где сидел бедный Финн. Гналась она за ним по лесу, и не было для неё никаких препятствий. Ни кочки, ни корни, ни ветки не мешали ей, легко скользила она меж деревьев.

– Иди ко мне, мальчик, идём же со мной, в сырой земле моя постель, – звала она и тянула белые руки.

Финн же бежал, не разбирая дороги, и лес чинил ему препятствия. Всякая ветка норовила уцепиться за одежду, всякий корень ноги обвить стремился. С ужасом слушал юноша топот копыт, что были у девы вместо человеческих ступней. Догнала его лесная нечисть, как он думал тогда, вцепилась в волосы и повалила на землю. Лёгкой как пушинка была красавица, тонкой как тростиночка, но крепко держала свою добычу.

– Мне холодно с мёртвыми, милый мальчик, добрый мальчик, идём же со мной, век тебе меня веселить.

Тщетно пытался Финн освободиться, лесная ведьма была сильнее его. Он видел, какие острые у неё зубы, какой красный язык, чувствовал он, как пахнет от неё сырым мясом и кровью. Некуда было бежать, хоть до родного дома и близко. И только Финн распрощался с жизнью, как закричали в деревне петухи, и дева испарилась утренней дымкой с тихим плачем, только гребень золотой в траве остался. Вот сестра младшая порадуется подарку! Взял юноша гребень с земли, положил в сумку и пошёл домой. Легко он вышел на тропу, ветки и корни больше не мешали ему, солнце поднялось в небо и отогнало прочь ночные страхи.

Целым и невредимым вернулся домой Финн, поклонился отцу, матери, да сестре гостинец принёс. Обрадовалась юная Фйонн, да тут же к себе побежала, косу свою длинную расплетать, волосы свои рыжие золотом расчёсывать. Не прошло и минуты, как сверху донёсся удивлённый возглас, а затем топот белых ножек по лестнице.

Простоволосой Фйонн предстала перед роднёй:

– Смотрите, не простой гребешок Финн принёс! – и стала волосы чесать.

Раз провела гребешком, два провела, а на третий посыпались на пол самоцветы и золото.

– Никак у ведьмы лесной достал, – изумился Брандон, да строго сыну пальцем, когда тот потянулся за золотой монетой на полу. – А ну, не трожь! Чужое то золото, колдовское или эльфье, чего хуже. А ну как в труху превратится! Знаем мы эти шуточки.

Вздохнул Финн, но делать нечего, послушался отца и ни монетки не тронул. Так день прошёл, настала ночь, потом и утро, а золото не обратилось опилками, камни всё так же сверкали как звёзды в небе. Смягчился тогда отец и сказал:

– Жена, а ну иди на рынок, купи лучшего мяса, пива и свежайшего хлеба, знатный сегодня обед будет. Хороша сынова находка. Не украл ли? – вдруг строго спросил отец, Финн испуганно замотал головой. – Смотри у меня, – показал он сыну тяжёлый кулак.

И вот, стали они жить поживать и не бедствовать, но с каждым днём всё больше хотелось золота, всё больше богатства. И вот, ходит теперь Энна, жена, в шелках, у Фьонн золотые нити в волосах, а платье жемчугом расшито, да и Финн теперь как принц рядится, в золоте весь. Вместо избёнки теперь добротный дом, богато убранный, белоснежные кони в конюшне стоят, золотой сбруей звенят, а Брандон королём сидит, палец о палец не ударит – всё за него слуги делают. Энна золотой нитью шьёт, вышивает, белые руки не пачкает, спину больше за работой в поле не гнёт.

И год так прошёл, возмужал Финн, завидным женихом стал. Вот уж и девицы на него хитро глядят, да красуются, но ни на кого внимания молодой богач не обращает.

– Вон, король наш, на фее лесной женился, чем я хуже? – говорил он, так вскружило золото ему голову.

– Брось ты это, беду накличешь! – говорила ему сестра. – За тобой девки ходят, любую выбирай, любая согласится, даже королевна.

– А вот и выберу! – гордо вскинул златокудрую голову Финн. – Вот кто мои задачи разрешит, ту и возьму! Устроим смотрины.

Так он сказал, да так и случилось. И так были громки его слова, так окрест весть разнеслась, что богатейший во всём королевстве жених намерен себе невесту искать, услышала его в самом тёмном и глухом сердце леса ведьма,любившая кровь и человеческое мясо, дочь страшной безлунной ночи. Любопытно ей стало, кто же так разбогател, что и у короля золота в сокровищнице и того меньше. Облеклась она в предрассветные туманы, вплела в косу лунные лучи, а из звёздных бликов на воде взяла себе чудные туфельки, да такой красавицей стала, что всех собой затмит. Из ночной темноты родился дивный конь, которого она оседлала и отправилась на смотрины.

Много красавиц собралось в тот день в богато украшенном зале. И все они надели лучшие платья, достали все свои драгоценности, в зале было светло от блеска золота и камней, что были на них. К*н*и*г*о*ч*e*й*.'нe*т Гордо каждая из дев смотрела на своих соперниц, и каждая считала, что лишь она прекраснее всех, и лишь её будет любить молодой Финн. Но стоило лишь к вечеру явиться последней, как улыбки померкли, ибо не найти было никого прекраснее среброволосой девы, что явилась сюда, и думали все, что перед ними дева из эльфов, из тех, кого ещё можно было встретить лунными ночами на поляне в лесу.

Тут же узнал красавицу Финн, а она его. И понял он, что непременно лесная ведьма превзойдёт здесь всех и красотой, и умениями, а ведьма сразу догадалась, где её волшебный гребень, который, как она считала, был утерян в лесу.

Побледнел Финн, но поздно было уже всё отменять. И тогда он придумал как и задачу девам задать, и от ведьмы избавиться. Не сможет она, кровопивка, против законов не ей установленных пойти и отказаться.

– Та мне женой будет, которая засеет поле за домом звёздным семенем к утру.

Тут же пригорюнились девы – уж какая злая шутка. Но нет, не шутил Финн. Зароптали красавицы, топнули ножками и по домам разъехались.

С лёгким сердцем Финн лёг спать, а как проснулся на рассвете, вышел во двор, да так и застыл. Ни звезды на небе, а из земли поднимались серебристые ростки. Все сбежались посмотреть на это диво, снова к вечеру съехались невесты.

– Кто из вас поле усеял звёздами? – спросил Финн, а сам про себя молился.

Дивным сиянием к вечеру наполнилось поле, расцвели на серебряных стеблях цветы-звёзды, а на небе, чёрном как уголь, одиноко висел народившийся месяц.

– Я! – вышла вперёд красавица с волосами чёрными как ночь, то была Блейтин, дочь богатого купца.

С облегчением вздохнул Финн.

– Я! Я это сделала! – послышался ещё голос.

– Нет я!

– Я!

– Я звёзды посеяла, все руки исколола. Вот! – показала другая исколотые в кровь руки, красные капли падали на землю.

И начался такой шум и гам, что никто не мог дев утихомирить, каждая приписывала себе это чудо. Тщетно хозяева дома пытались воззвать к порядку, пока шум голосов не перекрыл другой, тихий и спокойный, но его услышали все.

– Я, – тихо произнесли алые губы.

Присмирели девы, расступились. Речным туманом просочилась меж них ведьма и предстала перед женихом, улыбаясь, а сама мечтала выгрызть ему сердце.

Пуще прежнего побледнел Финн:

– В-все так говорят, да чем докажешь? – спросил он.

Вскинула ведьма руки, и по локоть они мерцали звёздным светом, что излучала пыль, которая осыпалась со звёзд, когда ведьма срывала их с неба.

Понял Финн, что ведьма правду говорит. Но не хотелось ему с богатством расставаться и сойти за ней в могилу. И, глядя на месяц, измыслил он иной план.

– Ловка ты, прекрасная дева, но дай и другим шанс показать себя. Та, кто лунным серпом пожнёт звёзды и увяжет снопы лунным лучом, станет моей женой.

Снова поднялся ропот, но делать нечего, придётся выполнять.

Лёг Финн спать, а сестра его решила поглядеть, как невесты с заданием справятся. Уселась она у окошка, да на поле поглядывает, волосы расчёсывает. Вот, первая невеста явилась на поле, подпрыгнула к небу, высоко месяц блестит, не дотянуться. Попробовала она руками звёзды сорвать, исколола об лучи пальцы, обожглась о стебли.

Вторая хотела на лестнице на небо залезть, но и дитя знает, что так не бывает. Третья заарканить месяц пыталась, да тот лишь рожками качнул и висит себе дальше как ни в чём не бывало. Многие ещё приходили на поле, никто не сумел.

К полночи явилась последняя, та, что краше всех была. Не было при ней ни верёвки, ни лестниц. Хлопнула она в ладоши, как мрак сгустился, ножкой притопнула, как соткался из мрака чернее ночи конь небывалой красоты без седла и уздечки. Села на него красавица, да и поднялась к самому месяцу, взяла его в руки, и мигом тьма настала, ни зги не видно.

Не было больше света, потому что не осталось в небе ни звёзд, ни луны. Испугалась Фйонн, поняла, что ведьма это страшная и не совладать с ней никакими силами.

И вот, поутру, когда тьма беззвёздной ночи рассеялась, увидели домочадцы аккуратные снопы, серебряным светом перевязанные. Ещё бледнее Финн, зуб на зуб от ужаса не попадает, уж думает он отдать гребень ведьме, но как осмотрелся вокруг, как глянул на свои перстни и цепи, на бархат одежд, так и передумал. Уж больно хотелось ему и от ведьмы отвязаться, и при богатстве остаться...

***

– Экая небылица! – проворчал старик. – Хоть и складно рассказываешь.

– Почему же небылица? – спросил его ночной гость.

– Да как же это можно-то звёзды как лён какой посеять да месяцем пожать?

Гость покачал головой. Его история была так же верна как и то, что его породили холодные ночи Самайна и зимние ветра.

***

Рассказала Фйонн брату о том, что видела, стал тот мрачнее тучи. И с этим ведьма справилась, что бы ещё придумать, что сделать нельзя?

– Есть у меня одна мысль! – и Фйонн шепнула брату, что ему в третий, последний раз задать невестам.

Снова съехались девы в дом, снова каждая начала за себя говорить, что она звёздные цветы в снопы стебель к стебельку уложила. И снова последней к вечеру явилась ведьма в чёрном плаще, который она соткала из могильной тени, но окружающим он казался вещью тончайшей работы, усыпанной бриллиантами как небо звёздами, но то были вдовьи слезинки.

– Я пожала звёзды и увязала их в снопы! – спокойно сказала она.

– Чем подтвердишь своё слово?– снова спросил Финн.

– Этим! – воскликнула ведьма, откинула свой чёрный плащ, и яркий свет озарил всё вокруг.

В руке она держала месяц, который, когда совсем скрылось солнце, отпустила на небо. Хоть и не желала ведьма того, но не смела удерживать месяц дольше, и у её сил был предел.

Хрустальным звоном наполнилось поле, то рвались назад звёзды, что стали ещё прекраснее чем прежде, но ленты из лунного света не пускали их.

– Последнее испытание я даю. Та из вас, кто соткёт из звёзд ткань тоньше дыма и прочнее стали, да сошьёт мне рубаху без единого шва на свадьбу, та и станет мне женой. Я сказал.

И снова поднялся ропот среди невест, но делать нечего, все взялись за работу, а ведьма быстрее всех. Ни у кого больше дело не спорилось, звёзды жгли смертным девам руки, вырывались и разлетались по небу, когда очередная невеста не смогла удержать их.

А ведьма улыбалась и знай себе нить крутила тоньше паутинки. До зари сидела у станка, а как пропели петухи, её и след простыл, только готовая рубаха сверкала на восходящем солнце.

И была рубаха эта легче пёрышка, в игольное ушко продевалась, а швы как ни искали, так и не нашли. И пояс был к ней выткан, три самых ярких звезды поместила на него ведьма, а когда Финн надел её, то стал похож на эльфийского принца, таким чудесным светом озарились его глаза и лицо. С радостью он принял бы этот дар, будь он и правда от эльфийской девы, на которой повезло жениться королю.

С ужасом ждал Финн захода солнца, когда должен будет держать своё слово перед ведьмой.

– Что делать мне, сестра? – спросил он у Фйонн совета.

Но Фйонн ничего не ответила, мать только слезами залилась, а отец был твёрд – достойный муж своё слово должен держать, кому бы его ни дал.

И тогда Финн решился на обман. Улучив минутку, он проник в спальню сестры и выкрал у неё золотой гребень, слугам велел не тревожить до заката, ибо хотел Финн в полном одиночестве готовиться к свадьбе. Читай книги на Книгочей.нет. Подписывайся на страничку в VK. Так Финн сказал, а сам переоделся в простую одежду, обмазал лицо сажей, да так и сбежал из отчего дома.

К вечеру, когда село солнце, явилась ко двору ведьма, да не одна. Был вместе с ней спутник, которого она называла братом. Был он высок и красив как эльф, а кое-кто утверждал, что и в самом деле уши у него острые были, как и у невесты самой. И как раньше не приметили-то? Шёл он подле ведьмы, и будто не лето на дворе тёплое, а промозглый ноябрьский вечер.

– Имя мне Морвен, рождена я от безлунной ночи под чёрной луной, могила мой дом и плоть моя пища, – говорила она, а брат её обвёл своими чёрными глазами гостей и родню жениха и невест, так почудилось им, что могильный холод коснулся их сердец. – Всё я исполнила, теперь ваш черёд. Где мой жених? Где тот вор, что носит золото мёртвых? Где же Финн?

Молчали гости, слуги и домочадцы, а жениха всё не было, и многие догадались, что он сбежал.

– Сбежал он! – сказал наивный мальчишка-поварёнок, пристально глянула на него ведьма.

Рассердилась она, поняв, что мальчик не лжёт. Поднялась буря, завыл ветер в лесу, да то и не ветер оказался. Чёрные как смоль гончие растерзали всех, кто был во дворе, лишь тех, чей час умирать не настал не тронули.

Долго, многие годы искала Финна Морвен, младшая сестра Смерти, да так и не нашла. Сменил вор имя, запутал следы, у кого научился – неведомо, а Смертина сестра и по сию пору ищет его и свой гребень. И слышит она, как ропщут в Стране Теней мёртвые, что бродят теперь как бедняки, ни монетки из их погребальных даров им не достаётся, ни медяшечки.

***

– Вот такая история, – закончил гость, глядя на трясущегося старика.

За окном всё ещё не унималась буря, но к вою ветра примешался дикий и жуткий лай гончих, от которого кровь стыла в жилах.

– Такой сказкой только детей пугать, – отмахнулся старик, но тут же осёкся, заметив, как изменился его гость.

Его лицо стало белым как первый снег, а от него самого веяло жутью и холодом. В чёрных глазах горели болотные огни. Гончая, что спала у двери, высунула язык, который светился как гнилушки на болоте.

Шон затрясся. Он понял, что его нашли.

– Я... я же не знал! Может, договоримся? У меня есть золото, много золота! Оно в подвале. Нет? Не хочешь? Гребень. Золотой гребень. Забирай его, отдай своей сестре, только отпусти меня!

Морион был непреклонен. Сколько жалоб и уговоров он выслушал? Сколько криков о помощи? Сотни. Тысячи, и ни одна мольба не тронула его заиндевевшего сердца. Ловчий не знал жалости, он приходил за потерянными и беглыми душами в их черёд, не раньше и не позже.

– Я рада, что ты не отказал мне в просьбе, мой дорогой, —дверь распахнулась, и в дом вошла высокая женщина, которую Шон узнал бы и через сотню лет. Те же волосы, серебряные как луна, те же алые губы и окровавленный язык. От неё пахло кровью и мясом.

– Я держу своё слово, Морвен, – Морион улыбнулся ей. Искренне. – А теперь, с твоего позволения, я вернусь к своим обязанностям.

Эльф склонил голову и растворился в воздухе, оставив после себя зимний холод и иней, который покрыл пол, стены и всю мебель в доме.

Старик с ужасом смотрел на происходящее и истово крестился. Но Морвен только покачала головой и приложила ледяной палец к его губам, с которых вот-вот сорвётся крик.

– Нехорошо сбегать с собственной свадьбы, Финн, – и улыбнулась.

Зубы у неё были не то, что у брата. Острые иглы, легко рвущие плоть.