Текст книги "Холодное сердце, сказка в стихах по мотивам одноимённого произведения В. Гауфа"

Автор книги: Анна Купровская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Анна Купровская
Холодное сердце, сказка в стихах по мотивам одноимённого произведения В. Гауфа

Часть первая

Вам скажет непременно каждый,

Кто в Шварцвальде был хоть однажды:

Наш край чудесней всех чудес!

Лишь здесь растёт прекрасный лес,

Где тьма необычайных елей,

Таких больших, на самом деле,

Что выше нет в других местах!

Там затеряться – жуткий страх!

Лишь здесь вы встретите людей

Могучих воинов сильней:

Здесь воздух, солнцем и смолою

Пропитанный насквозь с лихвою,

Здесь красота великих гор

И рек волшебное теченье,

Здесь счастливо живут селенья

И для души – святой простор!

Гористой стороны мужчины,

И впрямь гиганты, исполины,

В одежде яркой, дорогой

Сияют важной красотой:

Широки шаровары в складку

(В таких попляшешь и вприсядку),

Камзолы чёрные строги

И ярки красные чулки,

А шляпы с острыми верхами –

С большими круглыми полями;

Наряд продуман и блестит,

И придаёт почтенный вид.

Живут близ гор – умельцы дела,

Стекольный мастер славит край:

Судьба и совесть повелела –

Работу дедов продолжай!

В другом наследственном местечке,

От леса всё поближе к речке,

Такие ж шварцвальдцы живут,

Но их – другой семейный труд:

Их деды, прадеды, отцы –

Всё лесорубы, плотогоны,

Всегда трудяги, храбрецы,

Не знали страха и препоны11
  – Препона, препятствие, помеха.


[Закрыть].

Народ до моря лес сплавляет

По Рейну на больших плотах,

Большие деньги выручает

В прибрежных знатных городах.

А брёвна самые большие

Они в Голландию везут,

Из них голландцы удалые

Морские судна создают.

Их жизнь сурова и проста,

И потому одежда тоже:

Рубашка, куртка – из холста,

Штаны, мешок – из чёрной кожи.

Из их карманов длинных, грубых

Линейка медная торчит,

Как знак их дела говорит –

Мы плотогоны, лесорубы!

Но более других примет

Они гордятся сапогами,

Которые создали сами –

Таких нигде на свете нет.

В них легче выполнять работу

И можно проходить везде –

И посуху, и по воде,

И через лес, и по болоту.

Ещё недавно Шварцвальд знал –

Средь них живут лесные духи.

Теперь-то это сказки, слухи,

А прежде – житель трепетал,

И было жить порой невмочь.

Рассказывают, эти духи

Носили платье – ну, точь-в-точь

Как наши старики, старухи.

К примеру, добрый друг людей –

Стеклянный Человечек милый,

Могуществом своим сильней

Любой людской, хоть царской силы,

При этом ростом небольшой,

Да, как ребёнок годовалый,

Старик продуманный, бывалый,

С открытой, светлою душой.

Носил камзол он и перчатки,

Широки шаровары в складки,

Чулочки, шляпу, башмачки

И даже на носу очки.

А Великан-Михель носил

Суровых сплавщиков одёжи.

Его кто видел, говорил,

Что сапоги его из кожи –

Как дерево величиной!

Мужик любой бы с головой

Внутри свободно б поместился.

И каждый в истине божился.

С такими духами как раз

Пришлось однажды повстречаться

Тому, кто с жизнью мог расстаться…

Но слушайте теперь рассказ.

Когда-то в Шварцвальде жила

Мунк Барбара, вдова честная.

Супруг, пред смертью завещая,

Оставил сыну все дела.

Обычный угольщик он был,

Любил своё простое дело,

Работал, не жалея сил.

Но сыну Петру надоело

Сидеть близ ненавистной ямы,

И если б не страданье мамы,

Давно б он бросил скучный труд.

Петер Мунк

Нигде, нигде меня не ждут!..

Башмачник, повар, часовщик,

Поэт, стекольщик… без сомненья,

Из них любой к добру привык,

Их все зовут из уваженья!..

Какая жалкая судьба,

Чуть лучше, может быть, раба –

Быть угольщиком чёрным, грязным,

Противным, мерзким, безобразным!

Просиживать младые дни,

Печальной скукою полны,

Близ ненавистной ямы чёрной,

А после колесить упорно

С тележкой по дорогам, сёлам,

По улицам и близ ворот –

Товар проталкивать вперёд,

Внушая жителям весёлым

И страх, и жалость, и презренье!

За что, скажи, о, провиденье?

За что так строг нещадный рок?

Какой мне выучить урок?..

Вот выйдет Петер Мунк в кафтане,

Умытый, в новеньких чулках,

Любой, кто издали вдруг взглянет,

Невольно скажет вслух, в мечтах:

«Кто этот парень молодой?

Да кто бы это был меж нами?»,

А подойдёт – махнёт рукой:

«Всего лишь Петер с угольками!..»

Вот так сидишь всё у костра

И слушаешь, как свищет ветер,

Мечтаешь обо всём на свете –

Какая грустная пора!

Проходит молодость уныло,

Её убожество постыло!

Увы, никем я не любим,

Лишь одиночеством томим.

Но больше остальных людей

Ему вселяли уваженье

И зависть, и души волненье

Мужчины храбрые, сильней

Любой невиданной препоны –

Цари лесные, плотогоны.

На общем празднике, когда

Для них потратить – ерунда –

В одно мгновение пустое

Всё то, что Петер брал за год,

Наш юноша, зажавши рот,

Терпел страдание лихое.

Что говорить! Один их вид –

Кого угодно впечатлит!

Идут лесные великаны –

Звенят монетами карманы,

Блестят атласные рубашки,

Серебряные цепи, пряжки,

Из кёльнских трубок – вкусный дым –

Как не завидовать таким!

Особенное ж восхищенье,

Души и зависть, и волненье,

В нём вызывали три души –

Лишь деньгами и хороши.

Все трое были не похожи,

Но в чёрствости своей равны:

Богатство им всего дороже,

И власть, и злато22
  – Злато, золото.


[Закрыть] лишь нужны.

Иезекиил Толстый – первый

Во всей округе злой богач.

На злато он не тратил нервы –

Оно к нему летело вскачь!

Везло ему необычайно –

Он лес втридорога сдавал!

И думал Петер – это тайна,

А почему – и сам не знал.

А Шлюркер Тощий! Смелый малый!

Любой с ним спорить не хотел:

Он был знаток полсотни дел

И скандалист, к тому ж, бывалый.

В харчевне он сидел с локтями,

Расставленными на весь стол,

И задевал других ногами,

Как будто для него лишь пол!

И ел, и пил он за троих,

И всякий раз толкал других.

Любил скандалить и буянить,

И шутки ради хулиганить.

Да, Тощий был сто раз не прав.

Но так как деньги он не мерил,

Обычно каждый лицемерил

И не судил несносный нрав.

Известен был и Вильм Красивый,

Богач и статный, и спесивый,

Любитель в танцах побеждать

И девушкам любовь внушать.

Наш Петер помнил, что недавно

Жизнь Вильма не была столь славной,

Не отличалась от других –

Он был в работниках простых.

«И где взял деньги паренёк?

Как будто богатеть – безделье!

Да, говорят, нашёл под елью

С редчайшим серебром горшок.

Другие ж молвят – он багром33
  – Багор, длинный шест с металлическим остриём и крюком на конце.


[Закрыть]

На Рейне подцепил однажды

Мешок с отборным серебром…

И в правде уверяет каждый!..

Да, как бы ни было, они

Три лучших в мире плотогона!

Они для всех всегда важны,

Ничто им в мире не препона!»

Однажды Петер шёл домой

С какой-то праздничной пирушки,

Где он не тешился игрой,

Не выпил даже пива кружки,

А лишь смотрел, как гости ели,

Кутили, пили до утра,

Всё потому что серебра,

Ох, было мало, в самом деле.

Петер

И где берут они монеты?

Какие же у них секреты?

Ах, кабы мне хотя бы часть

Того, что эти тратят всласть!

Упрямый Петер разбирал

Возможность богатеть безмерно,

Но что ни думал, ни гадал –

Всё было глупо и неверно.

И вот он вспомнил наконец.

Петер

Урр-ра! Стеклянный Человечек!

Он друг отчаянных сердец!

Да, тут не может быть осечек!

Я помню, старые рассказы –

Как он, да Великан-Михель

Дарили золото, алмазы…

Лишь отыскать такую ель,

Да вспомнить нужные слова…

Не зря давно живёт молва!

Ведь даже мой отец с соседом

О нём болтали за обедом!

Ах, стеклодувов покровитель,

Ты сможешь Петра пожалеть,

Ты будешь верный утешитель,

Поможешь мне разбогатеть!

Поверил Петер в самом деле,

Стишок припомнил еле-еле:

Слова все верно повторил,

Лишь строчки две да позабыл.

Петер

Под самою высокой елью,

Во драгоценном подземелье,

Где пробуждён хрусталь-родник,

Среди корней живёт старик.

Он, словно царь земли, богат,

Он бережёт заветный клад…

Но… что же дальше! Ах, зараза!

Совсем забылась эта фраза!

Но как ни думал, ни гадал,

Не мог припомнить заклинанье.

Он даже расспросить желал

Об этом стариков собранье.

Они ведь верили, что духи –

Не сплетни баб, не просто слухи,

Быть может, знали строчки две,

Храня их в мудрой голове.

Но то ли стыд, иль даже страх,

Что выдаст тайные мечтанья,

В нём разбивали все желанья

Спросить у старших – в пух и прах.

И Петер душу утешал:

Петер

Да кто б из них заклятье знал!

Наверно, сами все – невежды!

А то б исполнили надежды,

Сходили бы в еловый лес

И вызвали творца чудес!..

Да, лучше мне молчать об этом,

Не хвастаться своим секретом.

Решился Петер наконец

Спросить у матушки совета,

Но если он не знал конец,

Она не помнила куплета.

Зато открыла, что старик

Подарит чудо, без сомненья,

Тому, чей самый первый крик

Раздался в полдень воскресенья

Или хотя б до двух часов.

Матерь

Когда б ты помнил заклинанье

От первых до последних слов,

Свершилось бы твоё мечтанье!

Ведь ты родился в нужный срок.

Услышав, Петер уж не мог

Не думать о своей удаче.

Петер

Что будет? Так или иначе –

В попытке счастья каждый прав!

И вот, весь уголь распродав,

Одевшись как перед парадом,

Пришёл он к матери с докладом.

Петер

Мне нужно в город: говорят,

Что скоро уж набор солдат.

Напомню им, что я лишь счастье

Вдовы, не знающей участье.

И Петра матерь похвалила,

И собрала ему еды,

И, заклиная от беды,

На важный путь благословила.

Шагал упрямый Петер скоро.

Забыв про матерь, службу, город,

Он двигался в еловый лес

В надежде отыскать чудес.

Презрев опасную препону,

Он выше двигался по склону

Горы, представшей перед ним

Ужасным ельником глухим.

И вот добрался до вершины.

Вокруг – лишь ели-исполины,

Ни изб-дворов, ни шалаша,

Волнуется средь них душа.

Здесь редко житель проходил,

Обычно шёл он стороною,

Всё потому, что ельник слыл

Дурной, нечистою горою.

Давно уж смелый человек

Не начинал в лесу охоту,

Давно здесь не был дровосек,

Презрев опасную работу.

Всё потому, что этот лес

Заколдовал какой-то бес.

Прекрасные, большие ели

Рубить здесь люди не хотели;

Заглянет дровосек сюда,

И с ним случается беда:

Топор соскочит с рукоятки,

Занозы растерзают пятки

Иль насмерть дерево сшибёт,

Или затонет с древом плот.

Несчастий люди избегали

И лес тревожить перестали,

И наконец, разросся лес

До самых сумрачных небес,

Да так, что и дневной порою

В нём было всё покрыто мглою.

Да, тьмой был Петер поражён,

Вошёл с опаской в чащу он:

Кругом – не слышно даже звука,

Всё тихо, глухо – страх и мука.

Казалось, в этот страшный мрак

Не сунется ни зверь, ни птица.

Да, только за деньгой чудак

Мог в этот ужас погрузиться.

Став около огромной ели

(Голландцы бы не пожалели

Спокойно за неё отдать

Гульденов сотен – этак пять),

Подумал Петер: «Так и есть!

На свете выше нету елей!

И, стало быть, мой мастер здесь…

Да, здесь живёт он, в самом деле…»

И, снявши шляпу, он, смиренный,

Отвесил до земли поклон:

«Вам добрый вечер, друг почтенный!»

Ответ, увы, не слышал он.

«Ох, как противны старики!

Скажу заветные стишки!»

Проговорил он заклинанье

И тут усилил всё вниманье,

И ждал с боязнию… как вдруг

Услышал он какой-то стук,

И кто-то выглянул лукаво

Из-за ствола чуть-чуть направо –

И скрылся. Петер помнил взгляд,

Лукавый, зоркий, солнца вроде,

Да яркий, пёстренький наряд,

Какой у стеклодувов в моде.

«Стекольный мастер! Это он!

Ах, быстро же негодник скрылся!» –

Внезапным чудом поражён,

Ужасно Петер огорчился.

Петер

Стекольный мастер! Господин…

Стекольный мастер!.. Выходите!..

Смотрите, я пришёл один!..

Ах, милый мастер, пощадите!

Но мастер вновь не дал ответ

И лишь тихонечко смеялся.

Петер

Ах, погоди! Поймаю, дед!

Узнаешь, мастер, с кем связался!

И лишь раздался Петра крик,

Как очутился тот за елкой44
  – Авторская замена «ё» на «е» в слове «ёлкой».


[Закрыть] –

Увы, пропал его старик,

И Петер уж следил за белкой,

Которая махнув хвостом,

Как молния, наверх взлетела.

Петер

Ах, если б я владел стихом,

Быстрее бы свершилось дело!

Наморщив лоб, нахмурив брови,

Он страстно вспоминал слова

И думал так, что голова

Кружилась от прилива крови.

Пока он бормотал и кис,

От злости кушая иголки,

Та белочка спрыгнула вниз –

На самые низины ёлки.

И, распушив свой хвостик рыжий

И хвастаясь, как кот бесстыжий,

Кто уж напился молока

И чья награда далека,

Она глядела так лукаво –

Смеялась над парнишкой, право!

Мол, что тебе, юнец младой,

Дразнить тебя чудной игрой?

Заметил Петер белку. Вдруг

Она махнула головою,

И тут беднягу взял испуг:

Ведь видел он уж пред собою

Не просто белку – старика,

С его главой и телом зверя.

Своим глазам уже не веря,

Проворным бегом рысака

Он мчался прочь без остановки,

Подальше от лихой плутовки,

Бежал так долго, сколько мог.

И вдруг увидел он: дымок

Парил над хижиной высокой,

Раздался звонкий лай собак…

Подумал Петер: «Я дурак!

От дома забежал далёко!»

Зашёл к хозяевам бедняга.

Они накрыли вкусный стол:

Зажаренный глухарь55
  – Глухарь, птица из породы тетеревов, глухой тетерев.


[Закрыть], рассол,

Вина отборнейшего фляга, –

Наелся Петр как никогда.

Петер

Спасибо! Вкусная еда!

Давно я так не веселился!

Хе-хе, удачно заблудился!

Хозяин

Живём мы с каждым днём дружней

И любим потчевать гостей.

Любезны в дружбе плотогоны –

Бесстрашны пред лицом препоны…

Вот это буря за окном!

Какой грохочет страшный гром.

Столетние большие ели

Под ветром до земли присели,

Ужасный треск, огня удары –

Не ожили б сейчас пожары.

В лесу в такую злую ночь

Одно спасенье – мчаться прочь.

Ведь нынче Великан-Михель

Для корабля срубает ель,

Погибнет тот, кого он встретит, –

Прибьёт и даже не заметит.

Петер

Кто ж этот страшный великан?

Быть может, выдумка? Обман?

Хозяин

Нет, нет. Он есть. Хозяин леса.

Он пострашней любого беса…

Ну, так и быть. Скажу тебе

Об этой горестной судьбе,

О том, что знали наши деды.

Поймёшь, откуда вышли беды.

Старик на лавке растянулся,

Из трубки медной затянулся

И начал свой простой рассказ.

Хозяин

Да, не было честнее нас

Лет сто назад, по крайней мере.

Мы, шварцвальдцы, по всей земле

Прославились служеньем вере.

Теперь-то мы живём во зле,

И денег столько завелось,

Что люди совесть потеряли, –

Живут, как вражьи станы, врозь,

Как будто счастье и не знали.

Про молодежь не говорю!

У той одни дела – ночами

Плясать, шуметь, сорить деньгами!

Я всем твердил и повторю,

Хоть он бы погрозил в окошке,

Виною – Великан-Михель,

Внушил он людям эту хмель –

И выросли у чертей рожки.

Да, от него беда пошла…

Лет сто назад в местах окрестных

Лесоторговец, сам из честных,

Успешно вёл свои дела.

В далёких рейнских городах

Работой славился счастливой,

Купался в сказочных деньгах –

На редкость был трудолюбивый.

Приходит как-то за работой

К торговцу парень-великан,

Торговец взял его с охотой –

Такой всегда набьёт карман!

Лесоторговец предложил

Большое жалованье смело.

Михель прилежно делал дело,

Работал, не жалея сил:

Когда в лесу дрова рубили,

Михель работал за троих,

Когда бревно шесть рук тащили,

Бревно он брал за шестерых.

И послужив вот так с полгода,

Пришёл к хозяину, сказал:

«Довольно я в лесу пахал!

Теперь мне видеть свет охота!

Ты отпусти меня разок

Спуститься по реке с плотами!»

Хозяин знал, что больший прок

Он принесёт в лесу, с дровами,

Но был он добрый и решил,

Пускай плывёт, коль есть охота,

Вернётся полный новых сил,

И лучше лишь пойдёт работа!

Михель себе построил плот

Из брёвен больше средних втрое!

Работники, разинув рот,

Смотрели чудо дорогое.

А плот такой был ширины,

Едва вместился меж брегами!

«Вот эти брёвна мне годны!

На ваших – затону я с вами!»

Михель был горд своим строеньем,

Хозяин руки потирал

И про себя уж с вдохновеньем

Доходы дивные считал.

«Михель в работе – дивный бог,

Достоин лучших он сапог!» –

На радостях хозяин честный

Готовил дар ему чудесный.

Михель не усмотрел в них чуда,

Принёс из леса сапоги –

И великану велики,

А весом по четыре пуда66
  – Пуд, русская мера веса, равная 16,58 килограмма.


[Закрыть]!

И вот уж было всё готово,

Отправился огромный плот:

«Даю тебе, хозяин, слово,

В три раза возрастёт доход!»

До той поры работник оный

Всех лесорубов удивлял,

Теперь дивились плотогоны,

Как он по речке плот гонял!

«Посмотрим, как же по теченью

Михеля диво поплывёт!»

Какое ж было удивленье,

Когда, как лодка, нёсся плот!

Известно всем, на повороте

Трудней всего не сесть на мель;

И тут догадливый Михель

Прославился в своей работе:

Чуть что, Михель соскочит в воду,

Одним толчком направит плот,

И, огибая камни, тот

В любую поплывёт погоду!

Ничто его не устрашало –

Ни ветра шум, ни бури вой,

Его величье поражало,

И все твердили – наш герой!

Всему он лучше всех научен!

Когда же не было излучин77
  – Излучина, крутой поворот, изгиб реки.


[Закрыть],

Он на переднее звено

Перебегал, упёршись в дно,

Багром отталкивал махину,

И плот с такою быстротой

Летел, что холмы над рекой

Сливались в смутную равнину!

И оглянуться не успели –

Примчались в Кёльн. Сказал Михель:

«Ну вы, сметливы, в самом деле –

Последнюю сдавать здесь ель!

Вы мните, надо столько леса

Всем здешним жителям! Ха-ха!

Торговцы здесь хитрее беса,

А вас надуть им – чепуха!

Ваш лес берут за полцены

И мчатся, жадностью полны,

К голландцам – там они с лихвою

За дерево дарят деньгою!

Сдадим мы здешним мелкий лес,

Голландцам – брёвна остальные:

У них особый интерес,

И деньги нам дадут большие.

Хозяину дадим сполна

Что следует по ценам Кёльна,

А сверх того (мы братцы вольны!) –

Пусть наша сбережёт казна!»

Не долго сплавщики судили,

Перечить было им невмочь,

И дело хитрое свершили

По слову умному точь-в-точь.

Товар хозяйский дорогой

Ребята в Роттердам погнали

И за него большой деньгой –

В четыре раза больше взяли!

Михель все деньги поделил,

Хозяину оставил долю,

Парням бездумным подарил

Возможность побуянить вволю!

У тех кружилась голова!

Пошло безумное веселье:

Картишки, пьянство и безделье!

Сказать – не отыщу слова,

Какая жизнь у них пошла!

Вот сколько злато вносит зла!

Пока все деньги не пропили,

Домой они не возвратились!

Голландцев пьянки с той поры

Парням казались сущим раем,

Михель-Голландец, царь игры,

Король! был ими обожаем!

Не раз уж плотогоны наши

В Голландии блюли разврат,

И мал-помалу полны чаши,

Картишки, гульки, ложь и мат…

Да, словом, всю, что можно, гадость

Беспечно, быстро наша младость

В свои края перевезла –

И вот откуда столько зла!

Хозяева беды не знали,

И долго парни так гуляли…

Но вот узнал об этом свет –

Зачинщика искали… нет!

Как в воду канул наш Михель!

Петер

Быть может, помер?

Хозяин

Нет! Досель

Он, говорят, в лесу хозяин –

Гроза и леса и окраин!

Как царь, неслыханно богат,

Он поделиться с каждым рад,

И кой-кому помог уж, знаю.

Да только вот не пожелаю

Я взять с него хотя б монету!

Он даром деньги не даёт,

И тут благодеянья нету!

С тебя возьмёт такое чёрт,

Что подороже будет злата!

И будешь век о том жалеть!

Да, слишком велика расплата!

С ним лучше дело не иметь!

А больше нечего сказать.

Что правда, ложь – чего гадать.

Одно, пожалуй, только верно:

Жесток и зол Михель безмерно!

В такие ночи, как сейчас,

Когда хохочет непогода,

Буянит злобной бури глас

И будит страх среди народа,

Там, наверху седой горы,

Где лес не рубят топоры,

Где всякому пройти досада,

Похуже, может, даже ада,

Топор великого Михеля

Ломает, рубит стары ели.

Однажды видел мой отец

(Он был отчаянный храбрец,

Пришёл в проклятые владенья),

Как, словно сук, сломал Михель

Большую, в пять обхватов, ель –

В одно какое-то мгновенье!

А в чьи плоты идут потом

Такие ели, я не знаю;

Но если был бы я купцом,

Голландцем иль с другого краю,

Я бы давал за них не злато –

Не пожалел бы и картечь88
  – Картечь, артиллерийский снаряд, начинённый круглыми пулями для массового поражения противника на близком расстоянии.


[Закрыть]!

Достойная ему расплата!

Корабль даёт такую течь,

Что молнией летит на дно,

Когда хотя б одно бревно

В него попало от Михеля.

Да, прокляты такие ели:

Лишь только Великан-Михель

Вновь на горе сломает ель,

Бревно, как сито, протекает,

Ничто корабль уж не спасает!

Вот потому и слышит люд

Весь год о кораблекрушеньях,

Поверьте, справедлив мой суд:

Виной Михеля ухищренья.

Когда б не он, то по воде

Мы странствовали б, как по суше!

Он виноват во всей беде,

Им наш покой и был разрушен!..

Старик угрюмо замолчал,

Душой задумался глубоко

Над их неотвратимым роком

И, вставши, чистить трубку стал.

Хозяин

Вот так рассказывали деды!

Как ни крути, а горе, беды, –

Всё «подарил» нам великан,

Он породил лихой обман…

Богатство даст он вам любое,

Но страх быть этим богачом:

Взамен отнимет он святое

И сделает своим рабом…

Иезикиил Толстый, Тощий

Сам Шлюркер, хоть Красивый Вильм…

Их жизнь темней глубокой нощи –

Я не хотел бы быть таким…

Пока рассказывал старик,

Умолкнул бури злобный крик,

И он, уже смыкая очи,

Ушёл, желав спокойной ночи.

Еды отменной съев добавку,

Улёгся Петер спать на лавку,

Ему постлали под окном.

Когда ж утих заснувший дом,

Заснул и угольщик тревожно.

Да, никогда ужасней снов

Не видел юный златолов99
  – Златолов (в авторском употреблении), любитель золота, кладоискатель.


[Закрыть] –

Терпеть их было невозможно!

То снился Петру великан,

Как он, раскрывши свой карман,

Мигал, заманивая златом:

«Тебе, голубчик, жить богатым!»;

То вдруг Стеклянный Человечек

На синей вазочке верхом

Со смехом облетал весь дом,

То вдруг он убивал овечек

И отнимал у них сердца,

То вдруг ругал у церкви нищих,

Просивших денег или пищи, –

Кошмарам не было конца.

Всю ночь два голоса над ним

Звенели, споря меж собою:

Один был злобным и глухим,

Другой был звонок добротою.

Над левым ухом первый пел,

Лукавым голосом гудел:

«Оставь и молот и лопату,

Беги ко злату, злату, злату!

В работе бедный век забыт,

Кто деньги любит – вечно сыт!

Кто нищий, тот всегда томится,

И лишь богатый веселится!..».

Над правым ухом пел второй,

Звенел весёлой добротой:

«Под самою высокой елью,

Во драгоценном подземелье,

Где пробуждён хрусталь-родник, –

Среди корней живёт старик…»

Ох, Петер, Петер! Что же дале?

Увы, мозги тебе соврали!

Ты глуп, как придорожный пень,

И рифмы звать не научился,

Хоть и пришёл в воскресный день,

И в полдень ровную родился!

И не хватает только слова:

«Воскресный» – скажешь рифму тут –

Слова другие вмиг придут,

И всё – строфа тебе готова!

В ночной ужасной тишине

Стонал и охал Петр во сне:

Не мог придумать в рифму строки

И зря лишь бился с горя в боки.

Вся ночь прошла так, рассвело,

Проснулся угольщик в мученье:

Петер

Ни разу в жизни, как назло,

Не сочинил стихотворенье!

За что благодарить судьбу?

Ни дара, ни монет в копилке!

Стучал он пальцами по лбу,

Усердно ковырял в затылке,

Но ничего не помогало.

И тут внезапно под окном

С задором песня прозвучала:

Трое парней

В счастливой деревушке дом,

А в нём хозяин – друг чудесный,

Он щедро угостит вином

Друзей любимых в день воскресный!

И Петра обожгло огнём:

Петер

Так вот же нужное мне слово!

Чуть-чуть – и вся строфа готова…

Да полно, так ли?

Он вскочил

И побежал, что было сил,

Догнать поющих песнь парней:

«Приятели, постойте, хей!»

Но парни, словно не слыхали,

Свой путь спокойно продолжали.

Догнал их Петер наконец

И одного схватил за руку:

Петер

Пропой той песенки конец,

Что пели вы сейчас друг другу.

Первый парень

Ха-ха! Тебе какое дело!

Что надо нам – то и поём!

Коль жить ещё не надоело,

Иди-ка дальше ты с добром.

Но Петер, как осёл упрям,