Текст книги "Завоевание куртизанки"
Автор книги: Анна Кэмпбелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
Глава 13
Кайлмор вошел в комнату Верити полный решимости доказать им обоим, что он по-прежнему остается ее бессердечным любовником.
Оставшись один в гостиной, герцог после некоторых размышлений решил, что сыт по горло обсуждениями воображаемого различия Сорайи и Верити. В Уитби он совершенно точно знал, чего хочет от своей любовницы. Она должна понять, что ее место в его постели. А когда поймет это, то останется там, покорной, изобретательной, доступной в любое время.
Ему так хотелось вернуться к достижению этой простой цели.
После того как Верити гордо покинула гостиную, Кайлмор не удивился, найдя ее сидевшей у окна и готовой к борьбе. Она не сменила свое роскошное платье, надетое к обеду. Прекрасное лицо выражало упрямую непокорность.
Может быть, то, что он не обращал на нее внимания в это утро, навело ее на мысль о возможности уговорить его отказаться от планов мести.
Глупа же она, если поверила в это. Кайлмор был разгорячен и испытывал вожделение к единственной женщине, способной удовлетворить его.
– Ваша светлость, – произнесла она, не вставая с места и не проявляя никакой радости от его появления.
– Раздевайся и ложись в эту проклятую постель, – тихо приказал он с порога.
Знакомое выражение недовольства сменило минутную слабость, которую, казалось, герцог заметил в ее глазах.
– Я вижу, ваша светлость не располагает временем, – резко сказала она. – Почему бы мне не поднять юбки и не прислониться к стене? Таким образом, это дело займет у вас не более пяти минут.
– Не груби мне, Верити. – Он сорвал шейный платок и, швырнув его на пол, шагнул к ней. – Тебе не понравится то, к чему это приведет.
– Мне уже это не нравится, – холодно ответила она.
В эту минуту он без труда узнал в ней Сорайю. Только Сорайя никогда не отказывала ему.
Он бросил на нее уничтожающий взгляд, мгновенно приводивший к повиновению любого, за исключением этой хрупкой пленницы.
– Лгунья. Тебе вчера очень даже понравилось. Я только не могу понять, зачем ты исполняешь этот сложный менуэт перед тем, как мы оба получаем то, чего хотим.
– Я не хочу вас, – ровным голосом сказала она. – Вы всегда путаете мои действия по необходимости с тем, что бы я ни делала, следуя своим наклонностям, если бы была свободной.
– Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. В душе ты чувственное создание, моя дорогая. Что и сделало тебя великой куртизанкой. Ты оживаешь от моего прикосновения. Всегда.
Она смотрела на него ледяным взглядом. Он сел на кровать и протянул к ней ногу.
– Помоги мне снять сапоги.
Она встала, ее глаза засверкали от ярости.
– Снимайте сами.
Он пожал плечами и взялся за сапог.
– Как хочешь.
Он взглянул в ее сторону, она стояла гордая и застывшая, как статуя. Надо признать, что по осанке с ней не могла сравниться ни одна леди. Где она научилась этим величественным манерам? Наступит день, когда она ему расскажет об этом, пообещал он себе.
– Знаешь, ты понапрасну теряешь время, – заметил он, оставив любопытство до лучших времен. – Что бы ты ни говорила, ты не выведешь меня из себя, и я не уйду в гневе.
Удивительно, по ее пухлым губам пробежала презрительная улыбка.
– Я видела вашу светлость и в более уравновешенном состоянии духа.
– Есть и другие способы выразить дурное настроение, чем приступ упрямства, – вкрадчиво сказал он и с удовольствием увидел, как ее недолгая уверенность сменилась тревогой.
Он не преминул воспользоваться своим неожиданным преимуществом.
– Я просил тебя снять одежду.
– По-моему, не было никакой просьбы, – возразила она.
Он отшвырнул в сторону сапоги, и они с громким стуком ударились об пол. Кайлмор был аккуратным человеком. Это качество он старательно воспитывал в себе как часть самообладания. Но сейчас герцог хотел, чтобы она видела, что все в этом доме принадлежит ему, включая и ее, и что он обращается со своей собственностью как ему заблагорассудится. Он уверенно направился к ней. Верити невольно отступила на шаг, но, набравшись храбрости, снова застыла.
Напрасная храбрость. Лучше бы ей бежать отсюда без оглядки. Но она уже пыталась это сделать прошлой ночью, и это лишь отсрочило ее неизбежное поражение.
Кайлмору был известен каждый потайной уголок в имении. Когда у его отца наступал приступ безумия, жизнь Кайлмора зависела от умения исчезать. Он часто пользовался прогалиной в кустарнике, потому что она была близко от дома.
Верити вздернула подбородок и гневно взглянула на герцога.
– Кайлмор, не делайте этого.
Он с облегчением заметил, что в ее словах было скорее требование, чем просьба. Ему нравилось, когда она вела себя как дерзкая любовница. Когда она грустила, он чувствовал себя самым отвратительным червем из всех ползавших по земле.
Боже, он снова делит. Это была одна женщина, а не две.
– Мольбы бесполезны, и ты это знаешь, – спокойно сказал он.
– А разве вы не принуждаете меня? Какое в этом может быть удовлетворение?
Он рассмеялся и ответил с иронией:
– Не так уж ты наивна. Мы оба знаем, что дело не в удовлетворении. Я могу даже сказать, что твое упорство возбуждает меня. Сорайя всегда была так… податлива.
Что-то похожее на стыд вспыхнуло в ее серых глазах, но, к ее чести, Верити не дрогнула.
– Значит, если я без возражений раздвину ноги, вы откажетесь от этой игры?
Разве это была игра? В этот момент, казалось, решался вопрос жизни и смерти.
Но Кайлмор всегда был рабом своего желания обладать ею. Невероятно, но это обладание лишь делало его цепи еще тяжелее.
– Давай попробуем и посмотрим, хочешь?
– Будьте вы прокляты, – сказала она тихим дрожащим голосом, сжимая руки в кулаки.
Она вырвалась, взметнув малиновые юбки.
Он схватил ее за плечо, чувствуя в ней гибкую силу, и повернул лицом к себе. Верити не была слабой. Но она должна понять, что он всегда будет сильнее.
– О нет. Сегодня я не буду гоняться за тобой по кустам, моя дорогая, – медленно произнес он. – Мы оставим это развлечение для другого случая.
– Я вам не игрушка, – возразила она.
– Недавно, когда ты лежала подо мной, я начал в этом сомневаться, – грубо сказал он.
Она резко втянула воздух, что могло бы послужить ему предупреждением. Затем подняла руку и с силой ударила его по лицу.
Пощечина громко прозвучала в неожиданно наступившей тишине. Верити с рыданием выдохнула и стала отчаянно вырываться из его рук. Лицо Кайлмора горело, он грубо встряхнул ее.
– Ты пожалеешь об этом, – сквозь зубы процедил он.
– Я жалею, что встретила вас! – не сдержавшись, выкрикнула она.
– Ты не одинока в этом чувстве.
– Тогда почему вы не отпустите меня? Покончите с этим злом, пока оно не погубило нас обоих.
Он чувствовал, как коварная улыбка расплывается по его лицу.
– Ты знаешь почему. – Он запустил пальцы в густую массу ее черных волос, собранную в замысловатый узел. – Вот поэтому.
Не обращая внимания на ее сопротивление, он откинул назад ее голову и прижался к губам. На какую-то долю секунды ее губы сжались, отвергая его. Но затем она ответила на его яростный поцелуй таким же яростным поцелуем, она целовала его чувственно и жадно.
Со страстью.
Он не выпускал из рук ее волосы, пока они тяжелой волной не упали на ее спину, он не отрывался от ее губ, требуя чтобы она сдалась, и она была не в силах ему отказать. Этот отчаянный, несчастный поцелуй напомнил ей о собственных желаниях, скрывавшихся за непокорным видом. Желаниях, не слишком отличавшихся от желаний Кайлмора.
Тяжело дыша, он поднял голову, все еще ощущая ее терпкий и сладкий вкус на своем языке. Он искал каких-нибудь признаков того, что ее воля и желание наконец совпали. Но если ее губы припухли и были влажны от его поцелуев, то глаза пылали гневом.
– Сдавайся, Верити, – хрипло попросил он, его гордость превращалась в пыль.
– Никогда, – упорствовала она.
И вдруг притянула его к себе, ожидая еще одного поцелуя. Их губы в каком-то поединке то соединялись, то разъединялись, пока снова не слились в поцелуе, на этот раз, казалось, на целую вечность.
Такого поцелуя Кайлмору еще никогда не приходилось испытывать. В нем были и страсть, и гнев, и страдание, и бесконечная битва за превосходство.
И наслаждение. Наслаждение настолько опьяняющее, что у него закружилась голова.
Обняв тонкую талию, он склонил голову и прижался губами к шее Верити. Он чувствовал, как под его губами бешено бьется ее пульс. В этом биении был неослабевающий ритм, который притягивал герцога, как притягивал его отца губительный опиум.
Кайлмор ощущал каждый ее судорожный вдох. Это ощущение было невыносимо интимным, как будто Верити жила только его поцелуями. Жар ее дыхания кружил ему голову, соблазнял. Кайлмор чувствовал, как растет ее возбуждение, и у него, как у первобытного человека, раздувались ноздри.
Ее пальцы судорожно хватались за волосы на его груди, касались его соска. Верити прижималась к герцогу всем своим гибким телом, облаченным в шелковое платье, как будто хотела проникнуть под его кожу. Его возбуждение переходило все границы самообладания.
Наконец-то он преодолел эту внешнюю Верити, вероятно, добравшись до скрывавшейся под нею Сорайи, хотя Сорайя никогда бы не пала жертвой такого неукротимого желания. Женщина в его объятиях почти уже не владела собой.
Если б он мог преодолеть это «почти».
Он неловко засмеялся, повернул ее и толкнул на кровать. Опускаясь на матрац, Верити приглушенно вскрикнула. Не дав ей отодвинуться в сторону, он лег на нее, придавив к покрывалам.
– Я вас ненавижу, – прошипела она.
– Это ты уже говорила. Повторение рискует надоесть.
– От повторения это не перестанет быть правдой, – со злостью сказала она.
Ее глаза сверкали от ярости и сдерживаемых слез.
Бог знает, что она в нем увидела. Конечно, он отбросил все остатки правил аристократического поведения. Он и раньше грубо с ней обращался, но сейчас это граничило с чем-то темным, и они оба понимали это. Кайлмор схватился за богато расшитый воротник ее платья.
Он на минуту вспомнил, с каким удовольствием выбирал это красивое платье у модистки. За эти деньги можно было выкупить из плена настоящего султана, но Кайлмор думал не об этом. Он был слишком увлечен, представляя, как будет смотреться этот яркий цвет на безупречной коже любовницы.
– Я не потреплю этого. – Ее дыхание стало прерывистым, а губы – влажными и блестящими от его яростных поцелуев.
– О нет, потерпишь, – проворчал он. – Ты потерпишь меня.
Один мощный рывок. Экстравагантное платье и сорочка были разорваны до талии. Ее великолепные груди обнажились.
Соски приподнялись и отвердели, соблазнительные, как спелые ягоды. Он склонился и коснулся губами одного розового бугорка. Она застонала, и даже ослепленный своей страстью, он расслышал в этом тихом звуке отчаяние.
Она была необыкновенной. Она была совершенством. Он провел руками по ее бедрам.
Он должен овладеть ею. Никаких отступлений. Никаких колебаний. Сейчас же. Демон в его душе стремился найти себе равного в демоне, которого она держит в узде в своей душе.
– Я не хочу причинять тебе боль, – пробормотал он с последним признаком заботы о ней.
– Вы причиняете мне боль уже тем, что существуете! – воскликнула она.
Не обращая внимания на ее слова, он с жадностью впился в ее губы.
Вопреки неистовому сопротивлению ее руки, как когти, впились в его голые плечи. Дикарь, прятавшийся в его душе, ликовал.
Он снова поцеловал Верити, лаская языком ее рот и заставляя отвечать тем же.
Она застонала и наконец ответила на его поцелуй. Он сорвал с себя одежду и, освободившись, полностью вошел в нее.
Она вздохнула. Он ощущал ее животворное тепло.
Он намеревался навсегда сделать ее своей собственностью. Он хотел показать, что действительно является такой бессердечной скотиной, каким она его считала. Но когда Верити приподняла бедра ему навстречу, сладость этой минуты обезоружила герцога. Прежняя жажда обладания и наслаждения просочились сквозь его безумие и укротили ненасытную похоть.
Его прикосновения невольно приобрели нежность, и вместо того, чтобы, как завоеватель, грубо овладеть ею, он замер, наслаждаясь прелестью этой минуты.
Ради этого он жил. Это стоило вечного проклятия за все грехи, которые он совершил против нее. Он бы прошел через все муки ада, если бы этот неописуемо прекрасный момент был ему последней наградой.
Он сохранял это блаженное состояние, насколько хватало сил. Затем пошевелился, каждым движением в глубине ее тела намеренно подчеркивая свою власть над ней. Верити вздохнула и, отпустив его плечи, обхватила спину.
Странно, но это принужденное объятие взволновало его. Он действительно был потрясен. Сильнее, чем ее искусными ласками в Лондоне. Она поглаживала его, следуя ритму движений, по спине, затем ниже. Кайлмор понимал, что Верити так погружена в этот вихрь чувственности и жажды удовлетворения, что не сознает, что ласкает его.
Пылавший в нем жар угрожал вырваться наружу, но Кайлмор боролся с собой. Ему было необходимо довести ее до экстаза, как бы сильно он сам ни нуждался в удовлетворении, и это почти убивало его.
Кайлмор ускорил ритм. У нее вырвался стон, сладкой музыкой прозвучавший в его ушах, стремясь к большей близости, Верити обхватила его бедра ногами. Герцог уже ничего не видел и не слышал.
Вскоре он почувствовал, как она задрожала. Он отчаянно пытался сдержаться до момента, когда она отдаст ему всю себя, когда наконец он станет властвовать над ней.
Но это оказалось невозможным. Знакомый вихрь подхватил его и вознес на небеса.
Как и всегда в пламени страстей вопросы о главенстве и власти сгорели дотла.
Кайлмор пришел в себя и увидел Верити, молча и неподвижно лежавшую рядом. На ее щеках блестели следы слез, мокрые густые ресницы ее затуманенных серых глаз слиплись. Не было необходимости объяснять, что она презирает себя за то, что произошло.
Если его целью было вернуть их взаимоотношения на простейшую основу, то Кайлмор потерпел полное поражение. Верити все еще держала его в рабстве. Каждый раз, когда он овладевал ею, грубо и быстро или медленно и нежно, узы, связывающие их, переплетались все теснее.
Он вел себя как варвар, но охотно прошел бы все бури и беды ради этих бесценных минут, проведенных в ее объятиях.
Он так и не нашел Сорайю. Он не пробудил смелую искушенную любовницу, крепко запертую в душе Верити, ту любовницу, какой она запомнилась ему в Лондоне.
Однако он затронул в ней такие глубокие чувства, о которых никогда раньше не подозревал.
Кайлмор медленно и неохотно отодвинулся от нее. Верити что-то тихо проворчала.
Он был с нею груб. Но от него, даже в пылу страсти, не ускользнуло, что она тоже достигла наслаждения. Это не был вчерашний ослепительный взрыв чувственности, но на пике возбуждения она сама обняла его. Он заставил ее посмотреть правде в глаза. Верити не может отказать ему, как и он не может отказать ей.
Ее тело раскрылось перед ним. А ум и сердце закрылись. Кайлмор убеждал себя, что ему нужно только ее тело.
Это звучало до смешного неискренне.
Возбуждающие схватки оставляли в душе более глубокий след, чем мимолетные требования плоти, хоть ему и хотелось, чтобы было наоборот.
Кайлмор подавил желание зачесать назад упавшие на ее лоб влажные черные волосы. Ей не понравится его нежность, с пронзительной грустью подумал он.
Они долго лежали в напряженном молчании. Затем она, не глядя в его сторону, встала со смятой постели и попыталась завернуться в погубленное платье.
Верити выглядела печальной, подавленной, усталой. Она была прекрасной и необходимой ему как воздух.
Кайлмор протянул руку и схватил ее за мятую юбку.
– Куда это ты идешь?
– Мыться, – с горечью ответила она.
– Останься со мной.
– Хорошо.
Он нахмурился. Такое быстрое согласие казалось невероятным.
– Хорошо?
Она посмотрела ему в лицо. Ее глаза были тусклыми и безжизненными, такими он их никогда не видел. Он пробудил в ней страсть. Но какой ценой?
– Если я убегу, вы все равно поймаете меня. Поэтому я останусь.
– Ладно. – Он отпустил ее, ненавидя себя так же, как и она.
Она подняла руку, откидывая назад тяжелую волну волос, и он заметил синяки вокруг ее узкого запястья.
– Я сделал тебе больно, – сказал Кайлмор, еще горячее проклиная себя.
Верити равнодушно взглянула на отметины.
– Они остались с прошлой ночи. Это не имеет значения. – Она отвернулась, склонив голову под тяжестью спутанных волос. – Ничто не имеет значения.
Он как безумный стремился сломать ее сопротивление. Почему теперь, когда ему это удалось, такая грусть разрывает сердце, существование которого он всегда отрицал?
Глава 14
Кайлмор заполз в темное углубление между кустами, в котором он всегда чувствовал себя в безопасности. Разъяренное чудовище, преследовавшее, его, подбиралось все ближе и ближе, вот оно уже начало ломать ветви колючей ежевики, образовавшей защитную стену.
Затаив дыхание, Кайлмор съежился в темноте. Чудовище знало, где он.
Конечно, он не мог раствориться. Чудовище протянуло свои страшные белые руки и ухватилось за его разорванную, испачканную рубашку.
Кайлмор заплакал от ужаса. Шипы впивались в спину, не отпуская его, он не мог скрыться. Он зарыдал, презирая себя за слабость, за глупость, из-за которой попался.
Чудовище разразилось безумным смехом и потащило его наружу.
Он знал, что его ожидают еще большие муки. Чудовище разрежет его на куски и скормит собакам, как уже не раз угрожало сделать.
– Нет! Нет, папа! Нет, пожалуйста! Я обещаю быть хорошим. Только не бейте меня! Папа, не надо!
Но длинные белые руки тащили его из кустов.
– Нет! – рыдал он. – Пожалуйста.
Длинные белые руки встряхнули его. Они больше не впивались в него как когти. Они были прохладными и нежными. Он открыл глаза и в темноте разглядел склонившуюся над ним Верити. С минуту он слишком плохо соображал, чтобы стыдиться своей нервной дрожи и слез.
– Кайлмор, проснитесь. Вам снова снятся кошмары, – успокоил его ее голос.
Значит, нет никакого чудовища. Он в безопасности.
Это чудовище умерло двадцать лет назад. Придя в себя, Кайлмор глубоко вздохнул. Он чувствовал боль в груди, как будто после долгого многочасового бега.
– Кошмарный сон, – повторил он, с отвращением услышав свой хриплый голос.
Дурные сны преследовали его в Итоне. Жестокие одноклассники постоянно издевались над его ночными рыданиями и стонами. Эти тяжелые сны продолжались и в молодые годы. Он думал, что сумел избавиться от них. Многие годы воспоминания не тревожили его. Холодный Кайлмор, величественный герцог, не позволял слабости поколебать его хладнокровие.
Дело было в долине.
Кайлмор дрожал. Чувство одиночества было настолько сильным, что казалось смертельным.
С беззвучным стоном он обхватил руками женщину, которая его ненавидела, и уткнулся лицом в ее мягкую грудь. Знакомый запах коснулся всех его чувств, и сердце забилось спокойнее.
Как она могла подумать, что он когда-нибудь отпустит ее? Она – единственное существо, дающее ему покой. Верити одна стояла между ним и безумием. Это непереносимое и вечное бремя, которое судьба возложила на них обоих.
Они долго лежали молча, обнявшись. Он боялся, что Верити станет презирать его.
Он не заслуживал ее великодушия. Даже в своей всепоглощающей страсти Кайлмор признавал это. Он еще крепче прижал Верити к себе, приготовившись к насмешкам и отчужденности.
– Тс-с, Кайлмор, – прошептала Верити. – Здесь вы в безопасности.
От изумления он лишился дара речи. Он внушал ей ужас, она желала ему смерти. Так почему в ее голосе была такая нежность? Почему ее прикосновения так успокаивают его?
– Ш-ш… – Она убрала волосы с его мокрого лба с нежностью, пронзившей его до самого сердца. – Это всего лишь сон.
Так приятно было получать женское сочувствие.
Родная мать никогда так не обнимала его. Родная мать никогда, насколько он помнил, не была с ним ласкова.
Он лежал не шевелясь, а прохладная рука Верити гладила его по волосам. С каждым ее прикосновением понемногу исчезал ужас, оставшийся от кошмарного сна.
От нее пахло всеми благами мира. Свежевыпеченным хлебом, скошенной травой, полями, орошенными дождем, свежестью водопада на вершине холма.
И в тоже время она не пахла ничем в отдельности, а только сама собой.
Если она теперь прогонит его, думал он, то он будет плакать, как тот испуганный мальчик, убежавший от собственного отца. Но она не прогнала его. Наоборот, прижалась к нему, прикрывая от темных призрачных теней этого дома.
Она нашептывала ему на ухо милую чепуху. Более чарующих звуков Кайлмору еще не приходилось слышать. Он прижался к ней, путаясь пальцами в ее ночной рубашке. Постепенно кошмар рассеялся.
Но Кайлмор не шевелился. Он слушал ровное дыхание Верити, и ее тепло медленно проникало в его холодную, холодную душу.
О чем она думала? Он не чувствовал ни осуждения, ни презрения, хотя заслуживал и того, и другого после той бурной, губительной страсти, которую ранее возбудил в них обоих.
– Я родилась на ферме в Йоркшире, – после долгого молчания тихо заговорила она. – Мой отец был арендатором у сэра Чарлза Нортона.
Она замолчала, словно ожидая вопроса, но Кайлмор молчал, опасаясь прервать ее рассказ каким-нибудь неловким замечанием.
Его удивило, что она наконец предлагала ему ключ к тайнам. Удивило, что она раскрывает свои тайны в то время, когда он меньше всего заслуживает такого подарка.
– Мой брат Бенджамин на пять лет моложе меня, еще у меня есть сестра, Мария, на пять лет моложе Бена. У моей матери было слабое здоровье, и я заботилась о малышах.
Наверное, хорошо заботилась. В ней очень силен материнский инстинкт.
Она говорила тихим, спокойным голосом, как будто читала ребенку волшебную сказку. Наступавшая ночь располагала к доверительным беседам.
– Мой отец не был хорошим фермером, но мы жили в относительном достатке, пока мне не исполнилось пятнадцать и по долинам не распространилась лихорадка. – Здесь ее голос дрогнул, но после некоторого колебания она продолжила: – Мои родители умерли один за другим в течение недели. Денег у нас не было, а я была слишком молода, чтобы взять на себя ферму. У нас не было родственников, к которым можно было бы обратиться за помощью. Тогда я подыскала для Бена и Марии место в деревне у одной женщины, а сама нанялась в горничные в большом доме. Я зарабатывала немного, но этого хватало, чтобы дети не голодали.
Кайлмор знал, это был нескончаемый тяжелый труд.
Он знал это потому, что единственными людьми, проявлявшими к нему в детстве доброту, были слуги, он был прекрасно осведомлен об условиях жизни на нижнем этаже. Крестьянская девочка пятнадцати лет могла получить только самую низшую должность в огромном штате слуг. Младшие горничные выполняли самую грязную, тяжелую и неприятную работу.
– Я не была счастлива, но была готова терпеть. – Она снова замолкла, переполнявшие ее чувства мешали говорить. Она больше не гладила его. – Потом…
Кайлмор поднял голову. Несмотря на темноту, он различал безупречную линию ее щеки. Свечи давно догорели. Отсутствие света обостряло другие чувства. Осязание, обоняние, слух.
– Что, Верити? – подбодрил он. – Что потом? – Он повернулся, и она оказалась в его объятиях, но, кажется, почти не заметила этого.
Ее тело напряглось, утратив свою мягкость. Она покачала головой.
– Это глупо, – с раздражением сказала она. – Не знаю, зачем я вам это рассказываю. Что может быть интересного для вас в жизни шлюхи?
– Не называй себя так! – резко сказал он, затем заставил себя перейти на более спокойный тон, чтобы не пробудить в ней привычную осторожность. – Расскажи мне, что произошло, Верити. – Он больше не хотел видеть в ней свое единственное убежите, прижимая ее к себе, он стремился дать ей силы продолжить свой рассказ.
– Сэр Чарлз был старым. И по-своему добрым. Жизнь была опасной. До того лета. – Ее короткие, отрывистые фразы свидетельствовали о волнении. – Из Кембриджа приехал его сын Джон. По существу, он не должен был и знать о моем существовании.
– Но он захотел тебя.
– «Старая история», – с горечью подумал Кайлмор.
Он мог представить, какой была Верити в пятнадцать лет. Только что превратившись из девочки в девушку, она была прелестной.
Прелестной и совершенно беззащитной.
Верити кивнула, распущенные волосы приятно скользнули по ее голым рукам.
– Да. – Она судорожно вздохнула. – Я поняла, чего он хочет, и старалась не попадаться ему на глаза. Я просила его не преследовать меня. Я просила помощи у других слуг. Они делали что могли. Но…
– Но он был сыном и наследником, а ты была нищим ничтожеством.
Кайлмору захотелось, чтобы этот неизвестный ему Джон Нортон оказался здесь. С каким удовольствием Кайлмор выбил бы из него душу. Забавно, если вспомнить о собственном поведении по отношению к Верити.
– Да, тогда я была такой простушкой. Мои родители были строгими методистами, а я – наивной деревенской девчонкой, каких много. – Она грустно усмехнулась. – По глупости я верила в добродетель человечества.
– Этот ублюдок обманул тебя, – сдержанно сказал Кайлмор.
Ее рассказ причинял ему боль, в нем, как в зеркале, безжалостно отражалось его собственное поведение.
– Он… он прислал мне записку, написал, что хочет попросить прощения. Как будто этот идиот с рыбьими глазами мог до такой степени унизиться. А я была так глупа, что поверила, я сама напросилась на то, что произошло.
Кайлмор крепче прижал ее к себе.
– Нет, – глухо произнес он. – Ты ни на что не напрашивалась.
Он имел в виду все беды, выпавшие на ее долю, а не только надругательство беспечного молодого отпрыска дворянского рода. Стыд, темный и острый, пронзал его сердце, душа мучилась от раскаяния и сожаления.
– Он как-то попросил встретиться с ним в музыкальной комнате. И… он…
Она спрятала голову у него на груди, как будто хотела убежать от старых воспоминаний. Сознавала ли она, что человек, мучавший ее в эти дни, сейчас охраняет ее от призраков прошлого? Догадывалась ли, как сжимается его сердце от жалости и изумления?
– Он напал на тебя, – с отвращением подсказал Кайлмор.
– Да. Я не могла отбиться от него, – глухо прозвучал ее голос у его груди. – Я звала на помощь, но никто не пришел. Он разорвал на мне одежду и ударил меня кулаком. Я боролась, но он был больше и сильнее. Он сбил меня с ног. Я упала и ударилась головой. Когда я опомнилась, он был… он лежал на мне и пытался… пытался…
– Он надругался над тобой.
– Нет, – сказала она дрожащим голосом и, подняв голову, посмотрела на герцога. Ее глаза ярко блестели на побледневшем лице. – Нет, он не изнасиловал меня. В доме гостил сэр Элдред Морс. Он услышал крики и вошел раньше, чем… – Она передохнула и затем продолжила: – Он оттащил Джона от меня и не захотел слушать, когда этот пес попытался обвинить меня в том, что произошло. Должно быть, было ясно, что он принуждал меня, у меня шла кровь от его удара.
– Элдред спас тебя, но только для того, чтобы совратить самому, – мрачно сказал Кайлмор.
Почему, черт побери, он так разозлился? Он сам вел себя нисколько не лучше. Горькая правда заключалась в том, что они с Джоном Нортоном были похожи как два брата. Кайлмор, может быть, никогда не нападал на служанок, в этом у него не было необходимости, но его обращение с любовницей выглядело не лучше.
– Нет, вы не поняли, сэр Элдред помог мне, – горячо возразила она. – Он был добрым. Он рассказал сэру Чарлзу о Джоне. И не его вина, что я потеряла работу.
– Они уволили тебя за то, что ты провинилась, привлекая к себе внимание их сына.
– Они поверили Джону, а не Элдреду. Я была не первой служанкой, приглянувшейся ему, и, конечно, не последней, просто самой невезучей. Теперь я понимаю, что этому человеку нравилось мучить женщин. Сэр Элдред спас меня от всего этого.
– Боже, – чуть слышно прошептал Кайлмор.
Он резко освободился из ее объятий и встал с постели. Ярость в его душе грозила выплеснуться наружу. Ему необходимо взять себя в руки, пока не сломила буря обрушившихся эмоций. Чувство вины. Сожаление. Гнев. Невольное сочувствие другому человеку с таким же полным страданий детством, как и у него самого.
Не переставая проклинать всех и все, он подошел к окну и рывком раздвинул занавеси. За окном по-прежнему было темно. Но не темнее, чем в его смятенной душе.
– Кайлмор? – с недоумением спросила она.
– Элдред спас тебя ради жизни в грехе и унижении, – с усилием сказал он, хмуро глядя сквозь решетку на силуэты гор, видимых на фоне ночного неба.
– Это было лучше, чем идти на улицу, – с таким же жаром возразила она. – А что бы тогда было с Беном и Марией?
Помоги ей, Боже, помоги ему, Боже, но она права. Он сжал руками роскошную парчу драпировок. Она начала свой рассказ, чтобы отвлечь его от мучавшего его кошмара. Но описываемое ею, по сути, само было кошмаром.
Это была исповедь, но исповедь перед священником, погруженным в ад собственных омерзительных грехов.
– Сэр Элдред отыскал меня в деревне. Когда он увидел мое бедственное положение и узнал, что у меня на руках маленькие дети, он предложил взять меня в содержанки.
– И ты сказала «да», – с горечью сказал Кайлмор.
Ревность разъедала его душу. Ревность не только к старому баронету, физически обладавшему ею, но и к той теплоте в ее голосе, с которой она о нем говорила. Она все еще восхищалась, уважала и любила сэра Элдреда.
Любила ли она его?
Почему ему захотелось это узнать? Любовь никоим образом не входила в условия сделки, которую он заключил с Сорайей. Или с Верити.
– Я не хотела этого, – ответила она, явно оскорбленная. – Но он обещал содержать Марию и Бена. Он сказал, что я могу извлечь пользу из своих достоинств. Или сама стану их жертвой.
Кайлмор отвернулся от окна, зажег свечу и только тогда посмотрел на Верити. Она лежала, откинувшись на подушки, а ее глаза затуманились от волнения.
– Он сказал, что мужчины всегда будут домогаться тебя. – Кайлмор уловил циничные нотки в своем голосе.
– Вовсе нет, – возмутилась она. – Он предложил мне кров и защиту. Роскошь. Мир, которого я никогда не знала. Шанс чему-то научиться, получить опыт.
– А взамен получил твою девственность.
Верити одарила его улыбкой, полной житейской мудрости, напомнившей герцогу, что когда-то весь Лондон был у ее ног.
– Кайлмор, кому, как не вам, знать, что мужчины не заботятся о женщинах, не получая ничего взамен.
Ему хотелось бы возразить. Хотелось бы сказать, что он совсем не такой, но это было бы ложью. Ему уже поздно становиться благородным рыцарем Верити.
С глубокой скорбью он оплакивал как свою, так и ее потерянную невинность. Безжалостные обстоятельства и людское зло заставили их обоих стать взрослыми задолго до того, как они были к этому готовы.
Она пожала плечами и продолжила рассказ. Это движение настолько было свойственно Сорайе, что у него перехватило дыхание.
– По крайней мере Элдред неукоснительно выполнял все обязательства. И даже с исключительной щедростью. Он повез меня в Париж, он нанял мне учителей, он создал знаменитую куртизанку. Поверьте мне, такая важная личность, как герцог Кайлмор, не уделил бы и минуты внимания деревенской девушке из Йоркшира.
