Текст книги "Станция-призрак"

Автор книги: Анна Калинкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Мура пожала плечами, скорбно глядя на Нюту.

– А если я откажусь идти на смерть? Сама объявлю на всю станцию, что в пророчестве говорится вовсе не обо мне, что я никакая не спасительница и вообще никому и ничем тут не обязана?!

– Боюсь, у тебя просто нет выбора. Со станции тебя по-всякому не выпустят, комендант уже распорядился. Да и муравьи уже так напуганы и отчаялись, что готовы ухватиться за любую соломинку. Откажешься – найдут повод заставить. Навесят на тебя каких-нибудь грехов, твоих или чужих, неважно. Если покопать, за каждым что-нибудь да найдется, а наш комендант большой специалист по таким делам, все-таки бывший милиционер. Он как раз тут служил, в метро, поэтому и спасся, и людей сумел организовать, и власти добился. В общем, пригрозят расстрелом, или кормить перестанут – куда ты денешься. Сразу согласишься по-хорошему, так хоть какой-то шанс спастись будет.

– Да он просто убийца, ваш комендант! – вырвалось у Нюты.

– Ну-ну, не надо так сгущать краски, – примирительно пробормотала Мура. – Он тоже человек несчастный: полгода как жену схоронил, то ли от воспаления легких, то ли от астмы, а недавно еще и единственный ребенок, Алиночка, пропала. Может, конечно, найдется еще, да только опасаемся мы: она же такая впечатлительная была, может, решила сама на поверхность податься, станцию спасать?

Нюта поняла, что опять оказалась крайней в чужой игре. Эта женщина, сперва казавшаяся такой участливой и милой, на самом деле тоже преследовала свои цели. Вот и сейчас Мура чуть ли не со слезами говорит об этой Алиночке, которая, может, наслаждается уютом на соседней станции, а до отправляемой на смерть под дулом автомата чужачки ей и дела не было.

– Мне надо подумать, – сухо сказала она.

– Разумеется, – тут же торопливо согласилась Мура. – Лучше, если ты придешь к этому решению добровольно, осознавая, на что и во имя чего идешь. Я слышала, что у солдата, настроенного на победу, шанс выжить куда выше, чем у того, который заранее считает себя убитым.

Нюте ясно было, что и сама Мура слабо в это верит, и говорит это просто для того, чтобы ее приободрить. Но поскольку другого выхода ей все равно не оставалось и предложение подумать было чистой формальностью, к словам красавицы, явно занимающей среди индиго не последнее место, стоило прислушаться. Да и потом, раз уж за Нюту все решили заранее, стоит, по крайней мере, получше узнать об этом неведомом звере – может, тогда у нее появится хоть малюсенький шанс спастись? Или даже попытаться убежать, а пока тянуть время и делать вид, что она склонна согласиться? Может, удастся придумать, как прошмыгнуть ночью мимо кордонов и уйти на Беговую или обратно на Баррикадную?

Девушка немного приободрилась, и Мура, глядя на нее, подумала, что «спасительница» начинает свыкаться с предназначенной ей участью.

– Возможно, у тебя действительно особая миссия, – сказала она. – То, что ты в детстве уцелела там, где погибли взрослые, – тоже не случайность. Я, разумеется, не хочу сказать, что, прожив среди монстров несколько дней, ты стала одним из них, – торопливо поправилась она, – но, возможно, какие-то твои скрытые способности заставляют их принимать тебя за свою. А этот случай на поверхности, когда только ты видела девушку на рельсах и в результате спасла и себя, и своих спутников? Конечно, никакой девушки на самом деле не было, просто ты ждала знака и сумела правильно его истолковать. А знак мог быть каким угодно. Вы незадолго до этого говорили о девушке, гуляющей по рельсам, и, видимо, этот образ сильно запал тебе в душу, а потом в нужный момент просто трансформировался в сгусток информации, который принял ожидаемую форму. Если бы ты жила на нашей станции, то обязательно принадлежала бы к клану индиго, ведь именно умение воспринимать информацию извне и обращать ее себе на пользу как раз и отличает нас от остальных. От тех же муравьев, которые считают, что выживут, если будут тупо следовать неизменным правилам. Возможно, это умение выручит тебя и на этот раз. А я обещаю тебе помочь, чем смогу.

– Научите каким-нибудь тайным боевым приемам, что ли? – не удержалась от колкости Нюта. – Чтобы ваш зверь сожрал меня не сразу, а как следует развлекся?

– Зачем ты так? – Мура поджала губы. – Я ведь тоже живу здесь и заинтересована в том, чтобы ты победила. Разумеется, никаких тайных приемов я не знаю, зато могу объяснить, как лучше вести себя на поверхности. Да и здешние места мне знакомы, я ведь до Катастрофы жила недалеко отсюда. А знать предстоящее поле боя – уже немало.

– Да, мне уже рассказали в двух словах про Зоопарк, – кивнула Нюта.

– Ну, Зоопарк-то от нас не так уж близко. Если ты и доберешься туда, то лучше обойти его стороной. Вот как это лучше сделать, я и расскажу.

Это «если и доберешься» неприятно царапнуло слух. «Все-таки она тоже не верит, что у меня что-то получится», – тоскливо подумала девушка и, неожиданно для самой себя, спросила:

– Вы очень скучаете по прежней жизни? Несмотря на все опасности, там, наверху, очень красиво.

В глазах у Муры заплескалась тоска.

– Не напоминай мне об этом, девочка! Тебе и всем, родившимся после, куда легче – вы просто не знаете и никогда не узнаете то, что мы, старшие, потеряли навсегда. Взять хоть запах талого снега перед весной… Даже те, кто теперь поднимаются на поверхность, уже не могут это узнать – какие в противогазе запахи! Нельзя снять перчатку и зачерпнуть снег ладонью, такой белый и пушистый! Этого даже не объяснишь. Теперь, говорят, снег идет черный, радиоактивный. Один из тех, кто видел, даже песню про это написал – о том, как падает черный снег. Попроси Вэла спеть, он ее знает… А ветер! Знаешь, всякий раз, когда дул западный ветер, со мной творилось что-то странное. Я становилась просто комочком нервов, восприятие обострялось настолько, что я вздрагивала от малейшего шороха и звука. Со мной невозможно было разговаривать. И все думали, что это связано с женскими циклами… О, если бы они были правы! Тогда эти мои странности, эти внезапные перепады настроения можно было бы предсказать заранее. Но нет, это просто дул западный ветер. Мужчинам этого не понять, они не такие восприимчивые. А я даже здесь, под землей, чувствую, когда наверху ветер дует с запада.

Нюта вспомнила, что иногда и на нее тоже нападали приступы беспричинной хандры и нервозности. «Получается, это ветер виноват? Западный, а может, какой-нибудь другой?» Она даже стала немного сочувствовать сидящей рядом женщине.

– Как счастливы, наверное, были все, кто жил наверху! – вздохнула она.

Странно, но на Муру этот ее всплеск произвел обратный эффект.

– Не скажи, – пробормотала она. – Во-первых, большинство из нас тогда не ценило своего счастья. Тратили время на всякую ерунду, суету, препирательства по пустякам. И ведь были прозорливые люди, которые предсказывали Катастрофу, но мы вроде и верили, и нет. Играли с этой мыслью. Если б знать наверняка, что это случится, я бы относилась к своей жизни гораздо серьезнее. Но теперь, увы, ничего не вернешь. Мне теперь кажется, что жизнь наверху в последнее время становилась все более неестественной. С одной стороны, всяких вещей, шмоток, косметики, бытовой техники, даже еды производилось куда больше, чем реально было нужно людям. С другой – некоторые жили на грани нищеты и почти голодали. А какие глупости всерьез волновали меня и подруг – вспомнить тошно! У тебя вот когда-нибудь были сапоги?

– Солдатские, что ли? – удивилась Нюта.

Мура негромко рассмеялась:

– Вот видишь! Ты даже не знаешь, что такое женские сапоги. Мягкие, красивые, удобные, на каблучке. А мы каждый сезон покупали себе новые, а старые выбрасывали. Не потому, что они уже сносились, просто в один сезон было модно… – она рассеянно пощелкала пальцами, подбирая определение, – правильно, прилично, необходимо для того, чтобы тебя уважали и считали красивой и современной… одним словом, сегодня модно носить сапоги со стразами, это такие маленькие блестящие камешки, завтра – с вышивкой, а послезавтра – с пряжками. И ведь все искренне верили, что только так правильно, нам это внушали со всех сторон. Как будто ты неполноценная, если на тебе сапоги из коллекции прошлого сезона. Поэтому я не удивляюсь, что все кончилось крахом. Теперь вот люди опять рады, если есть хоть пара целой обуви. Вспомнили, что вещи – это не главное в жизни. Хотя, конечно, – вздохнула она, – в прежней жизни было придумано много полезного. Взять хоть одноразовые носовые платки.

У Нюты, впрочем, создалось впечатление, что Мура сокрушается как-то неискренне.

– А что, по-вашему, главное в жизни? – спросила она.

– Ну, на это даже я тебе так сразу не отвечу. Об этом лучшие умы на протяжении веков думали, и то никто толком не знает. Все относительно. В целом – выжить. Для муравьев – сберечь муравейник и продолжить свой род. Для нас – развиваться, совершенствоваться, раскрывать свои уникальные способности. Сберечь накопленные до нас знания, а по возможности, и приумножить. Тем же занимаются брамины в Полисе. Я бы охотно перебралась туда, но они почему-то считают нас чуть ли не шарлатанами. Возможно, просто конкуренции боятся. Впрочем, я бывала в Полисе, и Вэл тоже, у нас есть там знакомые. Кстати, Вэл вообще думает, что здесь, в метро, условия для людей духа даже лучше, чем на поверхности. Потому что меньше соблазнов. Детей заводить он не хочет, говорит, что не желает плодить себя в этом мире. Впрочем, один прокол у нашего красавца все же случился, но он делает вид, что никакого отношения к этому не имеет.

Слушая Муру, Нюта наконец осознала, кого напомнил ей Вэл. У Машиного сына были такие же, чуть навыкате, глаза и те же светлые кудри.

– А на что Вэл живет? – спросила она.

– Он легко относится ко всему – была бы еда, и хорошо. Когда нечего есть, устраивает концерты – поет песни под гитару. Он очень талантливый, и голос у него красивый, а людям всегда нужно какое-то развлечение. Они чуть ли не последнее готовы отдать, если найти ключик к душе. Вэл знает, что здесь лучше петь какие-нибудь героические баллады, чтобы вернее растрогать слушателей, а вот на Ганзе, где народ сытый, хорошо принимают песни про любовь. И хотя мы, конечно, стараемся этого не афишировать, – Мура понизила голос, – но Вэлу случалось бывать и в Рейхе, на Пушкинской, у него там много знакомых. Фашисты предпочитают слушать песни на стихи Киплинга, был такой поэт, он во главу угла ставил белого человека, который преобразует мир под себя. Еще там уважают всякую мистику, героические марши, но немало ценителей и просто сентиментальных песенок. Вэл вообще считает, что искусство не знает границ и должно быть выше политики.

Нюта хотела расспросить поподробнее о фашистах, которых ей довелось видеть на Белорусской, но потом передумала. Вряд ли это именно та информация, которая необходима ей в первую очередь. А если через день-другой она все же погибнет, тем более неважно, успеет ли она до этого узнать, кто такие фашисты и почему о знакомстве с ними нужно говорить потише.

Мура заметила, что девушка выглядит усталой, и ласково погладила ее по плечу.

– Тебе надо отдохнуть. Ступай к себе и подумай обо всем. А к нашему разговору мы скоро вернемся.

Проводив Нюту, Мура откинулась на подушки и задумалась. Похоже, ее миссия увенчалась успехом. Главное девушке она уже сообщила, и та потихоньку начинает свыкаться с мыслью о походе на поверхность. Еще немного, и можно будет сообщить коменданту о ее согласии. Тогда все вздохнут облегченно, хотя бы на какое-то время. Кора, конечно, редкостная идиотка, но своя, не выдавать же ее. А вдруг девушке и впрямь удастся победить монстра? Для людей индиго это было бы неслыханным торжеством, муравьи сразу прониклись бы к ним огромным уважением. «К сожалению, такой исход маловероятен, – Мура вздохнула. – А жаль, у девчонки явно очень сильные способности, и она могла бы стать истинным украшением клана. Впрочем, еще неизвестно, нужна ли нам всем такая конкурентка?..»

* * *

Когда Нюта вернулась к костру, Маша ожесточенно вязала, изредка прикрикивая на сына, который играл тут же рядом. Увидев Нюту, она сразу спросила:

– Ну как, рассказала она тебе? Вот гадина! Ненавижу их! Мы для них сор под ногами, переступят и не поморщатся.

– Вэл тебе совсем не помогает? – ответила Нюта вопросом на вопрос.

– Она и это тебе рассказала? – Маша оглянулась на сына.

– Да нет, в общем-то. Я сама догадалась, как только его увидела, – Нюта понизила голос, чтобы не услышал мальчик.

Маша помолчала.

– Нет, не помогает, – наконец ответила она. – Но вообще-то я с самого начала знала, что так и будет.

– Зачем же ты тогда… – Нюта не договорила.

– А-а, – с деланной беспечностью махнула рукой женщина, – ребенка-то мне все равно хотелось завести. Здесь лучше рожать пораньше, иначе потом ни сил, ни здоровья не хватит. Я только боялась, не родился бы какой-нибудь мутант. Вон Веркина дочка, ты ее видела – форменная дебилка. Но, видно, у отца гены оказались хорошие – хоть тут не прогадала.

– Твой сын очень похож на него. Другой бы гордился: ребенок бойкий, смышленый.

– Слишком даже бойкий, – покачала головой Маша. И вдруг поднялась, потянув Нюту за собой. – Пойдем-ка в палатку, пошепчемся.

В палатке никого не было. Маша села и уставилась на Нюту лихорадочно блестящими глазами:

– Ну, рассказывай, что ты теперь будешь делать? Пойдешь убивать зверя?

Нюта пожала плечами, словно говоря: «А куда мне деваться?» Маша всплеснула руками:

– Не глупи, тебе с ним не справиться! Вот послушай, – и она приложила палец к губам.

Нюта не понимала, что она должна слушать? Поблизости раздавались голоса, потом захныкала девочка, и какая-то старуха крикнула: «Тише, оглашенная!» Издали опять доносились глухие удары по металлу.

– А что там гремит, Маша? Ты прошлый раз не ответила мне. Рельсы чинят?

– Кой черт их чинить? Тут дрезины уже почти не ходят. Нет, это не рельсы и вообще не люди. Стучат снаружи – в гермоворота. Это зверь рвется к нам.

Нюта похолодела.

– Вот так вот, – мрачно сказала Маша. – И никто не знает, сколько времени еще выдержат ворота. Оттого-то у нас на станции невесело. Люди уже не знают, как спастись, вот и готовы верить во всякие бредни. Но ты хотя бы по этим звукам можешь догадаться, какой этот зверь сильный. Ты ж ему – на один зуб. Только полные идиоты могут надеяться, что девчонка победит там, где спасовали сильные мужчины. Видно, только такие у нас и собрались. Все, понимаешь, чуда ждут и того не понимают, что чудо – не для таких, как мы. Они, наверное, для очень отдельных людей по спецзаказу совершаются. По крайней мере я вот почти тридцать пять лет прожила, столько про всякие чудеса слышала и читала, а вот собственными глазами ни одно пока что не видела. Да и не увижу никогда, как мне кажется.

Нюта поникла головой. Похоже, Маша была права.

– Неделю назад они уже отправили наверх одну девчонку, – продолжала Маша. – Бедненькая, наверное, и двух шагов по поверхности сделать не успела. А ему, видно, понравилась человечина. Мало ли всяких гадов на поверхности, так нет же, людей ему подавай. Видно, мы слаще. Мне и ту девчонку было жалко, хоть я ее не знала совсем, а тебя мне вдвойне жалко. Знаешь что! – горячечно зашептала она, – Уходи отсюда сегодня ночью. Лучше обратно на Баррикадную и оттуда на Ганзу, туда наши, даже если погонятся, за тобой идти побоятся. А вот если на Беговую отправишься, то Конфедерация может потребовать твоей выдачи, а оттуда убегать уже некуда – туннели к Полежаевской взорваны.

– Да меня же не выпустят без документов, – сказала Нюта, но женщина, судя по всему, уже и это продумала.

– Возьмешь мой пропуск. Ты, правда, на меня не очень похожа, но если на ночь глядя, когда освещение приглушат, да голову косынкой прикрыть и в разговоры особо не вступать, то, может, и сойдет. Другое дело, что тут у нас комендантский час, и ночью без серьезных причин никого никуда не выпускают, но до конца дня, глядишь, что-нибудь придумаем. Кстати, говорят, что если от нас в сторону Баррикадной идти, то, немного не доходя, можно найти какой-то подземный ход в сторону Белого Дома, там до Катастрофы руководство страны находилось. Можно попробовать поискать этот отнорок и в нем пару дней отсидеться на всякий случай, пока шум не уляжется.

Нюта поежилась: похоже, Маша немного не в себе, иначе не предлагала бы такие отчаянные вещи. Вот удивительно, совсем недавно ей самой хотелось бежать, а сейчас, вроде, и помощь обещают, и какой-никакой план есть, а у нее почему-то вся решимость пропала. К тому же был еще один неприятный момент.

– Послушай! Ну хорошо, допустим, у нас все получилось и я сбежала. А ты-то как же? Ваш комендант, судя по всему, тот еще гад. Ты представляешь, что он с тобой сделает, когда узнает, что ты мне помогала?

– Да откуда он узнает? Про пропуск скажу, что ты его у меня во сне вытащила, да и вообще, пошли они все! – злобно сказала Маша.

– Нет, не надо, – решительно положила ей руку на колено Нюта. – Во-первых, они тебе могут и не поверить или просто с досады отыграются. А у тебя ребенок маленький. Кто его будет растить, если с тобой что-нибудь случится? Здесь у вас, я вижу, люди совсем озверели, чего доброго, не найдя утром меня, решат пересмотреть свое пророчество, да и пошлют вместо сбежавшей чужой свою «избавительницу». Тебя.

– Запросто, – мрачно кивнула Маша. – Потому как они до того уже дошли, что и малых детей не пожалеют, если эта полоумная дрянь Кора, обожравшись грибов, что-то в своем шаре увидит! Вот бы кого зверю скормить, на пару с Мурой, да только, думаю, он ими побрезгует…

– Да уж… – невесело улыбнулась Нюта. – А я… Наверное, я просто устала бегать. С тех пор, как бежала со своей станции, все несусь, несусь, точно затравленная крыса. Надоело! Будь что будет!

Маша как-то непонятно взглянула на нее, буркнув: «Ну, будь по-твоему», и вылезла из палатки.

Вечером, ворочаясь без сна, Нюта мучительно раздумывала. Еще не поздно было согласиться бежать. Возможно, ей это удалось бы. Но что дальше? Опять скитания. И потом, другого пути на Беговую нет. Уйди она сейчас на Краснопресненскую, и с надеждой когда-нибудь отыскать мать можно смело распрощаться. Да и Маша, как та ни хорохорится, все же сильно рискует. Именно потому, что нервы людей, в другой ситуации, возможно, не таких уж плохих, сейчас взвинчены до предела. Что тогда будет с ее сыном, который даже для родного отца лишь напоминание о досадной ошибке? Хорошо, если какая-нибудь сердобольная женщина о нем позаботится, а если нет? Придется мальчишке питаться объедками и благодарить за чужие обноски. Нюта вспомнила свое собственное детство и поежилась, а ведь у нее хотя бы баба Зоя была. «Ну и пусть мальчишке придется плохо, – сказал внутри нее какой-то мерзкий, скрипучий, сварливый голос. – Тебе-то какая разница? Он тебе кто? Между прочим, и его, и Машу ты знаешь неполные два дня. Лучше бы о себе подумала в первую очередь». Но, как ни странно, девушке было не все равно, что станет с Машиным сыном. Стараясь понять, почему, она с удивлением обнаружила, что на этой станции ей… понравилось! И ее обитатели уже не кажутся ей чужими… И Маша с сыном, и Мура с ее детским эгоизмом, и Вэл, так замечательно рассуждавший о людях духа и при этом не замечавший родного сына, и даже лысый комендант, ответственный за всех и разом лишившийся обоих родных людей. Пожалуй, на этой станции ей действительно хотелось бы жить, и невыносимо было думать, что ее обитатели останутся без последней надежды и будут постоянно прислушиваться, как ломится в гермоворота жуткая тварь. И так до тех пор, пока в однажды они не рухнут…

И если уж в Нютиной жизни не было смысла… Почему бы не сделать так, чтобы смысл был хотя бы в ее смерти. Умереть, чтобы попытаться спасти людей, у которых нет иной надежды… Все равно иначе ей на Беговую не попасть.

Решено! Будь что будет, а она впервые попытается встретить опасность лицом к лицу и сражаться!

Ей опять приснился сон про Зоопарк. Не обращая внимания на бьющегося в клетке лемура, на прыгавших вокруг лам, которые, впрочем, ее не трогали, Нюта подошла поближе к пруду. На этот раз лебедей видно не было, и темная гладь воды в свете месяца была обманчиво спокойной. Но от этого становилось еще страшнее. «Может быть, тот, кто сидит в пруду, сожрал всех лебедей?» – подумала Нюта, но, тем не менее, сделала еще несколько шагов вперед. Вокруг тревожно заверещали какие-то птицы, и девушка обратила внимание, что посредине пруда вроде бы виднеется островок. В это время одна лама попыталась цапнуть ее за руку, и Нюта отвлеклась, отгоняя агрессивную, но трусливую тварь. Когда она снова посмотрела вперед, островок как будто увеличился в размерах. Тогда Нюта нарочно отвернулась. Птичий крик стал еще громче. Она быстро посмотрела на воду и увидела, что островок превратился в небольшую горку с глянцевито-черной поверхностью, напоминающей кожу водяных из Химкинского водохранилища. Но сколько Нюта ни вглядывалась в нее, до боли напрягая глаза, ничего не происходило. И тогда она отвернулась в третий раз. Птичий крик моментально стал невыносимо громким, так что ей захотелось больше не поворачиваться к воде и немедленно бежать подальше из этого жуткого места. Но она все-таки обернулась, через силу, будто кто-то тянул ее на невидимой веревке, и поняла, что опоздала. Уже не таясь, из воды поднималась огромная темная масса, сверкающая многочисленными злобными глазами, шевеля щупальцами и присосками. Нюте даже показалось, что она чувствует тяжелый болотный смрад, запах гнили и разложения. Она вскрикнула и тут же проснулась.

Как истолковать этот сон, девушка не знала. Ей предстояло сражаться совсем с другим монстром, да и Мура, наверное, не зря советовала обойти Зоопарк стороной. Нюта решила, что эти видения нельзя считать каким-то пророчеством, просто она наслушалась местных баек и переволновалась, вот ей и снятся кошмары. К тому же еще живы были воспоминания о нервом путешествии по поверхности и жутких обитателях водохранилища. Наверное, с тех пор все, что было связано с водой, казалось ей особенно опасным.

Глубоко вздохнув и слегка успокоив отчаянно стучащее сердце, Нюта решительно откинула полог палатки. Сейчас она приведет себя в порядок и позавтракает, а потом пойдет к Муре и сообщит, что согласна сражаться со зверем.

* * *

Как только стало известно, что девушка, пришедшая с Севера, согласна защищать станцию, люди ожили и засуетились. Каждый старался что-нибудь сделать для Нюты. Кто-то нес еду повкуснее, кто-то – нарядную чистую рубаху, как будто ей не все равно было, что натягивать под комбинезон. Ее собирали всем миром.

Мура, как и обещала, рассказывала Нюте, что она увидит, очутившись на поверхности:

– Как только выйдешь, будет небольшая площадь. Раньше на ней палатки стояли, где торговали мороженым, газетами и продуктами, но незадолго до Катастрофы их посносили. Так что прямо перед тобой будет большой памятник бойцам прежнего времени – мужчины, женщины и даже одна лошадь. Это я к тому, чтоб ты не пугалась зря, а то еще подумаешь в темноте, что они живые.

Нюта поделилась с ней своим наблюдением: чем ближе к центру, тем больше увековечено вооруженных людей. Видно, непростая была жизнь у людей в большом городе наверху.

Женщина захихикала и произнесла совершенно непонятную фразу:

– Ну да, чем дальше в лес, тем толще партизаны. Это ты еще памятник Петру Первому не видела!

Вообще Нюта заметила, что, получив ее согласие, Мура пришла в прекрасное расположение духа. «Конечно, ей-то что! Она остается на станции, в безопасности, по крайней мере – пока. Ее, небось, еще и зауважают за то, что сумела так хорошо все уладить и уговорить меня. И всем будет плевать, что у их спасительницы просто не было выбора. И так пропадать, и этак».

– Ты сначала не торопись, осмотрись, – продолжала тем временем Мура. – За памятником будут расходиться на три стороны широкие дороги. Ну прямо как в старой сказке, – она опять захихикала, – стоит богатырь на распутье и гадает: направо пойдешь – коня потеряешь, налево – сам погибнешь… Впрочем, коня у тебя все равно нет, так что особо терять нечего, но направо все равно не ходи. Там здание высотное стоит, где прежде был большой полиграфический комплекс. Многие газеты и журналы там делались. А что теперь там творится – не знаю, но, говорят, ничего хорошего. Несколько раз там привидение видели, высокий человек в черном костюме. Сталкеры его почему-то «черным журналистом» называют. Само по себе оно безобидное, выйдет, стоит и смотрит молча, а вот следом за ним начинают выползать другие «сотрудники» – уже из плоти и крови, с зубами и клыками. Он как будто командует всей этой шушерой. Одним словом, правая дорога не для тебя. Тем более, что чуть дальше Ваганьковское кладбище, а хуже мест в Москве немного.

– А как я пойму, что это привидение? – спросила Нюта. – Ну, журналист этот. Может, это кто-нибудь из сталкеров?

– Во-первых, сталкеры не ходят в костюмах и галстуках. Мода у них, понимаешь, немного другая. А во-вторых, запомни важное правило: если на поверхности увидишь человека без противогаза, значит, это уже не человек.

Нюта потрясенно кивнула, вспомнив отшельника из оврага, а Мура продолжала:

– Прямо пойдешь – совсем пропадешь. Там бульвар как бы. То есть, это раньше был бульвар, а сейчас дебри непролазные, где всякая нечисть гнездится. А еще дальше в ту сторону – река.

Нюта вздрогнула.

– Вижу, об этом тебе можно не рассказывать, – заметила женщина. – Ну, и самое главное. Налево пойдешь – к Зоопарку придешь. Если успеешь, конечно. Там будет такая улица широкая, а потом с левой стороны увидишь изгородь из железных прутьев, кое-где проломленных. Как увидишь – лучше сразу на другую сторону и бочком-бочком, в тени домов, тише мыши пробирайся. Потому что за той изгородью как раз пруд. А кто сидит в пруду, тебе наверняка уже рассказали. Я уж не говорю об остальных, которые на территории хозяйничают.

Нюта кивнула.

– Но с другой стороны, – продолжала Мура, – ты должна на всякий случай знать, что там совсем рядом есть еще входы в метро. Справа будет небольшой круглый павильон – «Краснопресненская». Там еще за ней высотка стоит, похожая на дворец, почти не разрушенная, – приметный ориентир. А если миновать Зоопарк, то слева через дорогу будет вход на станцию «Баррикадная». Я не думаю, что ты туда доберешься, но на всякий случай лучше тебе все это знать – не помешает.

– А про Зверя можете хоть что-нибудь рассказать?

– Зверь чаще всего находится возле ворот, – поскучнев, сказала Мура. – Обычно его издалека слышно, но иногда наступает затишье, словно тварь куда-то отлучается. Ненадолго, правда. Мы попробуем тебя выпустить как раз в такой момент, чтобы было время осмотреться. Может, тебе и повезет. Я, по крайней мере, очень на это надеюсь.

– А если я его не встречу? – спросила Нюта. – Ну, вдруг он сам уйдет?

– Это было бы слишком хорошо, – вздохнула красавица, – и на такое рассчитывать не стоит. Будем хотя бы надеяться, что он не бросится на тебя сразу, как выйдешь, и тебе удастся занять какую-нибудь стратегически выгодную позицию. Остальное – судьба.

– Но как он выглядит хотя бы?

– Этого мы, увы, не знаем. Я с ним не встречалась, а те, кому не посчастливилось, к сожалению, уже ничего и никому рассказать не могут…

Комендант лично провел с Нютой краткий ликбез по обращению с автоматом и ручной гранатой. Даже устроил рядом со своей Комендатурой что-то вроде тира и позволил девушке сделать пять выстрелов в нарисованную углем на листе фанеры мишень. Нюта позорно промазала три раза, на четвертый зацепила самый краешек фанеры, зато пятый патрон исключительно по счастливой случайности попал точно в «яблочко». Наблюдавшие за «стрельбами» обитатели станции отчаянно захлопали в ладоши, затопали ногами и засвистели, выражая свой восторг. А Нюта лишь расстроилась, вспомнив слова Маши насчет чуда: неужели люди настолько отчаялись и действительно верят, что от ее похода будет какой-то толк?

Провожали спасительницу всей станцией от мала да велика. Несмотря на то что время было позднее, притащили даже грудных детей, которые, само собой, крепко спали. Для Нюты возвели небольшую трибуну из каких-то ящиков, чтобы каждый мог видеть отважную воительницу.

– Та-то, предыдущая, не в пример трусливее была, – переговаривались в толпе. – А эта ничего, даже не плачет. Глядишь, и будет толк.

– Собрались, как на праздник! – неодобрительно сказала Маша.

– А у нас и есть праздник, – саркастически откликнулся кто-то из толпы. – Называется – праздник общей беды.

Тряхнув головой, Нюта обвела взглядом толпу. Она уже была в защитном комбинезоне, но еще не надела противогаз.

– Может, у тебя есть какое-нибудь пожелание, которое мы можем выполнить? Скажи, мы все сделаем для тебя, – обратился к ней незнакомый человек, стоявший рядом. Толпа одобрительно загудела, и Нюта задумалась. Чего можно пожелать перед смертью? Пить вроде не хочется, есть – тем более. Попросить разыскать мать на Беговой? Вряд ли она обрадуется, когда узнает, что давно потерянная дочь нашлась только затем, чтобы погибнуть буквально в двух шагах от нее? Пожалуй, не стоит. Если случится чудо и она останется жива, то найдет ее сама. Других желаний у нее не было, но разочаровывать этих несчастных людей, которые твердо настроились хоть как-то искупить свою вину перед ней, не хотелось. Тут Нюта встретилась взглядом со всхлипывающей Машей, и ее неожиданно осенило.

– Я хочу, чтобы Вэл признал своего сына! – звонко произнесла девушка.

Люди замерли. Нюта увидела, как вздрогнул стоящий поблизости Вэл. В глазах его сперва мелькнул ужас, потом какой-то непонятный восторг. Он протянул руки в ту сторону, где среди толпы стояла Маша с сыном. Мальчика подняли и начали передавать из рук в руки. Наконец его вручили Вэлу, и он высоко поднял ребенка над толпой.

– Смотрите все! Вот мой сын! – крикнул он так, что под сводами станции прокатилось гулкое эхо. Маша плакала, люди вокруг аплодировали и оживленно обсуждали случившееся.

– И все-таки ты наша, индиго, – усмехнулась стоящая рядом Мура. – Не можешь без эффектов. Но вообще-то это ты хорошо придумала. Теперь он должен будет заботиться о мальчике, и думаю, это ему самому пойдет на пользу. Давно пора повзрослеть, а то полголовы седины, а в душе – сущее дитя.

Люди продолжали хлопать в ладоши, и, глядя в их глаза, Нюта как бы увидела себя со стороны. Молодая, отважная, красивая девушка с рассыпавшимися по плечам защитного комбинезона светлыми волосами и с автоматом наперевес. Точно какое-то сверхъестественное существо, карающий ангел. Она вдруг поняла то странное выражение, с которым Вэл смотрел на нее при первой встрече. Нет, ни на минуту она не казалась гадким утенком по сравнению с ними. Она была настоящим лебедем, еще более красивым и сильным, и они склонялись перед ней.