Текст книги "Вспомнить будущее"

Автор книги: Анна и Сергей Литвиновы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

На следующий день Степан расколол ее – сказались уроки энкавэдэшников и эмгэбэшников, коловших его соответственно в сороковом и сорок девятом. А может, Виталина разоткровенничалась перед ним для того, болезненно подумал в первый момент Нетребин, чтобы вдосталь порыдать и попричитать? Диагноз, что она озвучила для него, оказался прост и страшен: рак легких, прогноз неутешителен, и осталось ему от силы три-четыре месяца.

Степа потом вспоминал, что в самый первый момент, когда супруга объявила приговор, он почувствовал облегчение и даже радость. Во-первых, потому, что любая неопределенность все-таки страшней даже самой страшной определенности. А еще потому, что теперь великолепно решился вопрос: каким образом испытывать заново синтезированный препарат. Никаких проблем: он с полным правом может экспериментировать на себе. Единственное, что надо: для чистоты опыта не принимать никаких лекарств из числа тех, что пропишут ему для борьбы с раком.

Сын договорился у себя дома, что перевезет в Кошелково магнитофон – имелось в руководящей семье и подобное чудо-техники. Мама и ее муж Юрочке всячески потакали и возражать против его просьбы не стали. Поэтому однажды персональный водитель Викентия Михайловича вместе с книгами Нетребина-младшего доставил в кошелковскую общагу двадцативосьмикилограммовый «гробик»: ленточный магнитофон «Днепр-9». Именно на него стали записывать отец с сыном свои опыты с экспериментальным препаратом.

Наши дни. Алексей Данилов

Я оставил пока магическую цепочку дат и таинственную последовательность смертей в семействе Нетребиных. Решил начать с современности. С гибели ювелира – Нетребина-младшего. И первым делом мне захотелось отправиться не в офис Нетребина на Волхонке, а в один из его ювелирных магазинов.

Мне даже легенды придумывать не пришлось. Что может быть естественней, чем влюбленный мужчина у витрины с бриллиантами? Он сомневается, растерян, слегка раздражен. Мыслей рой: сколько денег на нее потратить? Не зря ли стараюсь? Понравится ли ей (это в последнюю очередь)?

Варвара, моя краса, к золоту, похоже, была равнодушна. На пальцах – ни единого перстенька, в ушах – скромные, потемневшие от времени «гвоздики» – наверное, подарок родителей на окончание школы или поступление в институт. Плюс характер властный, суровый. Да, сегодня девушка дала слабинку, показалась мне беззащитной и очень женственной, но все равно я с трудом представлял, как подступаюсь к ней с бархатной коробочкой. Может и не принять. А уж дорогое украшение отринет стопроцентно, должностное мое лицо.

Я улыбнулся. Вспомнил русую косу, пронзительные очи, упрямую морщину меж бровей (обычные девчонки туда ботокс колют или хотя бы стараются не хмуриться – а Варваре моей все равно).

Догадается она, что я работу с личным совместил? Что решил купить ей подарок в одном из магазинов Нетребина?

Варвара– оперативник,конечно бы, просекла. Но взгляд у нее вчера, когда мы прощались, был совсем не полицейским. Я понял, что устала она быть роботом-силовиком, носить брюки, говорить резкости. И не удержится. Кольцо – с зеленым гранатом или бирюзой, под цвет своих неописуемых глаз, – возьмет. А потом будет страдать. Что предала свою дурацкую службу, завязала отношения с объектом. Позволила себе не играть с мужчиной, а положиться на него.

Да уж, мне не стоило ждать – если я останусь с этой девушкой! – легкой жизни. Вряд ли у нас с ней получится идеальная семья, и борщей, по крайней мере, каждый день от нее не дождешься. Но все равно она стоила тысячи милых, послушных, домашних кошечек.

…Магазин Нетребина ничем не отличался, на мой непросвещенный взгляд, от сотни других, на одно лицо, ювелирных. Золото слепило глаза, за прилавками скучали средних лет продавщицы, в дальнем углу склонился над кроссвордом охранник.

Меня, единственного покупателя, встретили без восторга.

– Я могу вам помочь? – неохотно поднялась навстречу мне одна из торговых дам.

Охранник и вовсе взглянул досадливо. Но кроссворд отложил.

– Спасибо, пока не надо.

Я прежде решил присмотреться и двинулся вдоль прилавков. А ничего ведь не изменилось – с давних-предавних времен, когда я, юнец, выбирал колечко для своей первой (и как тогда думал, единственной!) супруги. Да что там: когда меня, совсем мальца, в ювелирный однажды взяла с собой мама, украшения выглядели точно так же, как сейчас: бесконечные ряды колец с нелепыми золотыми обмотками, обкрутками, завитушками и нашлепками. Безвкусные серьги, напоминавшие червей на крючках. Кулончики в виде знаков зодиака, а также змей, пауков и ящериц. Единственное, что изменилось со времен застоя, – появилась полка с крупной табличкой «ДЛЯ ВЕРУЮЩИХ» (кресты, а также иконы).

«Неужели Нетребин сделал свои миллионы на этом?» –недоверчиво подумал я.

– Вы что-то конкретное ищете? – решила еще немного поработать продавщица.

«Купит сейчас обручалку за тыщу семьсот сорок. Семнадцать рублей прибытку, смех!» –без труда прочел я ее незамысловатую мыслишку.

И поспешил успокоить женщину, спросив:

– А эксклюзивные, дорогие украшения у вас есть?

– На какой бюджет? – сразу оживилась та.

« Десять тонн потратит, и то вряд ли!» –швырнуло в спину насмешливое, от охранника.

«Психолог ты, дядя, никудышный».

Продавщица верила в меня больше. Подвела к прилавку, где теснились аляповатые, слепящие глаза, массивные кольца. Доверчиво вручила самое искрящееся. Подглядывая в бумажку, затарабанила:

– Состоит из пятидесяти шести бриллиантов общим весом два с половиной карата, суммарный вес золота почти тринадцать грамм, чистота камней в диапазоне Vs2-Si1, цвет класса HI…

– Цена вопроса? – строго вопросил я.

– Двести двадцать тысяч.

«Варя меня с ним просто вышвырнет. И не только из-за цены».

Я поморщился – кольцо выглядело совершенно безвкусным.

– Для вас дорого, – вынесла вердикт продавщица.

– Не в этом дело, – осторожно произнес я. – Просто моя, мм… подруга – дама очень эффектная, можно даже сказать, капризная. Она не любит типовых, с конвейера, вещей.

Эвфемизм для простого русского заявления: «В жизни я этот кошмар самоварный не куплю!»

Однако тетечка взглянула на меня уважительно. Протянула:

– Понимаю… А как вы относитесь к авторской работе?

– Это было бы интересно.

– Возможно, я смогу вам помочь, – важно откликнулась она.

Обернулась ко второй хранительнице прилавка, велела:

– Анастасию Эрнестовну пригласи.

А мне великосветским тоном предложила:

– Чашечку кофе пока не желаете?

Что ж, пока все шло точно по моему плану. Я немного понаслаждался своим превосходством. От силы десять минут в магазине провел – и уже буду встречаться с важной бриллиантовой шишкой.

Судя по тому, что с продавщиц мигом слетело полусонное забытье, а кроссворд охранника бесследно исчез, Анастасия, эффектная чернобровая дивчина, действительно располагалась на верхушке магазинной иерархии.

Красотка окинула меня быстрым, оценивающим взглядом. Мой скромный (но, естественно, дорогой и качественный) наряд в заблуждение ее не ввел – поощрительно улыбнулась, проворковала:

– Мне сказали, вы ищете для своей дамы нечто особенное?

«Черта с два он, папик, не купит ничего. Дьявол, кто этот парень на самом деле?! Опять мент? ФСБ? Глазищами так и шарит. Зачем он здесь?! Что ему нужно?!»

«Милая, что ж ты так разволновалась»? – почти отечески, мягко, произнес в пространствоя.

Прием сработал. Лицо красны девицы смягчилось, сквозь улыбку-гримасу проступили человеческие черты.

– Расскажите мне – в двух словах – кому мы покупаем и что, – попросила она.

– А вы, простите?.. – Я взглянул вопросительно.

– Директор магазина. – Анастасия вручила мне визитку.

Обычная картонка, наверху – логотип ювелирной компании «Бриллиантовый мир», ниже – адрес магазина, ее фамилия и должность.

Но едва я коснулся карточки – пальцы свело судорогой, еле смог побороть дрожь. Неужели оно? Едва забросил невод – сразу золотая рыбка?

Что-то имелось очень тревожное в девушке. Опасное, настораживающее. Красотке – я не сомневался ни секунды – было чего бояться. И что скрывать. Первое, что в голову пришло: она – любовница Нетребина. Запросто: привлекательна и для директора магазина очень молода, не старше тридцати.

А может, не просто любовница – она и убила? Но зачем ей убивать своего босса? За то, что отказался развестись и жениться? Или дело не в личном, а в бизнесе?

Хотя что я спешу, гадаю? Поговорить с ней о чем угодно – и аппетитная штучка расскажетмне все сама.

Пока что следовало убедить ее, что ровно никакой опасности я не представляю.

Я изложил свою легенду (почти во всем правду!) Что человек я обеспеченный, но личная жизнь (все работа, работа!) долго не складывалась. И вот наконец встретил девушку – необычную, гордую, очень самостоятельную. Наши отношения пока только завязываются, покупать кольцо с бриллиантом преждевременно, да она и не возьмет. Найти бы нечто совсем особенное, ошеломляющее, но не вызывающе дорогое.

Настя слушала очень внимательно, кивала. Вдруг спросила:

– Ваша избранница юбки любит?

Я напряг память:

– Нет. Ни разу ее в них не видел.

– А волосы красит?

– Э-э… у нее коса. Русая, очень длинная, – растерялся я.

– Типично мужской ответ, – рассмеялась директриса. И выстрелила новым вопросом: – Она работает, учится?

– Работает.

– Где?

– Мм… в одной государственной структуре.

– Значит, чиновница. В брючках – и с косой, – задумчиво протянула красотка. – Интересный типаж.

«Услышь тебя Варя – убила бы на месте!» – мелькнуло у меня.

Вслух произнес:

– Ей бы, наверное, понравилось кольцо, как у вас.

Безымянный палец директрисы обвивала изящная серебристая змейка с глазками-бриллиантиками.

– Это штучная вещь. – Анастасия сняла украшение, протянула мне.

Я чуть задержал ее руку в своей.

«Показалось мне, что под меня копает. Обычный влюбленный тюфяк», –прочитал я ее мысль.

– Мы работаем с несколькими независимыми ювелирами, – пояснила директорша. – Они продают в том числе и авторские произведения. На витрине их работ нет, но я могла бы показать вам каталог.

– С огромным удовольствием!

« Почему они все обязательно являются в обед?»

– Может быть, сходим вместе на ланч? – подхватил ее мысль я.

– Что вы, я не голодна! – захлопала глазами красавица.

И обдала меня новым приступом страха: « Что он прицепился?! Просто не могу, не могу уже больше! Лучше умереть, чем такая жизнь. Трястись, вздрагивать. Ежедневно, ежечасно, от любого шороха!»

Поспешно извлекла из-под прилавка каталог, протянула мне:

– Вот. Каждая работа – в единственном экземпляре, диапазон цен – широчайший. От ста долларов и до бесконечности.

– А если мне что-то нравится, – я зашелестел страницами, – как мы действуем дальше?

– Изделие могут привезти в магазин, – пожала плечами она. – Но это долго. Есть другой вариант: я даю вам координаты того ювелира, чьи изделия вам приглянулись. Вы сами звоните ему и обо всем договариваетесь.

– Это ваш официальный бизнес? – заинтересовался я.

И навострил уши.

Но на сей раз она не испугалась.

« На, подавись!» –поймал я волну.

А вслух Анастасия с укоризной произнесла:

– Ну, разумеется. Ювелиры – зарегистрированы, как индивидуальные предприниматели, налоги добросовестно платят. А мы – если находим для них клиента – получаем свой процент. Все прозрачно. Все довольны.

– Отличная идея, – похвалил я. – Ваша?

– Нет, – неохотно призналась девушка. – Этим Микаэла Евдокимовна ведает. Наш директор по развитию.

«Чертова крокодилина!»

Я прикинулся дурачком:

– Но раз вы, Настенька, – директор магазина, эта женщина подчиняется вам?

Красотуля поджала губы:

– В нашем холдинге – семнадцать торговых точек, по всей стране. И мы все – просто наемные сотрудники. А Микаэла Евдокимовна – сидит в центральном офисе. Осуществляет общее руководство. Владеет серьезным пакетом акций. И входит в совет директоров.

« Если, сучка, вдруг удумает запрос в Екатеринбург послать?! С нее станется! Конец мне тогда…»

«Темные дела тут у вас, в златом королевстве», – подумал я.

Вот и первая просьба для Вареньки: нужно как можно быстрее проверить нервную директрису ювелирного магазина.

Я ожидал, что ювелир окажется бородат и вальяжен, а мастерская его будет похожа на музей. Однако в реальности все оказалось скучнее: всего-то закуток в захудалом торговом центре, по соседству с металлоремонтом и химчисткой. И парень, что хозяйничал здесь, никак не походил на творца (с большой буквы «т») – скорее мелкий, не шибко удачливый предприниматель. Озадачил он меня первым же вопросом:

– Вы, правда, что ли, побрякушку из каталога хотите взять?

– Да, колечко в виде молнии. Я же вам говорил.

– И мой телефон вам Малеванная дала? – продолжал допрос парень. – Из ювелирного на Цветном бульваре?

– Да, а…

Ювелир перебил:

– Как она выглядит?

Интересный получался разговор.

Я усмехнулся:

– Весьма неплохо. Стройная шатенка, глаза голубые, на правой щеке родинка.

Мысльего мне пока поймать не удавалось. Очень сложно: когда человек суетится, избегает смотреть в глаза да еще отделен от тебя пластиковым стеклом.

– Ладно, поверю на слово, – неохотно откликнулся парень. – Но «молния» вам не понравится.

Он быстрым движением швырнул мне в ладонь серебряное колечко – его руки я коснуться даже не успел.

М-да, фотографы, что снимали изделие для каталога, явно постарались. На картинке безделушка выглядела интригующе, эффектно, почти символично: молния, указующий перст… Но сейчас – я смотрел на кривоватые грани тусклого серебра и понимал: девчонка-школьница безделице была бы рада. А вот Варя… Единственное, в чем можно не сомневаться: точно уж не испугается, что я пытаюсь ее подкупить.

Тут и первая мысль поймалась: « Хотя б за штуку «деревянных» впарить – и то хлеб».

В то время как в каталоге значилось: «5499 рублей».

Я решил потянуть время. С любопытством спросил:

– А кто это колечко сделал? Вы?

– Ну… типа. – Парень смутился.

– А еще что-нибудь из вашего показать можете?

Ювелир оживился:

– Ценовой диапазон?

– Нормальный, – усмехнулся я. – Не за штуку «деревянных».

Он взглянул с уважением:

– Брюлики интересуют? Все чистяк, с сертификатами!

«Если подстава – Настьку урою!» –прилетела ко мне очередная чужая мысль.

А продавец метнул на прилавок продолговатую бархатную коробочку, полную золотых побрякушек.

Здесь действительно имелась парочка элегантных вещиц. Особенно мне приглянулась очередная вариация на тему молнии: милое колечко белого золота с камушками-всполохами из рубинов. Под Варины серо-зеленые глаза, правда, не подходила, но под ее суровый, громовой характер – очень даже.

– Сколько? – спросил я.

– Десять штук. Долларей, – мгновенно откликнулся парень.

– Ничего себе! – вырвалось у меня.

– Так авторская работа! Единственное в своем роде! Рубины – чистейшие! – загорячился он.

Чужое волнение мне всегда на руку.

«Нетребин сказал: за шесть сольешь – молоток. До семи, значит, можно спокойно падать».

Ага. Уже интересно. А с чего было Нетребину – не выставить спокойненько молнию с рубинами в одном из своих магазинов?

– Это бэушная, что ли, вещица? – Я повернулся с колечком в руке к свету.

– Глаза разуй! – С ювелира слетели остатки свойственной профессии респектабельности. – Не видишь, что ли: новье! Ни царапинки! Пломба висит! Хочешь – на экспертизу отдадим!

« Давай, лопух, решайся!»

Я вернул кольцо на прилавок. Покачал головой.

– Я почти такое же в магазине видел. Вдвое дешевле.

– Да что ты гонишь! – окончательно взъярился парень. – Гранаты ты мог в магазине видеть, гранаты – в серебре. А тут белое золото с рубинами. Да одни камни – на шесть штук тянут. А желтушка? А работа?!

«Возьмет, возьмет! Настька бы иначе не прислала!»

Но я не спешил.

– А кто производитель?

– Сказал же тебе: авторская работа. Частная ювелирная мастерская. Камни – Де Бирс. Золото якутское. Пайка эксклюзивная.

– Может, оно ворованное? – продолжал занудствовать я.

– Я, по-твоему, совсем идиот! – закатил глаза ювелир. – У меня точка официальная, лицо юридическое, проверка за проверкой, а я буду краденое продавать!

«Можно и до шести упасть. Вдруг получится все себе оставить? Нетребин был, а теперь и сплыл, Мика носу не кажет, документов никаких не осталось».

Я еще раз оглядел кольцо. Представил, как сверкает, красными всполохами, молния на Варином пальчике.

И твердо произнес:

– Ладно, уговорил. За четыре возьму.

Дома я долго смотрел на изящную вещицу. Любовался. Представлял Варино лицо – когда надену молнию белого золота ей на пальчик. Что душой кривить, слегка гордился собой. Предвкушал.

Потом отогнал мысли о личном. Задумался над своим расследованием. Как, черт возьми, связать в единое непонятные страхи директорши магазина, темные делишки частного ювелира – и роковые, с интервалом в двадцать четыре года, смерти в семье Нетребиных? Не мог я представить себе, допустим, мстителя, кто убивает за дела давно минувших дней. Да и, получается, этот мститель – не один? Вечной жизни нет, не мог единственный человек убить и деда, и отца, и сына.

А если Михаил Юрьевич погиб – из-за своей профессиональной деятельности во времени настоящем, тогда кто и зачем отправил ему открытку с непонятным стихом: «Твой черед. Настал твой год»? Просто хотели деморализовать, испугать, выбить из колеи? Но для этого врагу нужно было как минимум знать историюсемьи Нетребиных.

Я решил: в следующую нашу встречу с Варей рассказать ей про роковые даты. Спросить ее совета – и компетентного мнения.

А ночью, когда уже засыпал, я вдруг совершенно отчетливо расслышал гневный выкрик:

– Вы – ваша проклятая семейка! – сломали всю мою жизнь!

Голос был женский. Совершенно мне не знакомый.

Я встрепенулся. Высшие силы явно давали мне очередной знак. Но сколько я ни пытался разглядеть лицо женщины, получить хотя бы минимальный намек, кто она и где ее искать, больше мне не показали ничего.

1993. Маша Дорохова

Я окончила шестой класс на одни пятерки и мечтала о море. Бабуля грозилась достать путевки в Сочи – не вышло. Она, пусть уважаемый преподаватель, доктор наук и доцентша, пробиваться не умеет. Пришлось коротать июль в подмосковном пансионате.

Комаров здесь было – не счесть. Середина лета, самое кровососное время, тем более что сразу за территорией – речушка и заболоченный лесок. Сетка на окне оказалась рваной, китайской «звездочки» (ее бабушка взяла в качестве средства защиты) насекомые не боялись абсолютно. Ели нас поедом, в ушах стоял постоянный звон.

Бабуля, впрочем, твердила:

– Все равно хорошо. Воздух, природа.

Мне в доме отдыха тоже лучше жилось, чем дома. Там-то я – вся в делах. Школьные уроки – ерунда, малость. Хватало других обязанностей: посуду вымыть, пол подмести, цветы полить. Это только обыденное. А еще экзотика. Раз в месяц – не поверите! – бабушка требовала: обязательно протереть от пыли все книги во всех шкафах. Почти две тысячи томов!

Здесь, на природе, полной свободы тоже не дождалась. Пусть от хозяйства свободна – но от учебы не спрятаться. Хотя и каникулы, бабушка неумолима. Учебник по русскому, тоскливый английский по Бонку, рассказы Пришвина, стихи Тютчева. Любимую книжку «Девушка лучшего друга» Анны Антоновой читала, будто преступница, украдкой.

Но бабуля и мыслит, и живет по собственным максимам.По-современному говоря, понятиям. Одна из них: «Ребенок (то есть я) должен быть постоянно занят».

Во всем доме отдыха только я была вечно с книжками, при деле. Остальные дети – а их здесь полно – маялись от скуки. Чай, не наши дни и не Турция, аниматоров не имелось. Всех развлечений – шашки в комнате отдыха, холодная, мелкая речушка под звон комаров да дискотеки по вечерам – впрочем, туда нас, мелочь пузатую, не пускали.

Бродили мои ровесники по территории, неприкаянно лузгали семечки на детской площадке. Я им втайне завидовала, но бабуля неумолима:

– Бесцельно тратят свою жизнь. Пусть не читают – но можно же ходить в походы. Ездить на экскурсии. Каждый день – с одной и той же точки – фотографировать или рисовать закат. Да и вообще, июль, в лесу должна быть малина.

Последняя идея мне пришлась по душе.

– Ой, а пошли проверим! – прицепилась я к старухе. – Погуляем, наберем малинки!

– Ну, может быть, как-нибудь, – быстренько дала она задний ход.

Я знала прекрасно: бабушка моя советы, как время провести, давать горазда. Только сама всегда предпочтет с книжкой поваляться. Причем не с детективом, а с заумью, типа Бахтина или Лосского. Но мне ведь тоже хотелось урвать свой кусочек счастья!

И, чтоб хорошая идея не пропала, я в тот же день на обеде позвала в поход соседей по столовскому столику: Анжелу, девочку моих лет, и ее маму – та тоже явно тяготилась пансионатным ничегонеделаньем.

Обе загорелись, бабушка великодушно согласилась меня отпустить, и экспедиция была назначена на следующее же утро. Вечер прошел в наставлениях и хлопотах, бабуля хлопала крыльями. Взяла с меня слово надеть резиновые сапоги (от змей), платок (от клещей) и даже компас раздобыла – выпросила у вечно пьяненького массовика.

Навсегда я запомнила тот день. Лес в солнечных пятнах, звон комаров, крапиву, ожигавшую руки, сосредоточенный стук дятлов, далекую перекличку кукушек. Где искать малинник, мы, городские жительницы, конечно, не знали, бестолково бродили по переплетенью тропинок, продирались сквозь бурелом, смахивали с лиц паутину. Хоть бабушка и предрекала слегка надменно, что «с ними тебе будет скучно», мы с Анжелой увлеченно болтали. Ну, и подумаешь, что она перепутала Грибоедова с Гоголем – зато «Санта-Барбара» в ее пересказе давала сто очков высокохудожественной литературе. (Мне «бездумный сериал» смотреть запрещалось.)

Спустя пару часов Анжелина мама взмолилась:

– Нет здесь никакой малины, пошли обратно.

Я пыталась влезть со своим компасом, но женщина отмахнулась:

– И так дорогу найдем.

Я была уверена: мы давно уже заблудились. Но – удивительно! – вышли из лесу мы довольно быстро. Не к самому дому отдыха, правда – к деревне (она находилась примерно в километре). Анжела увидела сельпо, запросила «пить и хлебушка». Будь здесь моя бабуля, наверняка отрезала бы: «Даже не думай. Скоро обед». Но Анжелина мама безропотно купила нам и батон белого, и – за неимением выбора – трехлитровый баллон тыквенного напитка.

Сначала думали перекусить на лавочке у магазина, но солнце палило вовсю, и мы отошли за околицу, в тенек, к лесу. Устроились на бревно, мама Анжелы лихо, перочинным ножом, откупорила сок, нарезала толстыми ломтями хлеб. Бабушка, сторонница строгой санитарии, пришла бы в неописуемый ужас, если б видела, как мы пьем – все по очереди! – сок из одной банки. Но мне наш импровизированный обед показался божественным. И уж на официальную трапезу, в скучную пансионатскую столовку, спешить теперь совсем не хотелось.

Анжелина мама извлекла пачку «ВТ», прикурила, велела:

– Девчонки, отойдите от дыма.

Анжела мгновенно вскочила с бревна:

– Можно, мы прогуляемся?

– Ох, дети. Ваша энергия неистощима. – Женщина блаженно полуприлегла на бревно, вытянула ноги. – Идите. Только недалеко.

Я покорно потянулась за подругой, хотя где здесь, в раскаленной солнцем деревне, гулять? Однако у Анжелы, оказалось, план имелся. Едва отошли от мамы, хитро улыбнулась:

– Пойдем быстрей. Я тут видела кое-что.

Мы споро дошагали обратно, до магазина, поспешили дальше, по ухабистой деревенской улочке.

– Что ты найти-то здесь хочешь? – сгорала от любопытства я.

Анжела взглянула на меня снисходительно:

– То, зачем и шли.

Подвела к очередному кособокому забору, триумфально указала:

– Вот!

– Ну, ты глазастая! – оценила я.

Ограждение из наполовину упавшей сетки рабицы оплетали кусты малины. Налитые солнцем ягоды аппетитно выглядывали сквозь ржавые сеточные ромбы.

Подруга протянула руку, ловко схватила сразу горсть:

– Ох, вкуснятина!

– А ругаться не будут?

Взглянула на меня снисходительно:

– Вот ты глупая! Ягоды же – на улице!А улица – это, как ее… кафедральная собственность.

– Федеральная, – машинально поправила я.

– Тогда тем более – ешь! – хихикнула Анжела.

Я опасливо огляделась – но проулок выглядел абсолютно пустым. Двор тоже казался нежилым, ставни ветхой избушки закрыты.

– Тут вообще никого нет. Заброшенный дом. Вон, видишь, какой забор кособокий! – Будто прочитала мои мысли подруга. – А малина пропадает!

Никогда прежде, ни на каком рынке не видела я подобных – огромных, сочных, пурпурного цвета ягод!

– Бернард Шоу говорил: «Вор – не тот, кто крадет, а тот, кого поймали», – пробормотала я.

– Не умничай, – отмахнулась Анжела.

И я наконец налетела на чужую малину.

С теми ягодами, что выглядывали на улицу, мы разделались быстро.

– Полезли во двор! – тут же предложила подруга.

Говорить, что в чужие владения входить нельзя, я Анжелке не решилась. Лучше и ее отговорить – и самой трусливой домашней девочкой не выставиться. Я пожала плечами:

– Попадем прямо в колючки.

Потянула Анжелу за собой:

– Смотри!

Я тоже умела примечать: в одном месте древняя заборная секция почти упала на землю. А если ограды нет – значит, и вход разрешен! Мы накинулись на очередной малиновый куст… «Все-таки воруем», – мелькнула у меня покаянная мысль. Впрочем, достаточно хорошего прыжка – и мы окажемся уже на нейтральной территории, на улице.

И тут раздался тихий, будто рокот далекого самолета, рык.

– Собака! – в ужасе выкрикнула Анжела.

Мы мгновенно оставили малину в покое, сжались.

– Где? – выдохнула я.

– Сзади… на улице, – паническим шепотом откликнулась подруга.

Я осторожно обернулась.

Коренастый, с блестящей черной шерстью и белой грудью пес (потом мне объяснили, что это стаффордширский бультерьер, довольно редкая бойцовская порода) не сводил с нас разъяренного взгляда. Он не нападал, замер – в паре шагов от нас – точно изваяние. Не лаял. Сторожил.

– А…атт-ккуда он взялся? – всхлипнула Анжела.

Мне показалось: в ответ на подругин визгливый голос собака угрожающе нахмурилась. Но по-прежнему не двигалась с места.

– Не шевелись, – одними губами шепнула я. – Сейчас придет хозяин. Отгонит его.

– Я боюсь! – По ее щекам потекли слезы.

– Мы ничего плохого не делаем. В чужой двор не лазили, просто шли мимо. – Я сама не понимала, обращаюсь ли к подруге или к страшному псу.

Собака вильнула хвостом. Сменила гнев на милость? Но почему тогда глаза ее налились кровью? А шерсть на холке взъерошилась, точно гребень у петуха?

– По-мо-ги-те, – как можно спокойнее произнесла я.

Главное – не паниковать. Вряд ли кто выпускает бойцовских собак одних разгуливать по деревне. Где-то рядом, совершенно точно, ее хозяин. Тем более у пса – ошейник.

«Еще минута – и все будет хорошо», – уговаривала себя я.

Но тут Анжела не выдержала. Дернула меня за руку, потянула прочь, крикнула:

– Бежим!

– Дура! – отчаянно откликнулась я.

Потеряла равновесие, попыталась сбросить Анжелкину руку…

Но хватка у нее оказалась стальная, подруга изо всех сил продолжала тянуть меня за собой – и я не удержалась на ногах, грохнулась прямо в малинник. В следующую минуту услышала короткий топот… несвежее звериное дыхание у своего лица… а дальше – меня накрыла пылающая, убийственная боль. И треск – будто рвется ткань – то разлеталась на куски моя собственная кожа. Но глаза еще видели – как улепетывает позорным зайцем Анжелка.

Дальше – день закончился, меня накрыла душная, беспросветная ночь.

Все остальное помню отрывками. Люди. Обступили, кричат. Визгливый мужской голос: «Во двор, во двор она залезла! Ее Джек оттудова вытащил!» Потом – горячая незнакомая рука шарит по лицу, каждое движение ожигает болью, слышу, как причитает Анжелина мама: «Бабке-то ее! Что я бабке скажу?!»

Меня поднимают. Несут. Обрывки фраз: «Скорую» не дождешься!» «Бинты, бинты неси! Все, какие есть!» Очень жарко и тошно, ночь опять сменилась днем, ярко-синее небо наваливается на меня, жмет, давит. А потом вдруг, без паузы, – снег. Все кругом бело, холодно. Наст под ослепительным солнцем искрит, бьет в глаза. Присматриваюсь. Нет, это не зимнее поле. Комната. Вся белоснежная. И люди в ней – тоже в светлом, и глаза у них – выцветшие, неживые. Стоят надо мной, склонились в тревоге. В руках у одного блестит сталь. Вдруг крик: «Не могу, боюсь!» Но то не я кричу – другой. Один из тех, кристально-злых, что окружили. В лице – новый всплеск боли. И опять – тишина.

По-настоящему в себя я пришла – как рассказала потом бабушка – только на следующее утро. Глаза открывались – будто сквозь слой пластилина проталкивалась, веки тяжелые-претяжелые. Но наконец пробила щелочку, осторожно сквозь нее выглянула: узкая, будто кладовка у нас дома, комната. Еле умещаются: моя кровать, тумбочка, стул. На нем – бабуля, спина гордая, прямая. На коленях, конечно, книга. Я пригляделась – неужели мерещится? – Евангелие. Сроду моя ученая старушенция в руки ничего подобного не брала.

А в рот – словно жидкой смолы напихали.

– Ба… – с трудом молвила я.

– Наконец-то! – встрепенулась старушка.

Мне так хотелось, чтоб наклонилась, поцеловала. Однако бабушка спокойно, даже сухо, произнесла:

– Маша. Ты меня видишь? Слышишь?

– Да… что со мной?

– Жить будешь, – заверила бабушка.

Глаза смотрели неласково.

– Почему ты злишься? – Я искренне не понимала.

Она вздохнула, тяжело, горько:

– Так нечему радоваться. Когда сам виноват в собственных бедах – хуже нет.

Я аж задохнулась от обиды. В чем она меня обвиняет? Я помнила все прекрасно. Улица. Анжелкин визг. Черная безжалостная собака.

Но бабушка продолжала – своим отточенным на нерадивых студентах тоном, смесь снисходительности, презрения, утонченной издевки:

– Ты что – меня не могла попросить, чтоб я тебе малины купила?!

А я-то думала: она меня хотя бы пожалеет.

– Скажи точно: что со мной? – попыталась я перевести разговор.

Не удалось:

– После, – отмахнулась бабуля. – После все тебе расскажу. – И продолжает наседать: – Как ты могла? Полезть в чужой двор?! Неужели не стыдно?!

– Не лезла я никуда! – Смола из моего рта исчезла, голос неожиданно окреп. – Мы просто проходили мимо этого забора, за которым малина. А собака сзади налетела. Не со двора – с улицы.

– Вот как? – поджала бабушка губы. – То есть ты утверждаешь, вы с этой девочкой просто шли мимо? И малины даже не трогали?

«Понятно, почему ее студенты так боятся», – мелькнуло у меня.

И я твердо ответила:

– Там полно ягод перевешивалось через забор. Ну, сорвали несколько. Что такого?

– Что такого, говоришь… – задумчиво произнесла она. Вздохнула: – Ох, Маша. Все б тебе выкручиваться, врать.

– Но я не вру!

Бабушка вкрадчиво произнесла:

– Получается, врут все остальные?

– О чем ты?

– Анжела, твоя подруга. Ее мама. Еще трое, из деревни – кто собаку оттаскивал. Всего пятеро, получается.

– И что они говорят? – Я действительно не понимала.

– Что вы забрались в чужой двор. Воровали чужие ягоды. Пес напал на вас именно там. – И жестоко закончила: – И он в своем праве был. Хозяйскую собственность защищал.