Текст книги "Одноклассники smerti"

Автор книги: Анна и Сергей Литвиновы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Степан и выполнял роль пажа почти всю свою недолгую жизнь. И все его вполне устраивало. Еще бы только из нынешнего клинча выбраться! Чтоб в Ленкиной смерти его не обвинили!

Впрочем, терпения ему не занимать. Чтобы выжить, он готов сидеть в злосчастных Калинках, подкармливать Мишку и чинить ему покосившийся забор хоть до скончания века.

Дима

Педагога Елены по специальности звали Анастасией Арсеньевной. Было ей, судя по дребезжащему голосу, минимум лет сто. Но говорила дама вполне здраво и с удивительным достоинством.

– Сожалею, господин журналист, но по ряду обстоятельств принять вас в своей квартире я не могу.

– А на работе?

Грустный смешок:

– К счастью, или к сожалению, но я уже давно пенсионерка.

И что с бабкой делать? Не заставишь ведь, чтобы в редакцию подъехала. Да и просить выйти во двор, посидеть вместе на лавочке, тоже как-то неудобно…

И Полуянов, не чинясь, бухнул:

– Может, тогда в ресторан вместе сходим?

Наверняка сейчас зашипит и скажет, что он над ней издевается. Но бабка, на удивление, отреагировала вполне адекватно:

– Если ресторан достойный и находится в центре… Желательно в районе Третьяковки…

Вот это старуха! Но не в дорогущий же «Балчуг» ее вести?!

И Дима осторожно спросил:

– А «Пицца-Хат» вас устроит? Достаточно тихое место, и кормят нормально…

– Да, я по поводу этого заведения в курсе. Вполне подойдет, – не стала ломаться старушка.

Они договорились встретиться через час, и Дима под впечатлением от телефонной беседы даже подумывал для представительности галстук надеть. Но взглянул на термометр – опять плюс тридцать – и решил ограничиться прохладным душем и свежеотутюженной (естественно, Надей) рубашкой.

В пиццерию он прибыл, как и положено джентльмену, за десять минут до назначенного времени. Интересно, бабуся тоже будет соблюдать политес и, в дамском стиле, припозднится на дипломатические двенадцать минут?

Но собеседница – он признал ее, едва та показалась на пороге, потому как вряд ли «Пицца-Хат» ожидала еще одну столь же старую гостью, – явилась минута в минуту. Полуянов, как и положено воспитанному человеку, встретил ее у двери, проводил к столику и даже стул, заменяя официанта, подвинул.

Бабуля приняла ухаживания молодого человека как должное. Царственно опустилась на сиденье (спина, несмотря на годы, прямая, как струнка, – вот она, старая школа!). Щуриться над меню не стала – сразу же улыбнулась официанту:

– Мне, пожалуйста, «Кватро формаджи» на пышном тесте и «Перье» с долькой лимона.

Официант, совсем юный парень, растерянно захлопал глазами:

– Что, простите?

Дима восхищенно взглянул на старушку и перевел:

– Даме – пиццу «Четыре сыра». А мне – «Карбонару» и тоже «Перье».

Официант отвалил. И, пока брел в кухню, пару раз оглядывался на их стол. «За геронтофила меня, наверно, принял», – весело подумал Дима и широко улыбнулся своей даме.

– Спасибо вам огромное, Анастасия Арсеньевна…

– Это вам спасибо, – мгновенно парировала она. И с легким лукавством во взоре улыбнулась: – Думаю, Леночке было бы приятно, что о ней пишет такой симпатичный мужчина…

Впрочем, улыбка быстро слетела с ее лица, глаза налились печалью. Бабуся слегка откинулась на спинку стула (какое воспитание ни есть, а в ее годы прямой, как шомпол, постоянно не посидишь) и вздохнула:

– Мы давно уже не общались с Леной. И расстались, скрывать не буду, почти врагами. Но все равно, когда мне сообщили о ее гибели, я не смогла сдержать слез… – Она остро взглянула на журналиста: – Известно уже, отчего она умерла?

– Окончательно нет, – осторожно ответил Дима. Ему совсем не хотелось пугать старушку зловещими подробностями. – Похоже, это был несчастный случай…

– Вы зря пытаетесь меня оберегать, – упрекнула она. И объяснила: – Я ведь знаю , что Лену убили. Мне ее мама звонила, Галина Вадимовна, и рассказала обо всем. И еще она сказала, что в убийстве подозревают Степу, этого мальчика… Это действительно так?

– Вы до сих пор общаетесь с мамой вашей бывшей ученицы?! – неприкрыто удивился журналист.

– Я всегда стараюсь сохранить отношения с теми, кто мне близок, – кивнула старушка. – Тем более что мы с Галиной Вадимовной до сих пор сотрудничаем.

«Разговорчик-то интересное направление принимает!» – оживился Полуянов и вкрадчиво спросил:

– А могу я узнать, в каком ключе… вы с ней сотрудничаете?

– Можете, – пожала плечами старушка. – Дело в том, что Галина Вадимовна надеется исправить свои прежние ошибки… И я теперь занимаюсь с ее второй девочкой.

– Вы имеете в виду… эту малышку?

– Ее. Маську, – улыбнулась Анастасия Арсеньевна. – Всего два с половиной года человечку, а уже можно констатировать: у ребенка абсолютный музыкальный слух. И явная склонность к прекрасному.

– Вы… учите ее музыке? – еще больше изумился Дима.

– Ну, в столь юные годы еще рано говорить о классическом, поэтапном обучении, но какие-то основы – да, я девочке даю. Мне несложно. Тем более что об этом меня очень просила Галина Вадимовна…

– Прямо ездите к ним домой и проводите занятия? – не поверил Полуянов.

– Нет, – покачала головой старушка. – Ездить к ним, на окраину Москвы, в мои лета уже тяжело. Галина Вадимовна сюда Машу доставляет. В мою квартиру на «Третьяковской».

«Ох, безумная баба! – мелькнуло у Полуянова. – Таскать в такую даль малолетнего ребенка!»

Но от оценок вслух он благоразумно удержался.

Тем временем принесли пиццу. Дима с интересом наблюдал, сколь элегантным жестом его собеседница водрузила на колени салфетку, до чего ловко развернула приборы, как аккуратно отрезала и съела первый кусочек… Сам он всегда ел пиццу в стиле простого итальянского люда руками. Но в компании сей старушки уж придется помучиться.

Он с трудом отчекрыжил тупым ножом кусок своей «Карбонары», положил его в рот, прожевал и задал новый вопрос:

– Правильно ли я понимаю?.. Галина Вадимовна сначала пыталась сделать звезду из Лены и прилагала к этому все свои силы. А когда окончательно убедилась, что не получится, завела на старости лет новую дочку и теперь лепит приму из нее?

– Я бы не сказала, что Галина Вадимовна такая уж старая, – с легким упреком произнесла старушка. – Но в целом… вы обрисовали ситуацию верно. – Она печально улыбнулась. – Галина Вадимовна очень любит музыку. Можно сказать, ее боготворит. И мечтает, как и многие из нас, внести в нее свой вклад…

– Она тоже, что ли, музыкантша? – не удержавшись, поморщился журналист.

– Да, – кивнула собеседница. – По образованию – концертмейстер.

– А чего ж тогда сама своих девчонок не учила?

– Я сказала, что она концертмейстер, – повторила старушка. – Это, если вы не знаете…

– Аккомпаниатор, – поспешно откликнулся Полуянов.

Анастасия Арсеньевна кивнула и добавила:

– Но – не педагог.

– Это уж точно, – пробормотал Полуянов.

Кажется, он понемногу начинал понимать погибшую Коренкову. И догадываться, почему ее настиг столь бесславный конец… Похоже, Елену просто задавили. Сама она от музыки особо не фанатела. И наверняка понимала, что пусть способности у нее и имеются, но никаких особых талантов нет. Однако из девчонки нещадно лепили звезду, и у той просто не хватило характера этому давлению противостоять. А отбилась бы от музыкальной карьеры – жизнь совсем по-другому могла сложиться…

Помнится, его собственная мамуля, царствие ей небесное, тоже пыталась учить его музыке. Заманивала за рояль и посулами, и угрозами, и лестью. Дима искренне ненавидел арпеджио и гаммы, но кое-что у него все же получалось, училка в музыкальной школе пела мамочке в уши, что мальчик способный, и одному богу известно, как бы все пошло, не прояви он твердость и не брось, решительно и бесповоротно, ненавистную музыкалку.

Надо искать подтверждение своей гипотезе.

И Дима задал новый вопрос:

– А скажите… Лена – она любила музыку?

– Мне будет сложно вам ответить, – вздохнула старушка. И объяснила: – Лена очень любила, когда у нее все получалось . Когда ее хвалили, приводили в пример. Но музыка – это ведь адский труд. Виртуозность здесь достигается не столько талантом – но многочасовыми, монотонными тренировками. Лена умела вдохнуть в музыку жизнь. Сыграть так, что у слушателя сердце замирало… Однако те произведения, которые требовали отточенной техники, были не для нее. А какая музыкальная школа, скажем, без этюдов Черни?

От фамилии Черни Диму едва не передернуло. В свое время именно этюд этого гражданина его и добил. Только настоящий садист мог такую пыточную партитуру наваять! Сам бы Дима тоже, наверно, запил, если бы вовремя от музыки не отмазался…

– Когда Лена начала выпивать? – тихо спросил Полуянов у старой учительницы.

– Выпивать, выпивать… – с некоторым даже раздражением повторила та. И объяснила: – Видите ли, в чем дело… Я долгое время даже предположить не могла, что Леночка этим злоупотребляет. Да, она часто приходила на урок неподготовленной. Жаловалась, что болит голова, сводит пальцы, вступает в спину. Я сердилась и просила ее не придумывать для своей лени ненужных оправданий… А она, оказывается, уже тогда… Еще когда училась в девятом классе, ступила на кривую дорожку… Но пьяной или даже выпившей Лена не приходила на урок никогда! – неожиданно твердо закончила старушка.

Время подобраться к самому лично для него интересному:

– А что там за история со Степаном? Вроде бы какая-то Ленина подружка специально ее спаивала, чтобы Степана от нее отвратить?

– Это вам Галина Вадимовна наговорила, – утвердительно вздохнула собеседница.

Дима не стал открещиваться, просто повторил:

– Так не расскажете? Что там действительно случилось?

– Боже мой, до чего все это грустно! – с неожиданной страстью выкрикнула старушка. Она окончательно перестала держать спину, откинулась на стул и сразу как-то потускнела. – Ну, был этот мальчик, Степа. Тихий, скромный. Я бы сказала, даже забитый. Ходил за Леночкой хвостом. Я его, конечно, знала. Иногда мы с Леной занимались у меня на дому, а этому несчастному созданию она приказывала ждать ее на лестнице. И он покорно сидел на подоконнике межлестничной площадки, пока на него не нажаловались соседи и я не стала приглашать его в квартиру. Хотя Лена этому была совсем не рада и говорила: раз в подъезде нельзя, пусть, мол, тогда на улице ждет.

– Лена, конечно, его не любила, – констатировал Дима.

– А вот этого я утверждать не могу, – неожиданно возразила старушка. И объяснила: – На мой взгляд, Степа своей покорностью, спокойствием, даже слабостью Лене прекрасно подходил. Я ведь видела, как она общается с такими же, как сама, яркими молодыми людьми: вечная борьба за власть и сплошные перепалки. А Степа – он ее успокаивал…

– Но однажды Ленина одноклассница решила его отбить, – вернулся к животрепещущей теме Полуянов.

– Сама Лена, впрочем, всегда утверждала, что Степу этой девочке, кажется, ее звали Надя, просто отдала. За ненадобностью, – тонко усмехнулась Анастасия Арсеньевна. – А что случилось на самом деле, я не знаю. Хотя, конечно, видела: потеряв Степана, Елена переживала. Но не настолько сильно, чтобы выпить из-за этого лишние сто грамм, – с неожиданным цинизмом закончила она.

– А Галина Вадимовна мне сказала, что Лена, когда Степан ее бросил, с собой пыталась покончить, – Дима цепко взглянул на старушку.

– Ох, увольте, – отмахнулась та. – Уверяю вас, Леночка совсем не из тех, кто будет убивать себя из-за несчастной любви.

– Но она действительно пыталась? – не отставал Дима.

– Вы будете об этом в газете писать? – строго взглянула на него старушка.

– Не знаю, – честно ответил он.

– Тогда имейте в виду, что писать там не о чем, – отрезала старушка. И объяснила: – Глупый, детский, необъяснимый, иррациональный поступок. Но я о нем вам расскажу – именно потому, что вся история выеденного яйца не стоит. Ни Степан, ни Надя абсолютно, конечно, здесь ни при чем. Просто Лену тогда не взяли на международный конкурс, хотя от Москвы аж семеро туда ехали. А она отбор не прошла. Срезалась на своем «любимом» Черни, который в обязательную программу входил. Пришла домой и написала матери записку. Очень короткую, что-то вроде: «Я не хочу просыпаться». Положила ее в кухне на видное место. Взяла из аптечки три таблетки тазепама. Выпила их. И легла спать.

– Сколько, вы сказали, таблеток? – уточнил Дима.

– Три, – тонко усмехнулась старушка. – Больше в упаковке просто не было.

– Но от этого не умрешь! – не удержался он. – Только голова разболится!

– Вот именно, – кивнула собеседница. – И я, честно говоря, не понимаю, зачем Галине Вадимовне понадобилось раздувать эту историю… И до сих пор ее вспоминать…

– А она раздувала? – прищурился журналист.

– О, как сейчас помню… Леночка ведь мне многое рассказывала… – Пожилая женщина попыталась передать подростковую интонацию: – «Прикиньте, Анастась-Арсеньевна, мамахен совсем вразнос пошла. К Степкиным предкам ходила и Надьку сегодня чуть с лестницы не спустила… Типа, говорит, вы мою дочку в могилу хотите вогнать! Совсем крыша поехала!»

«Действительно поехала», – мысленно согласился Полуянов. А пожилая учительница задумчиво заключила:

– Что поделаешь: все матери, даже в животном мире, пытаются наказать того, кто посмел обидеть их детенышей.

– А вы сами считаете, что Надя здесь ни при чем? – нетерпеливо поинтересовался Дима.

Старушка явно не ожидала именно такого вопроса. Она с любопытством взглянула на него.

– И Степан – ни при чем? – поспешно прибавил Дима.

– Возможно, конечно, я не знаю всех деталей, – пожала плечами Анастасия Арсеньевна. – Но, мне кажется, во всех своих бедах Леночка виновата сама… К сожалению… Хотя и нехорошо так говорить о покойных…

Ее глаза увлажнились слезами, и старушка попыталась их скрыть, уставившись в тарелку с пиццей.

Она явно устала.

А у Димы неожиданно мелькнуло: «Хотя и хорошая ты баба, и мудрая, а Ленку Коренкову тоже не уберегла».

Глава 6

Исполнитель

К своим сорока он наконец научился обращать внимание на мелочи. Получать от их созерцания удовольствие. Задумчивое, одинокое облако в ослепительно-синем небе? Аккуратный рядок тоскующих по воде цветов? Даже забытая на бетонном бордюре кофейная чашечка – все его занимало, все давало пищу для размышлений. Как, интересно, то же самое небо смотрится из окон особняка? Почему хозяйка не потрудилась снабдить клумбу автономной системой полива?.. А чашка – она от дизайнера или просто весьма дорогая фарфоровая штамповка?

Задавая себе десятки абсолютно глупых и не имеющих отношения к делу вопросов, исполнитель отдыхал, оставляя дилетантам прерогативу нервно расхаживать, потирать руки и смахивать со лба капли пота. Профессионалы же, полагал он, никогда не тратят силы на бессмысленные действия и жесты. Умение терпеливо ждать в его работе едва ли не важнее, чем молниеносная реакция и крепкие нервы.

День неспешно, но уверенно клонился к закату. Соседние, скрытые высокими заборами дворы оживали. Хозяева коттеджей возвращались из столицы в пригород. В вечернем небе звуки разносятся далеко, и исполнитель прекрасно слышал: кого-то из прибывших встречали с радостью, а на других – прямо с порога обрушивали груду претензий.

Пусть и дорогая, и отгороженная от обычного мира высоченными оградами, а такая же, как везде, жизнь. Любят, ненавидят, завидуют и интригуют везде одинаково – хоть в троллейбусном парке, хоть в заказнике для богачей.

Исполнитель не боялся, что его заметят из окон других домов, – хвала немодным, диссонанс в элитном поселке, кустам черной смородины, кои плотной стеной выстроились вдоль забора. Откуда они здесь? Шутка дизайнера, решившего стать «ближе к природе»? Или, быть может, хозяйка потребовала посадить их сама – в память о босоногом детстве на бабушкиной даче в какой-нибудь деревеньке Грязи? Ведь все они, такие сейчас рафинированные новые русские, когда-то были обычными смердами…

Но пышно раскинувшаяся смородина ему в любом случае на руку. Человек в камуфляже, скрытый ее ветвями, выглядит незаметно. Где-нибудь в деревне, где всем до всего есть дело, его, может, и разглядели бы, и заинтересовались. Но исполнитель давно убедился, что в подобных показушных поселениях жильцам совсем нет дела до соседей. Даже по именам друг друга не знают. Нет желающих долгожданным вечером, принесшим прохладу, брать на себя труд разглядывать, что творится на близлежащем участке. Разве что повару или горничной – но те сейчас заняты беготней вокруг вернувшихся домой работодателей.

…А вот его хозяйка заставляла себя ждать. Из примыкающего к ее участку леска уже потянуло прохладой, из-за забора слева поплыл ароматный дым шашлыка, бесчинствующих детей соседей справа няньки загнали домой – а женщина все не возвращалась.

Другой бы на его месте уже давно начал страдать от неудобной позы, голода и скуки, но он, напротив, чувствовал себя все лучше. Наслаждался единением с природой. И ощущал, как наполняются силой, напитываются энергией его тело и мозг.

Хозяйка может задержаться на сколько ей угодно. Он ее все равно дождется.

Надя

Димка – противный барин и больше никто.

Так думала Надя ранним утром очередного трудового дня.

В восемь пятнадцать, как обычно, она отправилась на работу. Встала, естественно, в семь. Выгуляла Родиона, любимую таксу, потом завтрак, душ, макияж, и ведь не осторожничала – от души звенела посудой, шумела феном… Но этот буржуй даже не пошевелился. А когда она, уже одетая, заглянула в спальню и, не удержавшись, чмокнула сердечного друга в нос, даже мимолетно не улыбнулся. Продолжал храпеть.

«И будет ведь теперь до одиннадцати дрыхнуть! – растравляла себя Надя, раскачиваясь в переполненном вагоне метро. – А потом неспешный кофеек, долгий, на полчаса, душ, и не спеша, без всяких пробок, на работу. Прошу заметить, в машине с кондиционером. А я тут душись…»

Еще плохо, что кое-где в районе уже отключили на летнюю профилактику горячую воду. А наши граждане ведь возней с подогревом себя не утруждают. Едут на работу такие, как есть – пропотевшие со вчерашнего дня. Отдельные интеллигенты, правда, себя туалетной водой для отбития запаха обильно опрыскивают, но в духоте да в толпе получается еще хуже.

…А на станции «ВДНХ» и вовсе разразилась катастрофа. Сначала поезд минут десять стоял с открытыми дверями и не трогался, за это время в вагон набилась еще добрая сотня потных граждан и окончательно расплющила Надю в ее уголке. А потом недовольный голос машиниста объявил, что состав по техническим причинам следует в депо, и будьте, мол, любезны освободить вагоны.

Надю с недовольной толпой выкинуло на платформу. Поезд усвистал, нового не показывалось, станция все больше и больше заполнялась народом, и девушка запаниковала: сегодня в первую смену она работает одна, без начальницы. Значит, и на планерку к директору, без пятнадцати девять, будьте любезны явиться, и зал вовремя открыть, а то ее кандидаты-доктора, хотя и строят из себя приличных людей, мигом побегут жаловаться, что им доступ к талмудам перекрыли.

В это время противный женский голос объявил, что Калужско-Рижская линия, увы, обесточена и пользуйтесь, пожалуйста, наземным транспортом.

«Все. Опоздала», – обреченно подумала Надежда.

В гуще толпы выбралась на улицу. Вдруг повезет? И ей подвернется быстрый, как Шумахер, и при этом недорогой таксист?..

Но проспект Мира, как и положено в утренний час пик, стоял намертво. Да и таксисты явно чувствовали себя королями – весь тротуар перед станцией метро оказался усыпан страждущими за любые деньги, но уехать. Одна девица даже юбку, будто в стриптизе, задрала – но никто рядом с ней все равно не останавливался. В утренних пробках мужикам не до женских прелестей.

Надежда сочла неразумным конкурировать с развратными красавицами и тугими кошельками и, без изысков, втиснулась в маршрутку. Едва плюхнулась – хоть здесь удалось присесть! – в продавленное кресло, немедленно позвонила начальнице. Та, конечно, вредина, но имелось у нее и одно достоинство: жила в двух шагах от библиотеки. В одной из последних оставшихся в центре коммуналок.

Шефиня недовольно выслушала Надин горячий монолог. Буркнула:

– Вечно у тебя, Митрофанова, то понос, то золотуха… – И милостиво произнесла: – Так уж и быть. Зал открою. Но к десяти чтобы была как штык. И отгула тебя за опоздание лишаю.

Лишать отгула за всего-то час вынужденного опоздания – разве виновата она, что метро встало?! – явный сволочизм. Но если зал, как ему и положено, в девять не откроется, будет еще хуже: выговор влепят. Премии лишат. И отпуск могут перенести на февраль.

Поэтому Надя только вздохнула. Пролепетала слова благодарности. Нажала на «отбой» и уставилась в окно. Ох, что ж с проспектом Мира-то делается! Стоит вообще недвижим! Ведь в пробке наверняка и врачи застряли. И студенты, у которых как раз сессия. А если у кого-нибудь самолет? Или, несмотря на ранний час, жизненно важное свидание?!

«А Полуянов, негодяй, дрыхнет, – снова мелькнуло у нее. – Живут же люди!»

Гражданский муж у нее, конечно, классный, все девчонки завидуют. Но Надя никогда им не рассказывает, что частенько Димка ее настолько раздражает! Вот убила бы его – и все!

Впрочем, невыспавшаяся Надя была готова сейчас убить кого угодно. Скорее даже не Полуянова, а, скажем, водителя их маршрутки. Кто таким только руль дает?! Как давно уже повелось в Москве – кавказец. В нечистой рубашке, говорит с сильнейшим акцентом. Курит, судя по запаху, нечто еще даже похуже, чем «Прима». И к тому же в полную громкость включил радиостанцию с блатняком. А все пассажиры молчат: привыкли.

«Надо его заставить хотя бы курить перестать, когда полный салон пассажиров, – кипятилась про себя Надя. – И музыку пусть убавит. Почему все терпят? Самой, что ли, сказать?!»

Но предъявлять претензию ей было страшно – черт бы взял ее дурацкий тихий характер. Тому же Полуянову она бы что угодно выдала, но делать замечание водителю, да еще и при чужих людях, просто язык не поворачивается. Спасибо, что после очередной «Воровской судьбы» по радио начались новости. Правда, тоже не «человеческие», а вполне в духе блатной волны – криминальные.

Надя с раздражением выслушала про некоего господина Сидорчука, который отнимал у девушек мобильные телефоны, немедленно их продавал и покупал на вырученные средства выпивку. И к пятому аппарату накачался до такой степени, что уснул на лавочке, в двух шагах от последнего места преступления. Далее последовала сага о хищении очередного дорогущего джипа… У какого-то деятеля конфисковали двести граммов героина… А на закуску диктор сообщил:

– Вчера, в двадцать два тридцать, совершено покушение на самую молодую в России владелицу фирмы недвижимости. Госпожа Ишутина, хозяйка и директор корпорации «Дорогой дом», возвращалась вечером на личном автомобиле в свой загородный особняк. Подъехав к дому, женщина вышла из «БМВ». В этот момент ее и настигли четыре выстрела. Убийца с места происшествия скрылся, госпожа Ишутина находится в реанимации, ведется следствие.

…Радио переключилось на «Пройдут года, и я вернусь».

А Надя минуты две сидела молча. И лишь потом дрожащими руками набрала номер Иришкиного мобильника.

Далеко от Москвы. Михаил

С утра пораньше он поехал в областной центр.

Степану сказал, будто нужно сходить в Энергосбыт за новой книжкой. Тут ведь не столица, чтоб на дом заполненные жировки присылали. А сам не возьмешь, вовремя не заплатишь, еще и пени начислят. Ну, и заодно, конечно, по магазинам надо пройтись, а то сыру хочется смертельно, и печеньица «Юбилейного», в Калинки-то такие деликатесы не завозят.

Михаил разработал целую легенду – только чтобы Степан не увязался за ним. Что, мол, Вадька, сосед, с утра поедет в Калинки сдавать свой трактор в ремонт. И что место в кабине строго одно.

Шито, конечно, белыми нитками, потому что даже городскому человеку ясно: в кабину трактора может набиться хоть пятеро, гаишников тут нет. Да и пешком дотопать до Калинок всего-то час – тоже не проблема. А там уж грузись на автобус до областного центра.

Однако ему повезло – Степа никакого желания отправиться вместе с ним не проявил.

– Езжай, конечно. Я на хозяйстве побуду. А к вечеру, как ты явишься, картошки сварю. Купи, кстати, пару банок какой-никакой сайры, я и денег дам, если у тебя нет.

Вот-вот. И из своей Москвы сбежал, и ехать в область не хочет, и денег – без счета.

…Так что, едва оказавшись в городе, Мишка без всякого, конечно, Энергосбыта отправился к участковому.

Тот с год назад объезжал свои владения, в число которых входили и Калинки, и Михаилов хутор. Тогда почаевничали, побазарили. Мужиком участковый оказался дельным – по крайней мере, по поводу тунеядства не наезжал, «потому как насрать, статью все равно отменили». И даже изъявил желание поглядеть на новые экземпляры Мишкиного гербария. А на прощание оставил визитку и велел, если какие проблемы, всегда захаживать.

Вот Михаил и заглянул, и на душе у него потеплело, когда участковый мигом его узнал. Радушно смахнул с драного стула какой-то мусор, цыкнул на курсантика-практиканта, чтоб тот обеспечил их чаем, и ласково спросил:

– Ну, Мишаня, с чем пожаловал?

Михаил осторожно примостился на хрупком стуле и небрежно произнес:

– Да вот… Хочу посоветоваться. Тут сослуживец бывший ко мне в гости приехал. Из самой Москвы. Неожиданно. Три дня уж живет. И уезжать не собирается.

– Ну и хрен бы с ним, пусть живет. Или он, что ли, буянит? – поднял брови мент.

– Да нет. Не буянит. Не по этой части. Но вот задумался я: у него в Москве, он всегда говорил, работа. И девка вроде была. И квартира. А тут вдруг все оборвал и на мой хутор. Спрашиваю: надолго? Говорит: пока не погонишь. Не странно?

– Ну, мало ли, – пожал плечами участковый. – Может, устал человек. Может, по тебе соскучился. А ты на него – в ментовку! Нехорошо…

И посмотрел на Михаила укоризненно.

– Может, и нехорошо, – не смутился тот. И добавил: – Только давеча дрыхнул он – а ты ж понимаешь, отдельных будуаров у меня нету, – и вдруг во сне как заорет! Что-то вроде: «Не умирай! Пожалуйста, только не умирай!»

– А вы где с ним служили? – между делом поинтересовался милиционер. – Не в Чечне ли?

– Нет. Не в Чечне, – пожал плечами Михаил. – На Дальнем Востоке. Без всяких боевых действий. – И гнул свое: – И решил я на всякий случай его одежду проверить… Мало ли, думаю, с чем ты ко мне пожаловал. Оружия не нашел, но денег у него в куртке тыщ сорок, не меньше. Крупными купюрами. А зачем в мои Калинки-то такую деньгу с собой брать?.. И откуда они ваще у него?..

– Крупными, значит, купюрами… – явно думая о своем, вздохнул участковый.

Распахнулась дверь, курсантик внес в кабинет два граненых стакана с чаем.

– Поставь сюда, – велел мент, указывая на стол.

Из своего стакана отхлебнул, Михаилу не предложил. И с видимой неохотой поинтересовался:

– А как твоего гостя хоть зовут? Давай уж. Проверю.

– Степаном, – с готовностью откликнулся Миша. – Степаном Матвеевичем Ивасюхиным. А год рождения, как и мой, – восьмидесятый.

Надя

– Повезло. Повезло. Повезло, – будто заведенная, повторяла Иришка.

Ее лицо белым пятном лежало на подушке в веселый горошек, руки нервно комкали простыню, и Надя понимала, что подруга никак не оправится от шока.

А Ира все бормотала:

– Он ведь не знал… Что я с детства машину вожу. И серьезно спортом занимаюсь. И реакция у меня… И чутье звериное.

Левое Ирино предплечье было перебинтовано, где-то на уровне подмышки сквозь повязку проступала кровь, и Наде страшно было подумать, что случилось бы, прицелься убийца поточнее, возьми на пару сантиметров ближе к сердцу.

…А Ирку явно успокоительным накачали. Причем с побочными эффектами. Потому что глаза у нее осоловевшие, губы еле шевелятся, но сон никак ее не сморит. Держится за Надину руку и повторяет:

– Он-то думал на дурачка проехать. Решил: раз баба, значит, легкий хлеб. Но меня так просто не возьмешь. И я своего не отдам…

Ее глаза наконец закрылись.

Надя еще минут десять посидела подле огромной, увенчанной балдахином кровати, а потом тихонько вышла из спальни.

Как ей рассказал врач, Ирине Ишутиной действительно дьявольски, нечеловечески повезло. Открывая ворота, она увидела мелькнувшую на участке тень и инстинктивно пригнулась. Три пули, выпущенные киллером, ушли в «молоко», четвертая – зацепила предплечье. А дальше – на шум выскочил сосед, когда-то он был бравым полковником, залаяли две его собаки – ньюфаундленд с ротвейлером. И у убийцы сдали нервы, больше стрелять он не стал…

А Ирин сосед вызвал «Скорую», милицию и дежурную машину поселковой охраны.

…Ирка, упрямая душа, вчера ночью от больницы отказалась наотрез. Провела в ближайшей к поселку клинике, куда ее примчала «Скорая», лишь несколько часов, а к утру сбежала, хоть и вся в синяках от резкого падения на землю, и пулю из предплечья извлекали, и шок.

Врач рассказал об этом Наде с неприкрытым возмущением, а она сама абсолютно не удивилась. Доктор просто Ирку не знает. Может, поведать ему, что Иринка в десятом классе учудила? Ей тогда аппендицит вырезали, и состоялась операция ранним утром в субботу. А уже на следующий день накачанная анальгетиками пациентка сбежала на вечерок из больницы и отправилась… в кино. Потому что шел какой-то жутко модный тогда фильм типа «Титаника». История закончилась разошедшимся швом, но Ира все равно радовалась. Потому что кровить разрез начал, лишь когда пошли финальные титры…

Спасибо, госпожа Ишутина снизошла и частного врача к себе в коттедж вызвала. И даже вытерпела капельницу, укол, перевязку, а также согласилась на снотворное.

…На доктора Надя и нарвалась, когда прямо из маршрутки позвонила Иринке. Ужасно боялась услышать самое худшее, но тот ее успокоил. Ворчливо сказал, что пуля прошла навылет, сейчас пациентка спит, и на сегодняшний день самая тяжелая ее болезнь – это дурной нрав. У Нади от счастья, что все обошлось, аж слезы потекли, и она робко спросила доктора, нельзя ли прямо сейчас к Иришке подъехать.

– А вы ей кто? – поинтересовался врач.

– Бывшая одноклассница. И подруга, – твердо ответила Надежда.

– Да приезжайте, – неожиданно разрешил медик. – А то она своими капризами меня извела. Может, хоть вам удастся в нее бульон впихнуть.

…Просить водителя, чтобы прижался к тротуару, явно было бесполезно, и Надя выскочила из маршрутки прямо посреди забитого машинами проспекта Мира. Под возмущенными гудками перебежала на другую сторону.

«Газелька», идущая обратно в сторону области, была восхитительно пуста, да и водитель попался поприличнее – слушал по радио не блатняк, а всего лишь безобидную «Виагру».