Текст книги "Исповедь черного человека"

Автор книги: Анна и Сергей Литвиновы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

О, он никогда не забудет свой первый день на новом месте: долгий путь, сначала на автобусе, потом на метро и, наконец, электричкой до Подлипок. Потом он вышел из поезда, среди многих спешащих на завод, и по тихой улице имени Коминтерна подошел к проходной. Там – строгий контроль, прогулка по территории – какая она огромная! – и вот он уже в КБ. Большущий зал, высокие окна, десятки, если не сотни кульманов в ряд. Инженеры, проектанты. Все такие умные, все заняты делом. Но его ни к чертежам, ни к эскизам, конечно, Константин Петрович покуда не допустил. Прежде чем оказаться в раю, сперва следовало пройти чистилище, и молодого человека бросили (как тогда говорили) в отдел, где сидели девочки-расчетчицы.

Сейчас трудно представить, но электронно-вычислительных машин и тем более персональных компьютеров тогда не было, и все вычисления для первых спутников, как и для нескольких последующих, делались вручную, на арифмометрах – трофейных «Феликсах», «Рейнметаллах» и отечественных «Счетмашах». В зале человек на тридцать стоял грохот, все, не отрываясь от своих агрегатов, умножали, делили, возводили в степень, и все, к смущению Владика, оказались женщинами. Даже самые молодые из них, как он успел заметить, были гораздо старше него: сильно за тридцать, а некоторым мастодонтихам уже явно перевалило за пятьдесят. Наиболее молодые расчетчицы искоса исподволь бросали взгляды на новенького. Кое-кто и шептался на его счет, повергая парня в смущение. Слава богу, хоть оказался среди дамочек один свой: представитель мужского пола, да и молодой к тому же. На первом же перекуре они познакомились, оказалось, что парня зовут Жора, и он, слава тебе, социалистическая революция, тоже студент, только из «Бауманки», и тоже подрабатывает здесь в зимние каникулы. С компаньоном оказалось трудиться легче, и они даже договорились назавтра попроситься, чтобы сесть вместе. Многим женщинам удавалось, как они заметили, считать и записывать свои результаты, даже не прерывая междусобойного разговора, и это многоголосое «жу-жу-жу» порой перекрывало стук арифмометров. Но, несмотря на разговорчики, опытные дамочки считали гораздо быстрее, чем и Владислав, и Жора.

Парни совсем бы завяли на механической работе, если б ближе к концу дня Владика не пригласил в свой кабинетик Константин Петрович. (Потом оказалось, что ранее подобного приглашения удостаивался и Жора.) Константин Петрович сказал ему примерно то же, что чуть раньше, как потом выяснилось, говорил его новому приятелю:

– Сейчас вы работаете машинально – мозги, считай, не загружены. Но вы – будущие инженеры! И потому можете и должны в процессе счета думать о другом. О деле. Вы также в состоянии думать о деле по дороге на работу и с нее, в электричке и метро, а еще перед сном, и просыпаясь, и, разумеется, во сне.

И для размышлений он, Константин Петрович, подкидывает им пищу, а именно: он просит товарищей, будущих коллег, покумекать, как должно выглядеть и из каких узлов состоять изделие, способное возвращать из околоземного пространства полезную нагрузку – например, космонавта? И второй вопрос: как эти узлы станут компоноваться друг с другом? Какими основными характеристиками должно обладать изделие? Что оно в итоге будет собой представлять?

Излишне говорить, добавил Константин Петрович, что никакие наброски или расчеты вне расположения «почтового ящика» вести не разрешается, равно как и обсуждать с кем бы то ни было полученное задание. Все записи, эскизы и расчеты производить следует только в секретных тетрадях, которые по окончании рабочего дня необходимо сдавать в спецчасть.

Благодаря этому разговору Владик счел себя едва ли не счастливейшим человеком на Земле: кому еще из советских студентов дают подобные поручения?! И он стал думать над проблемой возвращения человека из космоса и по дороге на работу, и с работы, и перед сном, и, как советовал Константин Петрович, едва проснувшись. И его нисколько не расхолаживало то обстоятельство, что над тем же самым думал и его новый приятель из КБ Жора. И даже если б ему сказали, что над той же самой проблемой размышляют сейчас далеко не только отдельные сотрудники, но и целые творческие коллективы, – это вряд ли остудило бы его пыл.

Вилен

Февраль 1958 года

Разумеется, Вилен ничего не знал о событиях, происходивших в мире его новых знакомиц – Гали и Жанны. Не ведал, что, когда в начале декабря он прибыл с первым визитом в их комнату в общежитии, девочки пребывают друг с другом в жестокой ссоре. Собственно, и приезжал он не к ним обеим, а конкретно к Жанне – с которой, как мы помним, он провел в тамбуре три часа пути до Барнаула и даже сумел сорвать поцелуй. Собственно, он и рассматривал Жанну не как объект любви или тем паче будущей женитьбы, а исключительно как возможного партнера для постельных утех. Недаром же она в его секретной книжке удостоилась отличной оценки по графе «П»! Однако, на его несчастье, Жанны в тот момент в комнате не оказалось, сидела там одна лишь Галя и разговаривала с Виленом не слишком ласково: нет ее, когда будет – неизвестно. Передать записку? Пожалуйста, сколько угодно, пишите. Что мог написать Вилен? Телефона – ни домашнего, ни рабочего – у парня не имелось. Накорябал для Жанны адресок в Тушине.

Галя затем записку товарке, несмотря на ссору, передала, но Жанна не сочла нужным ехать за тридевять земель к малознакомому парню. Подумала: если она его всерьез зацепила – приедет еще. Но Слон, увы, больше не приехал.

Галя в том коротком разговоре с Виленом успела помянуть, однако, его друзей:

– Как их, бишь, зовут? Владик и Радий? Привет им от меня передавайте!

То был уже второй привет Владику от Гали, который она ему через вторые руки передавала. Другой бы, более внимательный к знакам и судьбе товарищ, надо думать, сообразил бы, что раз приветы ему адресуются, это что-то да значит. Однако Владик был тогда в смысле сердечных отношений до крайности юн, беспечен и наивен. И он снова не обратил на это никакого внимания.

А Слон после неудавшегося визита к Жанне постановил для себя, что не будет за ней больше бегать. Нет, завязать с ней постельное знакомство он по-прежнему не против, однако какой смысл надрываться? Девушка абсолютно бесперспективна с точки зрения как «Л», так и, главным образом, «Ж».

Сдав, худо-бедно, зимнюю сессию и отдохнув в каникулы, в начале весеннего семестра Вилен вдруг почувствовал: пора. Или, как говаривал (или даже напевал, на мотив «Прощания славянки») его отец-майор: «Клюнул в ж-пу жареный петух!» А именно: необходимо было напрямик заняться вопросами семьи и брака. Проучившись и прожив в столице без малого пять лет, Слон понял: нигде больше, кроме как в Москве, он жить и работать не хочет. Его не устраивал даже Ленинград – хоть город на Неве был чудо как красив. Не годились и Куйбышев с Днепропетровском, куда светило возможное распределение, не тянуло в какие-нибудь совершенно секретные и абсолютно закрытые города Арзамас-16 или Красноярк-26. Не говоря уже о многочисленных полигонах: Капустином Яре в Астраханской области, южном в Тюратаме и северном в Плесецке. Нет! Довольно! Вилен достаточно вместе с отцом помотался по гарнизонам. Насмотрелся, как говаривали Маркс с Энгельсом, «идиотизма сельской жизни». Он хочет жить в столице. Ездить на работу на метро, а впоследствии – на персональном автомобиле. Самому выбирать, в какое ему пойти кино – а не довольствоваться тем старьем, что будет привозить в гарнизон кинобудка. Жить в отдельной квартире со всеми удобствами и паровым отоплением и в туалет ходить, простите, в теплый, а не во двор. Он должен остаться в Москве. И точка!

Для того чтобы зацепиться в Белокаменной, многие сокурсники избирали сложные, окольные пути. Как Владька и Радий, которых пригласили в подмосковную организацию с перспективой прописки и даже квартиры. Он бы тоже не отказался. Но его-то НЕ пригласили! Слон мучительно завидовал ребятам. Хотя и поздравлял их, но про себя поклялся «им это припомнить».

Вариант второй остаться был: сделать комсомольскую карьеру, тем более его не раз приглашали. Но прежде он от общественных нагрузок старательно увиливал, не манили они его. А теперь-то поздно! Для того чтобы в Первопрестольной гарантированно оставили, даже комсоргом курса быть мало. Надо стать по крайней мере секретарем факультетского бюро. А за оставшийся год так высоко уже не взлетишь. Следовало наплевать на собственное «не хочу» и начать движение по комсомольской линии раньше, курса хотя бы с третьего.

Оставался единственный путь, зато верный, – женитьба. Перед узами семьи и брака даже советский институт прописки пасовал. Немало, ох, немало советских Жоржей Дюруа и Растиньяков начинали свой блистательный путь с выбора подходящей столичной партии! Чего уж далеко, в буржуазную Францию XIX века ходить! Взять, к примеру, нашего современника, товарища Аджубея. Кто б его знал, третьекопеечного актеришку и спортивного журналиста, когда б не жена Рада – дочка всесильного Хрущева. И теперь все при нем: власть, должность, дом полная чаша, влияние! Главный редактор «Комсомольской правды», шутка ли! Не случайно даже присказку сложили завистливые советские люди:

 
Не имей сто рублей —
А женись, как Аджубей!
 

У Слона тоже кандидатуры подходящие имелись. Не дочка Хруща, разумеется, но… Взять, к примеру, Леру Старостину. С Лерой они учились в одной группе. Девушка всем была хороша: умна и характером спокойна, имелся только один недостаток – она была некрасива. Лицо у нее было длинное и слегка лошадиное. Глаза навыкате. Лера обладала высоким ростом, едва ли не под метр восемьдесят – хорошо еще, что Слон сам по этой линии не подкачал. И была к тому же волейболистка Старостина совсем не женственна. По манерам, что называется, свой в доску парень. Нисколько не умела кокетничать. Ходила широкими шагами. Любила хлопать, в том числе парней, по плечу. Со всеми готова была завести товарищеский разговор, всем подряд говорила «ты». Любила одеваться – и не только в турпоходе или на целине, а на лекции или в клуб – в брючки и ковбойку. Прекрасно решала задачи по теормеху и сопромату. Быстро и аккуратно чертила. Обладала прекрасным пространственным воображением, крайне быстро считала и играючи решала шахматные задачи. Экзамены сдавала в основном с блеском и на «отлично», но за оценками не гналась, оттого по нелюбимым предметам, вроде английского или диамата, хватала порой тройки. Играла в волейбол, бегала на лыжах и имела по этим дисциплинам первый взрослый разряд.

У Старостиной, однако, имелось два неоспоримых преимущества. Она была, во-первых, москвичкой, и во-вторых, родители ее занимали, видать, довольно высокое положение. Какое в точности, она ни с кем не откровенничала – однако папаша ее, многие знали, передвигался по столице на автомобиле «ЗиМ» с персональным шофером. На первом курсе, помнится, Лера устраивала вечеринку для институтских друзей у себя дома. Квартира у нее оказалась на Кутузовском проспекте, пятикомнатная. Слон даже и не думал, что такие в СССР вообще бывают. Он всю вечеринку тогда сидел, напрягался, думал: это коммуналка, и вот-вот придут соседи.

Да, Старостина, конечно, была хорошим кадром для последующего охмурения, соблазнения и женитьбы. Правда, возникал закономерный вопрос, и у Леры, как девочки умной, он бы непременно всплыл: а где он, Вилен Кудимов, был раньше? Куда смотрел? На сей вопрос ответ мог быть только один, и Слон был уверен, что в нужный момент проговорит, причем с необходимой интонацией раскаяния:

– Не знаю я, куда смотрел! Дурак был!

Сказано – сделано. Вилен терпеть не мог интеллигентских колебаний и нерешительности, на которые горазды были его друзья и соседи: что колхозник Радий, что интеллигент Владик. В первый же день после зимних каникул, в феврале пятьдесят восьмого, Кудимов подошел к Лере Старостиной и пригласил ее сходить вдвоем в театр:

– Мне тут в «Студию молодых актеров» билетики достали. Да, ту самую, которой Олег Ефремов руководит ^[2] 2
  Имеется в виду будущий театр «Современник», который в ту пору «Современником» еще не назывался.


[Закрыть]. Составишь компанию?

Лера, конечно, смерила его взглядом и вопросила в лоб:

– Ты что это, Кудимов, ухаживать за мной взялся, что ли?

Он к Лериной прямоте был подготовлен и ответил тоже напрямки:

– А почему бы и нет?

Спектакль – «Вечно живые» по пьесе Розова – девушку растрогал, она в конце аж всплакнула. Да и парня спектакль перепахал. Кудимов сказал, что не думал, что по фильму «Летят журавли» еще и пьесу поставят, а Лера улыбнулась: «Ох, да ты у нас совсем девственный!» – и объяснила, довольно тактично, что это фильм сделали по пьесе.

Вилен проводил девушку к ней на Кутузовский. Она на прощание чмокнула его в щеку. Вышло как-то чересчур по-товарищески.

Товарищеские отношения теперь уже никак не устраивали Слона. На следующий день он достал билеты в Большой, на Лемешева, и опять пригласил Леру. Для того чтобы жениться, ему требовалось овладеть ею. А чтобы овладеть – нужно было начать относиться к ней не как к товарищу, а как к женщине. Надо было убедить себя ее возжелать.

Проблем с этим, на самом деле, не возникло. Недаром папаша-майор говаривал ему: «В твои годы меня даже забор некрашеный возбуждал!» Так и с Лерой – достаточно было лишь первый раз притянуть ее к себе в подъезде на Кутузовском, как пришла страсть, и Слон вдоволь помял девушку на широком подоконнике парадного. Она вырвалась от него вся раскрасневшаяся, тяжело дышащая – убежала в свою квартиру, словно в спасательную шлюпку прыгнула.

А там и Восьмое марта наступило, и, словно само собой разумеющееся, ее родители отправились на дачу, а он, в единственном числе, был приглашен к девушке домой. Вилен явился с шампанским и целой клумбой мимозы. После того как они выпили, переместились на диван, он довольно долго сражался с ней, освобождал от чулок, подвязок, платья, комбинации, зато в конце пути его ждал бонус: Лера оказалось совсем не девушкой, поэтому сверхусилий не потребовала, чем обеспечила Вилену на всю дальнейшую совместную жизнь определенное моральное и тактическое преимущество.

После того как все произошло, Лера достала из холодильника импортный напиток «Мартини», а из папиного кабинета принесла американские сигареты. Они пили, курили в постели, и она легко сказала:

– Теперь ты понимаешь, что должен на мне жениться, как честный человек?

Он вяло молвил:

– А я готов.

Девушка, усмехаясь, сказала:

– Я, конечно, понимаю: у нас распределение, и тебе надо зацепиться в Москве, поэтому ты меня вдруг взял, рассмотрел и выбрал. Но ты не думай. Может, на самом деле это не ты, а я тебя выбрала, а? Ты ведь неглупый, пронырливый и настойчивый, Вилен. По-моему, ты далеко пойдешь – если, конечно, милиция не остановит. Ну, а если будешь вести себя со мной как положено, я готова служить тебе надежным тылом. Впрочем, не ликуй уж так явно. Еще ничего не решено. Ты еще должен моим родителям понравиться. У меня, знаешь, отец ух какой строгий. А сейчас иди в ванную, помойся, а потом возвращайся сюда и жди.

Он так и сделал, а она вышла к нему из другой комнаты в халатике на голое тело, а потом его сбросила, и Слон оценил, что у нее очень даже неплохая фигура. Молодой дружок его снова резко вздыбился, однако девушка накинула на него попонку в виде марлевого бинтика и приникла к нему губами. Вилен не только никогда ранее не пробовал утех подобного рода, но даже и не думал, что они существуют.

Понравилось ему очень.

Глава пятая

Владик

Апрель 1958 года

Королева Сергея Павловича в «ящике» обожали и боялись. Он был тут как Саваоф или громовержец. Никто даже не сомневался, что он может все, и если бы в один прекрасный день о нем сказали, что он, дескать, ходил по воде, аки посуху, или летал по воздуху без помощи крыльев, ракет и прочих приспособлений, никто из тружеников ОКБ-1, пожалуй, и не удивился бы. Восприняли бы как должное.

Как и положено о боге, в конструкторском бюро об ЭсПэ (его все звали так, сокращенно от имени-отчества) рассказывали легенды. И далеко не все из них были сочинены (как бывало в случаях с богами натуральными, из священных книг). Историй о местном идоле Владик наслушался уже в свой первый месяц в Подлипках.

Рассказывали, к примеру, как однажды он собрал весь ареопаг своих заместителей, вызвал начальников отделов, пригласил со смежных предприятий других главных конструкторов – народ думал, предстоит долгое и сложное совещание по одному из самых животрепещущих вопросов. А когда все собрались, ЭсПэ только и молвил:

– Партия и правительство поставили перед нами задачу: в ближайшие два года доставить герб Советского Союза на Луну, – и закрыл совещание.

О том, что Королев страшен в гневе, говорили все подряд. И чуть ли не каждый из соратников, как выяснилось, успел почувствовать на себе самом всю его силу. Не у одного и не у двух замов и прочего руководящего звена ЭсПэ отнимал пропуск, орал: «Ты уволен!» – и разрывал документ в клочки. А когда бывали на полигоне или, как говорили, «на ТП» – технической позиции, тогда Главный обычно орал провинившемуся другое: «В Москву у меня по шпалам пойдешь!» И за вранье, безответственность, лень или халтуру и впрямь увольнял безжалостно. А вот если «увольнение» следовало после того, как соратник добросовестно заблуждался или перечил, отстаивая свое мнение, – Королев обычно звонил такому сам, через два-три дня: «Ты что это не на работе?» – «Так вы же меня, Сергей Палыч, выгнали». – «А теперь снова принял».

Рассказывали в конструкторском бюро байки и о совсем животрепещущем: например, как полетел первый спутник. В ОКБ-1 все, конечно, ведали, что ракета для него создавалась не специально. Носитель был предназначен для ядерного боезаряда, и когда, наконец, изделие несколько раз, без осечки, долетело до полигона на Камчатке, Королеву и другим главным конструкторам дали звание Героя Соцтруда. Но ЭсПэ был ведь человеком неуемным. И еще – увлеченным романтиком. И он, как и все его соратники, знал, что американцы (или, как главный конструктор их звал, «американе») работают над первым искусственным спутником Земли. Опередить их было для советских людей – святое дело!

ОКБ-1 и смежники начали разрабатывать тяжелый спутник, ведь королевская ракета-носитель была способна закинуть на орбиту аж несколько тонн. Тяжелый спутник мастерили долго, смежники подводили, и тогда Королев (весь нетерпение!), чтобы опередить несчастных «американов», за которыми он со всею пристальностью следил, решил сперва вывести на орбиту спутник простейший – его так и в документации стали называть: ПС-1, простейший спутник номер один. (Однажды кто-то оговорился и при Королеве назвал спутник не ПС, а ЭсПэ. Тот был в хорошем настроении и бросил: «СП – это я, а спутник – ПС».) ПС-1 и впрямь был «простейшим», весом всего восемьдесят килограммов, он и состоял только из передатчика, батареи и антенн.

Королеву очень нравилось, что первый спутник оказался в виде шарика. В редчайшие лирические минуты, которые даже у него все-таки бывали, он сказал: «Красивый он у нас получился». Кто-то возразил ему было, в том духе, что внешний вид для изделия далеко не самое главное, а ЭсПэ завелся: «Вы не понимаете, он у нас еще в музеях будет стоять!» И ведь как в воду глядел: нет нынче музея авиации и космонавтики без спутника: макета, модели или, на худой конец, рисунка или чертежа. И нет без него истории двадцатого века.

Ядовитый Ален Даллес, шеф американского ЦРУ, ворчал по поводу нашего ПС-1, что, дескать, русские запустили в космос кусок железа, – ну, так запустили же мы, а не вы! Первыми!

Байки о спутнике, ЭсПэ и других космических победах и провалах рассказывал Владику Юрий Васильевич Флоринский. Флоринский был личностью колоритнейшей. На взгляд Владика, откровенно старый (теперь-то понятно, что тогда ему было всего лишь под пятьдесят), Юрий Василич был из одним из давнейших соратников Королева. Как он сам говорил молодому технику, «я с ЭсПэ еще планеры в Коктебеле запускал, когда ты даже в проекте не значился».

Владик с Флоринским сошлись в курилке. Юрий Василич курякой был страшным. Из комнаты его коллеги выгоняли (хоть и сами покуривали, да и не было запрещено строго-настрого дымить на рабочем месте). Но тот слишком уж оказался запойным. Он бродил на лестнице или по курилке, глотал дым, думал. К тому же размышлять сидя (или стоя на месте) старый конструктор не мог. Говаривал: «Я работаю ногами». Вот и расхаживал энергично взад-вперед, мычал, напевал, потирал руки – был, в общем, похож на полоумного изобретателя из кино (каковым, как оказалось впоследствии, совершенно не являлся). Встрепанный, временами недобритый, с криво торчащими галстуком и воротничком, Флоринский прикуривал одну папиросу от другой, туша предыдущую обо что ни попадя: урну, подоконник, стену, дверной косяк, батарею. Казалось, человек пребывает в совершеннейшем творческом угаре, остановишь его, прервешь высокий полет – скажет что-нибудь несуразное про интегралы. Но не тут-то было: Юрий Василич умом обладал ясным, практичным и саркастичным. Знакомство их с Владиком началось так: однажды они втроем, с Радием и новым знакомцем, эмвэтэушником Жорой, восхитились в курилке гением советского человека, что забросил на орбиту собачку Лайку. Случившийся рядом Флоринский усмехнулся и тихо, но отчетливо проговорил: «Да уж, удивили мир неслыханным злодейством». Только много позже Владик узнает, что слова нового знакомца были неполной и не совсем точной цитатой из драматурга Островского, из пьесы «В чужом пиру похмелье»: «Изумлю мир злодейства, и упокойнички в гробах спасибо скажут, что умерли». Но тогда, в курилке совершенно секретного космического КБ, слова странного старичка показались настолько чужеродными и несвоевременными, что ни один из троицы молодых людей даже не нашелся что ответить. И впрямь: согласиться – странно и опасно, дать идеологический отпор – вроде не за что особо, да и неудобно, старший ведь товарищ!

Владик впоследствии сдружился с Флоринским на почве футбола: там же, на лестнице, стали обсуждать наши шансы в Швеции, куда советская сборная должна была впервые поехать на чемпионат мира. Владик пребывал в самых радужных предвкушениях: мы ведь – олимпийские чемпионы! Ах, как играет Стрельцов! А Яшин! Нетто! Симонян! Юрий Васильевич был, однако, преисполнен скепсиса: всех раздерут бразильцы, настоящие кудесники мяча, там новый парнишка появился, даже лучше нашего Стрельцова играет, настоящий чернокожий гений, прозвище – Пеле. Забегая вперед, следует сказать, что со своими прогнозами, как всегда случалось, угадал не оптимист Иноземцев, а его старший, более искушенный в жизни товарищ.

Впрочем, Флоринский свободно разбирался не только в воздухоплавании, ракетах и футболе, но и во многих других вещах: театре, литературе, даже балете. Но более всего Владику нравились в исполнении Флоринского байки, связанные с профессией, их КБ и Королевым.

Тот рассказывал, например, как на самом первом ракетном полигоне, в Капустином Яре, не успевали – дело было еще при Сталине – сдать вовремя пусковой комплекс для одной из первых баллистических ракет. Трудились тогда на стройке, как и на всех наших полигонах, солдатики (зэкам секретные объекты не доверяли). Приехал из Москвы Королев, видит – и впрямь, в сроки никак не укладываются, и начальник полигона уверяет: да и невозможно уложиться! И тогда ЭсПэ объявил: если сдадут комплекс к сроку, то он гарантирует, что всем солдатам дадут досрочный дембель. И что же: завезли прожекторы, стали пахать день и ночь. Успели!

Повествовал Юрий Васильевич также, что первоначально планировалось первый спутник запустить не четвертого, а шестого октября пятьдесят седьмого. Но потом кто-то прочел в «белом ТАССе», что в США именно на четвертое анонсировали доклад на одной научной конференции на тему: «Спутник над планетой». Доложили ЭсПэ. Королев запереживал ревниво: не опередили бы нас «американе»! Связался с КГБ, ему оттуда ответили: у разведки нет данных, что Штаты запустят изделие четвертого числа или ранее.

– Значит, не запустят? – переспросил тот.

– В точности утверждать тоже не можем, – ответили в органах. – Может, и запустят.

И тогда Королев сократил и без того сжатые сроки, отказался от нескольких проверок и выстрелил своим «куском железа» первым!

Флоринский, когда запускали спутник простейший, был на полигоне. В его трактовке южный полигон был одним из суровейших мест в Союзе. Настоящая пустыня, летом жарища, зимой холодина, пыльные бури во всякое время года. Даже двустишие прочитал: «Тюратам, Тюратам, здесь раздолье одним ишакам». На полигоне действовал строжайший сухой закон, спиртное купить негде, до ближайшего магазина – несколько часов на поезде. Однако имелось неограниченное количество спирта. И вот, по случаю запуска спутника, Королев оказался настолько воодушевлен, что сказал всем спасибо за работу и распорядился, чтобы спирт выдавали по чайнику на человека, и добавил:

– Я думаю, все мы заслужили пойти это отметить. Выпить… – Тут он сделал внушительную паузу и добавил: – …чая.

Кто-то из молодых, не испорченных еще инженеров воодушевленно воскликнул:

– Ой, а у меня и бутылка вина есть!

Королев совершенно серьезно ответил:

– А вот вино вам придется сдать в спецчасть. Вернут при возвращении в Москву.

Что интересно, рассказывал Флоринский, несмотря на чайник спирта на рыло, никого упившегося на полигоне в тот раз не было.

Американцы запустили свой первый спутник через полгода, когда Владик уже работал в ОКБ. «Звездно-полосатые» отправили на орбиту вот уж точно – кусок железа, весом около восьми кило. В десять раз легче! Ох, и посмеялись они с друзьями – Радием, Виленом, новым приятелем Жоркой – над «штатниками»! Да если бы только они хохотали. И не скажешь, что пропаганда работала. Нет, у многих простых людей в СССР росла уверенность: так и должно быть! Мы, советские, фашизм победили. Над Рейхстагом свое алое знамя водрузили. Мы заслуженно и в космосе первые!

А в мае полетел новый советский спутник, уже третий по счету! Теперь Владик не просто слышал по радио сообщение ТАСС о запуске (как было с первым спутником, а затем с Лайкой). Сейчас можно было сказать, перефразируя Маяковского, что его труд вливался в создание нового изделия. И пусть вклад его был малюсеньким – в самом деле, смешно, подсчеты на арифмометре. Но, впрочем, какая разница – важен сам факт!

И только Флоринский в ответ на восторги Владика умудренно замечал: «Знаешь, это как на фронте. Солдаты могут показать невиданный героизм. Но, может быть, само наступление на этом участке фронта было ошибкой?»

* * *

В жизни, как утверждал мудрый Флоринский, действует закон дуализма, или парности.

– Люди отразили это даже в поговорках. Например: пришла беда, отворяй ворота. Или: беда не приходит одна. С благоприятными событиями все происходит так же. Не случайно даже начальство обычно желает успехов в работе и счастья в личной жизни. Короче, если у тебя с делами все нормально, к тебе и девушки потянутся.

Флоринский был не женат, точнее, как выяснилось впоследствии, трижды разведен. И девушки к нему – даже несмотря на преклонный возраст, встрепанность и общую неухоженность – все равно липли. То и дело на лестницу или в курилку прибегала техник.

– Юрий Васильич, вас к телефону.

– Глафира телефонирует? – осведомлялся тот.

– На этот раз Зинаида.

Действие «закона Флоринского» Иноземцев впоследствии на себе самом не раз испытал.

Как ни велика была загрузка в вузе и на предприятии, откуда-то бралось у него время на отдых, на спорт в частности. Вообще, тогда было ощущение, что молодые люди занимаются физкультурой больше, чем нынешние. Наверное, чувство правильное: ведь если вычесть тех парней и девушек, что гоняют нынче на скейтах, роликовых коньках, сноубордах, а также играют в бильярд и боулинг, и перебросить их в традиционные виды: волейбол, коньки, плавание, бокс, которыми занимались их деды, процент получится одинаковый.

И вот в середине марта, в одну из суббот, Владик вместе с другом и соседом Радием отправились на каток. Вилена Кудимова с ними не было, он как раз вовсю обтяпывал свои матримониальные дела.

А что, кстати говоря, поделывал все последнее время Радий? Его ведь тоже, кажется, приглашали на работу в Подлипки? Неужели он, дурачок, манкировал столь лестным предложением? Нет. Радий, конечно, был человеком беззаботным, но не настолько. Да, он снова показал себя товарищем неорганизованным – но безалаберность его коснулась учебы. Он не только не сдал зимнюю сессию досрочно (как Владик), но и завалил один из экзаменов – потому остался в Москве, половину каникул пробегал – пересдавал. Потом домой все-таки на недельку уехал. А тут и учеба началась: где успеть на работу! Более ответственный друг Владислав его, конечно, взгрел по первое число: подобными местами, да еще в Подмосковье, не разбрасываются. Скрепя сердце и с многочисленными стонами Радий все-таки тоже поехал трудиться в подлипкинское КБ.

Когда начался второй семестр, Владик договорился перейти на полставки и ездить на службу не шесть, а три дня в неделю: один раз в свой ДСЗ – «день самостоятельных занятий» в институте (вторник) и в законный выходной, в воскресенье. График у расчетчиков был непрерывный, работа сменная. И еще он трудился в понедельник, с пяти до двенадцати часов вечера. Получалось, что четыре дня в неделю, со среды по субботу, он учится, а с воскресенья по вторник работает. Непросто, зато после получки и стипендии Владислав ощущал себя настоящим Крезом: четыреста рублей стипендия да еще пятьсот зарплата. Почти тысяча рублей! При том, что рос он, как и все его сверстники, в войну и жил впроголодь. Да и на первом курсе пролетал мимо стипендии – питался хлебом и горчицей, что выставляли тогда в столовках бесплатно.

А теперь! Можно не просто есть или, в просторечии, рубать. Можно даже позволить себе рестораны – тот же «Метрополь» или «Прагу». Однако в ту пору молодежи даже при деньгах чудилось в ресторанах нечто порочное, упадническое, стариковское. Что-то буржуазное, тогда это слово однозначно воспринималось отрицательно. Будучи студентом советским (а этот эпитет тогда звучал гордо, без малейших иронических контаминаций), Иноземцев предпочитал гораздо более простые и полезные развлечения. Например, каток.

…Надо напомнить, что в ту пору суббота являлась днем не выходным, а рабочим, правда, сокращенным – заканчивали трудиться советские люди в четыре. Разумеется, это не касалось тех дней, когда горел план или сдавался объект, тогда ишачили и в выходной, и ночью. За месяц работы в КБ у Королева у Владика, правда, создалось стойкое ощущение, что там состояние аврала является постоянным (или, как выражался Юрий Васильевич, перманентным). Но это не вызывало у Иноземцева отторжения – напротив, даже притягивало. С другой стороны, он пользовался тем, что он пока еще пятая спица в колеснице, и вряд ли его благородный труд по исчислению синусов сильно повлияет на судьбу будущего изделия. Догуливал последние денечки. Вот так и отправились в субботу после лекций в парк Горького на каток. И как раз там судьба, которая все подмигивала и подмигивала Владику, передавая ему через разных товарищей приветы от Галины Бодровой, наконец-то решила действовать в лоб – и чуть не лбами столкнула молодых людей. И Владик тогда, наконец, догадался, что, если не воспользоваться гримасой фортуны прямо сейчас, она может и рассердиться на непонятливость – и тогда уж разведет молодых людей в разные стороны навсегда! А потом, усмехаясь, снова столкнет, когда обоим будет уже за семьдесят.