Текст книги "Шкатулка с драгоценностями"

Автор книги: Анна Дэвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Глава 6

Гедонизм. Вот что это такое. Неподдельный, головокружительный, чудесный гедонизм. Такой замечательный, что хочется, чтобы он длился вечно. Настолько не поддающийся контролю, что вы понимаете: этого просто не бывает!

После небольшой беседы с мистером Генри жизнь Грейс у Пирсонов понемногу наладилась. Наконец она начала работать над рекламой компании «Бейкерс лайтс», обращающейся прямо к женщинам: «Хочешь торта? Возьми дольку «Бейкерс»! Лишние фунты уйдут с «Бейкерс лайтс»!» Идея этой рекламы пришла сразу же, несмотря на то что мысли ее витали в заоблачных далях.

Опустив голову, она быстро и сосредоточенно записывала новые рекламные объявления для «Уондерланч» или «Бейкерс лайтс» от Поттера, придумывая запоминающиеся фразы и потрясающие картинки, радуясь искре оригинальных мыслей, живости, с которой она связывала слова, энергии, с которой взялась за эту работу, когда вдруг поймала себя на том, что просит соединить ее с «Савоем». Как это произошло, она не имела понятия; как она прекратила работу, не приняв сознательного решения?

Его голос в трубке. Богатый и звонкий на этой тонкой потрескивающей линии.

– Итак, что у нас в меню на сегодня?

Она будет сидеть, откинувшись в кресле, захлопнув дверь своего кабинета, с блаженной улыбкой кота, лакомящегося сметаной. Она скажет ему их судьбу; Бен Берни в «Кит-Кат-клаб»; напитки в кафе «Роял»; вино и сыр с компанией артистов и граммофоном в студии «Бламбери»; вечеринка на речном катере; пышная оргия по случаю дня рождения герцогини; цирк в Блэкхите. Дайамонд и Дьявол действуют из ночи в ночь, разъезжают на такси по всему городу в поисках более ярких огней, более крепкого мартини, более быстрого джаза и более пикантного кабаре. И каждый вечер будет кончаться в его номере в «Савое»!

Постель с О'Коннеллом напоминала обед в самом шикарном, богатом, экзотическом ресторане. И в меню присутствовало все, буквально все. Теперь ей казалось, что мужчины, с которыми она спала раньше, были почти пуританами. Она всегда инстинктивно знала, когда надо обуздать себя, как избежать ужасного: «Я думал, ты хорошая девочка». Она научилась напускать на себя застенчивый вид, делать скрытые намеки. Не нужно говорить, чего именно больше всего тебе хочется в постели, но с помощью тонкого намека можно заставить мужчину думать, что именно этого хочет он и все происходит по его воле. Она не представляла, что может быть иначе. Но с О'Коннеллом не было границ, ничего такого, чего нельзя было бы сказать или сделать.

Оставалось целых десять дней до свободного вечера. Она держалась на одном адреналине. День проводила в офисе, а ночи прожигала в вихре алкоголя и развлечений. За эти десять дней она появлялась в Хэмпстеде только от случая к случаю, чтобы вымыться, переодеться, попрощаться с родными и снова убежать. В конце концов ей понадобилась передышка. Обнять Тилли и Феликса. Хорошенько выспаться прежде, чем снова окунуться в водоворот бурной жизни.

У Эдны был выходной день. На столе стояла лучшая посуда, а Нэнси суматошно бегала то в кухню, то в столовую. Под фартуком на ней было темно-зеленое шифоновое платье, одно из лучших. Дети уже надели ночные рубашки, но им разрешили снова спуститься к взрослым. Мама без всякой необходимости гоняла их из одной комнаты в другую, полагая, вероятно, что если они задержатся на одном месте, то нанесут ущерб или комнате, или себе.

«Сегодня на обед придет Крамер», – поняла Грейс. И с этим пониманием внутри у нее что-то сжалось.

Она заглянула в кухню.

– Что ты готовишь?

– Шницель по-венски. – Нэнси отбивала тонкий розовый кусок телятины.

– Любимое блюдо Джона?

– Нет, насколько мне известно. – Нэнси продолжала стучать, но щеки ее покраснели. – Впрочем, полагаю, он бывал в Вене.

Ни о каком «полагаю» и речи быть не могло. Она, вероятно, в подробностях знала о его пребывании там, адрес его отеля, перечень всех музеев, театров и ресторанов, где он бывал.

У Грейс внутри еще сильнее сжалось, и ей пришлось глубоко выдохнуть, чтобы расслабиться.

«Все в порядке, – сказала она себе. – О'Коннелл твой, а Крамер принадлежит Нэнси. Все улажено, и тебе не о чем беспокоиться. Расслабься и приятно проведи вечер».

Крамер явился ровно в половине восьмого. Грейс, сидевшая с книгой в гостиной, услышала, как Кэтрин с восторженным возгласом приняла букет цветов и бросилась искать вазу. Наконец он появился в дверях гостиной. Рукава его рубашки были закатаны, а пиджак небрежно свисал с плеча. Почему-то он был слишком реальным. Волосы слишком блестели, глаза были слишком темными, смех слишком громким. Сам факт его присутствия в их доме был для нее потрясением. Заметив Грейс, Крамер бросил на нее далеко не случайный взгляд. У него немного напряглись плечи, и он бессознательно коснулся своих усов, словно боялся, что в них что-то застряло.

«Он чувствует то же самое, – поняла Грейс. – Ему не более приятно со мной, чем мне с ним!»

– Нэнси специально для вас готовит шницель по-венски. С квашеной капустой. – Она отложила книгу, но с места не поднялась, не будучи уверенной, что удержится на ногах. – Я решила предупредить вас на тот случай, если вы с трудом его узнаете!

– Не беспокойтесь! – Он снова дотронулся до усов. – Я знаю, что такое шницель по-венски с квашеной капустой.

– Да, но знает ли Нэнси? Ее кулинарный опыт не простирается дальше разогревания вареной ветчины и вареной картошки!

– Грейс! – Ему явно стало неловко. – Тогда ночью в «Тутанхамоне»... Я обидел вас и...

– Дядя Джон! Дядя Джон! – Тилли вприпрыжку ворвалась в комнату, ее светлые волосы рассыпались по плечам, в одной руке она держала мишку. – Я знаю наизусть «О всех созданиях, прекрасных и разумных!»[15]15
  Название церковного гимна, сочиненного в XIX веке ирландской поэтессой Сесил Фрэнсис Александер.


[Закрыть]. Слушай!

Она встала в центре комнаты, перед камином, прямая и высокая, сцепив руки за спиной, и запела звонким девчоночьим голосом. Текст она знала назубок, хотя и заменяла «высокие воротники» на «пылающие цвета»[16]16
  По-английски growing collars и glowing colours близки по звучанию.


[Закрыть]. Пока она пела, Феликс на коленках подобрался к Грейс сзади и разочарованно запищал, давая ей безмолвную команду взять и обнять его. Она так и сделала, ощутив комфорт, когда прижала к себе его теплое тельце, как обычно бывает, когда держишь на руках кошку. Когда же он завертелся как сумасшедший, она спустила его с рук и с раздражением увидела, как он пополз прямо к Крамеру и стал дергать того за брючину, чтобы он взял его на колени.

Исполнение гимна было награждено аплодисментами, и Грейс тотчас же подошла к Крамеру и с виноватым видом забрала от него Феликса.

– Дети, пора спать!

Тилли топнула ножкой:

– Ну, тетя Грейс! Я собиралась спеть «Вдали виден зеленый холм».

– Сейчас май, Тилли! Христос воскрес из мертвых неделю назад.

– Но мне нравятся песенки о смерти и крови!

– Типичная женщина! – Крамер поймал веселый взгляд Грейс.

– Вам повезло, что в этой комнате нет моей мамы. Она бы выгнала вас и за меньшее! Ну, давай, Тилли! В постель!

– Тетя Грейс, а дядя Джон будет моим папой?

Этот вопрос был задан неожиданно. Тилли любила задавать свои самые трудные вопросы после всех сказок, когда она свернулась калачиком в постели, а Грейс собиралась выключить свет.

– Ах, дорогая! – Она посмотрела в широко открытые глаза Тилли и увидела Джорджа. Серьезность Джорджа. Энергичность Джорджа. – Никто никогда не сможет заменить твоего папу! Он всегда будет с нами!

– Он вернется из мертвых, как Иисус?

– Нет, не совсем. Он будет жить в тебе, Тилли. В тебе и в Феликсе.

Но Тилли уже сердилась. Она захлопала кулачками по стеганому одеялу.

– Это ложь! Он ушел! Я не могу даже вспомнить его! Грейс попыталась обнять ее, но Тилли было не до объятий.

– Это несправедливо! У Элизабет новый папа. Он получил много медалей на войне, а теперь работает управляющим в банке и подсчитывает деньги. Я хочу, чтобы дядя Джон женился на маме, чтобы у меня был новый папа!

Грейс с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться.

– Папы – это не библиотечные книги, Тилли! Нельзя получить нового взамен старого. И вообще, может быть, мама и дядя Джон не хотят жениться. Ты об этом подумала?

Тилли нахмурилась.

– Почему? Они любят друг друга. И он всегда здесь. Он может уйти из своего дома и жить с нами.

– Тилли!

Как же часто он бывает здесь? Грейс пришлось подавить желание подробно расспросить, когда он приходит и как долго остается. Что его не бывает здесь ночью, она была совершенно уверена. Нэнси ни за что не отдастся ему без обручального кольца на пальце. Да и мама ни за что не потерпит подобного легкомысленного поведения под крышей своего дома. Что же касается остального...

– Что ж, если он не женится на маме, то пусть женится на тебе!

– Тилли!

– Или на мне! Он может жениться на мне! Я была бы невестой в белом платье. Он был бы моим женихом. – Она заулыбалась и устроилась поудобнее, засыпая.

Грейс наклонилась и поцеловала ее в лоб.

– Эта капуста совершенно особенная. – Кэтрин Резерфорд ткнула в гарнир вилкой. – Она маринованная?

– Это австрийский рецепт, – объяснила Нэнси. – И, если честно, мама, по-моему, ты маринована[17]17
  Игра слов: pickled в переводе с английского означает «маринованный, соленый» и «подвыпивший, пьяный».


[Закрыть] больше, чем капуста!

– Чушь и ерунда! – Но голос Кэтрин звучал более хрипло, чем обычно, – верный признак того, что она немного навеселе. Она редко выпивала, а сегодня выпила хереса еще до того, как они начали бутылку белого рейнвейна. – А если и так, что из того? Разве существует письменное указание, что только молодые имеют право выпивать? А более зрелая леди должна проводить вечер за вязанием, чаем и смотрением в камин в тоске по ушедшей молодости?

– Но у тебя же есть вечер, когда ты играешь в бридж... – Грейс поймала взгляд Нэнси и хихикнула. Сейчас, когда они все собрались за обеденным столом, ей стало гораздо легче. Сестры вошли в свои традиционные роли сообщниц, заканчивая фразы друг за дружку и обмениваясь взглядами поверх бокалов с вином.

– Вы, вертушки, забыли, кто вас родил! Позвольте мне сказать... – Кэтрин взмахнула ножом, и кусочек квашеной капусты попал в Крамера.

– Так, начинается. – Нэнси сделала большие глаза.

– «Меня бросили в тюрьму ради вашего блага, соплячки». – Грейс подражала матери.

– Это правда, миссис Резерфорд? – Крамер искренне заинтересовался. – По какому же обвинению?

– Я совершила самое отвратительное преступление: вела кампанию за право женщин голосовать! – Кэтрин поправила очки и гордо выпрямилась.

Нэнси наклонилась и громко шепнула Крамеру:

– На митинге Либеральной партии она бросила яйца в пару членов парламента.

– И угодила одному из этих ничтожеств прямо в лысую голову! – Кэтрин явно торжествовала. – Я хочу, чтобы вы знали, молодой человек, что я была членом СПОЖ! Я была арестована вместе с Эмелиной Панкхерст[18]18
  Панкхерст Эмелина (1858—1928) – знаменитая английская суфражистка (сторонница введения избирательного права для женщин).


[Закрыть].

– Это социально-политическое объединение женщин, – объяснила Грейс. – Мамочка, ты забываешь, что Джон американец. Он не имеет ни малейшего представления ни о Панкхерст, ни о СПОЖ. – Снова повернувшись к Крамеру, она добавила: – Заключение в полицейскую камеру было самым ярким событием в маминой жизни! По крайней мере, она хочет, чтобы мы так думали!

За всем этим весельем Грейс разглядывала Крамера. Его бокал был наполнен водой, а к рейнвейну он не притронулся. В ту ночь он тоже был трезв, тогда это ее поразило. Может быть, он трезвенник? Или бывший алкоголик?

– Вы отказывались от еды, миссис Резерфорд? Вас насильственно кормили?

– Зовите меня Кэтрин! – Ей доставляло удовольствие мужское внимание.

– Папа ее быстро вызволил, – объяснила Грейс. – Она успела отказаться только от одной трапезы.

– Она была абсолютно белой, – добавила Нэнси.

– Впрочем, полицейские выкупали ее в холодной ванне, – добавила Грейс. – И были при этом очень невежливы!

Сестры снова посмотрели друг на друга и хихикнули.

– Ах вы, свинтусы неблагодарные! – Кэтрин явно развеселилась. Радовалась, что весь разговор сосредоточен на ней. Каждую минуту она поглядывала на цветы, принесенные Крамером и стоящие теперь в вазе на камине. Кремовые розы и большие маргаритки. Срезанные в саду. – Ну ладно, хватит об этом! Расскажите поподробнее о себе, Джон. Над чем вы сейчас работаете?

– Да так. То да се...

Нэнси заговорщически наклонилась к Грейс:

– Ну вот, он опять скромничает. Он ничего не скажет, но я думаю, он пишет роман!

Грейс смотрела то на одного, то на другую. Нэнси в этот вечер была на редкость весела и привлекательна – глаза горят, лицо сияет счастьем. Крамер застенчиво играл ножом и вилкой.

– Это правда, Джон?

– Если честно, у меня нет на это времени. Слишком много происходит в реальном мире. Кто же найдет время для выдумок? – Когда он поднял взгляд на Грейс, в его глазах читалось негодование. «Только я, – казалось, говорили они, – только я найду время на это!» Через минуту он продолжил: – Сейчас я работаю над пьесой о трансатлантическом перелете. Вы знаете о премии Ортейга? – Заметив озадаченный взгляд Кэтрин, он объяснил: – Раймонд Ортейг предложил премию в 25 тысяч долларов за первый безостановочный перелет из Нью-Йорка в Париж или наоборот.

– Есть ли какие-нибудь новости об этих французах? Нунжессер, или как его там? – спросила Нэнси.

Крамер помотал головой:

– В последний раз их слышали где-то над Ирландией. Но это было давно. Должно быть, они упали в океан.

– Бедняги! – Кэтрин театрально положила руку на грудь. – Пара смельчаков-пионеров! Ужасно досадно!

– Впрочем, нашелся другой парень, который хочет повторить попытку, – сказал Крамер. – Пилот почтовой авиации, можете поверить? Он планирует вылететь из Лонг-Айленда двадцатого. И летит один.

– Думаете, у него есть шансы? – спросила Грейс. – Вот так, в одиночку?

– Дома его называют летающим безумцем. Но я поеду в Париж и возьму с собой фотографа. – Он многозначительно посмотрел на нее. – Иногда лучше действовать в одиночку!

Потом Кэтрин подала свой хлебный пудинг с жидким заварным кремом.

– Очень похож на тот, что делала мама. – Крамер уже соскребал последние кусочки со своей тарелочки. – Только она делала его с карамельным соусом. – Он быстро поправился: – Впрочем, ваш лучше, миссис Резерфорд!

– Называйте меня Кэтрин.

– А ваша жена? – спросила Грейс.

– Ева не готовила. – Он положил ложку.

– Она была удивительно красива. – Как ни странно, это произнесла Нэнси. – Если, конечно, верить фотографиям в вашем доме.

– Фотографии не передают полной правды, – отчеканил Крамер. – Они не могут охватить всего человека.

Грейс переводила взгляд с одного на другую. Нэнси опустила взгляд. Крамер, похоже, пожалел о своей резкости. Кэтрин встала и принялась собирать тарелки.

– У меня есть множество фотографий Джорджа, – спокойно и размеренно произнесла Нэнси. – Иногда они меня утешают. Я смотрю на него такого, каким он был, и вспоминаю, как счастливы мы были вместе. Но иногда у меня разрывается сердце, когда я вижу его в форме с этой глупой, бессмысленной улыбкой на лице. Я начинаю на него сердиться. Как это неразумно, а? В конце концов, бедный Джордж умер. А есть кое-что и похуже. Мне становится все труднее и труднее увидеть, вернее, представить реального Джорджа. Я все чаще и чаще должна смотреть на фотографии, чтобы точно вспомнить его лицо. Наверное, это неизбежно. Но меня это очень печалит: я понимаю, что он исчезает даже из моей памяти. Да, действительно, невозможно помнить его как живого.

Глядя в темноте на лицо Крамера, Грейс чувствовала, что это самое последнее, что он хотел бы услышать. Крамер со своим секретом жил в непреодолимом мире горя, пропитавшего всю его жизнь. Когда он заговорил, обращался скорее к Грейс, чем к Нэнси.

– Ева давно исчезла. Она исчезла за много лет до своей смерти. С того самого времени, когда О'Коннелл опубликовал эту книгу. Похоже, она послужила ему прототипом Вероники. Он лишил ее энергии, характера, от нее ничего не осталось. Вы понимаете, о чем я говорю? Она долго болела, лежала в больнице, отказывалась видеть кого-либо, едва говорила. Только царапала письма и день за днем читала книги. Мечтала, как все будет, когда ей станет легче. Время от времени в ней пробуждалась прежняя Ева... и сразу же исчезала! Я не могу описать, насколько тяжело было видеть, как она исчезает.

Позже, гораздо позже, после ухода Крамера, Грейс взялась за мытье посуды, а Нэнси схватила чайное полотенце, и они за работой стали обсуждать проведенный вечер.

– Насчет его жены – все это чушь! – заявила Грейс. – Твоя личность вовсе не исчезает оттого, что тебя изобразили в книге! Это американские индейцы думают, что, сфотографировав человека, можно украсть его душу. Просто Ева спятила, а Крамер решил обвинить в этом О'Коннелла и его книгу!

– Ты, похоже, достаточно осведомлена обо всем этом. – Нэнси терла тарелку. – Или, по крайней мере, думаешь, что осведомлена!

– Я ошибаюсь? – Грейс уставилась на сестру. – Что он тебе рассказывал?

– Мои сведения по этому вопросу довольно отрывочны. – Нэнси отложила тарелку и взяла другую. – Но их мне достаточно, чтобы понять, что есть две стороны истории. Фактически даже три. Я думаю, ты сама не понимаешь, насколько предубеждена.

Грейс посмотрела на их отражения в окне кухни. Стекло запотело, и их лица виднелись очень смутно.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты влюблена в Декстера О'Коннелла, вот и принимаешь каждое его слово за чистую монету!

– Ничего подобного! – Грейс с грохотом поставила тарелку в раковину.

– Ты уверена? Ты была смехотворно счастлива, затем чертовски несчастна, а в последнюю неделю или две ты и вовсе сама не своя! Более того, у тебя такой вид...

– Какой вид?

– Скрытный. Неужели ты действительно думаешь, что я ничего не заметила?

– Ты не всегда все замечаешь.

– Но это я заметила.

– Я не влюблена в него! – Грейс с грохотом поставила тарелку в сушилку.

– Так вот, влюблена ты в него или нет, но у вас с ним явно бурный роман!

– Что же в этом плохого? – Грейс провела мыльной рукой по лбу. – Я прекрасно могу позаботиться о себе.

– Так ли, Грейс? После того, что рассказал мне Джон...

– Опять ты за свое! Что он тебе сказал?

– Ну, не так много. – Нэнси закончила орудовать чайным полотенцем. – Но тебе известно не хуже, чем мне, что О'Коннелл известен своим хамством не меньше, чем своими романами!

– Но он забавен. И умен. И красив. И богат. И возбуждающ. И он любит меня. Кто еще из наших знакомых стал бы покупать такие подарки?

– Ну... – Похоже, Нэнси хотела что-то возразить, но передумала.

«Она снова вспоминает Джорджа, – поняла Грейс. – Узнает ли она когда-нибудь о нас с Джорджем?»

– Грейс, послушай, обещай мне быть осторожной. У тебя хорошие инстинкты, и я надеюсь, ты к ним прислушаешься. Я так люблю тебя, Грейс, и не переживу, если этот человек причинит тебе боль!

– Ах, дорогая! – Грейс обняла Нэнси, и некоторое время они стояли, сжимая друг друга в объятиях. Каждая сестра чувствовала мягкое дыхание и сердцебиение другой. – Конечно, я буду осторожной. – Она видела их отражения в окне, слившиеся в одно.

Когда они отпустили друг друга и вновь принялись за мытье посуды, возникла напряженная тишина.

– Я прочитала в твоей колонке, что ты побывала в новом клубе Шеридана, – сказала наконец Нэнси, вероятно, просто для того, чтобы нарушить эту тишину.

– Это правда.

– Я не знала, что ты в эти дни часто с ним виделась. Я вряд ли видела его с детства. После этой отвратительной истории с нашими родителями. Сколько нам тогда было лет?

– Точно не помню. Тринадцать или четырнадцать. Давай больше не будем обо всем этом.

– Не будем. – Нэнси деловито натирала тарелку. – Конечно, не будем. А какой он сейчас, Шеридан?

– Такой же, как и в детстве. Странный. Деликатный. Привлекательный, по-моему. Хотя не все разделяют мое мнение. Получив наследство, он стал более уверенным в себе. А став более уверенным в себе, стал и более эксцентричным. Словно сознательно решил усилить каждую сторону своей личности. Даже дефект речи.

– Надо же! – Нэнси подняла брови. – Хорошо было бы с ним повидаться.

– Джон его старый друг, – сказала Грейс. – Вероятно, тебе следует попросить его как-нибудь вечером взять тебя с собой в «Тутанхамон».

Нэнси нахмурилась.

– Я не расхаживаю с Джоном по таким местам!

– Правда? – Грейс, пристально глядя на сестру, взяла чугунную сковородку и принялась ее скрести. – Знаешь, Нэнси, ты сегодня выглядишь счастливой. По-настоящему счастливой. Я не видела тебя такой с тех пор, как умер Джордж.

Нэнси пожала плечами.

– Вероятно, я счастлива. В конце концов, вечер удался на славу.

– Но?..

– Но ничего. Вечер был великолепным. Я хотела сказать только то, что сказала, Грейс. Так что умерь свое любопытство.

– Хорошо. – Грейс вздохнула и положила сковороду на сушильную полку. Но она еще не договорила о Крамере. – Ты за обедом упомянула, что думаешь, будто Джон пишет роман. Что навело тебя на эту мысль?

– Кое-что из того, что он сказал на днях. Я даже не помню, что именно он сказал. Но все равно, оказывается, я ошибалась. Но есть еще кое-что.

– Что?

– Я перечитала «Видение». Мне интересно было перечитать его при нынешних обстоятельствах. Я закончила вчера в постели.

– И?..

– Очень странно было читать книгу, зная реальных прототипов и события, которые за ней стоят.

Грейс повременила, не скажет ли Нэнси что-нибудь еще. Схватила закопченную кастрюлю и принялась оттирать ее щеткой.

– Теперь, когда я знаю Джона... Должна признаться, мне показалось, что я слышу его голос!

– Что значит «слышу его голос»?

– Не могу описать точно. Это довольно странно. Мне даже пришла в голову мысль о призраках. Дом с привидениями и все такое. Неизбежное присутствие. Я, конечно, не верю в эти сказки!

– О чем ты?

– О том, что в этой книге явно присутствует Джон! Словно он приложил руку к ее написанию. Я понимаю, что выгляжу сумасшедшей...

– Да уж, это точно! – Грейс поставила кастрюлю. – Особенно после того, как мы только что выслушали его мнение по этому вопросу. – Она спокойно перерабатывала информацию в голове. – Когда О'Коннелл писал эту книгу, они с Джоном были очень близки. Вероятно, эта близость отразилась в романе.

– Вероятно.

Окно окончательно запотело, и отражение девушек исчезло.