Текст книги "Шкатулка с драгоценностями"
Автор книги: Анна Дэвис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)
Глава 6
«25 апреля 1927 года.
Встреча Дайамонд Шарп с Декстером О'Коннеллом. Эксклюзивное интервью для «Пиккадилли геральд уорлд»:
Время от времени я встречаю головокружительно, баснословно, невероятно красивого мужчину. Для всех вас, девушки, которые некогда исступленно кусали ногти и с выпученными глазами зачитывались по ночам «Видением», сообщаю, что его автор Декстер О'Коннелл и есть этот необыкновенный американский мужчина. Да, слово «американский» здесь более чем уместно. Скажите, когда вы в последний раз видели нашего симпатичного английского молодого человека с такой широкой грудью и такими широкими плечами? Тело (осмелится ли кто-нибудь даже в наши просвещенные дни описывать мужское тело?)... так вот на это тело просто невозможно не обратить внимания. Да, его украшал лучший из сшитых на заказ костюмов (смесь шелка и хлопка изысканного сизовато-серого цвета, несомненно, от Сэвил-роу[5]5
Сэвил-роу – улица в Лондоне, где расположены ателье дорогих мужских портных.
[Закрыть], или как там называется нью-йоркский эквивалент?), костюм, который, безусловно, с помощью дорогих ухищрений представил бы в лучшем свете любое тело, даже самое невзрачное и дряблое, и скрыл бы все недостатки. Но уверяю вас, девушки: высокий рост и атлетическое сложение – это не заслуга костюма!
Это тело, я бы предположила, является конечным результатом спортивных занятий в американском колледже (О'Коннелл учился в Йельском университете). А также тяжелой физической работы в полевом госпитале во время войны (да, он был одним из тех славных парней, которые отправились в Европу сражаться наряду с нашими парнями!). А еще от здорового южного воспитания, включающего в себя домашнюю еду с названием вроде «овсянка», «сакоташ»[6]6
Сакоташ – блюдо из зеленой кукурузы, бобов и соленой свинины.
[Закрыть] и «хлеб»[7]7
Имеется в виду колбасное изделие.
[Закрыть] (как бы неаппетитно они ни звучали, в них, наверное, что-то есть).
Стоит упомянуть и о лице. Слегка улыбающиеся губы, римские скулы и нос. Легкомысленно уложенные светлые волосы, ясные, холодные, умные голубые глаза, которые, кажется, не хотят на вас смотреть, разве что когда вы изо всех сил пытаетесь избежать их сверкающего пронзительного взгляда.
Проблема в том, что я не очень люблю красивых мужчин. Я им не верю, потому что не знаю, смогу ли бросить их».
Он сидел за лучшим угловым столиком, столиком, за которым был в тот вечер, когда она впервые его увидела. Она заметила его за несколько секунд до того, как он поднял на нее взгляд. Всего несколько секунд, но за это время она успела взять себя в руки и придать своему лицу благопристойное хладнокровное выражение. Она чувствовала, что этого времени ей достаточно, чтобы окончательно успокоиться. И в тот момент, когда он заметил ее, именно он, а не она, почувствовал пусть мимолетное, но смущение.
– Мисс Шарп!
Он встал, увидев ее, взял ее руку и поцеловал с галантностью, показавшейся ей нелепой, и продолжал стоять, меряя ее таким мужским взглядом, что ей стало ясно: преимущество переходит к нему! Ее свободное полупрозрачное шифоновое платье с цветочным рисунком, требующее простой шелковой комбинации под ним, было слишком легким для такого случая.
– Здравствуйте, мистер О'Коннелл! Полагаю, я должна быть польщена всеми этими ухищрениями?
– А вы хотите сказать, что не польщены? Грейс села, он тоже.
– Вы создали ситуацию, когда все внимание сосредоточено на вас, а мне отводится лишь служебная роль. Почему я должна быть этим польщена?
– Ну, это как посмотреть. Может быть, я хотел лишь снова увидеть вас? Теперь вы мне назовете свое настоящее имя?
Она, не ответив, принялась искать в сумочке блокнот и ручку, наконец достала их и торжественно положила на стол.
– Что ж, ладно. – Он вздохнул. – Но не надоела вам эта война?
– Бедный Декстер! Вы очень устали? – Она открыла блокнот.
Он помотал головой.
– Так у нас дело не пойдет, мисс Шарп!
– Не пойдет?
– Не пойдет. – Он протянул руку и забрал у нее блокнот и ручку.
Пока они препирались, подошел официант Джо и встал позади Декстера.
– Здравствуйте, мистер О'Коннелл! Мисс Шарп! Могу я взять на себя смелость предложить вам шатобриан? Он хорошо идет с картофелем и зелеными бобами.
– Звучит аппетитно, – сказал О'Коннелл. – И принесите нам бутылку красного, хорошо, Джо? На ваш выбор, только по-настоящему хорошего.
– Простите, – спросила Грейс. – А я имею в этом вопросе право голоса?
– Нет. Вы должны быть слабой и покорной, помните? И пожалуйста, полусухого, Джо! И если можно, заберите это! – Он кивнул на блокнот и ручку. – Итак, – продолжил он, когда официант удалился. – Если вы не хотите называть свое имя, то, может быть, хотя бы расскажете о себе что-нибудь интересное?
– Например?
– Например, почему вы не замужем?
Из «Встречи Дайамонд Шарп с Декстером О'Коннеллом»
«– Писатели отвратительны, – заявляет О'Коннелл, поглощая жесткий шатобриан в «Тур Эффель». (Простите, мистер Сталик, но мясо было жестким, как кожаный ремень! Вашему шеф-повару следует покончить с английской кухней и познакомиться с французской. Картофель же, напротив, был слегка недожаренным. Это простительно по отношению к некоторым другим овощам, но к картофелю?). – Мы в романах делаем с людьми мерзкие вещи, – продолжает О'Коннелл. – Внимательно наблюдаем за ними, а затем придаем им форму, соответствующую нашим целям. Она ошеломляет, как отражения в кривых зеркалах на ярмарочной площади. Писательство – тяжелое ремесло.
Я спрашиваю его, правда ли, что Вероника в «Видении», эта оригинальная модница, является страшно искаженной версией кого-то из его знакомых?
– Конечно, – отвечает он. – Это девушка, в которую я был влюблен, девушка, которая разбила мне сердце. В «Видении» больше страсти, чем во всем, что я написал. Вот почему это мой лучший роман. Конечно, это была ужасная страсть. Даже ненависть. Но все же это была страсть!
Я спрашиваю, что стало с девушкой, разбившей ему сердце.
Он пожимает плечами:
– Это уже не имеет значения.
Его лицо при этих словах становится скорее уродливым, нежели красивым».
– Я не верю, что никто вас не спрашивал об этом. – О'Коннелл отправил в рот порцию бобов, не потрудившись их разрезать.
– А мне нет дела, верите вы или нет! Это правда. – Грейс упорно старалась разрезать бифштекс. Во рту у нее ужасно пересохло, несмотря на приличное количество выпитого вина. Она с трудом глотала, и у нее было такое чувство, будто она жует и жует, как корова, и каждый мучительный кусок ей приходилось запивать все большим количеством вина. Она ненавидела свою нервозность.
О'Коннелл, похоже, твердо решил довести это дело до его горького конца.
– Должен же у вас быть кто-нибудь! Ваш редактор, например. Седжвик, не так ли?
– Мы с ним только друзья.
– А он считает так же, как вы думаете?
– Не знаю. Поскольку он держит свои чувства при себе, мне не приходится об этом думать.
О'Коннелл улыбнулся одними губами, глаз же улыбка не коснулась.
– Не забывайте, я видел вас вместе! Слышали бы вы, как изменился его голос, когда я сказал ему, что соглашусь на интервью только при одном условии: интервьюировать должна Дайамонд Шарп!
– Что ж, если вы правы, ему же хуже.
Он наколол вилкой кусок бифштекса, но так и продолжал сидеть, а ее взгляд был прикован к руке, держащей вилку. На мизинце у него было простое серебряное кольцо. На коже золотистые волоски.
– Трудная вы женщина, – сказал он, наконец. – Почему вы такая трудная?
– Допустим, кто-то умер. Но в этом нет ничего необычного. В данный момент. В этой стране. Каждый кого-то теряет, но это не причина быть, как вы говорите, «трудной». Вероятно, я всегда была такой.
– Вы бросаете мне вызов?
Кусок бифштекса по-прежнему висел на его вилке.
– Что вы имеете в виду?
– Вы хотите, чтобы я пробил вашу броню? Открыл вас, как банку сардин?
– Разве вы не умеете улыбаться более лирично? Вы же писатель, в конце концов! Если вы собираетесь завести со мной роман, то могли бы делать это поэтичнее!
Он немного подался вперед.
– Но вас ведь не интересует эта чепуха, не так ли? Вы хотите от меня чего-то иного!
– Правда? И чего же я от вас хочу?
– Вы хотите стать известной! По-настоящему известной.
– О! Я думала, вы скажете что-нибудь поинтереснее!
О'Коннелл слегка хихикнул, затем засунул кусок бифштекса в рот и принялся жевать. Грейс наблюдала за его губами. Думала о его губах. Каковы они на вкус?
– После выхода «Видения» он озверел, – заявила Маргарет, завтракая в «Карлтоне» треской, приправленной карри. – Вы же знаете, как деньги портят человека!
«Как будто кто-то из нас может это знать?» – думала I рейс, ковыряя вилкой салат.
– Машины. Женщины. Вечеринки. Драки. Его всегда выставляли из отелей. Году, кажется, в 1920-м его выгнали из маленького городка в Пенсильвании. А однажды во Франции его даже арестовали. На Ривьере. Сначала он подрался с владельцем ресторана. Кулаки ходили ходуном, тарелки летели во все стороны. Затем, когда его с друзьями выставили, он вскарабкался на статую лошади и принялся кричать и петь, отказываясь спуститься. В конце концов полиции пришлось принести лестницу и снять его. Ему, конечно, удалось выкрутиться!
– Кто бы сомневался...
– Была женщина... кажется, ее звали Генриетта. В то лето она была с ним во Франции. Она была замужем... если мне не изменяет память, за сенатором. Разразился нешуточный скандал. Она послужила прототипом Хелены Догерти в «Аде и Хелене», его третьем романе. Вы читали?
– Я читала только «Видение», – ответила Грейс. – Что стало с Генриеттой?
– Она вернулась к мужу, – сообщила Маргарет. – О'Коннеллу за это хорошо досталось в газетах. Люди, видите ли, завидовали. Его деньгам... образу жизни. Всему. Но потом он затих.
Она доела свою треску и смотрела на тележку с десертом. Грейс подозвала официанта, но ей понадобилось много времени, чтобы сделать выбор между профитролями, шоколадом, печеньем с кремом и яблочным пирогом. В конце концов выбор пал на печенье.
– Говорите, он затих? Что это значит?
– То и значит. Пошли слухи, что он исписался. Якобы «Непокорный сын» и «Ад и Хелена» не идут ни в какое сравнение с «Видением». Критика оценила их не очень высоко, и они продавались не так успешно. Мне, конечно, они понравились, но я ведь не большинство. Всем хотелось, чтобы он написал еще что-нибудь вроде «Видения». Вероятно, в конце концов это его добило. А может быть, у него просто кончились деньги... не знаю. Но он в некотором роде исчез. Никто по-настоящему не знает, чем он занимался последние несколько лет. Время от времени появляются слухи, что он написал что-то новое. А именно этого все и ждут. Читатели хотят, чтобы он использовал весь свой потенциал и сочинил великое произведение. Мы все надеемся, что так и будет. А теперь вы сможете это выяснить. Вы встретитесь с ним... наедине!
Из «Встречи Дайамонд Шарп с Декстером О'Коннеллом»
«В последние пять лет, со времени выхода в свет его третьего романа, «Ад и Хелена», Декстер О'Коннелл молчал, что для него нехарактерно. Ни романов, ни рассказов, ни даже статьи или книжного обозрения. В течение почти десяти лет едва ли не каждую неделю О'Коннелл ярко и выразительно высказывается о самых разнообразных сторонах жизни в популярных журналах. Едва ли не каждую неделю против его «демонической» работы протестует Лига материнства штата Висконсин, Церковь потерянных детей штата Техас или какая-нибудь другая кучка сумасшедших.
Некоторые вообразили, что он исписался, исчерпал свои возможности и опустился, хватаясь дряблыми руками за стойку бара дешевого французского отеля и вздыхая о своем былом великолепии. Другие утверждают, будто он заперся в мансарде и в монашеском уединении сочиняет очередной шедевр. Вероятно, периодически бьется головой об стол, когда ему не хватает той непостижимой магической энергии, которая когда-то делала писательский труд таким же легким, как смех.
И вот он передо мной. Ест пережаренный бифштекс, всем своим видом являя довольство и легкомыслие. Руки у него не трясутся. Он вовсе не похож на опустившегося человека. Но шепнет ли он в мое сочувствующее ушко хоть слово о том, чем занимался все это время? Черта с два!
– Да, я пишу новый роман, – неохотно говорит он после того, как я пустила в ход весь свой шарм, умасливая и уговаривая его (а я, смею вас заверить, умею очаровывать!). – Нет, он не закончен. Впрочем, будет закончен... вероятно, через несколько месяцев. Здесь я работаю над действием, которое происходит в Лондоне. Вероятно, вы скажете, что это продолжение «Видения», хотя слово «продолжение» несколько неправомерно. Персонажи остались теми же. Стэнли поседел одновременно со мной...
Не волнуйтесь, девушки, я не заметила в его шевелюре ни одной седой прядки и уверена, что своим особенным золотистым оттенком его волосы обязаны не краске. Назовем это упоминание о старении поэтической метафорой.
– ...Вероника приобрела некоторый лоск и уравновешенность, присущие несколько более зрелой, но все еще Красиной женщине. Ее безудержное озорство превратилось в нечто гораздо более предсказуемое. Вопрос в том, скрывается ли за сдержанным блеском и умом мягкая и нежная душа? Вот что поражает меня в Веронике.
Он говорит, что ему понадобилось много времени, чтобы рассказать что-то новое о Стэнли и Веронике. Их история созревала в его уме одновременно с историей его жизни. Они росли вместе с ним, но им приходилось ждать, пока он разовьет новую перспективу – на их и на своем собственном опыте. А теперь, после всего этого мальчишеского озорства и долгого молчания, пора ему наконец подарить нам книгу, которую мы все давно ждем».
Бутылка хорошего красного вина сделала свое дело, и Грейс поймала себя на том, что начинает успокаиваться. К тому времени как они перешли к арманьяку, она стала более легкой в общении и словоохотливой. Она говорила о том, насколько привлекательнее мужчины в романах, чем на большом экране.
– Они, видите ли, ограничены реальностью. – Она сделала экспансивный жест мундштуком. – Когда вы читаете книгу, вы можете сделать главным героем кого угодно. Вы можете лепить его согласно вашим личным вкусам. Камера превращает актера в героя, но может слишком далеко зайти в этом превращении. Я могла бы приготовить бисквит из муки, яиц, сахара и масла, но как бы я ни старалась, ни за что не могла бы приготовить французский круассан!
– Любому читателю вашей колонки известно, как вы любите круассаны!
– Т-ш-ш, т-ш-ш! – Опять взмах сигареты. – Я не закончила. Через год-другой все актеры на экране заговорят. Поэтому даже их голоса не будут достоянием воображения. Это сделает их более заурядными.
– Вы думаете, выпуск фильмов уменьшится?
– О, конечно, – ответила Грейс. – Помяните мое слово. И наблюдайте за рушащимися карьерами. Выпуск фильмов потребует совершенно других действий. Крупными кинозвездами будущего станут наши лучшие английские театральные актеры, вот подождите, увидите!
– Это все ваши собственные предположения, не так ли? – О'Коннелл сунул в рот толстую сигару.
– Я не боюсь высказывать свои мысли. Меня так воспитали. Мама с папой всегда направляли нас к предположениям, к формированию собственной точки зрения.
– Нас?
– Меня и мою сестру.
– Ах да, обычный порядок, Дайамонд и Сапфайр! Но Грейс не отвлеклась от своего хода мыслей.
– Вероятно, поэтому я не замужем. Я спорщица. Ни одному мужчине я не позволю третировать себя или навязывать мне свои мысли. Полагаю, я та еще штучка!
– Ну, насчет третирования не знаю. А как насчет того, чтобы уйти отсюда и немного потанцевать в каком-нибудь фешенебельном заведении? Привлекает ли это вашу своеобразную и целеустремленную персону?
– О, конечно! – И прежде, чем она успела овладеть собой, краска возбуждения по-детски залила ее лицо.
– У него очень приятный голос. – У Маргарет кончик носа был вымазан кремом от торта.
Грейс пыталась просигнализировать ей о недоразумении, но та была настолько поглощена разговором, что не обращала внимания на такую мелочь, как измазанный нос.
– Музыкальный... Вы понимаете, что я имею в виду? Писатели не всегда хорошие чтецы. Эти две вещи несовместны. Но О'Коннелл... Это совсем другой уровень. Его можно представить на сцене. Он явно... персона! Не будь он писателем, непременно прославился бы в какой-нибудь другой области!
– Хорошо бы получить счет. – Грейс посмотрела на часы. – Нам пора возвращаться.
– Я вам так завидую! – Глаза Маргарет за толстыми стеклами очков выглядели огромными. – Я часто воображала, как где-нибудь столкнусь с ним! Как вот столкнулись вы. А он бы посмотрел на меня и сказал...
– Так со мной и случилось. – Грейс улыбнулась. – Я буквально столкнулась с ним.
Но Маргарет не слушала.
– Полагаю, это самый тесный контакт, который у меня когда-нибудь с ним будет. Я имею в виду ваш с ним ужин. Когда я прочту ваше интервью, узнаю свои собственные вопросы. Словно не вы, а я беседовала с ним. Словно вы были в некотором роде посредником между нашими двумя духами!
– Быстрее. – Грейс снова взглянула на часы.
– Простите, Грейс!
Снова эта излишняя фамильярность.
– Его книги значат для меня целый мир, вот и все!
– Ах, ладно.
Принесли счет, и Грейс принялась шарить в сумочке.
– Когда она выйдет? Ваша статья? Забавно будет увидеть ваше имя в газете. «Интервьюирует Грейс Резерфорд»! Представляю себе, что скажут у Пирсона!
– Ох, Маргарет! – Грейс перестала рыться в сумочке. – Я должна вам кое-что сказать по этому поводу. Только это секрет.
– Правда? Расскажите. Мне можно доверять.
– Так вот, дело в том, что я веду колонку в «Геральд» под вымышленным именем...
У Маргарет нос по-прежнему был вымазан кремом. Вероятно, так и останется до конца дня.
Его чарльстон производил впечатление... Но как же могло быть иначе? Он, придумавший Модницу, плохой мальчик американской литературы, танцевавший со всеми этими красотками в бриллиантах с толстыми мужьями, которые, несомненно, ревниво наблюдали, притаившись по углам! Ему, безусловно, не требовались уроки у Тини-Вини. Он прекрасно кружил ее по клубу «Лидо», ее ноги едва касались пола. Он заставил ее почувствовать себя невесомой. Эмоции бурлили в ней, находя выход в безудержном смехе. Он тоже улыбался и чувствовал себя молодым человеком, каким был, когда впервые замыслил Веронику.
Когда в конце концов они, пошатываясь, запыхавшиеся и растрепанные, прошли с танцевальной площадки за свой столик (Манни Хопкинс, хозяин, освободил его для них, заметив, что они пришли вместе) с хорошим видом на оркестр и специально сегодня приглашенной певицей, Вайолет Ламор, приехавшей прямо с выступления в нью-йоркском «Монмартре», О'Коннелл подозвал официанта и заказал шампанское. Грейс импульсивно повернулась к нему и спросила:
– Мы что-то празднуем? Вы закончили ваш роман? Его лицо помрачнело.
– Декстер, я беру у вас интервью для газеты! Я должна расспросить вас о романе.
– Ах да! – сказал он. – Интервью. Я и забыл о нем.
– Это была ваша идея.
– И не лучшая.
– Дики решил, что, наверное, вы закончили роман.
– Он так решил?
Они замолчали, увидев официанта с шампанским.
Взрыв аплодисментов. Вайолет Ламор вышла к микрофону. Она была крошечного роста и очень худой, но ее голос, когда она запела, оказался потрясающе глубоким и звонким, с налетом трагичности. О'Коннелл растроганно смотрел на нее.
Потягивая шампанское, Грейс наблюдала за О'Коннеллом, глядящим на певицу. Она была с ним уже пять часов. Очень скоро вечер закончится, и она вернется в Хэмпстед, к своей семье, к своей лихорадочной, но скучной жизни. Каким-то образом ей придется урвать время, между двумя часами сна и дневной работой у Пирсонов, чтобы накропать членораздельное газетное интервью из того, что, безусловно, закончится вечерним флиртом и какой-то странно напряженной словесной дуэлью, проникнутой чувством, что где-то в глубине души они пришли к взаимопониманию и оба знают, что танцевали не только по необходимости.
Или это взаимопонимание лишь плод ее воображения? Не принимает ли она желаемое за действительное?
– Эти последние несколько лет... годы вашего молчания...
– А! Опять интервью! – Он сделал большие глаза. – Мне бы, как любому нормальному человеку, следовало просто пригласить вас на свидание!
– Вы прячетесь от мира, потому что не хотите принадлежать ему. Будучи великим писателем, вы чувствуете себя загнанным в ловушку. Как и будучи плохим мальчиком. Все знали, кто вы на самом деле, и сначала вам это нравилось, но потом вы обнаружили, что больше этого не хотите. Чтобы остаться самим собой, вам было необходимо сбежать! Я не знаю, где вы были все это время и что вы делали, но именно это я и собираюсь узнать.
Лицо О'Коннелла смягчилось. Ее рука лежала на столе, и он, дотянувшись, накрыл ее своей ладонью так, что их пальцы соприкоснулись. Только пальцы.
– Вы столь же умны, сколь и красивы. Стон.
– Как огорчительно, что из всех людей именно вы произносите эти слова.
– Простите, что расстроил вас.
Его пальцы все еще покоились на ее пальцах. Только кончики. Но этого было достаточно.
– Я всего лишь мужчина.
– Во всяком случае, я не красавица. Я слишком язвительна. Слишком ершиста. Я хорошо одеваюсь. Я умею подать себя в самом выгодном свете, знаю, где лучше подстричься. Я гораздо более умна, нежели красива. – Из груди у нее вырвался вздох. Ей так хотелось хоть на мгновение положить голову ему на руку. Почувствовать, как его рука гладит ее волосы.
– Вы спрашивали о романе. Так вот, нет никакого романа. От меня сейчас не так много осталось. После... За последние несколько лет.
– Значит, это некий творческий тупик?
– Не совсем. Со мной происходит нечто иное. Сейчас мне нужно узнать совсем другую жизнь. Что-то совершенно отличное от того, что я испытывал раньше. Это послужило бы своего рода топливом для моей дальнейшей работы.
Вайолет Ламор запела новую песню. Мрачную песню о нескончаемой бархатистой ночи.
– Что же мне сказать в интервью? О романе?
– Говорите что хотите. – Теперь его рука все крепче сжимала ее руку. – Скажите то, что хотят услышать ваши читатели. Кто знает, может быть, когда-нибудь это и окажется правдой.
Тепло его руки. Меланхоличное пение. Терпкий запах вина. Его ясные глаза, в которых таилось что-то загадочное.
– Я не хочу, чтобы этот вечер кончался, – не думая, произнесла она. – Я не хочу домой.
Он улыбнулся.
– И не возвращайтесь!
Из «Встречи Дайамонд Шарп с Декстером О'Коннеллом»
Поглощая десерт в обществе Декстера О'Коннелла, я испытываю довольно странные чувства. Он не просто автор романов. Он создатель феномена. Я чудовище, обедающее с доктором Франкенштейном (хотя и хорошо одетое чудовище, умеющее безупречно вести себя за столом). Не поймите меня превратно – и до «Видения» были модницы, конечно были. О'Коннелл не виноват в том, что я каждую ночь бываю на танцах. Как не виноваты в этом Луиза Брукс, Клара Боу, Коко Шанель или революция прет-а-порте (хотя, я уверена, вы согласитесь, девушки, что одежда на наших главных улицах и в каталогах сегодня гораздо более стильная!). Но именно О'Коннелл ввел в свой самый первый рассказ слово «модница». Именно О'Коннелл подверг модницу более тщательному изучению, чем все эти сдержанные типы, которые на людях порицали их, а втайне восторгались ими. Он открыл миру бунтующую, двуличную Веронику. И Хелену с ее несчастливым браком с налетом некоей «чертовщинки». И импульсивную Джорджию в «Непокорном сыне». Затем были другие героини его рассказов. Девушки, стравливавшие своих поклонников, носили короткие стрижки, умели с помощью женских уловок перехитрить себе подобных, танцевали ночи напролет, курили и пили. Но в этих девушках была изюминка! А ведь именно к этому стремятся многие из нас, не правда ли, девушки? Прежде чем остепениться и обзавестись потомством (это касается тех, кто найдет себе мужа, не так ли?), надо вдоволь повеселиться! Жизнь проходит так быстро!
Пока я вгрызаюсь в мою «Павлову» (для тех, кто не знает, это новый перевернутый вверх тормашками десерт, напоминающий покрытую снегом гору. Названный в честь прима-балерины, он приготовлен из взбитых яичных белков и большого количества сахара), меня вдруг осеняет, что без Декстера О'Коннелла не было бы Дайамонд Шарп! Какая странная мысль. Вероятно, именно поэтому ему для интервью и потребовалась моя скромная персона!
Когда мы расстаемся возле ресторана, он по-деловому пожимает мне руку. Его рукопожатие по меньшей мере надежно и крепко.
Доверять ему? Ни в коем случае! Для мужчин типа Декстера О'Коннелла доверие не является отличительной чертой. Не этого мы хотим от него, и не это он нам предлагает. Все его произведения пропитаны воплощением очаровательного, роскошного упадка. Некоторые из нас мечтают о такой жизни и с радостью погрузились бы в нее, если бы появилась хоть малейшая возможность... но, вероятно, не стоит забывать, что истории О'Коннелла редко хорошо заканчиваются. Легенда о «потерянных» пяти годах из жизни О'Коннелла и легкая печаль в его глазах говорят нам, что это лишь сон. Видение.
Он поцеловал ее на улице. Под дождем и в темноте. Было уже три часа ночи, и они принялись ловить такси. Они находились где-то в Блумсбери, укрываясь от усилившегося дождя под навесом магазина, когда он схватил ее за лацканы жакета и притянул к себе.
Она хотела этого весь вечер, мечтала о его близости. Чтобы его тело прижалось к ее телу. Ей хотелось этого весь вечер. Она закрыла глаза и полностью отдалась своей фантазии, ей нужно было, чтобы она стала для него всем, чтобы для нее остальной мир отошел на второй план, пусть даже на время. Его руки, такие сильные и настоящие, держали ее за спину. Его губы... Но он все оборвал.
– А я ведь никогда не узнаю, что значит целовать девушку, не наклоняясь к ней. Как плохо быть таким высоким!
– Если найдем ступеньку, я встану на нее!
Он засмеялся.
– Не надо ступенек! Пойдем ко мне в отель! Вы сможете встать на кровать.
Он снова хотел ее поцеловать, но на этот раз она вырвалась.
– Я не могу, Декстер!
– Почему? – Он расстроился. Или, скорее, разочаровался. По его взгляду трудно было разобрать, что творится у него на душе.
– Я должна вернуться домой.
Он глубоко засунул руки в карманы.
– Вас там кто-то ждет?
– Да... нет. Нет, в том смысле, в котором вы подразумеваете. Я живу с сестрой и ее двоими детьми. И с мамой.
– Вы хотите сказать, что они не смогут обойтись без вас одну ночь? Вернее, полночи.
– Мне утром на работу. К концу дня я должна написать интервью. Я...
– Не такая девушка? – В его голосе послышалась насмешка. – Что ж, вы долго меня дурачили, Дайамонд Шарп!
– Меня зовут Грейс. Грейс Резерфорд. Днем я работаю в рекламном отделе. И на мне лежит ответственность за довольно шумную семью.
– Ну-ну. Похоже, у нас наступил момент истины. Полагаю, мне лучше поймать вам такси, Грейс. Мы выйдем отсюда, как только прекратится дождь.
Она уже жалела о том, что раскрылась. Куда-то пропали чары. Когда с нее слетел налет тайны, он перестанет интересоваться ею! Выйдя из-под навеса, она быстро зашагала по улице, а маслянистый дождь колотил по ее волосам и забрызгивал ноги.
Шаги у нее за спиной.
– Грейс, подождите! Что случилось?
– Вы знаете, что случилось. – Она развернулась. – Вы... вы – это вы!
– И вас интересует, почему я исчез на пять лет? Вы не единственная, кто скрывал свое имя. Позвольте, по крайней мере, помочь вам поймать такси.
Он взял ее за руку, что-то бормоча о погоде в этой проклятой стране, и они вместе направились к Тоттенхэм-Корт-роуд.
– Я хочу кое-что у вас спросить, – сказала она, когда дождь начал утихать.
– Для этого чертова интервью?
– Нет. Не для интервью. Декстер...
– Теперь вы меня не на шутку встревожили.
– Кем вам приходится Джон Крамер?
Он остановился как вкопанный и отшатнулся от нее.
– Вы только что произнесли имя этого человека? Я правильно вас расслышал?
– Это он был тем человеком в «Савое», не так ли? Именно он прервал наше маленькое свидание.
– Господи! Избавлюсь ли я когда-нибудь от этого ублюдка? – Он потер голову, и у него опустились плечи.
– Он наш сосед и очень дружен с моей сестрой. Может быть, он даже влюблен в нее.
– Господи!
– Он предупредил меня, чтобы я держалась от вас подальше. Почему он это сделал?
– Послушайте... Мы давно знакомы с Крамером. Это грязное дело. Я думал, что все кончилось, но вот он снова... здесь в Лондоне, когда нас должен разделять Атлантический океан! Итак, все продолжается! И никогда не закончится! Даже на смертном одре я буду видеть его перед собой! Рядом с Проклятым Беспощадным Жнецом.
– Вы говорите, что вас связывает вендетта? Он преследует вас?
– Смотрите, такси! – О'Коннелл вытянул руку, и такси остановилось.
– Декстер?
– Только мама зовет меня Декстером. – Он открыл дверцу и помог ей сесть в машину. – Леди едет в Хэмпстед, – сказал он водителю.
– А вас не подвезти?
– Вам на север, а мне на юг, в «Савой».
– Что ж, полагаю, мы провели хорошую ночь!
– Полагаю. Послушайте, Грейс! Берегитесь Крамера! Не позволяйте ему флиртовать с вашей сестрой. Или с вами.
И прежде, чем она сумела что-либо спросить, он закрыл дверцу, и такси помчалось по дороге. Она помахала ему, но он повернулся и зашагал прочь.
