Текст книги "Любовница не по карману"

Автор книги: Анна Данилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Понимаю, что все это гнусно, нельзя пользоваться слабостью и беззащитностью женщины, невозможно заставить ее полюбить себя. Да, все это так. Но тем не менее я ждал от Зои именно любви. И поначалу воспринимал ее благодарность, ее нежное ко мне отношение за любовь, радовался тому, как Зоя менялась, пригретая и обласканная мною. С нескрываемой радостью наблюдал за тем, как оттаивает ее сердце, душа, затягиваются ее физические и душевные раны, разглаживается лицо, какой нежной становится ее кожа и как влажно, сыто блестят ее глаза. Сытость не в примитивном понимании этого слова – а насыщенность любовью, моей любовью. Ей было хорошо со мной, в моем доме.

5. Зоя

Он постучал в окно. Не в дверь, а в окно, словно зная, что я сижу как раз у окна за столом и вяжу маленькие голубые пинетки. Я вздрогнула, потому что не ожидала ничего подобного. Да и вообще в деревне всегда очень тихо, не то что в городе. Каждый звук звучит стократно громче. Да еще этот снег совсем завалил всю деревню. Каждое утро я беру лопату и расчищаю тропинку между крыльцом и калиткой. Тротуары в деревне чистит трактор. Хорошо еще, что мы не в низине, как соседнее село, у нас более или менее ровная дорога, и поэтому даже в самый страшный снегопад по расчищенной трактором дороге может проехать «Газель» с продуктами – в магазин. А дом, в котором я живу, находится совсем близко от магазина. Понятное дело, многое из того, что там продается, я не могу себе позволить, но все равно – жить можно.

Человек постучал, и я, еще не рассмотрев гостя и не понимая, кто это может быть, да еще и в такой час, вдруг услышала, как он меня зовет: «Зоя!»

Я не люблю свое имя. Оно какое-то острое, как осколок стекла, опасное… сиреневого или даже фиолетового цвета. Тамара, например, – оранжевое имя. Галя – черно-белое. Римма – бирюзовое. Соня – розовое. Лена – прозрачное. Мне нравится имя Лора – оно нежного кремового оттенка с перламутровыми переливами, очень красивое. Не знаю, в честь кого мать назвала меня именно этим именем – Зоя. Возможно, для нее оно было таким же красивым, как для меня имя Лора.

А еще оно редкое. И уж если кто-то поблизости крикнул: «Зоя», значит, это по мою душу. Вот так было и в этот раз. Я почувствовала, как волосы на моей голове зашевелились. Конечно, это просто выражение такое, они не зашевелились, но какое-то движение произошло, словно ветерок подул, остудил макушку. Я не знала, что и думать, кому это я понадобилась? И, главное, кто меня мог найти? Хотя меня могли навестить соседи, просто заглянуть и спросить, как я здесь, жива или нет? Не засыпало ли меня окончательно снегом?

Соседи мои – хорошие, добросердечные люди. Думаю, поняли, что я здесь болтаюсь вовсе не от хорошей жизни… Хорошая жизнь. Они не знают, что такое хорошая жизнь – когда рядом человек, любящий тебя до безумия. Который может ночь напролет просидеть рядом, разглядывая тебя, словно ты ларец с золотом. Гриша очень любил меня, и это меня даже пугало. Я и не знала, что человек может так сильно любить. Так болезненно. Это удивительно, что после того, как он сделал мне предложение, он не закрыл свою лабораторию, не распустил своих друзей-коллег и не сжег папки со своими разработками. Конечно, я преувеличиваю, но он словно помешался на мне. Думаю, это началось как раз в тот вечер, когда я в первый раз поцеловала его. Мы сидели на кровати, обнявшись, как влюбленные подростки, медленно привыкая друг к другу, пока я не почувствовала, что мне надо сделать первой какой-то шаг, движение навстречу, и тогда я поцеловала его. Повернулась к нему и с закрытыми глазами, словно погружаясь в теплую волну близкого счастья, нашла его губы своими губами и поцеловала. Как же не похож был этот поцелуй на те мертвые поцелуи, которые я позволяла себе по отношению к другим мужчинам! В этот поцелуй я вложила всю свою нежность и благодарность мужчине, который подарил мне счастье быть любимой.

В ту ночь мы с ним уснули обнявшись. Чистота наших отношений потрясла меня. Гриша был первым мужчиной, который настолько любил и желал меня, что боялся даже дотронуться…

Посреди ночи нас разбудил звонок телефона – это Алик, его сын беспокоился об отце. Чувство вины отразилось на лице Гриши, когда он слушал, что ему говорит сын. «Да, сынок, да, Алик, так вышло, извини, больше такое не повторится…» А глаза его все равно сияли, когда он смотрел на меня, и Алик в ту минуту был для него, как мне тогда показалось, уже не самым близким человеком. Ведь в его жизни появилась я. А в моей жизни появился он. Как часто я буду потом шептать ему на ухо: «Где же ты был раньше, Гриша?» Хорошо, что он не представлял себе всех тех видений и картинок, которые проплывают в моей голове в тот момент, когда я в порыве откровенности и нахлынувших на меня чувств произношу эту фразу… И первое, что я вижу, – это мокнущее под дождем серое здание интерната. И словно чувствую острую боль, и даже мое обоняние услужливо напоминает мне тот приторно-винный и какой-то уж очень зрелый, хлебный запах исполненного желанием мужчины… Директор интерната стал моим первым мужчиной, насильником, хозяином, врагом… У меня была истерика, когда я спустя годы, стоя возле окна интерната, видела, как его, в наручниках, сажают в милицейскую машину. Насильник и вор! Гад. Трудно сказать, кто из наших девчонок не побывал в его кабинете, не оставил хотя бы каплю своей крови на его диване. Если бы его там, в тюрьме, не довели до ручки и он не умер бы от истязаний, то – как мне всегда казалось – я жизнь бы положила, чтобы только отомстить ему за всех нас!

После интерната я сразу же подалась на курсы парикмахеров. Мэрия выделила мне комнату в общежитии кондитерской фабрики, я делила ее с деревенской девочкой, работавшей в конфетном цехе. Девочку звали Люба, она была пухлая, румяная, с черной косой. Но ужасно вредная. Раз в неделю она ездила на вокзал встречать поезд, и знакомая проводница передавала ей посылку от родителей из деревни. Это были стеклянные банки с консервированным кроличьим мясом, огромные, крепко пахнущие дымом куски копченой свинины, обувные коробки, полные крупных розовых яиц. И всю эту вкусноту Люба поедала исключительно в мое отсутствие. Я даже готова была ей заплатить за бутерброд с черным хлебом и копченым салом, но, увы, мне никто даже не предлагал его попробовать!… Уже будучи взрослой, я познакомилась на рынке с одной перекупщицей, снабжавшей меня этим ароматным деликатесом по баснословной цене. Что поделать – наши желания зачастую слишком тесно связаны с нашими воспоминаниями…

Иногда мне снилось, как Гриша спрашивает меня, сколько же у меня было мужей. Официальных – два, отвечаю я ему. И пятьдесят на ум беру…

Откуда у меня это число – знаю только я. И не потому, что у меня было пятьдесят мужчин. Гораздо меньше. Просто девчонка одна, с которой я познакомилась в поезде, когда ездила в Москву в свадебное путешествие (лучше бы не было у меня ни свадьбы, ни путешествия, с моим первым мужем мы все равно прожили всего месяц и разбежались кто куда), когда мы курили в тамбуре, рассказала мне, загибая пальцы, сколько у нее было мужчин. Получилось – пятьдесят. Или что-то около этого. Я даже присвистнула, услышав это число. Вот она-то мне и сказала, что многие добропорядочные женщины имеют множество любовников и меняют их время от времени, и при этом они не попадаются. Еще девчонка добавила, закашлявшись от дыма и давя окурок сигареты «Парламент» в железной банке, прикрепленной к двери тамбура, что ее свекровь как-то, подвыпив, призналась ей, что она и сама меняла любовников и что это вроде бы даже полезно для здоровья, омолаживает кровь…

Шлюхи вы обе с твоей свекровью, подумала я тогда, покидая тамбур и спеша к своему новоиспеченному мужу в купе, которое мы делили с этой девчонкой. Но Николая своего я тогда в купе не нашла. Я обнаружила его, пьяного, в закутке у проводницы. Он крепко спал, укрытый толстым шерстяным одеялом. Проводница тогда хлопала пьяными глазами, глядя, как я расталкиваю его, как озверело матерюсь, осыпаю его голову ударами…

Я думаю, он тогда просто забыл, что женился на мне.

…Я вышла на крыльцо и впустила его. Мне казалось, что это сон. Так часто бывает: думаешь, что спишь, а на самом деле – все явь.

У него было красное от мороза лицо. На ресницах сверкали тающие снежинки. Он бросился ко мне и обнял. Крепко-крепко. Сказал, что искал меня, что так нельзя – я не должна была вот так исчезать. Он много чего мне тогда наговорил, а я слушала, гладила его по голове, и мне казалось, что я успокаиваю совершенно другого мальчика. Я целовала его теплую макушку, а он стоял передо мной на коленях и рыдал. Говорил, что нам надо вернуться, ведь так нельзя, мы не должны оставлять его одного.

Я взяла его куртку и повесила на вешалку. Потом поставила в духовку глиняную кастрюлю с картошкой и мясом, а на стол – миску с солеными огурцами, открыла банку помидоров. Порезала хлеб, вытерла и без того чистую и сухую тарелку. Я волновалась, суетилась, я не знала, как мне себя с ним вести.

– Как ты меня нашел? – спросила я его.

Он сидел напротив меня и жадно ел. В кухне пахло тушеным мясом. У меня тоже проснулся аппетит, я положила себе на тарелку картошку и огурцы.

– Случайно. Вернее, один знакомый помог, отец его в полиции работает.

Понятное дело, найти человека, зарегистрированного по конкретному адресу, не так уж и трудно. А без регистрации я бы не смогла пользоваться услугами местного доктора. Другое дело, что, убегая, я, честно говоря, и не надеялась, что меня будут искать. Я была уверена, что мое исчезновение истолкуют единственным правильным образом – что я бегу от самой себя. К тому же как я могла оставаться в доме, где меня пригрели, обласкали после всего того, что произошло со всеми нами?

– Зачем ты приехал?

6. Алик

Убийство не входило в мои планы. Больше того, мои планы были разрушены, и весьма основательно. Да и предположить, что после всего случившегося Зоя исчезнет, тоже никто не мог. Тем более мой отец. Для него это было самым настоящим предательством.

А план был очень простой. Я хотел, чтобы мой отец разлюбил Зою и чтобы она осталась одна. И вот тогда бы я предложил ей жить со мной. Поначалу на съемной квартире, а потом мы с отцом разменяли бы нашу большую квартиру, и мы с Зоей поселились бы уже в своей собственной. Я хотел детей от Зои. И это чувство, это желание иметь детей от этой женщины просто пугало меня. Я и сам не ожидал от себя таких сильных чувств.

Если раньше я много времени, в особенности вечера, проводил со своими подружками, вернее, с Таней, своей однокурсницей, то потом все чаще и чаще стал ночевать дома. И поначалу это было для меня настоящей пыткой. Видеть их вдвоем, таких воркующих голубков! Она, в домашнем просторном свитере, в широких мягких штанах и белых носочках, полулежит в объятиях моего отца на диване. Они смотрят телевизор. Он играет ее черными кудрями, гладит ее лицо, подолгу смотрит на нее, словно не будучи в силах поверить, что она принадлежит ему. А она спокойна и счастлива оттого, что у нее теперь есть муж, который любит ее. Этот ее домашний свитер – сплошная провокация! Она в нем словно голая. И ведь он ничего не обтягивает, напротив, он мужской, огромный, вообще не знаю, откуда она его взяла, неужели для себя купила? И он не отцовский… Но это и неважно. Я угадываю под ним ее груди, и меня это заводит. Я схожу с ума! После этого диванного воркования, после просмотра фильмов и футбольных матчей они удаляются в свою спальню, и это счастье для меня, что оттуда никогда не доносится ни единого звука. Словно они сразу же засыпают. Когда мы с Таней ложимся в постель, квартира оглашается довольно-таки характерными звуками. Таня девушка раскованная, ей нравится любиться со мной, она совершенно ничего не стесняется. Зоя же не постанывает, ничего не говорит и уж тем более не кричит, как Таня. Я представляю себе, как она лежит рядом с моим спящим отцом и либо разглядывает голубоватые узоры теней на потолке, либо тоже спит, обделенная мужской любовью. Сколько раз я представлял себе, как открываю дверь их спальни и зову ее к себе. И все это по-настоящему страшно, ведь я люблю своего отца, я очень уважаю его, но ничего не могу поделать со своими чувствами к Зое. И почему только в тот день ее подобрал мой отец, а не я?!

Как-то вечером, когда Зоя приболела и отправилась спать раньше его, мы с отцом долго сидели в кухне, пили коньяк, и он рассказывал мне, как познакомился с Зоей. В подробностях. Так я узнал, что у нее был муж, бивший ее. Мне тогда захотелось встретиться с ним и убить его. Бить ногами до тех пор, пока он не превратится в кровавое месиво, в фарш. Уверен, что и мой отец, услышав ее историю, испытал примерно такое же желание.

Мы с ним тогда крепко выпили. Отец заплакал, сказал, что жалеет Зою, и признался – он переживает из-за того, что я не воспринимаю ее как члена семьи и до сих пор не смирился с тем, что она заняла место моей матери. Я даже в пьяном виде, едва шевеля языком, продолжал разыгрывать перед ним комедию. И остановиться в этом своем идиотском поведении я тоже уже не мог. Я не хотел превращаться в их глазах в пай-мальчика, который принял наконец свою мачеху. Я воспринимал ее совсем иначе, и это должно было оставаться моей тайной.

Иногда в своих фантазиях я пытался соблазнить Зою. Хотя, с чего начать, какие слова подобрать, чтобы не испугать ее, не вызвать в ее душе отвращение к себе, я пока что не знал. Я вспоминал, что больше всего нравится Зое, от чего она приходит в восторг, от чего загораются счастьем ее глаза, что вызывает у нее улыбку, и, к своему легкому разочарованию, признавал, что она, как и все женщины мира, любит подарки. Понятное дело, что подарки для нее носили не столько материальную ценность, сколько являлись знаками внимания со стороны моего отца. Он же, прежде не умевший тратить деньги, которых у него становилось все больше и больше, теперь щедро заваливал подарками свою молодую жену. Меня это ни-сколько не злило, нет, тем более что отец и мне никогда ни в чем не отказывал. Правда, многие его подарки были нелепыми и подчас смешными и бесполезными (какие-то куски полудрагоценных камней, фарфоровая антикварная супница, медные жабы для ванной комнаты, альбомы для фотографий), но дарил он их от души, и Зоя принимала все с благодарностью. Тогда я решил немного повоспитывать моего неискушенного отца и как бы мимоходом сказал ему, что дарю своим девушкам золотые украшения: это красиво, дорого, приятно и полезно, поскольку золото – оно и в Африке золото, не говоря уже о бриллиантах. И еще я намекнул, что, будь у меня побольше денег, я подарил бы любимой девушке автомобиль.

– Послушай, может, и мне подарить Зое машину? – живо отреагировал влюбленный папаша. – Ты поможешь мне выбрать марку? Чтобы ей понравилось?

– Сначала ей надо бы поучиться водить, – посоветовал я ему, в мыслях уже заняв место инструктора рядом с Зоей и обнимая ее за талию. Мы въехали с ней в воображаемый лес, и солнечные блики леопардовыми пятнами раскрасили новенький «Мерседес». Машина заглохла, я повернулся к Зое и впился губами в ее губы…

– Вот ты ее и поучишь? – неуверенно предложил он, и я вдруг понял, что совершенно неожиданно заполучил Зою. И я решил, что она уже моя…

И отец купил Зое новый черный «Мерседес» от Lorinser! Понятное дело, что все это дельце провернул я – нашел нужные слова, убедил отца в том, что машину следует покупать именно в этом салоне, мол, человек, у которого есть деньги, не должен скупиться, поскольку речь идет о безопасности близких ему людей. И все в таком духе. Отец чуть в обморок не упал, когда увидел эту тачку в салоне. Сказал тихо, потея и беспрестанно промокая платком розовый мокрый лоб: «Думаю, Зое понравится…» Уверен, что Зое понравилась бы и подержанная «десятка» и вела бы она себя приблизительно так же, искренне выражая свой восторг, поскольку, как и отец, была не искушена в роскоши. Но и не понимать, как отец старается для нее, не жалеет для нее денег, она тоже не могла. Тем более что машину тотчас оформили на ее имя.

Оформляя в салоне покупку (Зоя прогуливалась на улице, мы могли видеть ее, в черном пальто с развевающимся на ветру красным шарфом), отец на минуту отвлекся, внимательно взглянул на меня и спросил так, как мог это сделать только он, простыми словами, передавая самую суть: «Ты не ревнуешь, Алик? Мы можем купить и тебе такую же или лучше, если ты считаешь, что твоя машина…»

Он не договорил. Я дотронулся до его руки. «У меня хорошая машина, па. И я рад, что ты подаришь этот «мерс» Зое». И он успокоился. Он не был жадным, он любил меня, и я знал, что, если я только скажу ему, чтобы Зои в нашей с ним жизни не было, она исчезнет. Может, она будет существовать в какой-то другой жизни вместе с отцом, но только уже без меня. И это знание придавало мне сил. К тому же разве мог мой отец предполагать, что я восхищаюсь его женщиной, как он сам, что она нравится мне и я и сам не знаю, почему уже не считаю ее чужой.

Как ни странно, но все мои ночные фантазии, связанные с предстоящими уроками вождения, оказались далеки от реальной жизни. Да, теперь мы долгие часы проводили с Зоей вместе, и никто, казалось бы, мне не мешал ухаживать за ней. Мы сидели совсем близко друг к другу, я часто брал ее руку в свою, когда хотел показать, как правильно держать руль, да и вообще в наших общих поездках случалось многое, что позволяло мне касаться ее. Но чем больше я проводил с ней времени, тем лучше понимал, что мое восхищение ею как женщиной, может, и носит собственнический характер, но только это чувство другого свойства – мне, оказывается, было достаточно того, что я имел право находиться рядом с ней, просто как сын ее мужа. Странное это было чувство, когда мы с ней, утомленные долгими часами напряженной езды по трассе, останавливались где-нибудь в придорожном кафе и сидели за столиком, весело болтая и обмениваясь впечатлениями, в то время как другие посетители оглядывались на нас и явно любовались моей спутницей. Не знаю, как объяснить, но мое сексуальное влечение к ней оказалось обманчивым – теперь я видел в ней просто женщину исключительной красоты, которой продолжал восхищаться, не желая физической близости с нею. Думаю, я просто каким-то образом успокоился, когда понял: помимо того, что она – жена моего отца, Зоя еще и очень приятна в общении, что называется, свой человек. Мы как-то сразу сблизились, стали друзьями. И я бы голову оторвал каждому, кто посмел бы взглянуть на нее с похотливыми намерениями. Теперь, когда мы проводили с ней много времени, мой отец мог быть спокоен за нее. Она была в надежных, что называется, руках. Под моим присмотром.

Правда, в редкие минуты мне казалось, что она неискренна. Быть может, это происходило потому, что я в принципе не доверяю женщинам. У меня было много девушек, многие были откровенны со мной и, сами того не желая, рассказали слишком много такого, чего я, молодой человек, не должен был слышать и знать. Предательство, подлость, желание досадить мужчине, отомстить, изменить, просто получить удовольствие, отдавшись первому встречному… Многие поступки женщин мне непонятны, и мой мужской мозг отказывался оправдывать их, тем не менее женщины все равно привлекали меня, мне было с ними интересно, я все еще не терял надежды встретить ту единственную, которую принял бы со всеми ее недостатками, непонятностями, странностями.

Иногда я пытался представить, что способен читать мысли Зои. О чем она думала, когда, крепко держась за руль, мчалась по трассе, устремив взгляд своих красивых глаз к горизонту? Любит ли она моего отца или же просто притворяется? Она молода, восхитительна. Мой отец совсем некрасив. Он старше ее. Зануда. Слишком спокоен и внешне инертен. Это в лаборатории у него горят глаза, и он мечется от компьютера к своим пробиркам или микроскопу, и кажется, что он переполнен внутренней энергией. Интересно, о чем они говорят, когда остаются одни в спальне? Трудно себе представить, что отец рассказывает своей молодой жене о том, как из канализационных вод производят биотопливо. Возможно, он в общих чертах рассказал ей о том, что в нашей стране нет даже соответствующих программ, государство не дает ему ни копейки на его исследования, в то время как, к примеру, фонд Билла Гейтса спонсирует проект по превращению человеческих экскрементов в биодизельное и метановое топливо, что человеческие экскременты являются «концентрированным органическим материалом, обладающим высокой энергетической ценностью»… Но это не любовные разговоры. Зою стошнило бы от таких подробностей… Хотя, с другой стороны, рассказывая об этом, он мог бы открыть ей источник происхождения своих денег. Он влюблен, поэтому, безоговорочно доверяя ей, мог запросто рассказать Зое о том, что его лаборатория на самом деле официально занимается совершенно другими исследованиями: они изучают пурпурные бактерии, работая параллельно с учеными из других стран, а деньги ему платят японцы, тайно покупающие у него методики разработок способов превращения разного вида промышленных и других органических отходов в биотопливо. Словом, я пытался понять, что связывает моего отца и Зою помимо его влюбленности в нее и ее ответного чувства благодарности к нему за то, что он для нее сделал. Я никогда бы не поверил, что Зоя любит моего отца. Это я могу любить его за то, что он – мой отец, за то, что я, зная его всю свою жизнь, считаю его человеком в высшей степени порядочным и добрым. Наконец, я уважаю его как личность и никогда в жизни не упрекну за то, что он нарушает закон. Живи он, скажем, в другой стране, его научная карьера сложилась бы совершенно иным образом. А так… Да, ему приходится продавать результаты своего труда за границу, ну и что? Двое его коллег и одна лаборантка, посвященные в его исследования и кормящиеся из его рук, думаю, тоже уважают его. И ценят. И это счастье, что ему в жизни повезло с этими людьми, он уверен, что его не предадут, не выдадут. Раньше, когда отец впервые рассказал мне об этом, я испугался, что его посадят. Я даже представлял, что стою в очереди к тюремному окошку, чтобы передать ему посылку с едой, настолько мне все это казалось опасным. Но время шло, и у меня в итоге создалось такое впечатление, что все в институте, все эти многочисленные лаборатории, как и лаборатория моего отца, занимаются, помимо своей основной деятельности, чем-то таким, за что платят деньги. Предполагаю даже, что одна из лабораторий постепенно переквалифицировалась в частное экспертное бюро, сотрудничавшее с частными же криминальными структурами.

О том, что у моего отца имеются проблемы с Зоей, я узнал совершенно случайно, когда у меня сломался компьютер и мне пришлось воспользоваться его ноутбуком. Отец с Зоей отправились в театр, я зашел в кабинет отца, взял ноутбук и случайно увидел в предательски открывшейся мне строке «Яндекса» набранную фразу: «Причины импотенции». И многочисленные «окна» с материалами на эту тему. На рабочем столе нашлась и папка с копиями материалов, из которых было ясно: из всего многообразия статей на данную тему моего отца интересовали исключительно психологические проблемы этого заболевания. Там же, в папке, я обнаружил и недописанное отцом письмо к некоему доктору-сексологу, где он подробнейшим образом описывал свои чувства к Зое. Из письма следовало, что он воспринимает ее исключительно как существо высшего порядка. И там же отец писал о своей «преступной и унизительной» связи с лаборанткой. Так, совершенно неожиданно для себя, я узнал всю подноготную интимной жизни моего отца. И волна невыразимой нежности к любимому мною человеку захлестнула меня, смешанная с грустью…

В ту ночь я не спал, все думал, как бы помочь отцу. Я разрабатывал различные схемы действий, направленных на мое вмешательство в ход событий с целью оживления иконы по имени Зоя, чтобы он смог увидеть в ней живую, реальную женщину. И когда под утро я понял, как надо действовать, я сразу успокоился и уснул. А проснувшись, первым делом позвонил своему лучшему другу Федору.