Текст книги "Древний инстинкт"

Автор книги: Анна Данилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 6

Свиридов пил чай вместе с судмедэкспертом Куликовым – худым, черноглазым, темноволосым, в вечном толстом свитере, с интересом листая папку с результатами экспертиз.

– Значит, Вениамин, действительно, как ты и говорил, рот ей разрезали обыкновенными ножницами, теми самыми, что мы нашли на месте преступления, то есть в ее спальне?

– Да, этими самыми, Верочка же все написала. Но самое удивительное, конечно, в том, что в крови твоей Репиной не обнаружено ни капли алкоголя, ни грамма снотворного, наркотических или каких-либо других веществ, которые привели бы ее в бессознательное состояние. Если бы она находилась в сознании, разве позволила бы, чтобы над ней так поиздевались? Но она даже не сопротивлялась, не боролась… Вот такой удивительный случай. Что с ней произошло, понятия не имею… Но кровь чистая. Повторяю, никаких наркотиков, ничего…

– Но можно определить хотя бы приблизительно, когда, в котором часу преступник порезал ее?

– Да, приблизительно от пятнадцати до восемнадцати часов восьмого июня. Об этом свидетельствуют порезы, их состояние, вид запекшейся крови… Она словно спала крепко и ничего не чувствовала… Если честно, впервые с таким сталкиваюсь…

– Может, это гипноз?

– А что еще? Конечно, гипноз. Вот бы увидеть этого гипнотизера, посмотреть ему в глаза…

– Не советую, вдруг и тебе что-нибудь отрежет…

Свиридов допил чай и достал сигарету. Он вдруг вспомнил глаза Бессонова, дружка Репиной, когда он спросил его про книгу Гюго. Как эффектно он ввернул эту фразу, как удивил его, потряс… Конечно, невесту изуродовали, разрезали рот до ушей, а на столе оставили роман «Человек, который смеется». Понятно, что книга была положена неспроста, прямая связь угадывается, и неплохо бы выяснить, кто и когда принес в дом этот роман. Но об этом он спросит у него позже, а пока что пусть этот крутой Бессонов, дизайнер, мать его, призадумается о том, кто из его любовниц таким вот образом разделался со своей соперницей. Пусть парень составит список дамочек… Но какие страсти! Какая любовь!..

В кармане замурлыкал мобильник. Свиридов схватил его, включил.

– Свиридов слушает.

Через пять минут они с Куликовым уже сидели в машине и мчались на Зоологическую улицу.

…На лестничной клетке было тихо, никто, слава богу, не толпился, не шумел. Покалечили девушку. Очнулась, пришла в себя, тоже, скорее всего, от гипноза, а щеки разрезаны и, надо же такое придумать, грубо зашиты синими нитками! И ножницы здесь, на столике, в спальне, и нитки с иголкой. Они успели увидеть Татьяну Иранову за пять минут до того, как ее увезла «Скорая помощь». Девушка находилась в шоке, постоянно стонала от боли, твердила, чтобы из дома вынесли все зеркала.

В квартире та же самая картина. Чистота и порядок. Ни следов борьбы, ни грязи, ни окурков, ни запаха спиртного. Уютненькая квартирка, все дорогое, красивое. Женщина, судя по всему, тоже, как и Репина, жила одна. Ни одной мужской вещи в доме. Пахнет хорошо, духами или мылом. А в спальне кошмар – вся постель залита кровью. И кто же здесь так потрудился? Преступник или преступница? Обиженная на весь белый свет женщина. Сколько ей лет? В каких отношениях была с жертвами? Да и знакома ли была с ними вообще?

Следователь взял с полки альбом с фотографиями. На снимке жертва, Татьяна, с каким-то мужчиной. Видный парень, высокий, молодой, веселый, вон как улыбается. А зубы как у голливудской кинозвезды. Надо бы выяснить, что за мужик, откуда, кем ей приходится или приходился. Может, для ускорения процесса показать альбомчик Бессонову? А вдруг они из одной компании? Он позвонил ему и пригласил к себе, в прокуратуру.

– Ты ногти потерпевшей осмотрел? – спросил он у Вениамина.

– Чистые ногти. Девушка не сопротивлялась. Спать легла, или ее кто заставил спать лечь. Но не стану торопиться с выводами. Надо анализ крови сделать… Чертовщина какая-то, честное слово!

А на кухне, на подоконнике, рядом с горшком, в котором цвела пышная оранжевая герань, лежала новенькая книжка. Виктор Гюго…

Свиридов подозвал работающих в квартире экспертов, показал на книгу.

– Вот еще один Гуинплен. Обратите внимание. Особенно на то место, что обведено фломастером… В самом начале… Вера, открой и проверь, я прав? Вижу сквозь страницы…

Вера, неразговорчивая, со строгим лицом и упрямым ртом молодая женщина, кивнула головой и руками в резиновых перчатках взяла книгу.

…По дороге в прокуратуру решили заехать в кафе, перекусить.

– Ты, Веня, что будешь, винегрет или селедку?

– Если угощаешь, и то и другое. А если нет, то солянку с черным хлебом и компот. Вообще-то я мало ем.

– Это ты-то мало ешь? Просто не в коня корм. Ладно, угощаю, выбирай…

Вениамин поставил на поднос оладьи со сметаной, отбивную с гречкой и борщ, Свиридов же взял себе печенку с картошкой и капусту.

– Подождет Бессонов, никуда от него клиенты не денутся. – Свиридов щедро сыпанул в капусту черного перца, придвинул к себе тарелку.

– Как будто от нас куда клиенты денутся… Хорошо, что девчонки живые, такие симпатичные, молоденькие…

– Типун тебе на язык, Веня…

– Зря ты оладьи не взял. Пойду возьму себе еще варенья к ним…

Свиридов решил все-таки подстраховаться и перезвонил Бессонову на сотовый.

– Это Свиридов. Буду через тридцать минут. Ждите.

Бессонов ждал. Да и как ему не ждать, когда он только и думает о своей невесте…

После обеда Свиридов поехал в прокуратуру. Бессонов встал, увидев его.

– Ну что, нашли ее? – спросил он. – Где она?

– Нет, пока не нашли. Вот, взгляни на этот альбомчик, никого из этих людей раньше не встречал?

Дмитрий взял альбом и принялся листать. Яркая красивая молодая шатенка в купальнике в объятьях… Константинова!

– Да это же Константинов!

– Кто такой?

– Шеф Лены. Мы работаем с ним через стенку. Разве вы с ним еще не встречались?

Шеф Репиной. Это уже интересно. Тепло, тепло…

– Жена его, что ли?

– Понятия не имею. Я вообще мало что знаю о его личной жизни. Работаем просто рядом, вот и все.

– Тогда вопрос номер один и очень важный. Между вашей невестой и этим самым Константиновым ничего прежде не было? Только давай, Дмитрий, отвечай как есть. Ведь девушку эту только что на «Скорой» увезли – ей щеки разрезали и зашили, понял? Я-то думал, что все вокруг тебя крутится или, наоборот, вокруг нее, Репиной твоей, а тут, оказывается, Константинов! Неожиданный поворот, я бы так сказал!

– Она нравилась ему…

Дмитрий говорил через силу, так ему было неприятно это вспоминать. Меньше всего предполагал он, что будет говорить о Лене с посторонним человеком, да к тому же со следователем прокуратуры. А ведь еще сегодня утром он говорил о Лене с самим Константиновым. Весь их красивый, чудесный роман всплыл наружу и стал предметом обсуждения сотрудников константиновской фирмы, а теперь еще и следственных органов… Как такое могло случиться? Альбом. Интересный альбом, ничего не скажешь.

– Нравилась, это понятно, Репина твоя красивая девушка была… Ладно, не злись, просто так выразился… И что же? Нравилась, значит, Константинов оказывал ей знаки внимания… Они были любовниками?

– Нет! – вспыхнул Бессонов. – Они никогда не были любовниками.

– Но за что-то ее порезали! И Татьяну Иранову порезали! На фотографиях видно, елки-палки, что они ладят между собой, вон, она у него на коленях сидит, счастливая… Смеется-то как! Наверно, преступница (я теперь просто уверен, что орудует женщина) видела эти фотографии или саму Татьяну в обществе Константинова. Может, подобная фотография есть и у твоей Репиной?

– Между ними никогда ничего не было, и я не собираюсь это обсуждать.

– Ладно, не кипятись, мы вообще ничего не знаем о наших женщинах. Что на самом деле между ними было – ты и понятия не имеешь… Но я поговорю с Константиновым, он-то признается, когда я расскажу ему про Иранову…

Бессонов едва сдерживался, чтобы не наброситься на Свиридова. Такой самоуверенный, наглый тип! Да что он мог знать о Лене?! Надо срочно позвонить Константинову, предупредить, чтобы тот молчал о деньгах, тем более что Кабалинов уже должен был привезти ему эти проклятые сорок тысяч.

– Да, кстати, я понимаю, Репина скрывается от тебя, потому что не хочет, чтобы ты видел ее такую… Думаю, что ей уже сделали операцию… Но деньги-то она где взяла? В банке? Ночью? Ведь она ночью исчезла. Понятно, что с помощью этой самой квартирантки, Ольги. Ты говорил с ней? Виделся с ней? Не молчи, это же важно.

– Да, я виделся с ней, хотел хоть что-то узнать, но она говорит, что Лена села в такси и уехала, сказав, что сама будет ей звонить…

– Не знает, значит, адреса клиники?

– Говорит, что не знает. Может, и правду говорит.

– А что про деньги сказать можешь? Могли быть у твоей подружки деньги на операцию? Да к тому же наличные?

– Не знаю. Мы про деньги с ней не говорили. – Он сказал чистую правду. Тему денег они всячески избегали. Временами Дмитрий как будто даже стыдился того, что у него много денег, поэтому старался не говорить о тех возможностях, которые были ему доступны в связи с его материальным положением; что же касается Лены, то она испытывала, вероятно, чувство неловкости оттого, что ее состоятельный друг может подумать, будто она встречается с ним лишь из-за денег. Но если бы ей понадобились деньги в какой-нибудь другой ситуации, не связанной с пластической операцией, Лена, он был уверен в этом, непременно бы попросила их у него.

– Думаю, что деньги она заняла. Позвонила кому-то из друзей и заняла. Уж слишком крупная сумма для простого менеджера. – Бессонов старался делать вид, что ничего не знает.

– И у кого же из ее друзей может быть такая сумма? Уж не у Константинова ли?

– Не думаю, что они друзья, – вспыхнул Дмитрий.

– Тем не менее он ее шеф. Ну да ладно, этим вопросом я займусь сам, может, мне он что и расскажет. Во всяком случае, если она постеснялась обратиться к тебе, Бессонов, то к другим своим приятелям, с которыми ее связывали не такие высокие отношения, – он сделал ударение на предпоследнем слове, – она могла обратиться запросто. Наверно, Константинов и был как раз таким мужчиной в ее жизни…

– Не понимаю, почему вам, Свиридов, доставляет такое удовольствие копаться в моей личной жизни?

– Да уж какое тут удовольствие, просто мне надо, чтобы люди говорили правду. Понимаю, тебе неприятно говорить о своей девушке в связи с другими мужиками, но, поверь, найти ночью крупную сумму денег… Она взяла их у какого-то своего знакомого. Может, ты и не знаешь, у кого именно, но уж больно подходящая кандидатура вырисовывается! Константинов!

Дмитрий вдруг с ужасом подумал, что даже если сам Константинов и будет молчать про украденные – или одолженные – у него Леной деньги, то как он может заставить молчать о них своих сотрудников? Наверняка утром, обнаружив пропажу, он всех поставил на уши и, возможно, показал оставленную Леной записку…

Дмитрий распрощался со Свиридовым и почти выбежал на свежий воздух, подальше от казенных стен, от самого следователя, от всех его домыслов о личной жизни Лены.

Первым делом он позвонил Константинову:

– Валера, деньги у тебя?

– А, привет, все нормально, старик, не переживай…

– Слушай, к тебе сейчас приедет следователь прокуратуры Свиридов. У него дело к тебе, ранили твою подружку, или жену, или не знаю, кем она тебе приходится, такая шатенка, красивая, ты с ней снимался на пляже, она на фото в купальнике…

– Татьяна! Иранова! И что?..

– Прошу тебя, ни слова о деньгах, которые одолжила у тебя Лена, и сотрудниц своих предупреди, чтобы не болтали лишнего. Скажи им, что это опасно и чтобы они не совали нос в чужие дела… Или пообещай им премию, за мой счет, разумеется… Свиридов, этот следователь, пытается узнать, где Лена взяла деньги на операцию…

– Старик, я ничего не понимаю, какая операция… И что с моей Татьяной?

Бессонов в двух словах рассказал о Лене и о том, что стало с его, как выразился Константинов, Татьяной.

– Так вот зачем ей понадобились деньги… Рот разрезали… Ты что-нибудь предпринял, подключил людей, поднял на ноги прокуратуру?

– Ты мне лучше ответь, кем тебе приходится Татьяна? Разве ты еще не понял, что вся эта карусель вертится вокруг тебя? Лена моя работает у тебя, Татьяна – твоя…

– Любовница. Бывшая, – убитым голосом сообщил Константинов. – Но мы перезваниваемся, изредка встречаемся, чего уж там…

– Значит, кто-то сильно ревнует тебя к ней и, как это ни странно, к моей Лене…

– К Татьяне – да, это понятно, я вообще с ней пару дней тому назад виделся, в ресторан сводил, потом мы с ней за город съездили, так хорошо провели время… Думаешь, Алка?

– А что у вас было с Леной? Говори, я должен знать…

– А с Леной ничего, старик. Правду говорю. Не было ничего, но Алка всегда ее жутко ревновала. Она и сама этого не скрывала. Да нет, Алка не могла, она только с виду злая, а в душе у нее цветы цветут… Где Татьяна?

– Тебе сейчас позвонит Свиридов, он тебе все скажет. Ты не выдашь Лену и меня?

– Нет. Деньги-то у меня, все целехоньки. Подожди, телефон звонит… Все, пока… Звони.

* * *

Я просто обомлела, когда увидела Русакова в обществе того молодого господина, с которым летела в самолете. Оба были навеселе, смеялись, шутили.

– Знакомься, это мой коллега, тоже хирург, Максим Селиванов, прошу любить и жаловать.

Селиванов словно язык проглотил, смотрел на меня во все глаза и, видимо, спрашивал себя, та ли я девица, с которой он летел в самолете.

– Вы ко мне специально или так, шли мимо и решили заглянуть? – спросила я, отлично зная, что Русаков просто так ни за что бы не забрел в такую даль, тем более что на этот раз он был без машины, да и приятеля своего пригласил показать меня, как пациентку, точнее, как результат своего профессионального мастерства, а может, и как потенциальную любовницу. Но мне было наплевать. Я уже устала отбиваться от этого, не скрою, ставшего для меня на сегодняшний день самым близким, мужчины. Ведь Русаков в течение целого года наблюдал меня в разных видах и состояниях. Я за это время так привыкла к нему, что уже даже не замечала его присутствия в палате, а потом и в комнате при клинике, где я жила. Русаков сам делал мне перевязки, покупал белье и одежду, стриг мне ногти, когда я отказывалась это делать, поскольку мне было на все наплевать, расчесывал волосы, разве что не согревал меня своим телом… Мои подружки по несчастью только руками разводили, когда видели, какое участие принимает во мне хозяин клиники. Без комментариев, как говорится в таких случаях. И никто из них не верил, что между нами ничего нет. Но мне и на это было наплевать. Тем более что я имела полное право быть с кем угодно, ведь от меня отказались, откупились, меня бросили, как никому не нужную вещь, и это тогда, когда мне так необходима была поддержка… И пусть мне не говорят о том, что это я совершила ошибку. Не было никакой ошибки. Я сделала все правильно. Вот только непонятно, почему же он, Д., ко мне так и не пришел… Когда я вспоминаю о первых днях, проведенных в клинике, то не могу не плакать…

Русаков представил меня, и мне ничего не оставалось, как впустить гостей в дом.

– Мы, кажется, уже виделись, – сказал Селиванов, едва заметно икнув. Видно было, что ему страшно неудобно за свой вид, за свое состояние.

– Конечно. Мы летели с вами в самолете, неужели не узнали?

Брови у него поползли вверх, а на лице образовалась какая-то блаженная улыбка.

– А… Знаете, я подумал тогда, что вы француженка. Такая изящная, красивая… Володя, почему ты мне раньше не представил эту милую девушку?

– Не обращай на него внимания, он не в себе. – Русаков, сильно качнувшись, чуть не упал на меня. Я его едва удержала.

– И что мне с вами теперь делать?

Я действительно находилась в растерянности. Самое правильное было уложить их спать, о чем я и сказала своим мужчинам. И, удивительное дело, они послушно улеглись прямо в гостиной на диванах, и мне оставалось лишь прикрыть их пледами. Все бы ничего, да только настроение у меня было испорчено этим странным визитом. И зачем только они ко мне пришли?

Ответ на свой вопрос я получила через полчаса, когда, надев пижаму (вообще-то я сплю голой, но, поскольку в доме аж двое мужчин, да к тому же еще и пьяных, мало ли что) и нырнув под одеяло, услышала стук в дверь.

– Лена, откройте, это я, Максим. Я не пьян… Мне нужно было как-то попасть к вам, надо было, чтобы Русаков познакомил нас официально… Меня прислала к вам…

И он назвал имя моей наиболее активной корреспондентки, той самой Р., которая в последнее время развила такую бурную деятельность в расследовании моего дела, что услышать ее имя здесь, на вилле «Алиса», показалось мне не таким уж и удивительным.

Я позволила ему войти. Он быстрым шагом приблизился к моей кровати и присел на краешек.

– Это Русаков заказал билеты в Ниццу таким образом, чтобы мы оказались рядом, или же об этом позаботилась Р.? – задала я первый мучивший меня вопрос.

– Билеты покупал я по просьбе Володи.

– Но почему? И что вообще происходит? Кому я должна верить?

– В начале июня он всегда приезжает сюда, иногда приглашает и меня. На этот раз он уговорил меня приехать для того, чтобы повидаться с вами.

– Но зачем ему это нужно?

– Он влюблен в вас и хочет жениться. Но понимает, что вы его не любите и что по-прежнему думаете о другом человеке. Вот он и попросил меня, чтобы я, как друг этого человека, рассказал вам о нем как можно больше и чтобы вы не питали никаких иллюзий в отношении его… Вы понимаете, о ком я говорю?

– А вы действительно его друг? Не слишком ли много совпадений?

– Я, если честно, поверхностно знаком с ним, не более. Но Русаков видел нас вместе, а поскольку мы с ним коллеги и я тоже часто бываю здесь, он решил, что мой очередной приезд сюда он мог бы использовать в своих целях.

– И вы согласились? Он, что же, подкупил вас?

– Нет, просто он уверен, что сделает вас счастливой, и я этому лишь поспособствую.

– Но каким образом?

Разговор выходил странным, нелепым, и я не верила ни единому его слову.

– Вы недавно сказали мне, что вас послала ко мне Р.

– Так уж получилось, что я оказался нужным в качестве посланника и Р. и Русакову.

– Но Р. меня ни о чем не предупредила.

– Так позвоните ей и спросите сами.

У меня голова шла кругом, но я все же поднялась и, не обращая внимания на то, что нахожусь в присутствии мужчины в пижаме, взяла телефон и набрала знакомый номер.

– Это я. Здесь у меня Максим Селиванов…

– Он будет охранять тебя, – услышала я спокойный голос Р., и у меня отлегло от сердца.

– Вы не предупредили меня.

– Хотела, чтобы ваше знакомство произошло более естественно.

– Но какова его роль?

– Он – Гуинплен! – И Р. расхохоталась неестественно громко, страшно.

Я обернулась и увидела перед собой вместо Максима человеческое существо со смеющейся рожей. Толстые губы его, пуская слюни, прошептали, издавая при этом лопающийся звук: «Глаза – как две узкие щелки, зияющее отверстие вместо рта, плоская шишка с двумя дырками вместо ноздрей, сплющенная лепешка вместо лица – в общем нечто, являющееся как бы воплощением смеха…» Ха-ха-ха!!!

Я закричала и… проснулась. Розовая спальня. Никого нет. В доме тишина. Что именно мне приснилось – подвыпившие ночные гости или приход Максима?

За дверью послышались быстрые шаги. Затем в дверь постучались.

– Лена? Что с тобой? Ты кричала? Я могу войти?

Но Русаков вошел, не дожидаясь ответа. На правах моего лечащего врача. Даже не вошел, а буквально ворвался в спальню и бросился ко мне, обнял и начал трясти, говоря при этом, что я его испугала, что он проснулся, вспомнил, в каком виде они (значит, все-таки они мне не приснились) ко мне притащились и доставили мне столько хлопот…

– Зачем ты привел Гуинплена? – спросила я.

Глава 7

– На Кутузовский, – чуть слышно сказала, обращаясь к таксисту, Ольга и добавила: – Возможно, за нами будут следить, поэтому постарайтесь оторваться, если заметите слежку. И еще – поезжайте так, чтобы не сразу поняли, куда мы направляемся. Это очень важно. Я хорошо заплачу.

Таксист лишь поинтересовался, сколько ему заплатят, и, услышав сумму, удовлетворенно кивнул головой.

– Если все пройдет гладко, то вы будете обеспечены работой еще на месяц, договорились?

Конечно, она заметила во дворе сидящего на скамейке праздного толстячка, усиленно читающего одну и ту же газету вот уже три часа кряду. Но что он мог сделать против мощного автомобиля, один, да еще и с такой комплекцией? Даже если предположить, что на таксиста выйдут и попытаются выяснить, кого и куда он подвозил такого-то числа и в такое-то время, он всегда может отбояриться, назвав настоящий Олин адрес.

Они летели по Кутузовскому проспекту, был яркий солнечный день. Все удавалось, все получалось. Сейчас она увидит Лену. Машина свернула и покатила по зеленым улицам, пока не въехала в уютный маленький дворик, заросший тополями, среди которых спряталось двухэтажное аккуратное строение бледно-желтого цвета – частная клиника доктора Русакова. Именно здесь Лене сделали операцию: зашили порезы, привели в порядок губы. Измученная болью, наркозом, с распухшим перебинтованным лицом, Лена приходила в себя и просила Русакова дать ей еще и еще обезболивающего. У нее жутко болела голова. Острая пульсирующая боль не давала ей ни поспать, ни подумать о том, что с ней происходит. Она ждала Ольгу, ждала так, как никого и никогда не ждала. Это здесь, в палате, было тихо, солнечно и спокойно, а за окнами шумела огромная Москва, кипели страсти в константиновском офисе, сходил с ума ничего не ведающий Бессонов, которого она, возможно, потеряла навсегда… Но она все равно ждала хороших новостей, хотя и не знала, откуда они могут прийти. Оля сейчас олицетворяла собой связь с внешним миром, не жестоким, где живет тот негодяй с ножницами, а другой мир, в котором прежде жила сама Лена, да и Оля…

– Привет, красотка! – Оля вошла тихо, так тихо, как умела ходить только она. – Ты как?

Лене показалось, что от нее пахнет цветами. Она открыла глаза и тотчас зажмурила их.

– Знаешь, здесь так светло, прямо глаза режет… Как дела? Я так тебя ждала.

Оля, поставив на пол тяжелую сумку, вероятно с продуктами, присела на краешек кровати и взяла Лену за руку.

– Я видела его. Представляешь, прихожу, а он там. Переживает, никак не может понять, где мы взяли деньги на операцию. Понимает, что ты в больнице, но не знает, как тебя найти. Думаю, очень обижен на то, что ты не обратилась за помощью к нему…

– Я пожалела уже тысячу раз, но тогда некому было подсказать мне… У меня все в голове помутилось. Я так боялась, что когда он увидит меня, то сразу бросит. Хотя я должна была понять, что совершаю ошибку… Константинов, наверное, вызвал милицию, он не поверил мне, что я верну эти деньги…

– А мне так кажется, что твой Бессонов все устроит и что он сам вернет ему деньги. Ты мне вот что скажи: сообщить ему, где ты, или по-прежнему будем играть в прятки? Ты бы видела, как он переживает…

– Оля, теперь-то, когда все позади… Ты только посмотри на меня. На кого я похожа? Разве такую девушку можно любить? Нет, я не знаю, сколько должно пройти времени, чтобы я решилась показаться ему и все рассказать… И еще… Мне кажется, я знаю, кто меня порезал.

– Знаешь? И кто же?

– У меня пока нет сил проверять, а так, без доказательств, я не могу назвать имя этого человека… Мне нужно время, чтобы прийти в себя и встретиться с этим человеком.

– Ты скажи хотя бы, это мужчина или женщина?

– Нет, Оля, и не проси… И вообще давай о тебе: как твой Собакин? Ты же обманула меня, когда сказала, что он тебя бросил. Я же видела недавно, как блестели твои глаза… Ты по-прежнему встречаешься с ним?

– Да, встречаюсь. Но понимаю, что рано или поздно все равно мы расстанемся. Ты была права, у него семья, он любит свою жену, а меня если и любит, то по-другому… Я ему нужна для вдохновения. Он же – режиссер… Ох, так тяжело все это, и знаю, что увязаю все больше и больше в этой паутине, и остановиться не могу…

– Так и следишь за его окнами?

– Слежу. – Оля опустила руки и принялась рассматривать их. – Не знаю, сколько еще продлится это безумие…

– Хорошо, что ты еще понимаешь, что это безумие. Надеюсь, он-то, Собакин, не знает, что ты снимаешь комнату напротив его дома?

– Нет. Ладно, бог с ним… Я принесла тебе поесть, салаты разные, фрукты, мясо… Ты должна нормально питаться, чтобы скорее поправиться.

И Оля, вздыхая о своем, принялась доставать из сумки баночки и пакеты с провизией. Складывала это на столик, в холодильник, тумбочку…

– Мама… – вдруг охнула она, и Лена услышала, как на пол что-то упало. – Не поняла… Смотри…

У Оли в руках была новенькая книга Виктора Гюго «Человек, который смеется».

– Откуда она у тебя? – стараясь сохранять спокойствие, прошептала Лена. – Это ты купила ее? Но зачем?

– Лена, я ее не покупала… – Оля залилась краской до самых ушей. – Ты веришь мне?

– Но она была у тебя в сумке… Это же не иголка, это толстая книга…

– Во-первых, она легкая… Не знаю уж, как полиграфисты умудряются печатать на такой тонкой бумаге, но книга почти ничего не весит…

– Ты оставляла эту сумку где-нибудь?

– Конечно! И не один раз! В магазинах. Запирала в шкаф. Одна ячейка и вовсе не закрывалась, но я плюнула на это дело, подумаешь, кому могут понадобиться салаты, это же не деньги…

– Наверно, тогда и подложили эту книгу…

– Я вышла из дома, сумка была пустой, сложенной и лежала у меня в дамской сумочке, можешь мне поверить. Ты думаешь, это снова знак?..

– Оля, мне тяжело тебе говорить такое, но со мной это уже случилось, а с тобой… Словом, будь осторожна. Когда меня порезали, у меня дома тоже появилась на видном месте такая же книга. Правда, это была моя книга, но все равно… И ее взяли на экспертизу… Эта же совсем новая… Открой ее и посмотри, не обведены ли некоторые абзацы красным фломастером.

Оля дрожащими руками принялась листать книгу. И вдруг вскрикнула.

– Но я-то тут при чем? Я же к твоему Бессонову не имею никакого отношения!

– Прочти то, что обведено…

– «Судя по всему, над этим лицом поработали искусные фабриканты уродов, – начала она, заикаясь. – Очевидно, какая-то таинственная и, по всей вероятности, тайная наука, относившаяся к хирургии так, как алхимия относится к химии, исказила, несомненно, еще в очень раннем возрасте, его природные черты и умышленно создала это лицо». Все читать?

– Да. Я хочу понять, чего от нас хотят.

– Ладно. «Это было проделано по всем правилам науки, специализировавшейся на надрезах, заживлении тканей и наложении швов: был увеличен рот, рассечены губы, обнажены десны, вытянуты уши, переломаны хрящи, сдвинуты с места брови и щеки, расширен скуловой мускул; после этого швы и рубцы были заглажены и на обнаженные мышцы натянута кожа с таким расчетом, чтобы навеки сохранить на этом лице зияющую гримасу смеха; так возникла в руках искусного ваятеля эта маска – Гуинплен».

– Был увеличен рот… Это про меня. Дальше что?

– «…рассечены губы, обнажены десны, вытянуты уши…»

– Что там про щеки?

– «…сдвинуты с места брови и щеки». О чем ты думаешь, Лена?

– Знаешь, мне все больше и больше кажется, что все это, я имею в виду то, как надругались над моим ртом, – болезненная фантазия какого-нибудь пластического хирурга… Мне почему-то кажется, что он, этот ненормальный, словно репетирует, оттачивает свое мастерство, стремясь в конечном итоге сотворить Гуинплена…

– Думаешь?

– Пока еще не знаю. Но предполагаю.

– Ты сказала, что кого-то подозреваешь.

– Да, но пока еще, говорю, у меня нет доказательств…

– И ты думаешь, что этот псих станет так грубо резать рот вместо того, чтобы орудовать скальпелем, во всяком случае, профессиональным хирургическим инструментом?

– Этот человек мог возомнить себя хирургом. Оля, я не знаю, кто это, но могу сказать одно – этот человек может иметь отношение к твоему роману с Собакиным. Ведь до того, как ты появилась в моем доме, я жила спокойно. Больше того, я даже была счастлива. Это не ты, случайно, задумала вместе с гениальным режиссером снять фильм о… Гуинплене? Почему ты пришла именно ко мне? Разве рядом нет квартир?

– Мне уйти? – Глаза Оли наполнились слезами. – Ты думаешь, я не понимаю, что ты все это время подозревала меня… Давай звони в милицию, прокуратуру, куда хочешь, пусть меня хватают, задерживают… Но зачем мне уродовать тебя?

– Вы могли это с Собакиным снимать на пленку…

– Ну и фантазия у тебя, подруга…

– Никакая я тебе не подруга! – сорвалась на крик Лена, и тотчас в палату ворвалась испуганная медсестра.

– Что у вас здесь происходит?

– Ничего, это нервы… – Лена с трудом повернула голову. – У меня нет аппетита, и моя подруга пытается скормить мне эти салаты… А я ненавижу кальмары, просто ненавижу, меня от них тошнит!

Медсестра, понимающе кивнув головой, ушла.

– Лена, ты мне только скажи: Оля, исчезни. И больше ты меня не увидишь. Я прямо сейчас могу вернуть тебе ключи. Хочешь, я передам Бессонову записку от тебя…

– Извини. Я не знаю, что говорю. Я просто с ума схожу. Я НЕ ПОНИМАЮ, ЗА ЧТО МЕНЯ ТАК ИЗУВЕЧИЛИ.

У Ольги в сумке запел телефон. Она достала его и включила.

– Да… Я узнала вас, Дмитрий… Нет, я не у Лены. Говорю же, я не знаю, где она. Сама извелась… Хорошо, как только позвонит, обязательно сообщу вам, обещаю. Представляю, как ей сейчас тяжело одной…

Лена плакала. Слушала и плакала. Больше всего ей хотелось сейчас схватить трубку и крикнуть Дмитрию, как же ей плохо, как все болит и какая она глупая, что сразу не обратилась к нему.

Оля, прикрыв ладонью трубку, прошептала:

– Лена, он сказал мне только что, что все знает про Константинова, про деньги, он вернул ему сорок тысяч… Может, поговоришь с ним? Тебе не жалко его?

Но Лена замотала головой. Кругом виновата, кругом, что же она наделала?

– Что? – воскликнула Оля, глаза ее стали большими, в них застыл ужас. – Не может быть… Дмитрий, что вы такое говорите… Вы будете сегодня у Лены? Там встретимся, и вы расскажете мне все в подробностях… Хорошо, до встречи, я еду…

Она отключила телефон. Глаза ее по-прежнему были расширены.

– Еще одну девушку порезали. Татьяну какую-то, знакомую Константинова…

– Иранова… У него была любовница, Таня Иранова, когда-то давно работала у нас. Очень красивая девушка. Что с ней стало? – Лена даже попыталась подняться. Боль на какое-то мгновение отпустила ее, словно для того, чтобы дать ей возможность понять услышанное.

– Что-то с лицом, порезали щеки и зашили, кажется…

– А про книгу ничего не сказал?

– Ты же слышала, мы договорились с ним, что встретимся у тебя дома, он мне все-все расскажет… А ты точно решила, что не хочешь его видеть?

– Это раньше нужно было сделать, а теперь уже поздно, все поздно… Я совершаю одну ошибку за другой, ведь я теперь должна ему деньги. О каких теперь чувствах может идти речь?