Текст книги "Счастливый слон"

Автор книги: Анна Бялко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Через два часа я вышла из адвокатской конторы в гораздо более бодром состоянии духа. Я полноправный американский гражданин, и мои права должны соблюдаться в любом случае, пока я сама не попираю чужих прав и не нарушаю законов. Что же касается мужа, то мои действия не приносят ему никакого ущерба, во всяком случае морального, так как это он первый нарушил супружеские соглашения и должен понести штрафные финансовые санкции, предусмотренные...

В общем, все это было, конечно, правильно, хотя мне и казалось, что как-то слегка не про нас. Это же мы, я и Ник, живые обычные люди, а не ходячие циркуляры американского кодекса. Впрочем, осознание того, что ты находишься под защитой закона, в значительной мере укрепляет моральный дух.

Времени было три часа. Домой идти не хотелось. Я зашла в ближайшее кафе и заказала дежурный ланч. Мне принесли какую-то еду на тарелке, я съела немного, совершенно не чувствуя вкуса, расплатилась и вышла. Села в машину и медленно поехала, сама не очень зная куда.

Я не помню, как именно и куда я ехала, помню только, что на одном из мостов – в Бостоне много мостов, высоких дорожных развязок, парящих одна над другой и заворачивающихся в огромные воздушные белые дуги, – я, разогнавшись, вдруг почувствовала, что лечу, что ухожу куда-то в высоту по гибкой параболе, и что стоит мне вот сейчас только закрыть глаза, отпустить чуть-чуть руль, немного сильнее нажать ногой на газ, и я воспарю, уйду прямо в это открытое небо, и мне будет там так легко и хорошо...

Я затрясла головой, крепче сжала руль и сняла ногу с педали газа. Нет уж. Не дождетесь!

Что-то, наверное, все же вело меня куда надо, потому что спустя полчаса я с легким удивлением обнаружила, что еду по хайвэю, ведущему в Рокпорт. Это небольшой городишко на самом берегу океана, очень красивый, его обожают туристы, его улицы сплошь застроены художественными галереями, а в его маленьких ресторанчиках готовят самых вкусных на свете лобстеров, потому что их только что выловили из воды. Мы с Ником тоже иногда выбирались туда на выходных, гуляли по скользким камням и покупали у рыбаков свежую рыбу.

Ехать до Рокпорта чуть больше часа. Бросив машину на стоянке в центре города, я прошла мимо всех галерей и туристов окольными дорожками к океану, пробралась к самому берегу между оградами частных владений, села на скользкий здоровый камень, стала смотреть на белые хвостатые волны и стараться ни о чем не думать.

В общем, у меня получилось. Когда вокруг начало слегка смеркаться, а океан посерел, я поднялась, отряхнула слегка подмокшую юбку, обнаружила, что жутко закоченела, и бодрой рысью потрусила к машине.

Ник снова вернулся раньше меня. Он сидел в кухне, опершись руками о стол, на котором стояла яркая коробка с взятой на вынос едой из китайского ресторана, которому мы оба симпатизировали. Сегодня он не спрашивал, где я была, и вообще не кричал, а молча поднялся, кивнул мне, указывая на стол, и пошел доставать тарелки. Я тоже кивнула и села, ничего не говоря в ответ. Из коробки пахло китайскими сладковато-кислыми резкими специями, и я вдруг поняла, что страшно голодна.

Мы так и ели в молчании, быстро и даже, пожалуй, жадно. Возможно, мы просто оба были действительно голодны – я, во всяком случае, точно, а возможно, набитый рот был просто удобным предлогом, чтобы не начинать никаких бесед. Что для меня, опять же, являлось правдой.

Но еда кончилась, и все предлоги для молчания тоже. Я поднялась из-за стола, вышла в прихожую, где бросила, войдя, свою сумку, вынула из нее папку с бумагами и вернулась к столу.

Несмотря на все уговоры Марсии отправить Нику документы для Legal separation официальной почтой, я все же решила сперва сделать это самостоятельно. По крайней мере попытаться.

Все так же молча я протянула ему эту папку со штампами юридической конторы. Он взял ее у меня, автоматически открыл и произнес первые за весь вечер слова.

– Что это?

– Это документы, о которых я говорила. Я подала на Legal separation. Посмотри.

Он захлопнул папку и бросил ее на стол.

– Я тебе уже говорил, что ты спятила. Я не буду ничего смотреть и ничего подписывать. Я ни с кем не развожусь.

Я снова села за стол напротив него, поглядела внимательно ему в глаза.

– Ты – там – все закончил?

Ник не понял.

– Закончил – что?

– Свои отношения с этой... как ее... китайской прос... практиканткой? – пояснила я.

– Нет. Я тебе уже говорил, мне нужно время.

– А я тоже тебе говорила, что так я жить с тобой не буду, мне противно. Собственно, даже если бы ты все закончил, я не уверена, что смогла бы оставить все, как было, а уж так нам с тобой вообще нечего обсуждать. Если ты еще не понял – это не ты, это я с тобой развожусь. Вернее, легально разделяюсь. Вот документы. Хочешь – смотри, не хочешь – мой юрист вручит их тебе официально чуть позже. Меня это больше не касается. Я устала.

Я начала подниматься из-за стола, когда Ник, преодолевая видимое отвращение, снова взял папку, раскрыл ее и начал читать. Я снова опустилась на стул – чтобы не бегать туда-сюда двадцать раз, когда у него возникнут вопросы или возражения.

И они возникли, будьте спокойны.

– Алименты? – возопил он, перевернув очередную страницу. – Какие еще, к черту, алименты?! У нас и детей-то нет!

– У нас с тобой сын, – вежливо напомнила я.

– Это я знаю, – нелогично огрызнулся он. – Про оплату университета я уже прочитал, с этим я и не спорю. Я имел в виду – маленьких детей нет. Какие могут быть алименты?

– Ты невнимательно читаешь. По закону, принятому в штате Массачусетс, в случае, если один из супругов не работает и не работал на протяжении более чем десяти лет пребывания в браке, второй, работающий, супруг обязан при расторжении брака обеспечить ему уровень жизни, адекватный тому, который первый супруг вел в течение жизни совместной. Там же все это изложено. Очень правильный закон.

Ник снова уткнулся в бумаги.

– Шесть тысяч в месяц? Нет, ну ладно, я еще понимаю, что в принципе это может иметь какой-то смысл, но чтобы столько? Нет, ты определенно спятила! Совсем совести нет! Я не согласен!

А я еще за него заступалась. Права Марсия, надо было все десять просить. И это он еще про дом не прочитал.

– Не согласен – оспаривай. Имеешь право. Хотя это меньше, чем половина твоего среднего заработка.

– Моего! Моего – заметь – заработка. Я на этой фирме сутками гроблюсь, а ты, между прочим, все это время на моей шее сидишь и палец о палец не ударила!

Вот, значит, как оно бывает. Я, конечно, слышала о случаях попрекания куском хлеба, но представить себе, чтобы вот так... Чтобы меня... Чтобы Ник...

Но, с другой стороны, я, хотя и была, безусловно, неприятно удивлена и обижена, но, как ни странно, далеко не так сильно, как могла бы, если бы... В общем, скажи Ник мне что-нибудь подобное, скажем, неделю назад – я бы его убила. Или, как вариант, умерла бы сама. Просто тут же, на месте. А сейчас... Даже странно. Нет, в первый момент вдохнула, конечно, глубоко, но уже во второй – выдохнула, собралась и была готова к отражению атаки.

– Ну, насчет суток напролет ты явно преувеличиваешь, времени заводить романы и шляться по мотелям тебе все-таки хватает. И силы, что очевидно, еще на многое остаются, не прибедняйся. Да и насчет меня ты, по-моему, слегка зарываешься. Тебе самому-то не стыдно, Ник?

– А тебе? Устроила тут, понимаешь, энтерпрайз! Адвокат, договор! Бегаешь, сама не знаешь, чем заняться. Я это не подпишу и делать ничего не буду, так и знай.

– Сколько влезет. И без тебя все сделают, я тебе уже говорила.

– И денег я тебе не дам ни копейки! Плати своему адвокату, чем хочешь.

Ладно, Ники. Сам нарвался. Я хотела по-хорошему.

– Очень хорошо, – насколько могла ласково сказала я. – Не давай. Не плати мне алиментов, попрекай меня деньгами, трать отнятое у меня на зайчиков, закладывай мой дом, сколько тебе угодно, замечательно. Кстати, обрати внимание – дом я теперь заложила сама, и кредитная линия будет оформлена на мое имя.

– Что-о? – взревел Ник. – Дом? Да как ты посмела?

– Это не я посмела, Ники. Ты вспомни получше. Я только подтвердила свое согласие на твоем заявлении.

– Это... Да это... Это тут вообще ни при чем! – захлебнулся он.

– Да? Очень странно. А я-то думала... Нахожу, понимаешь, твои телефонные разговоры неизвестно с кем, и тут же залоговое письмо лежит... А оно, оказывается, и ни при чем совсем...

– Ни при чем! – Ник, кажется, обрел возможность разговаривать. – Это у меня на фирме... Для дела... Надо было быстро перехватить денег, там по контракту дыру заткнуть...

– Так что же ты мне не сказал? Про дыру?

– Чтобы ты крик подняла? А то я не знаю, как ты над этим домом тряслась. Все равно бы ты не согласилась.

– И поэтому ты заложил его втихаря. Сюрприз такой, да?

– Я ничего не закладывал! Они же мне отказали! А потом я перекрутился и думать про это письмо забыл, замотался, а ты, за моей спиной...

Интересно, врет он или нет? Может ли быть, что нет? Что действительно надо было для дела, что замотался... Хотя – какая разница? Закладывать мой – наш – дом за моей спиной все равно мерзко, и одного этого достаточно, а уж в сочетании с зайчиком... Не верю! Не могу, не буду больше верить. Единожды совравший... И не единожды. Как я могу теперь верить хоть чему-то, что ты мне говоришь?

– Ну извини. За спиной. Это потому, что твой перед был так прочно занят разными зайчиками, мне было не подступиться.

– Это твои проблемы. Ни копейки ты от меня не получишь!

Ну конечно. Мой дом, моя жизнь – и твои драгоценные деньги. Фиг тебе.

– Да не надо мне твоих копеек, успокойся, Ники. Только напомни мне, пожалуйста, сколько процентов акций компании записано на меня? Двадцать, правильно?

– Ну... да, – согласился он. – Дурак я был, что на тебя их оформил.

– Когда ты это делал, ты рассуждал слегка по-другому, – улыбнулась я. – Ты хотел, чтобы твой пакет был больше, чем у твоего компаньона. А так как я участвовала, можно сказать, в процессе зарождения фирмы буквально и непосредственно, в виде супов и жареной картошки, да и не только, и все это сознавали, тебе удалось его уговорить принять меня в учредители. Но это неважно, Ники. Акции записаны на меня, и у меня, тем самым, есть право голоса в совете директоров?

Это, в общем, был даже не вопрос, и Ник только мрачно кивнул.

– И я каждый год выписываю тебе доверенность на управление от моего имени, – продолжала я. – Срок последней доверенности истекает в сентябре, Ники, я проверила. Сейчас у нас май. Ты можешь не давать мне ни цента, Ники, но будь уверен – следующую доверенность я не подпишу. И делай тогда, что хочешь.

– Дура! – закричал он. – Что тебе толку с этих акций, ты не сможешь их продать, ты же все равно ни черта не понимаешь в этих делах. Ну даже если ты явишься на совет директоров, что ты будешь там делать-то?

– А это уже неважно, Ники. Я ничего делать не буду, но и ты без моей подписи много не сделаешь. Вы без моего согласия ни одного решения провести не сможете, ни одного финансового мероприятия провернуть. Фирму можно будет продавать, а вернее, объявлять банкротом, только я и на это могу не согласиться. Кроме того, я же могу еще проще. Просто выдам такую же доверенность, но не тебе, а твоему партнеру, вот и все дела.

– Ты совсем спятила! Он же идиот! Вы все дело угробите! Я и кредит на дом запросил, потому что этот козел не мог понять... И ты еще туда же!

– Очень может быть, Ники. Все кругом идиоты, один ты умнее всех. Вот ты, раз такой умный, и подумай про мои алименты, Ники, и хорошо подумай. Время у тебя пока есть. Мой адвокат с тобой свяжется.

С этими словами я встала, ушла в свою комнату и заперла за собой дверь. Впрочем, я не ожидала, что после этого нашего разговора Ник будет делать попытки ко мне прийти. Разве только чтобы придушить меня во сне. В шутку подумав об этом, я вдруг испугалась всерьез. Фирма для Ника всегда значила очень много, а еще и дом, и счета... Это он подзабыл про них в горячке ругани, но скоро вспомнит, Ник далеко не дурак, а уж когда речь заходит о деньгах... До удушения, конечно, вряд ли дойдет, но дело явно вышло из разряда шуток и развлечений. На всякий случай я еще раз проверила дверь. Заперто. Тогда я заперла еще и ставни на окне, вздохнула и стала ложиться спать.

Измотанная всеми предыдущими переживаниями и полубессонными ночами, я заснула неожиданно быстро и крепко, как выключилась. Собственно, наверное, так и было – организм просто дошел до предела физических возможностей, послал на фиг мозги с сознанием и потушил свет. Проснулась я от стука в дверь и голоса Ника, кричавшего за дверью:

– Открой! Лиза! Открывай немедленно, иначе я взломаю дверь! Вызову полицию! Сейчас же открой!

Голос у него при этом был не взволнованный, а очевидным образом злой, то есть он явно не беспокоился о моем состоянии, а чего-то от меня хотел, причем немедленно.

В комнате было темно, и я не сразу вспомнила, что закрыла вечером ставни. До того как сообразила взглянуть на часы, я была уверена, что все происходит глубокой ночью. Представляете, вы просыпаетесь среди ночи от того, что к вам в комнату ломится с криками практически бывший муж, с которым у вас был накануне тяжелый разговор с финансовыми последствиями? Ну, и что с вами будет? Правильно, то же самое почувствовала и я. Я дико испугалась. До дрожи. До потери способности не только что-то делать, но даже соображать. Собственно, я и на часы-то посмотрела только после того, как Ник перестал орать и биться за дверью, затих и – я сильно на это надеялась – ушел. Все-таки ему хватило ума не ломать дверь и не врываться ко мне. Потому что это – уже совсем другая статья, в максимально буквальном смысле этого слова. Да и двери, к счастью, у нас такие, что их так просто не высадишь.

В общем, я довольно долго приходила в себя. В конце концов, конечно, справилась кое-как, но все равно было неприятно. Главный вывод, который я, успокоившись, сумела для себя сделать, – надо уходить. Совсем. То есть не уходить, конечно, а уезжать из этого дома, всерьез и надолго, но при этом очень-очень быстро, прямо сегодня же, не дожидаясь возвращения Ника. При условии, конечно, что он вообще ушел, а не подстерегает меня где-нибудь внизу, вооружившись кочергой или каминными щипцами. При этой мысли, которая, при всей ее глупости, показалась мне в тот момент вполне реалистичной, меня снова затрясло.

Я встала и оделась, но из комнаты решила пока не выходить – на всякий случай. Думать я могу и здесь, а чаю мне что-то не хочется. Сейчас главное – понять, куда я могу уехать. Вариантов, собственно, было не так уж и много. Стоящих, строго говоря, ни одного.

Близких друзей, таких, к которым можно вот так, ни с того ни с сего уйдя из дому, свалиться на голову с чемоданом в зубах, у меня нет.

Вариант уехать к родителям во Флориду вообще не рассматривается. Во-первых, они пожилые люди, и их нельзя пугать, а во-вторых, родители Ника живут там же, через квартал, и это совершенно не то, чего хотелось бы измученной душе. Не говоря уже о том, что и моя собственная мамочка в этой ситуации, мягко говоря... В общем, я и при более благоприятном раскладе с трудом у них в гостях неделю выдерживаю.

Гостиница. Можно, конечно, и я, скорее всего, так и сделаю, но только... Как-то это уж очень неопределенно. Сколько я там проживу? Если долго, то это чертовски дорого, проще уж тогда снять квартиру или даже что-нибудь купить, но тогда непонятно – где? Тут же, в Бостоне, наверное, не подойдет – ради этого можно было бы и не дергаться, а больше я ничего не знаю. То есть, конечно, где-то я бывала и что-то видела, но вот так, чтобы жить... Короче, никакой ясности нет, кроме одной – из дому нужно сваливать.

Я внезапно ощутила себя голым человеком на голой земле и, чтобы успокоиться, попыталась найти в этой позиции свои преимущества. Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног. Возьму чемодан, сяду в машину и поеду, куда глаза глядят. Где захочу – там и переночую. Стану вольной птицей, начну радоваться настоящему, жить сегодняшним одним днем, будет день, будет пища и так далее. Почему-то, однако, эта перспектива меня не вдохновила. Наверное, старая стала, обуржуазилась, не могу быть перекати-полем. Хочется, знаете ли, какого-то уюта, определенности, привязанности к корням... Я и так уже однажды в жизни все бросала.

Стоп! К корням! А если вдуматься, то корни-то мои где? Они ведь в Москве, откуда, собственно, я и уехала однажды, все бросив. И, между прочим, прекрасную двухкомнатную квартиру в кирпичном доме, на Ленинградском шоссе, прямо около метро «Аэропорт», предмет моей тогдашней гордости и повод для неоднократно пролитых горьких слез уже тут, в Америке, в нашем первом полуподвале. Потом-то, конечно, это все как-то подзабылось, отошло...

Но ведь квартирка-то осталась! Ни я, ни родители так и не стали ее продавать, и рука как-то не поднялась, и хотелось оставить за собой что-нибудь такое, основательное, на черный день. Мама, уезжая, оформила доверенность на имя своего племянника, моего двоюродного брата, который и по сей день жил в Москве со всем своим семейством. Я сама время от времени отправляла им туда с оказией какие-то подарочки, поддерживая родственную связь. Квартиру же, насколько я знаю, он сдавал, обеспечивая своей семье прожиточный минимум, но главное – она цела! И она моя. Или, если уж быть совсем точной, то мамина, потому что записана квартира всегда была на ее имя, но все равно в глобальной перспективе моя. И это значит – у меня есть, куда преклонить колено, то есть главу, то есть все равно что. И, между прочим, не такая уж плохая идея – прокатиться в Москву. Я там сто лет не была, вернее, целых пятнадцать, это даже просто интересно, и Ник останется в другом полушарии, и я развеюсь, и время пройдет, и что-нибудь образуется. И потом, это просто классика, буду, как та сестра – в Москву, в Москву. Нет, очень правильно я все сообразила. Теперь только надо выяснить все подробности.

В радостном оживлении я побежала в кабинет, к телефону, даже забыв про возможную опасность в лице Ника с кочергой. Впрочем, его нигде и не оказалось. Я схватила телефон и стала набирать длинный международный номер. И только набрав половину, вспомнила про разницу во времени. Сколько у них там, в Москве? А то перебужу всех среди ночи. Впрочем, нет. Там еще только вечер. Очень удачно.

– Алло. Миша? Привет! Узнаешь меня? Это Лиза, из Америки. Ну да, ну да! Сколько лет... Как у вас там дела? Как ваши? У нас нормально. Да, и мама хорошо. Тепло, да, у них там всегда тепло. А как у вас? Уже картошку на даче сажали? Здорово! Мишенька, а я ведь на самом деле по делу. Да. Я тут собралась в Москву выбраться. Надолго? Еще не знаю пока точно, не решили, может быть, на месяцок примерно, как получится. Когда? Да скоро, может быть, дней через несколько. Конечно, а я-то как рада, я же сколько лет не была, все уж и позабыла. Мишенька, у меня вот какой вопрос – что там с моей квартирой? Ну, в смысле с маминой, на Ленинградке? Сдаете? Нет, это понятно, я знаю, что сдаете, а можно ли как-нибудь сделать, чтобы и мне в ней пожить? Я понимаю, что можно у вас, но если я задержусь, мне бы не хотелось вас стеснять. Я понимаю, и все-таки? Жильцов же можно попросить уехать, нет, я понимаю – не сразу, но сколько на это нужно времени? Две недели? Очень хорошо, Мишенька, ты им уже сейчас скажи, предупреди, а там я как раз и приеду. Миш, ну я же не маленькая, я понимаю, что это деньги, мы как-нибудь решим уж этот вопрос. Я очень тебя прошу. Конечно, мама в курсе, ты хочешь, чтобы она тебе позвонила? Ладно, я передам. Но вообще, Миш, я не вижу в моей просьбе ничего уж такого. Естественно, что я хочу жить в своей квартире, а как же? Ладно, договорились. Спасибо, Мишенька. Конечно, обязательно позвоню, когда уже буду точно знать. Спасибо. Привет девочкам, пока-пока.

Ф-фух. С родственниками разговаривать, это я не знаю, чего надо... А если с ними еще и жить придется... Понятно, что он не хочет жильцов выселять, это же деньги, но, с другой стороны, квартира-то моя. Они и так с нее сколько лет живут, им никто и слова не сказал. Да. Но маме, между прочим, звонить придется. Причем немедленно – с Мишки станется от жадности нажаловаться, и тут уж я кровь из носу должна успеть раньше. Впрочем, чему быть, тому не миновать. Застать бы ее только дома, а то как убежит в бассейн с самого утра...

– Алло? Мама? Привет, привет, как у вас дела? Ага, и у нас тоже. Почему не звонила? Извини, мам, я забегалась тут как-то последние дни, и потом – я звонила, тебя просто никогда дома не застать. И на мобильник звонила, ты его просто не слышишь. Ну, не знаю. И потом – вот же я тебе звоню, а ты со мной не разговариваешь, а только все про мобильник какой-то... Да, нормально, я же тебе сказала. И у меня нормально. И у Женьки. Недавно разговаривала, да. Нет, тоже нормально. Какой у меня голос? Обычный, как всегда. Не знаю, мам, погоди, у меня к тебе было дело. Мам, я тут собралась съездить в Москву. Взяла и собралась, а что такого-то? Я там сто лет не была, мне интересно. Мишку с семьей навещу. Да, именно об этом я тебе и хочу сказать, про квартиру. Я бы хотела пожить в ней, а не у Мишки на голове, мне кажется, это будет лучше. Вот я так ему и сказала – согнать жильцов на время, ничего страшного. Мамуля, ты у меня просто гений. Если он тебе позвонит, ты ему подтвердишь? Спасибо, я так и знала, что могу на тебя рассчитывать.

И тут моя мать в очередной раз доказала мне и миру свою гениальность. Я, не очень-то рассчитывая так легко получить ее согласие согнать Мишкиных жильцов, от успеха слегка расслабилась и, не ожидая больше никаких сложностей, чуть не пропустила решающий удар.

– Что у тебя случилось с Колей? – без всякой паузы спросила у меня мать тоном, не допускающим никаких уклонений.

Я сперва даже не поняла, думала – ослышалась.

– Чего-чего, мам?

– Что у вас там происходит с Колей? – повторила она, чтобы у меня не оставалось больше уж никаких сомнений.

– Да все нормально, мам, с чего ты взяла? – неубедительно промямлила я, проклиная свою расслабленность. Моя мать из тех, кто способен видеть сквозь камни, и я совершенно напрасно так быстро решила, что обошлось. Нет, куда там... Придется отдуваться.

– Вот только не надо делать из меня идиотку. Сперва ты не звонишь неделю, потом ни с того ни с сего срываешься в Москву и хочешь, чтобы я все это проглотила? Вы поссорились? – Это был даже не вопрос.

– Ну... В общем, да.

– Настолько серьезно?

– Насколько настолько, мам? Ну да, мы поссорились, уже несколько дней как, и я решила отвлечься, уехать ненадолго, на какое-то время, чтобы остыть и осмотреться. А что, нельзя? Чем Москва хуже любого другого места? Почему бы мне не отдохнуть?

– Москва не хуже, а лучше, хотя бы потому, что у тебя там квартира. Ты, конечно, могла бы приехать и к нам, но я не думаю...

– Мам, я обязательно к вам приеду, но...

– Не перебивай! А насчет Коли – я так и знала, что этим кончится, не переживай из-за этого слишком сильно, я всегда говорила, что он того не стоит. И если хочешь знать...

– Ма-ам! Перестань! Ну при чем тут Коля? Что кончится? Поссорились, с кем не бывает, как поссорились, так и помиримся. Не надо только мне рассказывать, что он меня не стоит, и как ты всю жизнь была против этого брака. Мы, между прочим, двадцать лет вместе прожили.

Вот всегда так. Двадцать с лишним лет, и она, как в первый день, не перестает мне рассказывать, какой мой муж козел. Почему-то ничто за все это время так и не смогло убедить ее в обратном – ни внук, ни успехи в бизнесе, ни дом – ничего. У меня уже выработался условный рефлекс защиты собственного мужа от собственной матери, в рамках которого я и включилась, хотя это и глупо до ужаса. Защищать мужа, от которого бежишь на край света. Может быть, сказать ей все, как есть, пусть порадуется, что была права все эти годы? Но нет, ни фига. Зная мать, можно быть уверенной – не будет она радоваться, а услышав, что я наконец развожусь, станет объяснять мне, какой он хороший. Этого я уж точно не вынесу. Лучше попытаться перевести стрелки на какую-нибудь безопасную тему.

– Да ладно, мам, что мы будем всякую ерунду обсуждать? Я сама справлюсь, ты не волнуйся. Скажи лучше, как там у папы дела? Выиграл свой турнир по гольфу? Нет? Ну ничего, передай, пусть не расстраивается. А как ты? Помирились с соседкой Фридой?

Мама и в самом деле отвлеклась на обсуждение своих отношений с соседями, которых она не любила, пожалуй, все-таки больше, чем моего мужа, потому что они жили в непосредственной близости. Опасность временно миновала. Через полчаса, дав двадцать клятв, что я непременно буду держать ее в курсе всех дел и звонить хотя бы раз в два дня, я повесила трубку, выдохнула и, совершенно измотанная этой беседой, пошла на кухню, чувствуя неодолимую потребность немедленно что-нибудь съесть. Нервное, не иначе. Беседы с мамой всегда на меня так действуют. Проведя, к примеру, у нее в гостях три дня, я обычно поправляюсь на три килограмма. Потому что она меня все время воспитывает, а я все время ем, от нервов. Хотя в других обстоятельствах, вот как сейчас, я от тех же, казалось бы, самых нервов худею. Или это другие какие-то нервы?

Но это ладно. С квартирой я выяснила, с мамой тоже, это замечательно, но расслабляться рано. Нужно собрать вещи и заказать билет. Вернее, в обратной последовательности.

Открыв в интернете нужную страницу и просмотрев несколько сайтов продажи авиабилетов, я выяснила, что прямых рейсов из Бостона в Москву не существует, а надо лететь с пересадкой либо в Милане, либо в Лондоне, либо во Франкфурте и так далее. Почему-то мне в корне не понравилась идея всех этих пересадок – то время было неудобным, то стыковка слишком длинной, и вообще я не люблю лишний раз взлетать. В результате получасовых переборов удалось выяснить, что прямой рейс все-таки существует – из Нью-Йорка. Ну и отлично. Улечу из Нью-Йорка, подумаешь, большое дело, пять часов езды. Зато потом без лишних посадок.

Билет мне удалось забронировать только на следующий понедельник, но это как раз меня не слишком огорчило. Наоборот, мои планы обрисовались яснее – уеду сейчас, как и хотела, а эту неделю проживу в Нью-Йорке в гостинице. И квартира московская тем временем освободится, и я сама все-таки не сразу улечу в другое полушарие, а то мало ли что... Да, точно, все очень грамотно.

Я заплатила за билет, попросив прислать его для меня прямо в аэропорт Кеннеди, но компьютер нагло ответил мне, что этого вовсе не нужно, билет электронный. Вот тебе, Лиза, номер, распечатывай и лети. Мне это показалось сомнительной идеей, но спорить я не стала – в конце концов, наверное, так тоже можно, прогресс – штука неуловимая, мог и до этого дойти.

Покончив с билетом, я снова погрузилась в интернет и нашла себе симпатичную гостиницу в центре Нью-Йорка, недалеко от Пятой авеню. Дороговато, конечно, по двести долларов за ночь, но не ютиться же мне целую неделю в сарае. А тут до всего пешком – и в музей, и в театр, и по магазинам. Миллионерша я или кто?

Билет, гостиница, что еще? Паспорт! У меня сохранился российский загранпаспорт, уезжали мы на учебу, и гражданства нас не лишали. Более того, все эти годы я аккуратно раз в пять лет ездила в российское посольство обменивать паспорта. Коля ворчал, потому что каждый новый паспорт стоил все дороже и дороже, а пользы от них не было, но я ездила. И стояла в очереди, и общалась с чиновниками, стиснув зубы, заодно получая прививку от тоски по родине. Но паспорт у меня оставался действительным. И сейчас должен быть, хотя я не помню, когда меняла его в последний раз. Нет, пяти лет еще не прошло, так что все в порядке.

Вытаскивая паспорт из сейфа в кабинете Ника, я бросила взгляд на коробочки с драгоценностями, хранившиеся там же. Взять их тоже? Они ведь мои, все это Ник дарил мне время от времени по всяким-разным поводам, вроде двадцатилетия свадьбы, которое мы отмечали всего лишь в прошлом году. Можно взять, только вот зачем? Держать в чемодане в гостинице и трястись, чтобы горничная не стянула? Носить их все равно практически некуда, как-то не принято расхаживать средь бела дня по городу увешанной бриллиантами, а больше я ведь никуда и не хожу. И даже та хилая светская жизнь, которую мне удавалось вести, была вся так или иначе связана с Ником и, соответственно, теперь тоже канула. Тем более что происходила она исключительно в Бостоне, из которого я уезжаю. Да, но если я их не возьму, Ник может отдать их зайчику? А и черт с ним. Хватит совести – пускай отдает, мне все равно.

Подумав, я все же взяла оттуда одну коробочку. Кольцо, которое Ник подарил мне как раз на эту последнюю годовщину, было очень красивым. Огромный, квадратный, темно-зеленый изумруд не в белом, как это обычно принято, а в желтом золоте, тяжелый, массивный, какой-то даже языческий. Ник говорил мне, что это кольцо похоже на меня. Наверное, что-то в этом было, потому что кольцо нравилось мне самой просто до дрожи, и не носила я его только потому, что боялась повредить в ежедневной домашней возне.

А теперь вот возьму и надену. Больше ничего брать не стану, а его возьму. И буду носить просто так, каждый день. Небольшую экстравагантность может себе позволить каждый!

Кольцо удобно село на средний палец правой руки, как будто там родилось. Чего я, дура, раньше его не носила, кому берегла? Хорошо, что хоть сейчас догадалась. Я покрутила кистью, любуясь, а потом, опомнившись, быстро заперла сейф и вышла из кабинета. Собираться, собираться, время идет.

Собиралась я всегда по одному и тому же методу. Раскрывала чемодан, вынимала из шкафа все вещи и распределяла их по мере надобности на две порции – одну в чемодан, другую обратно в шкаф. Обычно получалось очень быстро, но сейчас я, вывалив одежду кучей на кровать, забуксовала. Что брать, что не брать? Что может мне пригодиться в дальней дороге? Сейчас весна, почти лето, а если я задержусь до зимы? Нужны ли мне шуба и сапоги? А свитера? Когда мы уезжали, в Москве было невозможно купить ничего приличного, так что все может пригодиться.

А с другой стороны – путешествовать надо налегке! Особенно начиная новую жизнь. И потом, Москва, по слухам, теперь самый роскошный и богатый город мира, найду уж я себе там какую-нибудь шубу.

Я решительно покидала в чемодан вещи, руководствуясь девизом: «Умеренность и аккуратность. Остальное – купим!» Как раз уместилось все необходимое, и чемодан застегнулся. Отлично. Я еще в Нью-Йорке неделю проведу, так что, если что-то забылось, можно будет исправить.