Текст книги "Елена Блаватская. Интервью из Шамбалы"

Автор книги: Анна Бурдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 3
Капкан на генерала

О том, что «семнадцать лет» – есть лучшее украшение и наряд для любой невесты, а также о том, что обручение не всегда предполагает свадьбу.

Дом, в котором семья Фадеевых проживала в Тифлисе, был нанят всего год назад. Князь, Михаил Семенович Воронцов – царский наместник на Кавказе, – предложил господину Фадееву должность в совете главного управления Закавказского края. Господин Фадеев согласился и, оставив пост губернатора Саратова, где прослужил почти пять лет и попал в немилость к тогдашнему министру внутренних дел, – в середине сороковых годов перебрался в «басурманскую Азию» вместе со своей большой семьей, прислугой, знаменитой Долгоруковской библиотекой и бабушкиным зоологическим кабинетом.

Князь Воронцов давно знал господина Фадеева как человека бескорыстного, умного и дипломатичного, поэтому, помимо основной должности, господин Фадеев был еще назначен управляющим местным государственным имуществом.

Когда-то дом в Тифлисе, где жила семья, принадлежал князю Чавчавадзе. Дом походил на замок, на котором «лежала печать таинственной старины, веявшей из Екатерининской эпохи». Был он довольно просторный, со множеством жилых комнат, расположенных на верхних этажах. Первый этаж считался парадным, где громадные помещения располагались анфиладой. Там царил дух мрачного средневековья. Сразу за пышным, величественным входом следовал длинный зал, заполненный фамильными портретами Фадеевых и Долгоруких, затем – гостиная, увешанная гобеленами, подаренными Екатериной II князю Чавчавадзе; за гостиной – через распахнутые двойные двери, похожие на «врата рая» или вход в сказочное царство, – виднелся кабинет бабушки с ее уникальными экспонатами.

Кабинет был не таким, как в саратовском доме. Он вырос в объеме и превратился из научной лаборатории в один из лучших частных музеев России. В нем были собраны гербы и оружие из всех стран мира, старинная посуда, китайские и японские статуи богов, византийская мозаика, персидские и турецкие ковры, картины, портреты и конечно же громадная старинная библиотека. Чучела зверей и птиц заняли свои почетные места, разместившись по углам и полкам, а те, кому места не хватило, перебрались в смежную с кабинетом комнату.

Прием гостей в доме Фадеевых происходил каждый четверг по раз и навсегда утвержденным правилам.

«Вечером, часам к семи, съезжались гости, рассаживались в креслах, двери плотно запирались от чужих ушей и начиналась оживленная беседа: разбирались насущные вопросы русской жизни, газетные новости, иногда слушался рассказ какого-нибудь путешественника, пробирающегося средь Кавказских гор в поисках впечатлений, обсуждалась современная литература.

Пока шла беседа, слуги неслышно приносили ужин, гости перемещались из кресел за большой старинный дубовый стол и переходили к следующей части программы – обильному русскому чревоугодию. Беседа за столом возобновлялась и продолжалась глубоко за полночь, пока кому-то из гостей не приходила здравая мысль, что «пора бы и чести знать!»

В этот раз ждали самого генерала Ермолова. Того самого легендарного военачальника, что прославился не только подвигами в войне 1812 года, но и военной стратегией на Кавказе, получившей название «Система Ермолова».

Гигантского роста и редкой физической силы, всепобеждающий генерал уже давно был в отставке, но слава о его храбрости гремела по всему Кавказу. Он оставался истинным героем своего времени, несмотря на довольно раннюю отставку, вызванную жгучей завистью высокопоставленных недоброжелателей. Зацепиться было не за что. Но, покопавшись в «грязном белье», всегда можно найти что-нибудь примечательное. Повод нашелся, и «грязное белье» было вывешено на всеобщее обозрение. Дело в том, что генерал Ермолов, проводя политику сближения с местными князьями, породнился с влиятельными мусульманскими семьями. Он, как восточный бек, имел трех жен, с которыми заключил временные браки по закону шариата (по российским законам он оставался холост). От этих жен у него родилось трое сыновей-полукровок. Такое вольное поведение генерала имело негативный отклик в Петербурге, что стало одной из причин его отставки. Кроме того, будучи человеком честным и неподкупным, он нажил себе сильных и влиятельных врагов. Вдобавок он осуждал немецкое засилье в командовании русской армии. Таким образом, генерал Ермолов «пришелся не ко двору», его обвинили в «жестокости с туземным населением», и в конце двадцатых годов XIX века царь дал ему отставку.

С тех пор последний продолжатель традиций екатерининских орлов жил у себя в имении в Орловской губернии, изредка посещая Кавказ, где местная знать принимала его с распростертыми объятиями, как символ военной доблести России.

Семья Фадеевых тоже считала за честь видеть в своем доме генерала Ермолова и тщательно готовилась к встрече. Но, как это обычно бывает, когда чего-то очень ждешь, неведомые силы, как нарочно, отодвигают событие на неопределенный срок. В этот раз получилось так, что фадеевский приемный четверг следовало бы по объективной причине отменить. Последнюю неделю бабушка Елены, Елена Павловна, тяжело захворала. Она не выходила из своих покоев и просила ее без повода не беспокоить. Поэтому, когда наступил четверг, принимать гостей за хозяйку дома стало некому. Господин Фадеев один, без супруги, никогда гостей не принимал. Теряясь в догадках, как выйти из положения, если вдруг нагрянут такие высокопоставленные гости, как генерал Ермолов с женой или князь Голицын, – Фадеев искал пути решения проблемы. Отменить прием представлялось совершенно невозможным, а без хозяйки – не только «дом-сирота», но и музей тоже выглядел «сироткой».

На помощь неожиданно пришла Елена. Это противоречило ее принципам, так как она с вызовом относилась к приемам высшего общества, однако в данном случае противоречивость ее характера «была ей к лицу». Елена вызвалась помочь дедушке, сказав, что часть гостей, например генерала Блаватского или князя Голицына, будет развлекать она, в то время как господин Ермолов с женой перейдет в полное распоряжение дедушки. Андрей Петрович не мог не нарадоваться на свою нежданно повзрослевшую внучку и тотчас согласился.

В четверг, ровно в семь вечера, у въездных ворот показался экипаж Ермоловых и сразу за ними подъехал господин Блаватский.

Генерал Блаватский тоже находился в Тифлисе временно. Он ждал официальных бумаг о своем назначении на должность вице-губернатора Ереванской губернии в Закавказье, в связи с чем на некоторое время задержался в Тифлисе. Князь Голицын, к общему сожалению, не приехал. Он прислал с посыльным сообщение, что на сей раз прибыть не сможет из-за непредвиденных обстоятельств.

После приветствия гостей провели сначала в гостиную, а затем в кабинет, где дедушка принялся показывать свои музейные редкости, с увлечением рассказывая о самых примечательных экспонатах.

С самого утра Елена готовилась к встрече. Ей хотелось произвести впечатление сразу на двух генералов: и на Ермолова, и на Блаватского. Но как? Прежде всего, ей пришлось ненадолго отступить от собственных принципов и принять более женственный облик. Начать следовало конечно же с одежды. Она перебрала свой гардероб и остановилась на платье, которое, по ее мнению, отвечало всем необходимым требованиям сегодняшнего дня. Совсем «взрослое» и женственное – серо-голубое, с белой кружевной манишкой. Примерив его, она покружилась перед зеркалом и удовлетворенно кивнула. Платье выглядело довольно свежо и мило. Не хватало только украшений.

Елена открыла индийский ларец, подаренный бабушкой, стоявший на ее туалетном столике, и достала из него серебряный восточный браслет с бирюзой. Примерила на руку. К наряду подошло.

Она еще раз посмотрелась в зеркало, в котором отражался ее новый, неожиданный облик и вполне продуманный девичий наряд, – понравилось.

Когда перевоплощенная и сияющая радостью девушка вошла в гостиную, ее было не узнать. Громадные голубые глаза игриво искрились, отражая улыбку и прелесть ее милого, очаровательного юного облика. Светлые волосы, доставшиеся ей от немецкой бабушки, золотистым ореолом легких кудрей обрамляли лицо. Платье красиво облегало едва оформившуюся девичью фигуру, выделяя на белом фоне пенящихся кружев чистоту и очарование ее лица.

Из кабинета доносился гомон, где угадывался раскатистый, «квакающий» смех дедушки, других голосов она не сумела различить.

«С Богом!» – сказала себе Елена, перекрестилась и впорхнула в дверь кабинета.

Генерал Блаватский стоял около окна, сцепив за спиной кисти рук, и рассматривал висевшую на стене коллекцию старинных монет. Дедушка в другом углу комнаты вел беседу с господами Ермоловыми, что-то показывая из своей любимой коллекции старинного оружия.

Елена про себя отметила, что намеченный в мужья кандидат никак не соответствовал образу жениха семнадцатилетней девушки. Ведь в семнадцать и двадцатилетний кавалер кажется взрослым, тридцатилетний – стариком, а сорокалетний – древним ископаемым. «Дальше просто не женятся и замуж не выходят», – рассуждает безжалостная молодость. Елена думала еще более категорично. Сколько лет генералу Блаватскому, она не могла определить точно, считая, что очень много: может, шестьдесят, а то и все сто. Хотя в действительности отважному боевому генералу, ожидающему от наместника Кавказа высокое назначение, едва перевалило за сорок, и он вполне еще мог подумать о поиске «дамы сердца».

Ради справедливости следует отметить, что генерал Блаватский вряд ли мог с первого взгляда зажечь любовь женщины. Скорее, он мог внушить уважение, а то и повергнуть в боязливый трепет, который появляется у мыши или суслика при виде горделивого «хищника». Постановкой головы, надменным взглядом, крупными кистями худых жилистых рук он чем-то напоминал большую, гордую птицу. На его обожженном солнцем морщинистом лице четко выделялся крупный с горбинкой нос, под которым узкий рот едва виднелся. Из-под дугообразных глазниц не просто смотрели, а как бы «удивлялись» два светлых, круглых, немигающих глаза. Редкие, пегие волосы, разбросанные по лысому черепу, словно островки мартовского снега на прогалинах пригорка, придавали его непокрытой голове несколько «линялый» вид, из-за чего Елена и приклеила ему кличку «облезлый». Своеобразную некрасивость головы компенсировали военная выправка, подтянутость и стать генерала, которые вполне соответствовали его высокому званию и положению в обществе. Правду говорят, «с лица воду не пить»!

Елена набралась храбрости и направилась в сторону генерала Блаватского, артистически надев на себя восхищенную улыбку, выражавшую не только радость, но и любезность, смешанную с безмерным интересом. Однако, подойдя ближе, она, неожиданно для себя, как-то неловко хихикнула, а потом и вовсе рассмеялась.

– Отчего вам так смешно, барышня? – спросил удивленно генерал Блаватский, отрывая взгляд от стены с экспонатами.

Елена не знала, как лучше выкрутиться из неудобного положения, но вскоре нашлась, выдумав целую историю.

– Сейчас, когда я сюда шла, за мной увязалась кошка Марта. Я ее стала отгонять, а она спряталась мне под юбку, да так и дошла до самых дверей, играя с моими ногами. Смешно, правда?

– Какая прелесть, – не удержался генерал, – как вы еще молоды и непосредственны, Елена Петровна. Разрешите засвидетельствовать вам мое почтение.

Господин Блаватский слегка поклонился и поцеловал Елене руку.

– Приветствую вас в нашем доме, господин генерал. Я сегодня вместо бабушки буду заниматься гостями. Бабушка немного захворала, – сообщила Елена, чтобы генерал не заподозрил, будто она появилась здесь из-за него.

– Мое почтение Елене Павловне и пожелания скорейшего выздоровления, – генерал Блаватский вновь поклонился.

– Благодарю вас, непременно передам. А что вам больше всего понравилось в коллекции монет, которую вы только что рассматривали? – Елена поспешила перевести разговор на другую тему.

Блаватский поделился с ней своими впечатлениями, а затем девушка принялась ему рассказывать о других интересных коллекциях, имеющихся в кабинете у бабушки, в том числе о собрании редких книг. О книгах Елена рассказывала с восторгом, пытаясь убедить своего собеседника в необыкновенной ценности их содержания. Она говорила с жаром, детским задором, смотря на генерала своими громадными, завораживающими глазами, которые начинали искриться радужными огоньками, когда она пыталась своего собеседника в чем-то убедить.

Господин Блаватский внимательно слушал, живо поддерживая разговор, что свидетельствовало о его эрудиции, заинтересованности в теме разговора или, по крайней мере, об учтивости. Это устранило возрастную дистанцию, снимая напряжение и располагая к развитию беседы.

Наконец, Елена устала от собственных рассказов и предложила генералу прогуляться по саду. Тот не мог отказаться, хотя ему был явно интересен диалог между господами Фадеевым и Ермоловым, которые расположились в креслах у раскрытых окон веранды и за рюмкой хорошего грузинского вина вели громкую оживленную беседу.

– Алексей Петрович, – спрашивал господин Фадеев, – с тех пор как вы оставили пост командующего, война на Кавказе идет с переменным успехом и конца не видно.

– Что делать, уважаемый Андрей Михайлович, на все воля Божья. Если бы русские только побеждали, то война была бы уже закончена. На Кавказе много нерешенных проблем, – заметил генерал Ермолов.

– Вы, верно, знаете, что уже лет семь как у власти, в качестве третьего по счету имама Дагестана, находится Шамиль, который сумел объединить под своими знаменами дагестанцев и чеченцев. Сильная личность, скажу я вам. Мы о нем много наслышаны. Всю подконтрольную ему территорию Шамиль пытается заставить жить по законам шариата. Это идет вразрез со старинными горскими обычаями и христианским верованием других горцев. Грузия и Армения никогда не подчинятся исламу. Конфликт неизбежен. Что вы думаете об этом, Алексей Петрович?

– Я слышал, что Шамиль писал царю просьбу, где просил об одном: не мешать горским народам драться между собою. По его словам, храбрейший из них станет победителем, необузданные смирятся, власть и порядок восторжествуют, и тогда будет, с Божьей помощью, общее спокойствие. Вот вам и ответ.

– Значит, он просит русское правительство стать всего лишь наблюдателем того, что происходит между горцами, в то время как грузинские князья ищут у русского царя защиты…

Далее господин Блаватский не мог слышать заинтересовавшего его разговора, так как шел вслед за Еленой и уже спустился вместе с ней в сад.

Искусство садовника, трудившегося у Фадеевых, поражало взгляд продуманной красотой. Сад утопал в розах, которые росли везде: пышными букетами вдоль дорожек, стелющимся ковром; создавали причудливые клумбы; ползли по стенам дома и забора, формируя красочные перегородки и распространяя по саду волшебный, нежный, пьянящий аромат. Господин Блаватский шел рядом с Еленой, восхищался розами, а она рассказывала ему о бабушкиных ботанических экспериментах. Затем их беседа перетекла в другое русло и, казалось, приняла живой, увлекательный характер.

– Скажите, Никифор Васильевич, вы у себя дома проводите музыкальные вечера? – со всей серьезностью спросила вдруг Елена, желая поговорить о музыке. Она плохо представляла, где живет и как проводит свободное время генерал.

– Нет, барышня. Во-первых, я в Тифлисе нахожусь временно и не имею возможности собирать общество. Во-вторых, с тех пор как я овдовел, я веду затворнический образ жизни, мало кого принимаю и музыкальных вечеров не устраиваю, – терпеливо объяснил Блаватский свое положение.

– Извините, я глупость спросила. А вы давно овдовели? – задала нескромный вопрос Елена, не скрывая детского, искреннего любопытства.

– Два года уж прошло, – произнес генерал неохотно.

Действительно, жена господина Блаватского два года назад внезапно умерла от скоротечно развившейся болезни. Детей у супругов не было, поэтому они наслаждались и восхищались только друг другом. Генерал любил свою жену и, может быть, поэтому в первый год после ее смерти оставался к прекрасному полу совершенно безразличен. Временами на него находила тоска. Тогда, казалось, он бы многое отдал, лишь бы вновь пережить минуты счастья, которые однажды подарила ему судьба. Обнять, поцеловать свою жену, почувствовать в своей руке ее нежные ладошки, маленькие, почти детские пальчики, услышать ее ласковый, слегка картавящий голосок, звонкий смех или приятное шуршание ее шелкового платья за дверью, когда она, бывало, проходила по коридору.

Однако время и камень точит. Постепенно мужская природа стала заявлять о себе все громче и громче, и генерал начал задумываться над новой женитьбой. Но в его почтенном возрасте сделать правильный выбор оказалось столь же сложно, как и в молодости, так как вдовушку с детьми ему брать не хотелось, а девицы, близкие к нему по возрасту, выглядели ничуть не лучше вдов. Поэтому генерал решил положиться на судьбу и предоставить ей право выбора.

– Да… два года, это большой срок, – отметила как «знаток жизни» Елена. – Я вам сочувствую. А вы никогда не задумывались над новой кандидатурой жены, например, совсем молодой девушки, которая могла бы радовать вас как дочь?

– Гм, – крякнул генерал, взглянув на Елену своими круглыми, «удивляющимися» глазами, которые выразили еще большую степень удивления. Благодаря этому взгляду его удивление словно повисло в воздухе. Генерал был несколько озадачен вопросом, не зная, как лучше ответить, поскольку перед ним стояла совсем юная, незамужняя девушка. – Нет, право… я думал, разумеется… – ответил он сконфуженно, – но не столь основательно… чтобы делать решительные шаги.

Елена, чувствуя, что разговор плавно перетекает в нужное направление, неожиданно для себя спросила:

– А я вам нравлюсь?

Господин Блаватский застыл в недоумении. Вопрос был задан коротко и прямо, поэтому требовал вразумительного, желательно короткого ответа. Долю секунды он рассуждал, но тут же собрался с мыслями, вышел из ступора и «потек» плавной, аккуратной речью, обходя острые углы:

– Я готов выразить вам свои чувства восхищения, мадемуазель, – растягивая и подбирая необходимые слова, ответил генерал. – Вы еще столь юны, что я не осмеливаюсь сказать вам больше, чем требуют правила приличия. Я восторгаюсь вами. Вы белокурый ангел, который неожиданно влетел в комнату и зазвенел своим серебряным голоском, словно колокольчик. Я восхищен вами, смею вас уверить!

Блаватский взял ее руку, поднес к губам и поцеловал в ладонь. Елена не отнимала руку от его губ и с какой-то детской непосредственностью и любопытством глядела, как он покрывал поцелуями сначала ее запястье, потом пальцы, целуя их по одному, затем вновь ее ладонь. Ей было забавно и смешно наблюдать такое выражение почтения, даже немного неловко.

– Ой, что вы делаете? – с детской наивностью воскликнула девушка.

– Я целую вашу ручку, мадемуазель. Я вами совершенно очарован. Вы сущий ангел, прекрасный не распустившийся бутон. Как эта белая роза… – он протянул руку к кусту белой розы, сорвал цветок и преподнес его Елене.

– А вы на мне женитесь? – неожиданно спросила девушка, перебив увлекшегося комплиментами гостя.

Генерал вновь замер. Он на мгновенье задумался, но быстро пришел в себя и выговорил:

– В этом случае мне будет оказана большая честь с вашей стороны, мадемуазель. Но смею ли я надеяться?

– Разумеется, Никифор Васильевич. Если дедушка с папенькой позволят, – обнадежила его Елена, присев в реверансе.

Вообще-то Елена могла произвести впечатление, когда хотела. Она прекрасно пела, танцевала, играла на фортепьяно и конечно же была непревзойденной собеседницей. Казалось, неизвестных тем для разговора для нее просто не существует. Кроме того, она умело подмечала чьи-то слабости или странности и остроумно подшучивала над ними. Многие восхищались ее искрометными колкостями, – но лишь тогда, когда это их не касалось. Другие опасались ее остроумия, а подчас и довольно злых насмешек. Прозвища, которыми она «метила» людей, прилипали к ним навечно, как татуировка. Смыть их впоследствии было невозможно никакими средствами. За свои выходки Елене частенько здорово доставалось, но она ничего не могла с собой поделать, оставаясь такой, какая есть, – взбалмошной и «неудобной».

Господин Блаватский, задумавшись, шел с Еленой под руку по саду. Его приятно поразила неожиданная откровенность девушки, однако и привела в некоторое замешательство. Получилось, что они, по сути, объяснились друг с другом. Во всяком случае, так сделала Елена. Но все произошло как-то не по-настоящему. Девушка словно играла с ним в детскую игру для взрослых. С другой стороны, разговор повернулся таким образом, что он пообещал не оставить ее слова без внимания. Следовательно, ему придется на них ответить. Но что же делать, как быть? Елена хороша собой, но слишком юна – почти ребенок.

Девушка взволновала солидного гостя и разбередила в нем давно угасшее желание. «Неужели, – не верил он, – она в меня влюбилась?» Его умиляло ее по-детски круглое лицо с очаровательной, счастливой улыбкой, а также громадные, лучистые глаза. Весь ее облик создавал впечатление счастья!

Мысли Блаватского, промелькнувшие в его голове огненной вспышкой, были прерваны появлением в саду господина Фадеева.

– Вот вы куда исчезли! – громко произнес он, идя навстречу генералу, держащему под руку его внучку. Дедушка широко раскинул руки, словно хотел их обоих обнять или собрать в охапку.

– Пройдемте в дом, господа! Гости заждались. Да и обед уже готов, стоит на столе, стынет, осталось только сесть и съесть! Мы с вами, господин Блаватский, даже не успели ни о чем побеседовать. Милости прошу в дом!

– Однако я провел восхитительное время с вашей очаровательной внучкой, Андрей Михайлович! Она меня развлекала вполне взрослой беседой, – любезно ответит генерал. – К сожалению, я не смогу сегодня дольше оставаться в вашем гостеприимном доме и составить компанию обществу. У меня еще имеются неотложные дела, требующие моего присутствия, поэтому я вынужден откланяться.

– Очень жаль, очень жаль, Никифор Васильевич, – запричитал дедушка, – а я-то надеялся продолжить наш спор о горцах, который мы начали в прошлый раз.

– Не сегодня, друг мой, не сегодня. Проблемы горцев, Андрей Михайлович, столь же вечны, как сами горы! Поэтому они вполне подождут, пока у нас с вами найдется время их обсудить. Сами понимаете, дела, – мягко прервал господин Блаватский, любезно откланялся и направился к двери.

Елена поспешила вслед за ним.

– Господин генерал, послушайте, – громко шептала она по-французски, провожая его до ворот, – я виновата перед вами, простите меня. Мне, право, неловко. Не стоило мне такого говорить.

– Ничего, ничего, Елена Петровна. Вы прелестная барышня. Я непременно подумаю над вашим предложением. Право, это для меня чрезвычайно лестно и совершенно неожиданно, – уверил ее господин Блаватский, очередной раз поцеловал ручку, сел в экипаж и удалился по своим неотложным делам.

Проводив господина Блаватского, Елена вернулась в гостиную. Ужин был подан, гости заняли свои места за громадным, уставленным всевозможными блюдами столом. Артиллерия бутылок с местным грузинским вином стояла на отдельном столике рядом с хозяином дома. Периодически он указывал на очередную бутылку и велел слугам пошевеливаться. Гости произнесли несколько тостов, выпили, закусили, и разговор тонкими ручейками потек по темам, которые Елене были мало понятны и интересны, поэтому она молча слушала, изредка кивая головой и тем самым давая понять, что согласна с тем или иным утверждением.

– Андрей Михайлович, расскажите, пожалуйста, о своих встречах с нашим великим Пушкиным. Говорят, вы были с ним знакомы, – попросила хозяина дома жена генерала Ермолова.

– Конечно, расскажу, с превеликим удовольствием. Однако хочу заметить, что судьба свела меня с этим великим человеком не на литературной основе, а лишь из-за нехватки удобных помещений для жилья в Кишиневе. В те годы я служил управляющим конторой иностранных поселенцев в Екатеринославле. Во время моих приездов в Кишинев, где Александр Сергеевич Пушкин пребывал в ссылке, меня помещали с ним в одной комнате. Это было для меня крайне неудобно, потому что я приезжал по делам, имел занятия, вставал и ложился рано. Он же по целым ночам не спал, что-то писал за столом, возился, декламировал и производил свои ночные эволюции в комнате во всей наготе натурального образа. На прощанье он подарил мне свои поэмы, написанные им собственноручно – «Бахчисарайский фонтан» и «Кавказский пленник». Зная любовь моей жены к поэзии, я повез ей поэмы в Екатеринославль вместо гостинца. И в самом деле оказалось, что лучшего подарка сделать не мог. Она пришла от них в такое восхищение, что целую ночь читала и перечитывала, а на другой день объявила, что «Пушкин, несомненно, гениальный великий поэт».

Елена слышала эту историю не один раз, поэтому не проявила к ней никакого интереса. Но вот, совершенно неожиданно, разговор попал в то русло, где девушка плавала как рыба в воде, и даже могла высказать собственное мнение и показать себя.

Беседа началась с совершенно обычного вопроса:

– Собираетесь ли вы, генерал, посетить Кавказ в следующем году? – спросил дедушка господина Ермолова, которому в то время перевалило далеко за семьдесят.

– Я могу сюда приезжать еще лет десять, если силы будут, – ответил генерал. – Ведь мне помирать на восемьдесят пятом году жизни. Так что время еще есть.

– Господин генерал, вы так точно уверены в сроке вашего пребывания на земле? – поинтересовался дедушка Елены. – Или вам гадалка нагадала?

– Нет, не гадалка, это я сам записал в свое время.

– Как это? Вы себе отвели срок? – не поверил господин Фадеев.

– Да вот так, просто взял да и написал памятную записку, когда еще был только произведен в чин полковника. Это целая история, но, что самое интересное, все, что я тогда записал, сбылось не только по содержанию, но и по датам.

– Такого не может быть, – усомнился господин Фадеев, – это, вероятно, какая-то мистическая история. Не расскажете ли вы ее более подробно, господин генерал, – попросил дедушка.

– Извольте, – охотно откликнулся господин Ермолов. – Когда я был еще молодым подполковником, меня послали по делу в небольшой городок. Мое жилище состояло из двух комнат – одной для слуг, а второй лично для меня. В мою комнату можно было пройти только через комнату прислуги. Однажды поздно ночью, когда я писал, сидя за столом, я впал в задумчивость, и, внезапно подняв глаза, увидел стоящего передо мной по ту сторону стола незнакомого мужчину, который, судя по его одежде, принадлежал к низшим слоям общества. Прежде чем я успел спросить, кто он и что он хочет, незнакомец сказал: «Возьми свое перо и пиши». Чувствуя себя под влиянием неодолимой силы, я молча повиновался. Тогда он продиктовал мне все, что должно было случиться со мной в течение всей жизни, заключая датой и часом моей смерти. С последним словом он внезапно исчез. Прошло несколько минут, прежде чем я полностью пришел в себя и, вскочив со стула, бросился в соседнюю комнату, через которую незнакомец обязательно должен был бы пройти. Открыв дверь, я увидел моего писаря, пишущего при свете свечи, и ординарца, спящего на полу возле входной двери, которая была крепко заперта на замок и задвижку. На мой вопрос: «Кто это только что был здесь?» – удивленный писарь ответил: «Никого». До сего дня я никогда и никому не говорил об этом; я заранее знал, что некоторые заподозрили бы, что я все это придумал, а другие сочли бы, что я подвержен галлюцинациям.

– И все сбылось? – спросила Елена.

– Все, что было написано в моем письме, сбылось до мельчайших подробностей. Осталась последняя строчка – дата моей смерти. Но ее смогут подтвердить только потомки, найдя этот документ в моих бумагах. Вы у них потом спросите, – сказал Ермолов, улыбнувшись, глядя на Елену. Он растерянно окинул пространство взглядом и развел руками. – Как объяснить сей факт, не знаю, но, что есть, то есть.

– А я знаю, вернее, предполагаю, – беззастенчиво объявила Елена.

В глазах взрослых застыл немой вопрос, но генерал Ермолов быстро нашелся.

– Интересно будет послушать, барышня, какова же суть этого явления с научной, логической или женской точки зрения, – не без сарказма заметил он.

Елена, ничуть не смутившись, принялась объяснять:

– Божественное всеведение присуще для индивидуального Эго. Эго – будем считать, бессмертная душа. В Вечности не существует ни Прошлого, ни Будущего, а только одно бесконечно длящееся НАСТОЯЩЕЕ.

Взрослые переглянулись. Дедушка мягким голосом попросил внучку:

– Не так сложно, внученька. Говори, пожалуйста, более простым языком, а то мозги можно сломать от твоих умозаключений. Нам, старикам, не все понятно.

Елена кивнула и с жаром продолжила:

– Говоря проще, я читала, что «…от рождения до смерти земная жизнь человека видна его высшему Эго. Но она невидима и скрыта от того зрения, которое имеет его земное тело и сознание. Однако в редких случаях этот контакт возможен. Господин Ермолов сказал, что когда он писал поздно ночью, он внезапно впал в задумчивость и, подняв глаза, увидел незнакомца, стоящего перед ним. Эта задумчивость представляла собой наступившее дремотное состояние, вызванное усталостью и чрезмерной письменной работой… Когда человек вдруг становится восприимчивым к присутствию своего высшего Эго, тогда спящий человек автоматически подпадает под его влияние. И тотчас рука, которая в течение нескольких часов до того была занята написанием текста, механически возобновляет свою работу. В этот момент он спал. При пробуждении кажется, что документ, лежащий перед ним, был написан под диктовку посетителя, чей голос он слышал, тогда как на самом деле это была просто запись наиболее глубоких внутренних мыслей или, скажем, внутреннего знания, которые он записал, находясь во сне. Картины и

сцены, видимые нами во сне, события, длящиеся в наших снах часами, днями, а иногда и годами, – все это на самом деле занимает меньше времени, чем вспышка света в момент пробуждения и возвращения к полному сознанию».

– Видите, как все просто, генерал, – перебил господин Фадеев увлекшуюся размышлениями внучку. – Оказывается, все, что вы записали, вы всегда знали, а, заснув, чтобы не забыть после пробуждения, тщательно записали, – перевел пространные мысли внучки дедушка на доступный язык, превратив ее «научное обоснование» в шутку.

Генерал Ермолов рассмеялся, похвалил умную девочку за ее необычную гипотезу, но на ухо ее дедушке шепнул: