Текст книги "Vremena goda"

Автор книги: Анна Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Я думала, что разучилась краснеть, но тут краснею – горячо, мучительно.

В фойе отеля «Аркадия» стоит мраморная скульптура воительницы, натягивающей лук. Амазонка изогнута совершенно невообразимым образом (от одного воспоминания о сеансах у меня немедленно ломит спину) и, конечно, обнажена. На самом-то деле я позировала в купальнике, это было моим условием, но кроме меня и Ринальди никто об этом не знает.

Когда до нашего дальнего-предальнего востока докатилась мода на арт-деко, самая роскошная из харбинских гостиниц затеяла полную редекорацию и выписала из Италии модного скульптора. В поисках натурщицы он обошел пляжи, бассейны, спортивные клубы и на соревнованиях по стрельбе из лука увидал меня.

Эта тысяча долларов досталась мне нелегко. Онемев от напряжения мышц, я стояла на подиуме, заплетенная невообразимым узлом и угрюмо следила за каждым движением итальянца, готовая дать отпор непристойным домогательствам. Я была наслышана о том, что происходит у художников с натурщицами. Но мое тело интересовало ваятеля лишь в качестве пластического объекта. [Будь я повзрослей, поумудренней жизненным опытом, я сразу догадалась бы по плавным жестам и медовым модуляциям голоса, что плотские интересы синьора Ринальди устремлены совсем в иную область. ] Со временем на этот счет я успокоилась, однако началась новая мука: ждать дня, когда обновленная «Аркадия» откроется и все увидят Сашу Казначееву голой. В погоне за экспрессией и чувственной силой скульптор расщедрился на гигантские сосцы, каких у меня и в помине не было, а лоно амазонки украсил буйными завитками, тоже порождением его художественной фантазии. Надеяться на то, что о прототипе статуи никто не узнает, я не могла. Чертов Ринальди рассказал газетам, что позировала ему «прекрасная харбинка» и даже назвал институт, в котором она, то есть я, учусь.

И вот страшный день настал. Неделю я не решалась появиться на лекциях. Когда же наконец пришла, оказалось, что я стала знаменитостью. На меня приходили посмотреть с других факультетов. Я все время ловила на себя взгляды. В мужских читался жадный интерес, в женских – зависть. И мне это понравилось!

До сих пор я страдала из-за того, что не имею поклонников. Вроде бы не уродина: черты лица почти классические, прекрасные волосы, фигура – вообще загляденье, но почему-то никто из соучеников даже не пытался за мной ухаживать. Мать иногда робко говорила: «Сашенька, в тебе совсем нет женственности. Ты бы держалась как-нибудь помягче», но я только фыркала. [Конечно, мама была права: я отпугивала молодых людей своей резкостью, которая казалась мне оригинальной и стильной, но мужчины, как известно, во все времена предпочитали царственным львицам кротких серн. ] Однако после того, как я ощутила бремя и блеск своей скандальной славы, всё встало на свои места. Я – античная богиня, вот я кто. Ну, не богиня, так амазонка или весталка. Мой удел – вызывать в мужчинах вожделение, но никого к себе не подпускать, оставаться девственной. Что может быть прекрасней?

Думаю, именно тогда я стала из Сашеньки Сандрой и просуществовала в своей великолепной неприступности до двадцати семи лет. Панцырь дал трещину душным июньским вечером, когда я вдруг устыдилась своей мраморной наготы и покраснела.

Конец разговора был скомкан. Я перелистываю эту страницу. В конце концов Давид все-таки вспомнил свою петроградскую подружку. Точней, только одно: как я с визгом накинулась на солдатню.

О чем еще мы говорили в тот первый вечер? Кажется, Давид рассказывал о своих приключениях во время Гражданской войны. Или нет, это было во время второй встречи. Тогда, в «Трокадеро», мы разговаривали очень недолго, только условились завтра встретиться в кафе и «поболтать».

Вторую встречу я тоже перелистываю. Вспоминать ее неинтересно. В том, как Давид со мной держался, ощущалось легкое удивление, и только. Надо же, как забавно! Выскочил кто-то из другой эпохи и другого географического пространства.

Давид был вежлив, за минувшие годы он поднабрался лоска. Ответил на все мои вопросы. Они с «папочкой» (я улыбнулась, когда услышала, что оно произносит это слово всё с той же иронической интонацией) добрались с чехами до Хабаровска, а там Давид сбежал, чтоб воевать с красными. Но вместо фронта попал в кадетский корпус. Был там единственным евреем. И то взяли только из-за родства с Леонидом Каннегисером, героическим убийцей чекистского палача Урицкого. «Папочка» смирился, уехал в Америку, а Давид оставался в России до самого конца. Эвакуировался из Владивостока осенью двадцать второго с Сибирской флотилией адмирала Старка. Болтался с нею по морям, пока кто-то (скорее всего папочка) не договорился с шанхайскими властями, чтобы беглецов пустили в порт. На этом «шинельная» жизнь Давида закончилась и началась смокинговая».

Рассказано всё это было лаконично и небрежно, будто Давид немного стыдился юношеской глупости, обошедшейся в четыре зря потраченных года. Помню, я спросила, пришлось ли ему участвовать в боях. Он наморщил нос и сменил тему разговора. Я и потом не могла добиться от него правды. Думаю, что участвовал, но хотел вычеркнуть это из памяти. Он предпочитал не помнить страшное и вообще неприятное. Как-то ему это удавалось. Придет время, и я тоже начну осваивать непростую науку выборочного забвения, но у меня это будет получаться хуже…

Про меня Давид почти ничего не спрашивал. Ни мое прошлое, ни мое настоящее его не интересовали. Все полчаса, пока мы пили кофе на веранде «Норд-бистро», он не переставая стрелял взглядом на всех мало-мальски хорошеньких женщин, кто проходил мимо нас по Китайской улице. Мое почти классическое лицо, прекрасные волосы и умопомрачительная фигура Давида не привлекали.

Прошло четырнадцать лет, я превратилась из гадкого утенка в античную богиню, а всё осталось по-прежнему. Я была ему не нужна, и теперь не было у меня такого пайка, которым я могла бы прикормить своего легкомысленного принца.

Главная мужская сказка – про спящую царевну, которую нужно разбудить, чтобы она полюбила. Главная женская сказка – про мальчика Кая с заледеневшим сердцем. Я согласна стать Гердой, преодолеть любые испытания и расстояния, чтобы оно оттаяло. Вот о чем я думала, наблюдая, как Давид, сидя со мной, разглядывает других женщин.

Задача была не из простых, но, будь она легкой, возможно я и не полюбила бы принца. Для начала требовалось добиться одного: чтобы эта встреча не оказалась последней. Я навела Давида на разговор о спорте. Он помянул о теннисе, и я, изобразив удивление, сказала, что очень люблю эту игру. Он спросил, состою ли я в клубе. Я наврала, что состою, не особенно рискуя. Лаецкий, президент Теннисного клуба, не посмеет мне отказать.

Дальнейшее устроилось само собой. Давид сказал: «Так давай сразимся? Я играю по понедельникам и субботам». Я, внутренне ликуя, пожала плечами: «Ну, хорошо». «В ближайший понедельник?». Заглянув в записную книжку, я с важным видом ответила: «Нет, у меня весь понедельник расписан. Тут и деловое, и личное… Могу в субботу». На том и порешили. Отсрочка мне понадобилась не для того, чтоб изобразить индифферентность. Я никогда не держала в руках ракетки и рассчитывала за неделю хоть чему-то научиться.

План был отчаянный, но не такой уж фантастический. Я была очень спортивной, ловкой, физически выносливой. В свое время, только чтоб преодолеть страх высоты, выучилась за один день неплохо нырять с десятиметровой вышки. А уж тут стимул был таким, что ради него я освоила бы и бокс вкупе с штангой.

В редакции я взяла отгулы. Наняла персонального тренера, чтоб научил двигаться и поставил удар. Мы занимались два раза в день по полтора часа. В остальное время я лупила мячом о стенку и собирала сведения о Давиде – всё, что только можно было выяснить. Здесь мне помогло ремесло. К моим услугам были газетные подшивки, наш корпункт в Шанхае, масса разнообразных знакомых, без которых журналистке существовать невозможно.

Даже странно, что я до сих пор не обратила внимание на фамилию владельца «Азиатско-китайского банка». Пресса писала о нем довольно часто, просто финансово-экономические новости находились вне зоны моего профессионального интереса.

Саул Каннегисер, судя по всему, излечился от временного помешательства, вызванного смертью жены. Либо же нашел своей одержимости практическое применение в сфере бизнеса. Капиталы, переправленные из России перед революцией, пригодились ему в Шанхае, настоящем клондайке для коммерсантов, финансистов и просто спекулянтов. Помогли некогда пугавшему меня чернокнижнику и хорошие связи с еврейскими финансовыми кругами Америки. Созданный Каннегисером-старшим банк стал одним из ведущих посредников между экспортерами и импортерами всего панкитайского региона, от Кореи до Сингапура.

Каннегисер-младший мелькал в шанхайских газетах – и английских, и китайских, и русских – еще чаще, чем его отец, но не на деловой странице, а исключительно в разделе светской хроники. Если случался раут, громкий вернисаж, благотворительный бал, среди гостей обязательно упоминался Давид: «элегантный», «импозантный», «аристократичный», иногда «непременный» или «вездесущий».

Можно было понять банкира, который решил оторвать своего веселого наследничка от шанхайской разлюли-малины и приобщить к делу. Бедный «папочка»! Давид и в Харбине не очень утруждал себя работой. Несмотря на то, что у нас он объявился недавно, я обнаружила в наших доморощенных светских новостях немало упоминаний о «светском льве» и «шанхайском миллионере».

Иллюстрированная «Звезда Маньчжурии» давала на последних страницах маленькие фотографии, где были запечатлены именитые гости торжественных или увеселительных мероприятий. Давид сиял своей белозубой улыбкой по меньшей мере на десятке этих глянцевых иконок, обычно в сопровождении какой-нибудь куколки. Каждую из них я изучала внимательно и неторопливо, как командир субмарины запоминает контуры вражеских кораблей, которые ему предстоит отправить на дно. Некоторые из моих соперниц были названы по имени («графиня Инна Берг», «актриса театра и кино Ариадна Северная», «мисс Люсинда Хоббс»), про других, в том числе про американскую чечеточницу, журнал писал просто: «Давид Каннегисер со спутницей». Напитавшись отравой ревности, я снова шла на корт и до остервенения, до темноты в глазах колотила о щит ни в чем не повинным пушистым мячиком.

Хватит, неинтересно. Переворачиваю еще несколько дней-страниц, и вот я уже на корте.

Слепящее солнце, жара. Звонкие удары. Из-за решетки, спрятавшись в тени, наблюдают несколько зрителей. Я, всегда так заботящаяся о том, как смотрюсь со стороны, не обращаю на них внимания.

Давид в белых брюках, я в белой юбке и парусиновых туфлях. Мой лоб перетянут лентой, чтобы пот не попадал в глаза. [Короткий перехлест настоящего с прошлым, парадокс времени: по моему лицу одновременно стекают две струйки – одна сейчас, и с нею я ничего поделать не могу; другая тоже сейчас, но семьдесят восемь лет назад – ее я легко смахиваю ладонью. ]

Играю я не очень искусно, часто мажу, особенно на подаче, но компенсирую навык быстротой и силой ударов. Давид из-за зноя ленится бегать к далеко падающим мячам, и я начинаю вести в счете.

Лучше всего мне дается форхенд, я вкладываю в него всю мощь своей натренированной тетивою руки и всю накопившуюся злобу. Оказывается, можно любить человека и в то же время трястись от бешеной злобы к нему. Я этого не знала.

Вот тебе актриса театра и кино! Вот тебе Люсинда Хоббс! И про Фанни я не забыла! А это за чечетку! За то, что едва меня вспомнил!

После партии, которую я выиграла со счетом 6:4, мы сидим под большим полосатым зонтом, пьем оранжад со льдом. Я нервничаю – подозреваю, что от меня несет потом. От Давида пахнет сильно, но мне этот запах нравится.

Он по-мальчишески дуется на проигрыш. Говорит:

– Знаешь, в ловких и сильных женщинах есть что-то противоестественное, как в неловких и слабых мужчинах. Вашей сестре очень идет грациозность, но не ловкость. Ты, Сандрочка, настоящая героиня современности, женщина Арт-деко. Ринальди очень точно в тебе это уловил. А мне больше нравятся женщины прежнего времени, эпохи Арт-нуво: беспомощные, слабые и тонкие, будто ирисы.

В жизни не слышала ничего обидней. Хуже всего, что тут ничего не исправишь. Какой из меня ирис?

Я уныло прикидываю, как мне стать беспомощной. Во-первых, надо будет поддаться ему в следующем сете. Во-вторых, поменьше есть, чтоб лицо осунулось. В-третьих…

Пять минут спустя происходит сцена, которая окончательно меня губит в глазах Давида.

Мы идем по аллее назад к корту. Навстречу – Лаецкий, тоже в белом. Из спортивной сумки торчат ракетки, на шее висит полотенце. Видит, с кем я. Суживает глаза.

– Ба-ба-ба, – тянет он противным тенорком. – Так вот для чего нам срочно понадобилось членство в клубе. Я вижу, энтузиастка Дальнего Востока не брезгует и Ближним… Деньги не пахнут, даже если они еврейские?

Давид останавливается. Рассматривает Лаецкого, будто неживой предмет.

– Кто это, Сандрочка?

– Некто Лаецкий. – Я делаю шаг вперед, чувствуя, как во мне закипает кровь. Но стараюсь не сорваться, помню про «слабый ирис». – Не обращай внимания. У него бывают приступы маниакального бреда.

Рука Давида мягко удерживает меня за плечо, отодвигает в сторону.

– А, да. Мне рассказывали про маленького харбинского дуче. На что жалуемся, голубчик? Навязчивые идеи? Безотчетный страх перед евреями? Недержание мочи?

Он очень похоже изображает участливый докторский тон.

Лаецкий вспыхивает:

– Фигляр! Охамел в своем Шанхае! Я тебя научу, как разговаривать с русским дворянином!

Давид вытягивается в струнку, щелкает каблуками.

– Значит, дуэль? Мы будем стреляться? Ах нет, вы же мушкетер. Мы будем биться на шпагах.

И скалит зубы. Ему весело. Я уверена: он не понимает, с кем связывается.

– Дуэль с евреем? – презрительно усмехается Лаецкий. – Больно много чести.

– Я – русский офицер, прапорщик Белой армии. А вы, юноша, – шпак, кусок штатского мяса. Или деремся на дуэли, или я вас просто отшлепаю. Выбирайте.

Теперь Давид изображает уже не доброго доктора, а спесивого офицерика. Он не принимает Лаецкого всерьез, фашист в теннисном костюме его забавляет. Я начинаю паниковать. «Союз мушкетеров» – организация отнюдь не опереточная. По слухам, у этих типов на счету есть даже убийства, ни одно из которых так и не раскрыто полицией.

Эту стычку нужно немедленно прекратить! Нужно переориентировать ярость Лаецкого на себя. Уж я потом, с помощью Сабурова, сумею обуздать этого кретина.

[В двадцать семь лет я еще не знаю: когда мужчины петушатся, вмешиваться нельзя – выйдет только хуже. ]

В руке у меня чехол с ракеткой. Я резко поворачиваюсь, будто увидела в стороне что-то очень интересное. Деревянный обод моего 13-дюймового «уимблдона» попадает Лаецкому точнехонько по ширинке его белоснежных брюк.

Чудесный сочный звук. Предводитель мушкетеров, утробно рыкнув, хватается за ушибленное место, и сгибается пополам.

– Простите, я такая неловкая, – говорю я светским тоном.

– Сука! Жидовская подстилка, – сипит Лаецкий. Лицо у него белое.

Давид замахивается, но удара не наносит – не хочет бить беспомощного. Вместо этого он крепко берет меня за локоть и тащит прочь.

Улыбки больше нет, глаза сверкают.

– Ты опять за свое? Перестань меня защищать! – говорит он сквозь зубы. – Никогда – слышишь, ни-ко-гда больше так не делай, иначе я с тобой раззнакомлюсь!

– Хорошо. Больше не буду, – говорю я кротко и делаю слоновью попытку изобразить милую женскую беспомощность. – Я так испугалась! Уведи меня отсюда.

Вот это ему нравится. Давид покровительственно приобнимает меня за плечи и ведет обедать.

Передо мной открываются новые горизонты. Я провела его! Это оказалось нетрудно!

[Не странно ли? Я всегда – и в молодости, и потом – придавала большое значение уму людей, с которыми общалась, а про Давида и сейчас не знаю, умен он был или нет. Уж во всяком случае не титан мысли. Но это почему-то меня не трогало. Как толстовская Наташа, он не удостаивал быть умным. Само понятие «ум» в его присутствии как-то вдруг утрачивало всю свою важность. Когда я была с Давидом, мне не хотелось умничать. Мне просто хотелось быть с ним. Я словно переставала отбрасывать тень, разомлевала от тепла и света, глупела, разнеживалась и разве что не урчала по-кошачьи. Господи, до чего же мне было с ним хорошо! Если начать рассказывать, если пытаться объяснять, чтоименно казалось мне таким уж волшебным, ничего не получится. Меня выслушали бы да пожали плечами: ну и что особенного?

Но мне не нужно никому ничего объяснять. Достаточно на миг открыть любую страничку того июня или июля. ]

Например, вот эту.

Всё так же жарко. Мы прокатились по Сунгари на яхте, поднимаемся на причал. Давид подает мне руку. Я, изображая неловкость и даже неубедительно ойкая, даю вытянуть себя из лодки.

– У тебя ресничка выпала. Он показывает на мое веко.

– Где? Пробую ее снять.

– Дай-ка я.

Облизывает палец, легким движением касается моего глаза.

– Елка-елка, не роняй иголки.

От прикосновения я вздрагиваю. Чувствую, что лицо заливается краской. Чтоб не выдать себя, грубо отбрасываю его руку.

Давиду нравится меня дразнить, он смеется.

– Спасибо, что не укусила!

Мое веко пылает, будто влажный палец прижег кожу огненным тавром.

Насущные задачи деятельности по профилактике болезни Альцгеймера

– Рыбка не спит.

На лицо древней старухи легла рука, ощутила трепет ресниц.

– Рыбка хочет сказку.

Шелест страниц.

Скрипучий голос без выражения, без интонаций, начинает монотонно читать – со второй строчки. Чтец всегда пропускает названия статей. Ему категорически не нравится крупный шрифт.

«Речь на открытии Шестого международного благотворительного форума корпоративных спонсоров в Лозанне.

Дамы и господа, многоуважаемые спонсоры. В своем коротком выступлении я намерен суммировать факты, каждый из которых большинству из вас хорошо известен, а также обозначить направления нашей исследовательской деятельности, нуждающиеся в первоочередной поддержке.

Как вам известно, фонд, который я имею честь возглавлять, занимается изучением тяжелого дегенеративного заболевания мозга, которое впервые было описано в 1906 году немецким психиатром Алоисом Альцгеймером и с тех пор носит его имя. Как правило, эта болезнь обнаруживается у людей старше 65 лет, однако в редких случаях она начинается и в более раннем возрасте.

Вплоть до настоящего времени наукой не выявлены причины болезни и механизм ее развития. По сути дела то, чем занимается практическая медицина в этой области, сводится к аккумулированию и регистрации сведений о прохождении патологического процесса в каждом конкретном случае.

Известно, что в ходе болезни мозг пациентов подвергается микроскопическим изменениям: в нем образуются внеклеточные отложения протеина, так называемые амилоидные бляшки, и внутриклеточные волокнистые скопления протеина – нейрофибриллярные сплетения. Число нервных клеток уменьшается вследствие их отмирания, передача импульсов от клетки к клетке ослабевает и затем прекращается, поэтому мозг оказывается не в состоянии полноценно функционировать, что разрушительным образом сказывается на личности человека, его поведении и общем состоянии. При этом больше всего оказываются поражены височная и теменная области, а также лобная кора, то есть зоны, ответственные за обучение и память. Поскольку погибшие нервные клетки не регенерируются, болезнь причисляется к разряду неизлечимых. Всё, на что мы сегодня способны, это замедлить ее течение, о чем я скажу чуть подробнее дальше.

Сначала несколько слов о ходе заболевания.

Оно делится на четыре стадии.

Первая, так называемая «предеменция», прежде всего затрагивает свежие слои памяти и способность воспринимать новую информацию. Человек хуже соображает, утрачивает способность к абстрактному мышлению, делается рассеян и апатичен.

На второй стадии, стадии ранней деменции, способности памяти продолжают деградировать. Встречаются симптомы апраксии, то есть двигательных нарушений, и афазии, то есть нарушения связной речи. Однако больной еще помнит основные факты своей биографии и сохраняет остатки здравого смысла.

На третьей стадии – умеренной деменции – человек начинает путать слова, разучивается читать и писать, перестает узнавать хорошо знакомых людей. Нарушается координация тела. Характерны элементы бреда, ложной самоидентификации. Старики часто уходят из дома и потом не могут вернуться. Исчезают привычки, связанные с соблюдением гигиены и отправлением естественных надобностей.

Затем наступает четвертая стадия, этап тяжелой деменции. Речь теряется почти полностью. Наступает тотальная апатия, истощение. Способность к самостоятельным действиям, даже самым элементарным, постепенно утрачивается. Больной уже не встает с кровати. Смерть наступает не в силу развития самой болезни, а из-за посторонних факторов – чаще всего это вызванная неподвижностью пневмония или пролежни.

В среднем с момента постановки диагноза до кончины пациента проходит семь лет, хотя возможно и значительные отклонения в ту и другую стороны. Главным образом это зависит от состояния сердечно-сосудистой и дыхательной системы, ну и, конечно, от условий ухода.

Наш фонд уже много лет ищет и разрабатывает способы, если не излечения, то, по крайней мере, приостановки темпов развития этой тяжелой болезни. В ходе конференции наши специалисты расскажут вам, о том, что уже сделано и что еще предстоит сделать.

Сначала вы прослушаете доклад профессора Минотти, исследования которого дают основания предполагать, что течение болезни замедляется и смягчается, если пожилые люди своевременно переходят на так называемую средиземноморскую диету, построенную на правильном сочетании фруктов, овощей, оливкового масла, рыбы, крупяных продуктов и красного вина.

Профессор Лайонс провел впечатляющие исследования, в ходе которых было установлено, что люди, владеющие двумя и более языками, менее подвержены болезни. На этом основании профессор разработал систему стимулирования интеллектуальной деятельности пожилых людей: изучение языков, разгадывание шарад и кроссвордов, настольные игры. Для пациентов на стадии предеменции показаны музыкотерапия и арт-терапия, уход за домашними животными и некоторые другие виды общеукрепляющей активности, о которых вы узнаете из доклада.

Еще одному направлению наших поисков будет посвящено выступление профессора Ричардсона, занятого так называемой эмоциональной терапией. Она включает такие разделы, как симуляция присутствия родственников, сенсорная интеграция, аудио – и видеоактивизация воспоминаний, валидационные техники, поддерживающая психотерапия.

Мой соотечественник профессор Ито расскажет вам об использовании стволовых клеток. Как вам известно, эта методология произвела настоящую революцию в современной медицине. Стволовые клетки, иначе называемые «умными» клетками, аккумулируются в той части нашего тела, которая больше всего нуждается в помощи. Они как бы латают поврежденные ткани, то есть организм ремонтирует сам себя. Использование стволовых клеток для регенерации зон головного мозга – дело новое, оно только начинает развиваться, но мы все верим в его перспективность.

Присутствующих здесь представителей фармацевтических кампаний безусловно заинтересует сообщение профессора Кляйншмидта, много лет занимающегося производством гомеопатических препаратов, которые могли бы замедлить развитие болезни.

Однако в первую очередь я желал бы привлечь ваше внимание к продолжительным исследованиям, проведенным во Франции. Перед вами выступит профессор Менье, группа которого сосредоточила свои усилия на том направлении, которое на сегодняшний день представляется самым логичным: если мы не научились лечить болезнь Альцгеймера, давайте попробуем ее предупреждать посредством широкоохватного раннего диагностирования. Наши французские коллеги установили, что первые симптомы Альцгеймера могут быть выявлены за 10–12 лет до активного развития болезни, а это дает медицине шанс вовремя вмешаться. Разработаны специальные тесты: нейропсихологические, биохимические, метаболические. В будущем предлагается подвергать всё население в возрасте 65 лет тотальному тестированию. Эта программа, если внедрять ее в государственных масштабах, потребует колоссальных затрат, но, по моему личному убеждению, именно она сулит наиболее верные результаты.

Кто-то наверняка скажет, что эта идея отдает капитулянтством, что наука таким образом расписывается в своем бессилии перед загадочной болезнью. Что ж, в ходе дискуссий у вас будет возможность высказать критические замечания и, может быть, предложить что-то более конструктивное. Руководство нашего фонда прекрасно сознает трудновыполнимость тотального тестирования. Даже в условиях относительно небольшой страны с хорошо развитой системой социально-медицинского обслуживания и мощными волонтерскими организациями осуществление подобной программы потребует миллиардных вложений. Ни одно государство, даже самое богатое, с этой задачей сегодня справиться не в состоянии без поддержки частного спонсорства.

Но и затягивать кардинальное решение этой проблемы человечество не имеет права. В течение ближайших десятилетий болезнь Альцгеймера станет главной заботой стран, в населении которых стремительно увеличивается доля людей пожилого возраста – а это, собственно, все развитые страны планеты.

В настоящее время в них живет примерно миллиард триста миллионов человек, и альцгеймерных больных насчитывается около 28 миллионов. К 2040 году, то есть всего через тридцать лет, по расчету наших специалистов, эта печальная цифра превысит стомиллионный рубеж. Такова обратная сторона борьбы человечества за улучшение качества жизни – за прогресс социального обеспечения, за победу над сердечно-сосудистыми и онкологическими заболеваниями.

Дамы и господа, вы только вдумайтесь! Получается, что титанические усилия, которые наша цивилизация расходует на социальный и научный прогресс, фактически приводят к постоянному увеличению альцгеймерной популяции! Если сидеть сложа руки, наша цивилизация уже в двадцать первом веке рискует превратиться в огромный дом престарелых, где будут жить только выжившие из ума старики и обслуживающий их персонал, причем процент первых будет постоянно расти, а вторых сокращаться.

Позволю себе аргумент еще более сильный. Если угодно – личный. Я буду говорить не об абстрактном человечестве, а о тех, кто присутствует в этом зале. Да простят меня дамы за невежливость, но большинству из нас за пятьдесят. Это значит, что в 2040 году не кто-нибудь, а именно мы с вами имеем все шансы оказаться среди тех самых ста миллионов. Таким образом, борьба с болезнью Альцгеймера – наша с вами личная проблема. Никто ее за нас не решит. Благодарю за внимание.

Аплодисменты.

Председательствующий: Это был президент Международного фонда борьбы с болезнью Альцгеймера доктор Санада Сабуро.