Текст книги "Гадание при свечах"
Автор книги: Анна Берсенева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 15
Может быть, Иветта начала замечать приступы тоски, охватывающие Марину, темные тени у нее под глазами. А может быть, сама по себе решила, что пришло время изменить Маринину жизнь. Она вообще действовала, подчиняясь только собственным решениям, не обращая внимания на мелкие обстоятельства вроде чьей-то беспричинной печали.
– Что, моя дорогая, – спросила она однажды, – не надоело тебе сидеть в этой дыре и выслушивать жалобы глупых теток?
Марина теперь заменяла госпожу Иветту не реже раза в неделю. Это было, в общем-то, немного – учитывая, что остальные шесть дней были у нее полностью свободны. Но Марине иногда казалось: за этот день она выматывается так, что остальные дни ей уже и не нужны.
– Я ведь не так уж много сижу дома, – попыталась она возразить. – Я гуляю, в театры хожу…
– Я знаю, – поморщилась Иветта. – Ты молодец, культурную программу себе обеспечиваешь. Но извини, моя дорогая, чтобы сходить в Малый театр и в Пушкинский музей, не обязательно перебираться в Москву. Можно на выходные из Орла приезжать и за год обойти все достопримечательности.
Марина понимала, что она права. Когда прошел первый восторг узнавания, охвативший ее в Москве, она почувствовала, что неприкаянность ее никуда не исчезла. Но что можно было с этим поделать?
Она знала: если бы Женя ходил по этим улицам, если бы можно было встретить его, хотя бы случайно, – все было бы здесь у нее по-другому. Но он только снился ей, и она чувствовала, что его нет в Москве.
Он снился ей часто – так ясно, словно лежал рядом с нею. Марина чувствовала его ласковые прикосновения, и как пружинит кровать, когда он прижимается к ее телу, к ее раскрывающемуся под ним лону, когда его бедра судорожно вздрагивают в темноте…
Она просыпалась, и подушка была мокрой от слез.
Но в Москве его не было, в этом она не обманывалась. И поэтому Иветта была права: что толку разглядывать достопримечательности?
– Я, помнится, обещала тебе заняться твоим гардеробом и прической, – сказала Иветта. – По-моему, пора.
Марина пожала плечами. Она не была уверена в том, что ей это так уж необходимо… Правда, теперь по крайней мере не приходилось стесняться того, что она живет за чужой счет: поток посетительниц позволял зарабатывать достаточно.
– Я заеду за тобой в пятницу, – сказала госпожа Иветта. – Будь дома после шести.
Машина пришла ровно в половине седьмого. Марина увидела ее из окна: она уже знала эту изумрудно-зеленую «Вольво». Ей показалось, что госпожа Иветта сидит рядом с водителем – и тут же раздался телефонный звонок.
– Спускайся вниз, Марина, – услышала она Иветтин голос.
– А вы разве не в машине? – удивилась Марина.
– В машине, – послышалось в трубке. – Я звоню с сотового. Спускайся скорее, не задавай глупых вопросов.
Конечно, Марина отлично понимала, что госпожа Иветта не бедна, и машину ее она видела не впервые. Но, устроившись в просторном автомобильном салоне, она не просто поняла, а отчетливо почувствовала, что значит это изысканное московское богатство. В салоне пахло Иветтиными любимыми духами «Кабошар»; сиденья были кожаные, того же темно-изумрудного цвета, что и машина. Играла негромкая музыка, затылок водителя был так неподвижен, что Марина даже не решилась с ним поздороваться.
– Мы едем к портнихе? – спросила она, чтобы что-нибудь сказать. – Или к парикмахеру?
– Мы едем ко мне, – последовал ответ. – И портниха с парикмахером приедут ко мне.
Марина плохо ориентировалась в Москве, а в Медведково она вообще приезжала только на метро. Поэтому она узнала, куда они едут, только когда машина выехала на Кутузовский.
Войдя в подъезд серого восьмиэтажного дома с какими-то массивными советскими скульптурами под самой крышей, Марина не поверила своим глазам. Это был даже не подъезд, а роскошный холл – с цветами в больших кадках, с мраморными стенами. Двое молодых людей, стоявших у входа, пропустили их, едва взглянув на госпожу Иветту.
Марина смотрела, как та идет к лифту, как переливается в свете ярких ламп мех ее длинной шубы из чернобурки, – и не решалась идти следом по гладкому, как стекло, полу.
– Что же ты? – обернулась Иветта, и Марина, вздохнув, пошла за ней.
Госпожа Иветта жила на последнем этаже. Пока она открывала входную дверь, Марина подумала: «Отсюда, пожалуй, в трубу вылетать поближе…»
А что, если существует сверкающий подъезд, и лимузин, и безмолвный шофер, почему бы не уметь владелице всего этого летать на метле?
– Проходи, – пригласила Иветта.
В голосе ее совсем не слышалось того, что непременно послышалось бы в голосе любой другой женщины: предвкушения Марининого восторга, желания удивить наивную провинциалку, обыкновенного хвастовства, в конце концов. Иветта, похоже, меньше всего думала о Маринином удивлении – она спокойно входила в свою квартиру.
Марине сразу показалось, что с ее сапог натекла грязная вода, хотя она всего-то и прошла по улице несколько метров от машины до подъезда. Ей неловко было вешать свою шубу из искусственного серого меха в высокий встроенный шкаф, из которого на нее пахнуло тонким запахом лаванды.
Она молча прошла через большую прихожую, заметив только, что на стенах висят картины, и оказалась в комнате. Наверное, это была гостиная. Она показалась Марине огромной – большей, чем может быть комната в восьмиэтажном доме, пусть даже в таком роскошном, как этот. Иветта зажгла свет, и Марина едва не ахнула.
А ей-то еще казалась изысканной та квартирка, в которой она теперь жила! Гостиная госпожи Иветты была обставлена с настоящей изысканностью – той, которая невозможна без старинной мебели, ручной работы ковров и множества безделушек, от которых веет подлинностью.
Ковер, лежащий на блестящем дубовом паркете, был персидский; Марина сразу оценила искусность, с которой он был выткан. В отцовской библиотеке была книга о персидских коврах, и она читалась как захватывающий, полный тайн приключенческий роман. При одном взгляде на ковер вспоминались гаремы, наложницы и опахала…
Правый угол комнаты явно был задуман как место неторопливой беседы. Вокруг невысокого овального стола размещались три кресла, обитые золотистым шелком; на столе в низкой китайской вазе стояли белые и желтые розы.
Высокие, как шкаф, часы в другом углу пробили половину какого-то часа; Марина не могла сообразить, какого. Теперь она рассматривала освещение гостиной – и это было едва ли не самое увлекательное, что здесь вообще было.
Высоко под потолком, в лепной розетке, висела старинная бронзовая люстра – в том же стиле, что и кресла, и огромный мягкий диван. Но люстра сейчас не горела, а свет струился прямо со стен: по ним вились, как экзотические стебли, гирлянды золотых лампочек. Или не гирлянды – ведь гирлянды на новогодней елке бывают? Марина не знала даже, как назвать сплетения светящихся линий на стенах; каждый предмет в этой комнате получал с их помощью самое выгодное освещение.
– Тебе нравится здесь? – прервала ее созерцание Иветта.
– Да, – кивнула Марина, не высказывая ни восхищения, ни растерянности; она уже привыкла, что подобные чувства как-то неуместны в присутствии этой женщины.
– Ты тоже выглядишь здесь вполне органично, – заметила Иветта. – Сейчас придет Анеля.
Марина и сама не знала, как она, собственно, относится к роскоши. И даже не потому, что у нее не было случая это узнать, а главным образом потому, что с самого детства привыкла к контрастам. Мог ли быть больший контраст, чем тот, что существовал между домом ее отца и бабушкиной избой? А она чувствовала себя равно легко в каждом из них.
Вот и сейчас: Марине нравилось рассматривать мебель, и ковер, и картины со сценами охоты, но она не чувствовала ничего похожего не только на зависть, но даже на естественное желание остаться подольше посреди этой красоты и роскоши. Она была от рождения готова к ней, сама того не сознавая…
Портниха Анеля появилась через несколько минут. Это была невысокая женщина неопределенного возраста с такой неприметной внешностью, что даже описать ее было невозможно. Казалось, и нет настолько невыразительных слов, которые могли бы этой внешности соответствовать.
Анеля двигалась по гостиной легко, как мышка. Судя по всему, ей просто все равно было, по какой поверхности перемещаться.
– Анелечка, – сказала госпожа Иветта, – эскизы я тебе после покажу. А сейчас взгляни-ка на эту девочку.
Портниха окинула Марину быстрым и ничего не выражающим взглядом.
– Прическа будет другая, – поспешила заверить Иветта, как будто объясняя какой-то чертеж. – Надо сшить одно платье, остальное потом, или она сама купит готовое. Но вечернее платье сделаешь ты. У меня времени не было рисовать, так что послушай.
Марина с самого начала удивлялась ясности и точности Иветтиной речи. И теперь, слушая ее приятный грудной голос, она тут же представляла себе платье, которое та описывала.
Анеля же, казалось, вовсе не слушала Иветту: она снимала с Марины мерки. Но когда Иветта замолчала, Анеля сказала:
– Плечи лучше не совсем открывать, а газом прикрыть.
– Хорошо, – согласилась Иветта. – Но только легкий флер.
Обе женщины говорили коротко, односложно, но видно было, что они давно понимают друг друга с полуслова.
Когда Анеля вышла, Иветта сказала:
– Анеля – уникальная портниха. У нее совершенно отсутствует фантазия, поэтому она никогда не станет крупным художником. Но мне ее фантазия и не нужна, у меня своей достаточно. А вот сделать все так точно, как она, ни один кутюрье не сможет: безразличия ни у кого не хватит.
«Как безошибочно она умеет использовать человеческие недостатки, – вдруг подумала Марина. – Кому бы в голову пришло, что у портнихи не должно быть фантазии!..»
И вдруг неприятный, мгновенный холодок пробежал у нее по спине. А ее, Марину, как использует эта непонятная женщина? Она-то ей зачем?
– Но мне не хотелось бы… – медленно проговорила она. – Мне не хотелось бы получать от вас больше, чем я смогу вернуть. Сколько будет стоить это платье? И все остальное…
– Вот что, дорогая. – Иветта сидела на диване и стряхивала пепел в изогнутую океанскую раковину, стоящую на резном столике у подлокотника. – Я прошу тебя сразу уяснить: ты согласилась работать со мной, а это значит, что ты не должна выглядеть этакой Золушкой в деревянных башмаках. И если я занимаюсь твоим гардеробом, я делаю это вовсе не ради благотворительности.
Голос у Иветты стал стальным, но Марина знала и собственную незаметную несгибаемость.
– Я это понимаю, – сказала она. – И именно поэтому мне надо знать: сколько я буду вам должна? Я не хочу обещать вам больше, чем могу сделать.
– Того, что ты можешь сделать, достаточно, – усмехнулась Иветта. – Уверяю тебя, двести долларов за заговор на колечко – это совсем не максимум, а наоборот – минимум.
– И что же, – вдруг бесцеремонно спросила Марина, – неужели на деньги от заговоров можно жить так, как вы живете?
Она ожидала, что Иветта рассердится, даже разгневается, но та осталась невозмутима.
– Жить так, как я, может тот, кто имеет очень важный природный дар – голову на плечах. И знает, во что надо вкладывать деньги. А еще важнее – в кого их надо вкладывать. Я знаю, чего хочу, не только каждый день, а каждый час – и я своего добиваюсь, – спокойно ответила она.
Несмотря на прямоту этого ответа, Марине стало не по себе. Она чувствовала себя странной Золушкой: ей не хотелось стать принцессой. Да еще эта синеглазая колдунья в качестве феи…
Но в гостиную уже входил совсем не принц, а сморщенный маленький старичок.
– А вот у месье Жоли фантазии наоборот в избытке! – Иветта приветствовала его приятной улыбкой. – Мариночка, ты сейчас же сама в этом убедишься.
Месье Жоли был парикмахером – вернее, куафером, как назвала его госпожа Иветта. Он действительно оказался полной противоположностью Анеле: болтал без умолку, мило улыбался, склонив на плечо голову, слушал, что говорила ему Иветта. Оказалось, что его французские предки жили в России с незапамятных времен и всегда в качестве придворных куаферов.
– Дорогому месье Жоли не хватает только высочайшего двора, – заметила Иветта.
– Вы, мадам, способны затмить всех царствующих особ Европы, – в тон ей ответил старый куафер.
Эти странные люди были похожи на фигуры какого-то паноптикума. И откуда они вообще появлялись в гостиной – без стука, без звонка?
«Но могло ли быть, чтобы госпожу Иветту окружали обыкновенные люди?» – подумала Марина.
Между тем куафер оглядел ее так, словно на голове у нее росли не волосы, а тряпки.
– Мадам? – он вопросительно посмотрел на Иветту.
– Да, друг мой, – полностью на ваше усмотрение. Но только ничего такого, чем надо было бы заниматься постоянно. По-моему, Мариночка этого не любит, – усмехнулась госпожа Иветта.
– Прошу вас, мадемуазель. – Жоли жестом пригласил Марину идти за собой. – Я не отниму у вас много времени.
Трудно сказать, что в его представлении значило «много», но Марина представить себе не могла, что ей придется потратить целый час на прическу. Правда, месье Жоли болтал без умолку и слушать его было даже интересно, но все-таки…
Он привел Марину в ванную, которую она не успела и рассмотреть, потому что месье Жоли тут же окутал ее мягкой белой простыней и ловко принялся за мытье ее головы. Закрыв глаза, Марина чувствовала, какой необычный шампунь выливается ей на волосы – с едва уловимым запахом свежей травы.
– Детка, прелестные волосы! – щебетал старик. – Но чем вы их моете, позвольте узнать? Полное впечатление, что хозяйственным мылом. Ваши волосы должны сиять и переливаться, как золотой дождь, а они у вас тусклые, как будто вы их мукой обсыпали. Надо подобрать хороший французский шампунь, с витаминами. А к нему я вам дам мою собственную настойку. И никакого лака – ни-ког-да, запомните! Живой золотой блеск – вот в чем ваше очарование.
Марине казалось, будто ее волосы прямо под его руками становятся легкими и шелковистыми – то ли от шампуня, то ли от убедительного стариковского голоса. Закончив мытье, месье Жоли мгновенным движением перекинул их на лицо и принялся стремительно щелкать ножницами где-то у Марининого затылка.
– Все очень просто, – приговаривал он. – Вам это сделают в любом салоне, достаточно показать. Пышно, свободно, прямые ниспадающие линии.
Когда после всех его ухищрений с ножницами и феном Марина взглянула наконец на себя в зеркало, она едва сдержала возглас удивления.
«Действительно – золотой дождь! Или водопад», – подумала она.
Ее волосы больше не были разбросаны в беспорядке по плечам – они струились вдоль щек, оттеняя высокие тонкие скулы, и, словно объятия, сходились у ключиц двумя волнами. Очертания Марининого лица приобрели невыразимое изящество в этом мягком обрамлении, и она невольно залюбовалась собою – так, что даже не успела разглядеть ванную, в середине которой сидела на высоком круглом табурете. Только цвет стен и пола сразу бросался в глаза – бирюзовый, ярчайший.
– Мадам Иветта будет довольна, – заметил Жоли, тоже с удовольствием разглядывая Марину. – Пойдемте, барышня.
– Спасибо! – искренне сказала она. – Я и не думала, что со мной можно такое сотворить.
Старик загадочно улыбнулся.
– С вами – можно, – сказал он. – Конечно, и мои способности кое-что значат. Но у вас, барышня, особенное лицо… Интересно было бы полюбоваться вашим генеалогическим древом. Роскошное, должно быть, растение.
– Вот теперь ты выглядишь пристойно, – встретила их госпожа Иветта. – И платье будет готово в срок.
– В какой срок? – тут же переспросила Марина.
– Ах да, ведь я тебе еще не сказала, – вспомнила госпожа Иветта. – Через неделю я хочу тебя представить моим… скажем так – гостям. Людям, с которыми тебе придется работать.
– Здесь? – удивилась Марина.
– А что, ты всю жизнь собираешься раз в неделю снимать порчу с жительниц Медведкова? – насмешливо посмотрела на нее Иветта. – Милая, для меня это слишком дорогое удовольствие.
Марина слегка покраснела. В самом деле, ведь Иветта сразу предупредила ее, что о благотворительности речи нет.
– Хорошо, – пожала она плечами. – Ведь вы меня предупредите, когда это произойдет?
– Невозмутимость – главный твой козырь, – ответила Иветта. – Или умение держать себя в руках?
Глава 16
Прием, обещанный госпожой Иветтой, был назначен на пятнадцатое февраля – в Маринин день рождения. Она случайно проговорилась об этом Иветте: вообще-то не собиралась, но просто удивилась совпадению.
– Очень мило, – сказала та. – В таком случае, твое появление будет особенно уместно и ненавязчиво.
– А почему мое появление надо как-то объяснять? – спросила Марина.
– Мне никому ничего объяснять не надо, – отрезала госпожа Иветта. – Дело состоит только в том, что ты должна будешь заменять меня в некоторых случаях. Естественным образом заменять – когда потребуются именно те способности, которыми обладаешь ты. Твоя серьезность! – хохотнула она. – Поэтому я хочу, чтобы к тому времени мои клиенты тебя уже знали и твое появление не вызывало у них недоверия.
Туфли к этому вечеру Марина купила сама в подсказанном Иветтой итальянском бутике на Никольской. Они были удивительно хороши, эти ее первые дорогие туфли – жемчужно-серые, с едва заметным голубоватым отливом. Они были завернуты в мягкую шелковистую бумагу, и казалось, что из коробки пахнет не новой кожей, а какими-то необычными духами. Каблук был высокий и тонкий; и без того довольно высокая, Марина выглядела еще выше и стройнее. Правда, она никогда не носила таких каблуков и сомневалась, сможет ли в них нормально ходить, поэтому надела туфли накануне и целый вечер ходила в них по квартире. Но туфли не терли и не жали, и походка в них стала даже изящнее – с плавным покачиванием бедер.
Но все это было приятно главным образом потому, что отвлекало от печальных и тревожных мыслей: что я делаю здесь, об этом ли думала, когда смотрела на свою стынущую в родниковой воде руку и вдруг решила, что должна ехать в Москву?..
Вечернее платье, сшитое Анелей, выглядело ничуть не хуже туфель. Оно висело на прозрачных «плечиках» в Иветтиной гардеробной, и Марине показалось, что оно уже облегает чью-то невидимую фигуру. Она надела платье, провела ладонями по своей талии и поняла, что эта фигура – ее…
Две широкие полосы ткани сходились на груди и казались небрежно наброшенными на плечи – так, словно они вот-вот соскользнут к локтям, открывая грудь. Издалека плечи выглядели обнаженными, и только легкая жемчужная дымка показывала, что верх платья состоит из того, что Иветта назвала флером. А от корсажа, обливая хрупкие Маринины бедра, спадала чуть ниже колен юбка из плотного шелка.
Марина смотрела в зеркало и думала: «Как странно, неужели эта стройная жемчужно-голубая женщина – я?»
Действительно загадка… И длинные глаза переливаются загадочно, почти теряясь уголками в золотистых волосах…
– Безупречно! – заявила Иветта, придирчиво оглядев Марину.
Марине искренне хотелось поблагодарить ее, и в то же время она не решалась это сделать. Что-то в Иветтином взгляде, во всем ее облике исключало искренность. Да что там – Марина до сих пор не могла решить, как же ей называть свою странную работодательницу! Так и говорила с ней, никак не обращаясь.
Марина думала, что прием состоится в гостиной, но оказалось, что гости соберутся в магической студии, располагавшейся этажом выше.
«Надо же! – удивилась про себя Марина. – Не зря я про помело и трубу подумала!..»
Правда, когда она вошла в студию, мысли о помеле исчезли сами собою. Крутая лесенка вела вверх прямо из прихожей. И там, наверху, располагалось необыкновенное помещение!
Это был круглый зал, стены которого состояли из сплошного стекла. Но это не было обычное оконное стекло. Оно было дымчатым, туманным, и весь еще не освещенный зал казался таинственным, окруженный этими полупрозрачными стенами.
Марина подошла к стене – или к окну? – и невольно отшатнулась. Она стояла прямо над бездной, крыши окрестных домов громоздились у ее ног, и весь огромный вечерний город раскинулся в необозримой перспективе.
– Испугалась? – заметила Иветта, подходя к Марине. – Не беспокойся, это стекло не разобьется.
Пока Марина любовалась лежащим у ее ног городом, Иветта отдавала какие-то распоряжения девушке, вошедшей вслед за ними. Марина мельком услышала что-то о бокалах, салфетках и хрустальных тарелках.
И вдруг в студии вспыхнул свет, мгновенно заставив Марину отвлечься от созерцания вечерней Москвы. Зал замерцал, засиял, прямо в глаза Марине брызнули бесчисленные радужные искры – так, что она невольно поднесла руку к лицу.
Мебели в зале не было совсем, но весь он был уставлен множеством разнообразных фигур – хрустальных, стеклянных и даже, казалось, сделанных из каких-то прозрачных камней. Здесь были шары, пирамиды, конусы, всевозможные многогранники – да все эти фигуры состояли из бесчисленных мелких граней и поэтому искрились и сверкали так, что больно становилось глазам.
У Марины дух захватило от этого зрелища – сияния, блеска, тайного торжества, которым дышал весь зал. Ощущение магического пространства создавалось мгновенно, как только подсвечивались эти необыкновенные стеклянные скульптуры.
Присмотревшись, Марина увидела, что они к тому же разных цветов и расположены так, что цвета то перетекают друг в друга, то, наоборот, друг с другом контрастируют. Это тебе не какое-нибудь чучело совы!..
Как завороженная рассматривала она эту богатую игру цвета, света, форм. Она не заметила даже, что в студии начали собираться гости.
От созерцания Марину отвлек голос Иветты:
– Мариночка, познакомься – мои друзья!
И только тут она ощутила наконец растерянность. Больше всего в своей жизни Марина терялась от многолюдства. И не от того многолюдства, которое преследует на шумной улице, а от многолюдства в замкнутом пространстве. Она физически ощущала то невидимое, что окружало каждого из собравшихся, и ее охватывало смятение от этих теснящихся, наплывающих друг на друга объемов. Она путалась среди них, не знала, как вести себя в этом столпотворении, даже если ниоткуда не исходила на нее враждебность.
Марина выросла в местах безлюдных, среди нетронутой природы. И хотя дом ее отца меньше всего был похож на деревенский дом, уединение было в нем естественным семейным состоянием. Это был особый мир, наполненный книгами, китайскими миниатюрами и рукописями, множеством старинных предметов, от которых веяло благородством. Но посторонних людей не было в этом мире…
Она легко чувствовала себя с Женей среди полей и перелесков, окружавших Спасское-Лутовиново и словно бы охранявших их любовь.
Училище, больница – это было совсем другое. Это была работа, а Марина с детства привыкла, что работа требует сосредоточенности и самоотдачи. Больным надо было помогать, каждая минута была заполнена совершенно необходимыми делами, не оставляющими времени для размышлений. Но что делать среди людей, собравшихся просто так, ни для чего?
Во время учебы, да и после, уже работая в кардиологии, Марина избегала даже обычных молодежных посиделок. И теперь она почти с испугом смотрела, как появляются в магической студии незнакомые люди.
– Марина, вот так встреча! – вдруг услышала она.
Неожиданный оклик вывел ее из растерянности, и она даже обрадовалась ему. Она стояла рядом с тонким стеклянным столиком, на котором сиял и переливался большой граненый шар, и к ней торопливо направлялся мужчина в темно-синем пиджаке с заправленным за лацканы красным шарфом.
– Здравствуйте, Марина, – повторил он, протягивая ей руку. – Вот уж не ожидал вас здесь увидеть!
Она внимательнее всмотрелась в него, но так и не узнала.
– Не узнаете? – догадался он. – Забыли – перст судьбы?
– Ну конечно! – обрадовалась Марина. – Вы живете в Гагаринском переулке?
– И я невообразимо хотел вас нарисовать, – подтвердил художник. – Но вы исчезли так стремительно, что я усомнился: да не во сне ли это было? Я ведь, знаете, ночь перед этим не спал, могло и померещиться.
– И что же вы решили теперь? – улыбнулась Марина. – Поверили в мое существование?
– Еще бы! – хмыкнул художник. – Вы, между прочим, совсем не изменились по сути, хотя и выглядите немного иначе, чем при нашей первой встрече. И вы, значит, знакомы с госпожой Иветтой?
– Я работаю у нее, – сказала Марина.
– Что ж, неплохо, – заметил он. – Во всяком случае, это значит, что мы будем с вами встречаться.
– Почему? – поинтересовалась Марина.
– Потому что я часто здесь бываю. И тоже в некотором роде с ней работаю.
– То есть? – Маринины брови удивленно приподнялись.
– Я магический художник, – сказал он. – Я на холсте воплощаю то, что Иветта – да и вы, вероятно? – воплощает в реальности. Кроме того, я астролог.
За разговором Марина не заметила, как собрались все гости. Их было довольно много – не меньше тридцати человек, – но в просторном зале места хватало всем.
Она не знала, каким образом Иветта собирается развлекать своих гостей – магическим сеансом, чтением мыслей или еще чем-то подобным? Пока, во всяком случае, казалось, что они будут развлекаться сами. Люди расхаживали среди мерцающих стеклянных фигур и непринужденно беседовали.
– Я вас потом непременно приглашу к себе в мастерскую, – пообещал художник. – Уж теперь-то я вас не упущу!
Марина вспомнила, как его зовут – Глеб. Правда, она не знала, захочется ли ей прийти к нему, посмотреть его картины. Какое-то странное безразличие все больше овладевало ею, и ничто не могло его разрушить…
– Прошу вашего внимания, господа! – раздался голос Иветты.
Иветта вышла в центр зала, и Марине показалось, что она стоит не просто в центре большого помещения, а в той точке, где сходятся взгляды собравшихся. Попадая в скрещение взглядов, Иветта выглядела еще красивее, чем обычно. Ее глаза сияли под стать стеклянным скульптурам, и так же таинственно сияла ее платиновая диадема с крупными сапфирами.
– Я обещала вам, друзья мои, – начала Иветта, – показать хотя бы малую толику того, на что способно человеческое сознание, жаждущее самораскрытия. Только нужна именно жажда, – подчеркнула она. – Кто из вас хотел бы попробовать?
Желающих было достаточно, но Иветта выбрала одну женщину – совсем, как показалось Марине, неинтересную. Женщина выглядела ровесницей Иветты, но как же велика была разница между ними! Рядом с элегантной, уверенной в себе Иветтой стояла расплывшаяся особа с ярко накрашенными глазами. Она не знала, куда девать руки, то и дело переминалась на месте, как будто чувствовала себя неудобно в лакированных красных туфлях. Видно было, как польщена эта дама вниманием Иветты и как приятно ей неожиданно оказаться в центре общего внимания.
– Садитесь, Валюша, дорогая. – Мило улыбнувшись, Иветта указала даме на высокий стул.
Марина только сейчас заметила его, потому что стул был совершенно прозрачный, словно тоже сделанный из стекла. Дама с трудом взобралась на него, ее ноги не доставали до пола, и от этого казалось, что она парит в воздухе; при ее фигуре это выглядело комично.
Госпожа Иветта встала за спиной у Валюши и, не прикасаясь, поднесла руки к ее вискам. В зале воцарилась тишина. Гости оставили разговоры и внимательно следили за происходящим.
– А вы так можете, учитель? – услышала Марина шепот за своей спиной и, обернувшись, заметила молодую девушку с серьгами в виде огромных английских булавок, которая с горящими от восхищения глазами одновременно следила за происходящим и поглядывала на своего спутника.
– Разумеется, – важно ответил тот. – Более того, я и тебе могу передать свое знание, если ты откроешь мне свою душу…
Мужчина был полный, дородный, с окладистой бородой. На нем был просторный синий костюм, а поверх красного шелкового галстука висели янтарные бусы и большой наперсный крест на серебряной цепи.
«Странных людей она называет друзьями!» – подумала Марина.
Между тем Иветта водила пальцами у висков дамы – так, словно втирала в них что-то. Лицо дамы делалось при этом все более безразличным, каким-то обвислым; ее волнение совершенно исчезло. Потом она закрыла глаза, и Марина увидела, как губы ее приоткрылись и в уголке рта выступила капля слюны.
Минут через пять, прошедших в полной тишине, Иветта спросила:
– Вы слышите меня?
Голос у нее стал еще более глубоким, чем обычно, в нем слышалась мягкая вкрадчивость и одновременно настойчивость.
– Да, – неожиданно отчетливо произнесла Валентина.
– Тогда ответьте: где вы находитесь сейчас?
Марина перестала вслушиваться уже после первой Иветтиной фразы. Это был обычный гипнотический сон. И хотя здесь, в прозрачном зале над Москвой, среди сияющих геометрических фигур, он являл собою довольно фантастическое зрелище, да еще дама была словно приподнята над полом, – Марина прекрасно знала, как все это будет протекать. Отец часто использовал гипноз, чтобы, как он говорил, «внушать здоровье». Стоило ли собираться, чтобы посмотреть на это из праздного любопытства?
Она ясно видела, какое сильное, направленное тепло исходит от Иветтиных рук, и понимала, что незамысловатая Валюша будет говорить именно то, что захочет Иветта. И при чем тут самораскрытие?
Действительно, то и дело облизывая губы, Валентина начала рассказывать про пустыню, колючие растения, верблюдов, про то, как сама она сидит в роскошном шатре и ей прислуживают чернокожие рабыни…
Марина с удивлением наблюдала, с каким интересом собравшиеся внимают каждому слову. Ей же казалось интересным только видеть, как все горячее становится воздух вокруг Иветтиных рук; он даже начал трепетать, как трепещет воздух над костром.
Голос Иветты вдруг стал громким и властным.
– Возвращайтесь! – приказала она. – Возвращайтесь обратно!
Дама открыла глаза, заморгала испуганно и недоуменно.
– Где вы находитесь сейчас? – спросила Иветта.
– У вас… В гостях… – неуверенно ответила она.
Иветта все еще не опускала рук, и Марина видела, почему: вызванная изнутри энергия еще не ушла из них, ее оставалось слишком много, и она мешала Иветте.
Оглядевшись, словно поискав что-то, та сделала несколько шагов к высокой подставке, на которой лежал аметистового цвета шар. Она приблизила к нему руки, словно поманила шар к себе. Присутствующие ахнули: медленно, как будто нехотя, шар оторвался от подставки и поплыл на этот повелительный зов! Он замер в воздухе, и весь горячий трепет протянутых Иветтиных рук влился в него.
Шар висел над полом секунд тридцать, но каждая секунда казалась бесконечно длинной. Потом Иветта резко убрала руки – и шар упал, разбился с хрустальным звоном.
– Захватывающее зрелище, не правда ли? – услышала Марина шепот Глеба.
– Наверное, – пожала она плечами.
Глеб удивленно посмотрел на нее:
– Разве вам не понравилось?
Марина не ответила. Ей было настолько безразлично происходящее, что не хотелось даже разговаривать.
