Текст книги "Девушка со шрамом "

Автор книги: Анна Бергстрем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Заметив, что ее мобильный телефон уже не первый раз издает ноющее жужжание, валяясь в кармане, переключенный на вибрацию, мне и самой обидно, что я пришла к такому решению. А ведь можно было закончить вечер по-другому…

– Но тебя-то вряд ли кто-то ждет, – едко замечает Ира.

Действительно, папа сегодня работает в ночную смену. Одинокая постель да окно с видом на неспящую Москву, глядя в которое, я снова просижу до утра наедине с мыслями – вот и все, что ожидает Кая сегодня.

– Так будет лучше. Мы скоро увидимся, – грустно отвечаю я Ире, сажая ее в такси. – Обязательно напиши мне sms-ку, как будешь дома.

Спеша к себе на последнем поезде метро, я сожалею, что не осталась с ней. Оказавшись дома во втором часу ночи, я снова смотрю в глаза своему одиночеству, которое, похоже, завела вместо кошки. Оно такое голодное и беспокойное, и его невозможно задобрить ни молоком, ни стаканом спиртного. Изменяя своему принципу не пить, дабы отвлечься, я наливаю холодный «Джек Дэниэлс», который поможет заснуть быстрее и погрузиться в забытье без снов. Сегодня у меня нет сил разговаривать с ночным городом, даже обдумать, что я натворила…

Опускаю в бокал с виски кусочек льда. Вспоминаются моменты немногословного общения с любимым гостем, который заказывает мне приваты. Чувствуется, будто это не он приходит в клуб за недолгими моментами прекрасного, а я… «Но может, я только порчу людям жизнь, ломая их судьбы своим появлением?»

Делаю глубокий глоток. Губ касается спокойный холод. «Вот так и выглядит то, что причиняет боль моему сердцу», – перекатываю я мысль, наблюдая, как уменьшается на ладони льдинка, вынутая из бокала. «Только льдинка в моем сердце еще холоднее и никогда не тает, потому что злой Кай думает сначала о себе, а потом – о других», – признаюсь я, глядя в зеркало, и снова ненавижу себя за неумение сдерживать слезы.

Ход разрозненных мыслей прерывает sms-ка от Иры:

«Я люблю тебя. Дай мне имя.

Без тебя я – ничто, я – бездна.

Без тебя плоть и кровь стынет

Имя, тело мое – тесно.

Я молю – заклейми взглядом,

Я хочу быть твоей вечно.

Одари меня хоть адом,

Коль иным одарить нечем…»

Вместо простого сообщения, что она благополучно доехала, пришло такое красноречивое послание… Убедившись, что Ира дома, я беру в руки журнал, который писательница презентовала мне сегодня.

«Все встречи не случайны. И как бы ни сложилась жизнь, помни, что я люблю тебя», – обнаруживаю я фразу, написанную от руки на первой странице. Здесь обычно пишутся пожелания тем, кому дарятся книги. Произведение, главной героиней которого Ира сделала меня, имеет простое и ясное название: «Тебя нет».

«Но ведь я все сделала правильно! Я отдалилась первая! Мне нельзя так сильно вторгаться в ее жизнь!» – кричу я в истерике и бессильно колочу кулаками по стене. «Но ведь так действительно лучше?» – захлебываясь слезами, спрашиваю я то ли себя, то ли судьбу, то ли жестокого Кая, который и в книге Иры не изменил своей сути. Но безмолвие моей домашней преисподней не дает ответа, правильно ли я поступаю с женщиной, у которой есть муж и семилетняя дочка.

Говорили же умные люди: «Будьте осторожны со своими желаниями, они могут сбыться!» Вот до чего довела моя ненасытная потребность в женской любви…

Эти кошачьи игры с убранными коготками, это ощущение шелка на кончиках пальцев, эти бесконечно нежные взгляды, эта роль самого любимого чудовища, которому позволено все… Как сильно может занести на привычном вираже! Она – жгучая брюнетка, пахнущая египетскими ночами царица, в чьих миндалевидных глазах сияет темный огонь. Она такая опытная, она умеет читать твои мысли, она балует твое несчастное самолюбие, взмахивая длиннющими ресницами, трепещущими, лишь стоит ей увидеть едва уловимое движение твоих губ… Да, да, ты сама во всем виновата: ты соблазнила ее первая и сделала ее именно такой! Она хочет тебя всю, она готова сожрать тебя без остатка, у нее есть абсолютно все, и ей так не хватает тебя! Она такая неотразимая и манящая, ее смуглая кожа излучает жар текущей лавы. Хочешь – бери ее и выпей до последней капли, она так ждет этого момента! Все так красиво и грустно до боли… Она замужем. Она – мама. Ты все еще имеешь наглость смотреть в ее сторону? Она никогда не должна быть твоей.

Хотеть и не иметь права обладать – вот что способно довести до отчаянья. Я собственными руками создала свою музу и теперь должна отречься от нее. Почему? За что? Зачем все так? Зачем я однажды появилась в жизни Иры? Зачем, не ведая, что творю, я украла любовь, которая по праву должна принадлежать ее семье, а не чужой девушке, которую она ласково называет Кай?

Одиночество подходит ближе, трется о мои ноги, мяукает и настойчиво просит утолить его голод, ничего больше не чувствуя, будто заводная зверюшка… В его зеркальных глазах читается ответ: «Вот, что происходит, когда ты приручаешь чье-то сердце, не думая, чем это закончится».

Грустный клоун

Дождливая Москва встречает меня на размокших улицах тоскливым хлюпаньем под ногами. Хочется свернуться клубочком под цветным одеялом, спрятаться от всех, но приходится снова стиснуть зубы и тащиться на работу. Меня еще до сих пор не отпустила эйфория от вчерашнего органного концерта. Здание старинного католического собора… Высокие потолки, цветные витражи, строгие – даже суровые – лики святых… Звуки органа проливаются на слушателей подобно неземной благодати. И все пространство заполняет божественный покой, в попытке вместить который становится тесно в самой себе… А потом – дорога до дома по вечерней столице, в компании огромного зонта и шепчущего ливня. Горячий глинтвейн перед сном и плавное погружение в грезы…

А сегодня нужно опять вставать по дребезжанию будильника, будто солдату – по команде военной тревоги. И, покидая спасительный кокон сна, продолжать реальную жизнь – как битву на выживание. Открывай глаза. Закрывай душу от посторонних. Заткнись и действуй. Немедленно.

Застегиваю куртку до подбородка. Задираю воротник повыше. Ныряю в метро. Встаю в дальний уголок вагона. Чувствую, как кто-то наступает на мой свеженачищенный ботинок. Наступаю на ногу в ответ. Ощущаю себя мерзко. Все-таки не научилась я еще расчищать себе дорогу локтями…

– Слушай, Фрида, ты же москвичка, а работаешь в стрип-клубе, – недоумевая, говорит Пантера.

– Ну и что? – не понимаю я.

– Как сказать… Стриптиз – удел иногородних девушек. Они приезжают в столицу в поиске лучшей жизни. А ты… Москвичка, с высшим образованием, из интеллигентной семьи – что ты делаешь в этой грязи?

…Однажды ты поймешь, что стекла защитных очков искажают краски рассвета, и посмотришь вокруг незащищенными глазами. Но ты не увидишь солнце сквозь грозовые тучи. Барахтаясь в недоумении, ощущая себя птичкой в нефтяной луже, ты уже не сможешь стать прежним. Ощущение бескожести запоминается разрядом тока, пробегающим по позвоночнику. Глаза смотрят на свет, но видят лишь сгустки тени. Осознание собственной наипездатости однажды заканчивается. Уверенность внезапно перегорает, как лампочка в подъезде. Пики частоты разочарований на повседневном графике стремятся к бесконечности.

Уверенность сменяется новым всплеском отчаянья. Розовый шерстяной свитер, надетый на голое тело, больше не балует ощущением спокойствия. Ягоды рябины выглядят все такими же красными, даже устав пылиться на полке с прошлой осени. А умение улыбаться как ни в чем не бывало, когда душа не находит места, со временем теряется. Мармеладные звездочки слиплись в мутный жалкий комочек, забытый на дне пляжной сумки. Жизнь не будет прежней, сколько ни переводи стрелки часов назад. Обидно и больно, как будто поскользнувшись на чужом презервативе, падаешь на немытый паркет.Я теряюсь с ответом и молчу. Академия хореографии, в которую я собиралась поступить, окончив балетное училище, осталась несбыточной мечтой. Вскоре я стала студенткой актерского факультета Всероссийского государственного института кинематографии. Во ВГИК меня потянуло желание получить творческую специальность. А какая еще профессия может заинтересовать девушку, живущую мыслями о сцене? Но одного этого мало для разумного объяснения, почему теперь я веду образ жизни фрика, пытаясь засветиться со своим шоу по ночным клубам.

Так и не ответив, я делаю вид, что собираюсь репетировать, а на деле попросту ухожу от разговора с Пантерой. Мне совсем не хочется рассказывать досадную правду о лучшем творческом вузе нашей страны человеку, который недавно приехал в Москву и мыслит стереотипами. Да и какой смысл рассуждать на «больные темы» с собеседником, ценности которого настолько отличаются от твоих?

– Фридочка, ну расскажи, о чем ты там все время мечтаешь? Ты так отстраненно смотришь непонятно куда… Опять думаешь про свои любимые танцы?

Поймав меня по дороге из гримерки, Пантера явно не желает оставаться в счастливом неведении о тайнах и сюжетах моей судьбы, так старательно скрытой от посторонних.

– Скажи, подруга, а о чем мечтаешь ты? Давай о тебе пока, а обо мне поговорим попозже?

Ярко накрашенные глаза Пантеры заметно расширились. Танцовщица рефлекторно сдвинула тонко выщипанные брови, как это бывает с человеком, который внезапно озадачивается трудным вопросом.

– Ну как… Фрида, ты такая смешная… Я такая же, как все. Мне нужно много бабла, красивые вещи, щедрый ухажер, машина, дача, ну, однушка в Москве, на худой конец… Ради чего еще может жить девушка?

Сжимая в ладони любимый брелок – сердечко из розового стекла, я пристально вглядываюсь в голубые глаза украинской иммигрантки, приехавшей в столицу в поиске «того самого счастья каждой девушки».

– А о чем ты мечтала в детстве?

Услышав мой невинный вопрос, Пантера почему-то странно съежилась.

– Какое это может иметь значение? – Девушка пятится назад, недоверчиво глядя на меня.

– Я просто хочу узнать, кем ты хотела быть в детстве?

– Ну, так, волшебницей быть хотела. Но это же так глупо! – Пантера смеется во все свои тридцать два зуба, белоснежные и ровные.

– Почему глупо? Вовсе нет… Скажи мне лучше, а сейчас ты счастлива?

– Тю! Ты такая странная… Я вообще об этом не думаю! – отбив мое любопытство сухим ответом, приятельница решает исчезнуть от греха подальше и быстро ускользает от меня в курилку.

Да уж, говори, что ты не думаешь о том, счастлива ли ты… Не пытайся врать мне, что навсегда забыла о том, кем хотела быть в детстве. Через мутное стекло твоих нынешних грязных мыслишек больной откровенностью виднеется отчаянье, а ты делаешь вид, что все так и должно быть.

Когда ты была маленькой, ты, взобравшись на высокий стул, декламировала детские стишки, мило картавя слова. Тебе казалось, что ты выступаешь на огромной сцене, а из зала восторженно глядят поклонники. Став старше, ты включала кнопку телевизора худеньким пальчиком с маленьким ногтем, криво накрашенным маминым лаком… И там, на волшебном голубом экране, гипнотизирующим все живое своим холодным взглядом, проявлялись известные актрисы. Их скульптурно-правильные лица вызывали благоговение в твоем юном сердце. Ты тайком воровала накладные ресницы и косметику из маминой комнаты и, запершись в ванной от строгой бабушки, начинала заветные превращения. Шатаясь на каблуках и наступая на длинное платье, сделанное из праздничной скатерти, ты превращалась в Прекрасную Принцессу и ждала, когда примчится на белом коне Волшебный Принц и спасет тебя из плена Злого Колдуна. Став немного постарше, ты начала примерять другие роли. Ты признавалась в любви Евгению Онегину и звалась Татьяной, ты танцевала на своем первом балу каждую пятницу, становясь Наташей Ростовой, а старый фен, включенный в розетку, обдувал тебя теплым воздухом ирландских земель, помогая превратиться в Скарлетт О’Хару со страниц романа «Унесенные ветром».

И вот сейчас ты снова читаешь главы жизни, но уже переплавленные временем. Наверное, ты каждый лишний рубль откладываешь в копилку, горя желанием стать обладательницей спортивной иномарки? Или просто мечтаешь о богатом муже, забыв о том, что в мире есть безумство любви? А может, ты уже давно настроена пополнить ряды офисного планктона и жить тихо в надежде обзавестись трехкомнатной квартиркой, в которой предрекаешь себе безбедную старость? А скажи, пожалуйста, глядя во всевидящие глаза собственной совести: что стало с твоей детской мечтой? Тебе не хочется плакать, зная, что та самая девочка, которая когда-то стремилась стать одной из безупречных икон Голливуда, растратила все свои таланты и сейчас способна лишь на то, чтобы имитировать оргазм? Почему мы в детстве уверены в том, что даже самые неподвластные мечтанья обязательно сбудутся, лишь стань мы старше? Ну а потом, перешагнув рубеж «возраста сознательного гражданина», мы неожиданно обнаруживаем, что все, о чем мы так грезили в детстве, нам больше не нужно?

– Детство заканчивается тогда, когда человек понимает, что на свете нет чудес, и он рожден для того, чтобы работать, – умничает менеджер клуба Олег, подслушав наш с Пантерой разговор.

– Олег, я, конечно, рада твоему повышению зарплаты, но, знаешь ли, каждому свое.

– Будешь пререкаться со мной, я тебя оштрафую.

– Пользуешься полученными привилегиями?

– Минус тысяча рублей. Ты довольна?

– Засунь себе их в зад… в задний карман!

– Грубиянка! Я пожалуюсь на тебя шефу! – причитает Олег, быстро-быстро моргая глазками в нервном припадке.

– Актриса, е мое! Когда-нибудь ты доиграешься! – влезает в разговор бестактная стриптизерша Бейби, в надежде, что менеджер одобрит ее заискивания перед ним.

Как бы не так… Я не из тех, кто «вырастает» из своих заветных надежд. Возможно, поэтому надо мной смеются люди, называющие себя «нормальными». Я – посмешище для всех, кто отступился от прежних идеалов и теперь работает неизвестно кем, вопреки своим желаниям, зато на благо неизвестно чего. Работайте! Отказывайтесь от себя и дальше, а я сделаю все, лишь бы не изменять своей детской мечте.

Ежеминутно – занимаясь уборкой дома, стоя в очереди за хлебом, спеша по делам, сидя в салоне самолета, неспешно гуляя по набережным или просто глядя в окно на ночную Москву, – я живу мыслями о сцене. Я слышу аплодисменты переполненного зала, мои глаза слепит свет софитов, а тело напряженно вздрагивает, готовое к любому танцу. Все люди играют в игры. Но роли большинства скучны и предсказуемы: замученный бухгалтер, обманутая жена, уставший секретарь, забегавшийся курьер, боящийся за свои миллионы бизнесмен, обеспокоенная мамаша, голодный студент, честная проститутка… А я играю роли, которые задумала еще в детстве. Я ни на секунду не отступала от своего плана. Я билась головой даже в закрытые двери. Не берут в Академию хореографии? Но как же я буду жить без сцены? Мне больше ничего не нужно… Значит, я снова буду репетировать танцы, изгибаясь в неимоверных па посреди комнаты, разобью от усердия люстру, начитаюсь умных книжек об искусстве, поплачу над тем, что теперь не судьба идти по жизни на пуантах, а потом решу стать актрисой и пойду поступать во ВГИК. И, черт побери, получилось же… На этот раз все вышло по-моему. И вот я почти Джульетта! Я – студентка актерского факультета!

Поначалу все было прекрасно. Успешно пройденные экзамены позволили попасть на бюджетное место. Но вскоре открылась настоящая правда жизни. После первого семестра студент из потомственной театральной семьи дал педагогам обычную взятку. Это все, что было нужно, чтобы девушку без нужных связей потеснили на коммерческое отделение. Парень без труда попал на бюджетное место, не прикладывая абсолютно никаких усилий. Людям из деканата было наплевать, что у меня меньше чем за полгода до этого умерла мама, а восемнадцатилетняя девушка вряд ли сможет заработать несколько тысяч долларов, чтобы платить за институт.

Поиск гигантских денег стал началом этапа борьбы за выживание. Я не могла расстроить папу сообщением, что едва не вылетела из института, сдав сессию на пятерки… В советское время подобная ситуация никому даже не пришла бы в голову, но, к несчастью, мы – дети современного общества, в котором правит бесчеловечность… Причиной многих бед становятся деньги, главное зло человечества…

Педагоги ВГИКа руководствовались не самыми чистыми побуждениями. Я бы сказала даже, что они мало походили на порядочных людей. С тоской вспоминая своих наставников по танцам, я удивлялась, что в таком престижном вузе преподают такие неприятные люди, у которых не хочется учиться ничему.

Миллионы восторженных выпускников по всей стране, едва окончив школу, стремятся поступить в этот институт, мечтая о романтике актерской жизни.

– Вы дерьмо! Вы бездари! Скажите спасибо, что вообще живете на свете! – орали на нас учителя.

Педагоги ставили цель превратить людей в податливый материал, из которого будут лепиться роли. Это было мучительно. Вот такой оказалась театральная романтика…

– Стать актером – значит забыть о том, кто ты есть, – утверждал один из наших педагогов.

Мы носили специальную черную униформу и убирали волосы в хвост. Девушкам строго воспрещалось пользоваться косметикой. Бесконечный террор создавал впечатление, будто мы – члены какой-то секты.

– Хочешь быть актером – смирись с тем, что ты ничтожество, – ломали остатки наших индивидуальностей жестокие наставники.

Такая система обучения негативно отразилась на многих студентах. Один попал в психушку, другой ушел в монастырь, девушка из благополучной семьи стала конченой наркоманкой, большинству остальных ребят навсегда искалечили психику.

Вспоминается, например, такая история. Во время очередного урока по балету одна из студенток отсутствовала. Поставив в журнале посещаемости прочерк напротив ее фамилии, учительница приступила к занятию. Все шло как обычно… И вдруг, из-за колонны фойе, где проходили занятия, появляется та самая прогульщица. Ее рук не видно – они спрятаны за спиной. Тихо подойдя к педагогу сзади, она что-то заносит над ее головой, секунда – и студентка с размаху ударяет женщину по голове бутылкой из-под шампанского. Та падает на пол, из раны струится кровь. Тихая с виду ученица чуть не убила педагога. Не хочется оправдывать ее, но крыша у человека едет явно не от хорошей жизни…

– Повторяйте за мной: я – никто. Я ничего не значу! – каждый день приказывала учительница по актерскому мастерству. В результате многие предпочитали прогуливать ее уроки, самостоятельно изучая суть системы Станиславского.

Единственным педагогом, которому было можно доверять, оказался наш преподаватель пантомимы. Он работал в цирке, выходя в основном в амплуа Грустного Клоуна. При небольшом педагогическом опыте на деле он умел гораздо больше, чем прочие бездарные актеры, которые преподают во ВГИКе, прячась от своей профессиональной несостоятельности. Этот человек учил студентов искусству языка жестов, обращаясь с нами, как с любимыми детьми. Его немногословные, но очень содержательные уроки усваивались гораздо лучше, чем истеричные приказы всех остальных преподавателей вместе взятых.

Отказывая себе порой даже в еде, мне удалось стать уважающей себя обладательницей диплома через четыре года. А теперь невозможно признаться, насколько жестокой школой жизни были годы обучения во ВГИКе. Правда, аккуратненький диплом, из-за которого пришлось преодолеть столько страданий, так мне и не понадобился. Почему-то ни на кинопробах, ни на телевидении его не просят предъявить в качестве подтверждения профессиональной состоятельности. Когда меня приглашают на съемки, все решает какая-нибудь другая причина. Режиссерам явно наплевать, училась я на актрису или нет.

А вот мне не наплевать на то, о чем я мечтала. Я просыпаюсь и опять слышу, как зал взрывается овациями, вижу в полудреме, как кто-то из первого ряда восхищенно преподносит мне огромный букет из белых роз. Я буду жить и умру на сцене. Вот только мечты об идеальном искусстве, заставляющем души трепетать от восторга, так и остаются только мечтами, сколько бы ни пришлось за них биться и страдать.

Очередной выходной после ночи в стрип-клубе начинается ближе к пяти вечера. Молоко с печеньками… Полузакрытые шторы на окнах. И такое знакомое одиночество… Лежа в кровати, зарывшись головой в подушку, я слышу, как папа включает на кухне телевизор. На самом лучшем канале страны показывают тупой сериал про каких-то крутых чуваков. В жизненное пространство нашей квартиры втискивается отвратительный сюжет про бесконечный секс, наркотики и убийства, засоряя мозг информационным дерьмом.

– Папочка, выключи, пожалуйста, этот ужас! Это же не кино, а параша!

– По другим программам еще более дурацкие сериалы.

– Тогда давай выбросим его в окно!

– Но я пришел с работы и очень устал. Мне хочется расслабиться и посмотреть кино. Потерпи.

Может, и хорошо, что я передумала и не стала ломиться в актрисы? Но сколько ни перещелкивай каналы, всюду человечество захватывает какой-то массовый пиздец, который каждый день выливается на нас с голубых экранов.

К черту телевизор! Все эти рожи до того уродливые и тупые, что мне кажется самым ужасным наказанием стать одной из них. Мое искусство совсем другое… Оно призывает чувствовать и думать, а не «быть клевым» и «не париться». Когда-нибудь я совмещу все свои знания и придумаю свое шоу… Плевать, что его никогда не покажут по телевизору. Но я не зря училась танцевать и перевоплощаться. Вот только как найти согласие с этим миром? Почему в меня тычут пальцами и называют странной? Может быть, это вы все неправильно живете? Я вижу по вашим глазам, что ваши мечты с треском развалились. Вам уже никогда не стать собой… Поэтому вы хотите сделать то же самое и со мной, да?!

– Ты куда, дочка?

– Пойду погуляю. Хочу побыть одна.

– Оденься потеплей и будь осторожней. Вечно тебе спокойно не сидится…

Каждый человек имеет право на кусочек счастья… За окном простирается серая осенняя меланхолия… Зонт, раскрывающий над головой небо в клетку… Недолгая прогулка под дождем. Спешно возвращаюсь домой, плюхаюсь рядом с папой на диван, мешаю ему разгадывать кроссворд. Тычусь носом, как собака, ему в плечо. Папа ворчит. Он так хотел разгадать пятнадцатый вопрос по вертикали! Но, заметив удрученное безмолвие дочери, откладывает в сторону журнал для эрудитов и несколько раз целует меня в лоб.

А потом наступает вечер наедине с фильмом, который давно пересмотрен… Плюшевый мишка Пыльный восседает на кровати, будто в первом ряду кинотеатра, завернувшись вместе со своей хозяйкой в теплый шотландский плед. Еще глинтвейна, дружище? Ты смотришь на меня круглыми черными бусинками, все понимающими игрушечными глазами, и знаешь, как я устала слышать один и тот же вопрос – почему я работаю стриптизершей, имея высшее образование актрисы? Да, такой вот сценарий у моей жизни. Не каждому дано упорно стремиться к цели, а потом, пройдя через все круги ада, почти достигнув желаемого, свернуть на другую дорогу. Но моя совесть чиста. Я никогда не изменяла своей мечте. Я слишком сильно хочу быть собой. Как жаль, что ты только слушаешь меня, дружок, и молчишь… Ты не можешь подсказать, как мне быть дальше. Впрочем, пока мне достаточно твоего понимающего молчания.

Давай поставим на паузу этот прекрасный эпизод, где героиня старого кино рассуждает о настоящей любви, сжимая в руках портрет единственного мужчины. Давай полюбуемся этим потрясающим моментом, когда в глазах человека видна его обнаженная душа. А потом, выбрав новый стоп-кадр, будем плакать как в детстве, сострадая замыслу режиссера. Телевизор нужен только для того, чтобы наслаждаться на видео лучшими фильмами, которые покупаешь для себя. Но, выключив любимое кино на самом интересном месте, я выбегаю из дома.

Серый вечер, который я провожу наедине с мучительными мыслями, гонит меня за порог, и я бегу – в надежде встретить одного важного человека. Мне нужен тот самый совет, который поможет понять, как быть дальше. Я искала правду в беседах с лучшей подругой, в толстых книгах, на задворках чужих судеб, даже в разговорах со случайными людьми, но не нашла ее нигде. Записная книжка, пересмотренная вдоль и поперек, брошена посреди комнаты. Теперь я знаю, к кому должна бежать за советом. Во всем разнообразии лиц огромного города мне нужен один Грустный Клоун.

И вот передо мной возвышается знакомое здание, строгое и холодное. Как давно я не была здесь… Дорога, по которой раньше меня вело чувство долга, вспомнилась легко. Этот путь, обильно политый слезами, я не перепутаю ни с чем. Переходы, коридоры и лестницы страшного места, где четыре года жесткие равнодушные руки ломали мою душу, все так же давят молчанием. Я так долго здесь не была, но ничего не изменилось. И вот я захожу в знакомый класс и, открывая дверь, вижу прежнюю мизансцену. Печальный лицедей сидит спиной к двери на краю стола, погрузившись в свои мысли. Его волосы и борода все такие же серебряные, и кажется, что от него исходит лунный свет. В этом классе проходили те самые занятия, на которых он учил нас настоящему искусству. Осторожно, разбивая тишину, я зову его по имени. Словно ожидая меня именно сегодня, спустя столько лет, учитель оборачивается.

– Привет, как здорово, что ты пришла. – В голубых глазах видна настоящая радость.

– Александр Владимирович, я часто вспоминала ваши уроки и давно хотела сказать спасибо за все, чему вы меня научили! – отвечаю я, а на душу нисходит волшебное спокойствие.

– Рад, что хоть кому-то из моих учеников пригодились мои наставления, – печально улыбается мой самый чуткий педагог.

– На самом деле, я пришла к вам за советом…

– Надеюсь, я смогу тебе помочь, – кивает артист.

– Александр Владимирович, знаете, я сильно разочаровалась в современном театре и кино, – начинаю я с опаской.

Грустный Клоун молчит и внимательно слушает, а я, уловив в его взгляде сочувствие, продолжаю:

– До того, как я поняла, что творится вокруг, мне очень хотелось быть актрисой. Но чем дальше, тем чаще я прихожу к выводу, что современное искусство изживает себя. Как вы думаете, я сошла с ума?

Дальше мне страшно говорить. Да кто я такая, чтобы так рассуждать? Может, я и правда – тупая дура, которая ничего не понимает в жизни? Говорят же люди, что с такими, как я, лучше не общаться… Грустный Клоун понимающе касается моего плеча, будто знает, что я скажу в следующую минуту, и отвечает:

– Ты не сошла с ума. Культура двадцать первого века переживает глубочайший спад. Пришла эпоха коммерческих ценностей. Все делается не для того, чтобы человек думал и чувствовал, а чтобы он отключал голову. Нам предлагают отсутствие интеллектуального содержимого, чтобы стало проще, так сказать, «тупить». Я правильно понял, что ты не особо хочешь сниматься в дурацких сериалах и передачах, которыми забиты сейчас все каналы?

– Да, да, вы так правы! – соглашаюсь я, искренне радуясь, что хоть кто-то догадался, что происходит у меня в голове. – Но что же это за парадокс – стать актрисой для того, чтобы понять, что детская мечта сбылась напрасно?

– Ну, ты не одна такая. Многие опытные, состоявшиеся актеры сейчас отказываются участвовать в бездарных проектах. Кто-то навсегда уходит из профессии, кто-то подался в авторское искусство.

Глядя на этого талантливого артиста, как на свою последнюю надежду, я, набравшись храбрости, рассказываю историю того, как однажды встала на путь причудливого творчества. В сбивчивых объяснениях сквозит история о преданности мечте, к исполнению которой я пошла другой дорогой. Лицедей слушает внимательно и заинтересованно. В его мудрых глазах читается одобрение и понимание.

– Александр Владимирович, люди называют меня странной, потому что я не похожа на них. А как мне жить, если сердце говорит, что по-другому невозможно? – жалуюсь я.

– Не обижайся на тех, кто смеется над тобой, – отвечает мудрый учитель. – Эти люди несчастны, они не знают, что такое слушать свою душу.

Продолжая такую важную беседу, понимая, наконец, что я не одинока, я осмеливаюсь задать и тот вопрос, который мучает меня все это время:

– Александр Владимирович, а как вы отнесетесь к тому, что москвичка с высшим образованием работает в стрип-клубе? – Подруги были правы, что проще говорить о себе, как о ком-то другом, если страшно рассказать правду прямо.

– Все зависит от того, почему человек пришел к такому решению.

– Знаете, может, это и покажется возмутительным, но мне приятнее заниматься собственным творчеством, даже если ради него приходится работать в ночном заведении. Это лучше, чем сниматься в кино, в котором нет даже намека на искусство… Вот. Возможно, вы, как представитель интеллигентного искусства, не одобрите мои фрик-эксперименты как попытку найти себя в творчестве, но все именно так…

По моему лицу градом текут слезы. Исповедь далась мне нелегко. Тишина старого класса, в котором несколько лет я училась актерскому искусству, звенит в ушах пронзительно и пугающе. Похоже, я наговорила лишнего…

– Я сам принципиально не снимаюсь в кино и вполне счастлив, ради чего делать из себя «продукт массового употребления»? – отвечает Александр Владимирович, внимательно выслушав меня. Вот так признание талантливого артиста! Я, открыв от удивления рот, будто глупый галчонок, не могу найти ни одного подходящего слова, чтобы ответить. А мудрый учитель, вытирая мои слезы, продолжает:

– Телевидение за последние годы окончательно разбило мои представления о том, какое искусство стоит показывать людям. Я все наблюдаю, как с каждым годом из нас делают дебилов с помощью зомби-ящика, и изо всех сил стремлюсь с ним не связываться.

Оказывается, я напрасно думала, что превращаюсь в изгоя общества. Ведь есть те, кто мыслит так же!

– А как же театр? – с нетерпением спрашиваю я.

– Я работал в театре несколько лет… Окунувшись в атмосферу театральной богемы, я разочаровался в тех, кто называют себя служителями Высокого Искусства. Это оказались по большей части двуличные люди, которые выглядят благородно, только произнося реплики великих пьес великих драматургов… Но все человеческие ценности, какими обладают их герои на сцене, в реальности сменяются низкими поступками бесчестных тварей. Пьянство, расточительность, подлость, беспорядочный секс – вот настоящее лицо подобной «элиты». Конечно, ни одна актриса не признается в том, сколько раз ей пришлось раздвинуть ноги ради того, чтобы получить роль в какой-нибудь дурацкой постановке. Тебе повезло, ты не стала игрушкой в руках какого-нибудь режиссера.

Откровения Александра Владимировича шокируют меня. Значит, актерская карьера строится только через постель… Вот почему многие режиссеры заманчиво обещали «большое будущее», заигрывая со мной. Как хорошо, что я не работаю актрисой…